Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов - продолжение

Глава 31. Команда лекаря. Коты и людоеды.

Меньше всего мне хочется шевелиться, но я все же шевелюсь. Сначала я открываю парадную дверь, старательно проверив в меру своего понимания нет ли на ней каких поганых сюрпризов. Потом выхожу на дворик. Опять в нос шибает запахом трупца.

Когда обнаруживаю источник – только удивленно лупаю глазами и глупо ухмыляюсь. Иду встречать калеку. К моему удивлению напарник не верхом двигает, а прет на четвереньках. И волочит с собой пулемет. Я вовремя успеваю заткнуться и не спрашиваю, почему он не на лошадке. Ясно, что с колен на кобылу не вскочишь.

— Надо же, а я думал, что врут – говорит удивленно напарник, увидев распятого на калитке дохлого кота. От него и воняло.

— Что врут? – тупо спрашиваю я, старательно озирая пространство перед собой.

— Про котов – отвечает инвалид.

Можно подумать, что я после этого ответа что—то понял.

Но вот его предложние идти в дом я понимаю отлично и мы с радостью запираемся в коттедже. А потом я все же заставляю себя еще раз вылезти – и возвращаюсь с лошадью.

Почему—то мне неловко бросать ее там. Вроде как привык. Своя вроде скотина уже.

А может то, что гараж пустой, а скотинка все же уже проявила себя как достойное транспортное средство. Опять же идет послушно, не рыпается. Скормил ей остатки мокрого хлеба. И поставил во дворе, у сарая. Не к крокодилу же ее загонять…

Инвалид уже забрался на второй этаж, я нашел его в комнате, где мы такую дурацкую перестрелку устроили.

— Экую тарантиновщину родригесовскую вы тут устроили… никакому Гаю Ричи не снилось – искренне сказал свое резюме калека.

И я вынужден был с ним согласиться.

— Та комната не проверялась? – кивает калека на дверь, откуда выскочила под огонь молодуха.

— Нет, я сразу за тобой пошел.

Инвалид морщится. Потом с преувеличенной вежливостью говорит намекающе:

— Вас не затруднит все же проверить то помещение, я, к моему сожалению, могу вас только подстраховать, так что не будете ли вы так любезны?

Язвит, гад. Ну да, мне говорили не раз – непроверенные помещения за спиной не оставлять. Можно подумать, что у меня времени было полно, я ж его и прикрывал. А он еще, видишь, разводит тут петербургскую пресловутую вежливость. Я иду к двери, аккуратно открываю ее и своим приборчиком бегло осматриваю. Людей нет. В голове проносится вдруг как мы могли бы с ним именно по—интеллигентски общаться:

— Знаете... вот я все же, простите за навязчивость, хотел бы высказаться...

— Да—да, я Вас внимательнейшим образом слушаю!

— Понимаете ли... не хочу показаться грубым... но Ваше поведение... оно меня ввергает в некоторую растерянность и дискомфорт... Вы уж простите, что я так вот, прямолинейно...

— Что Вы, что Вы, голубчик! О чем речь... ох, простите, одну секунду — там морф... буквально — пару коротких очередей...

— Да—да, конечно! Вам помочь?

— Нет, что Вы! Я справлюсь, а Вы, если не затруднит — сожгите, пожалуйста воооон тот БТР, что направляется, кажется, в нашу сторону... если, конечно, Вам это удобно...

— Никакого неудобства, буквально полминуты!

...

— Да, так на чем мы прервались?

— Ээээ.... понимаете ли.... я все же, простите уж, имел нахальство выразить свое неудовольствие Вашим поведением...

— Ну, дорогой мой! Я, признаться, был уверен, что Вы, в свою очередь...

— Извините, что прерываю Вас, коллега, но вон из того домика по нам стреляют... Как Вы считаете, может заляжем?

— Да, пожалуй, Вы правы... и, если Вы не против — давайте возьмем его штурмом, коллега?

— Ну... собственно, почему бы и нет? Пойдемте. Хотя, знаете ли — вот именно об этом я и хотел с Вами поговорить...

Но мой напарник все же переходит в грубой прозе и нетерпеливо спрашивает:

— Ну? Ну что там?

Не могу отказать себе в некоторой язвительности и отвечаю. Не успев полностью выйти из образа, только что болтавшего у меня в мыслях:

— Боюсь, что продолжительное общение вас с конским поголовьем сильно сказалось на вашем словарном запасе, знаете ли. Здесь у этих ребяток была техническая комнатакомпьютеры, мониторы, рация есть. Все вроде исправно, огоньки вот горят всякие.

— Рация? Какая? – обрадованно спрашивает напарник, довольно шустро шурша коленками по покрытому пылью полу.

— Понятия не имею – искренне отвечаю я.

— Серьезно? – удивляется пропущенный мной в комнатенку блондин. На стул он вскарабкивается моментально, так дети на стул залезают, и тут же начинает внимательно оглядывать не столько рацию, сколько листочки бумаги, приклеенные к стенке рядом.

Потом поворачивается и невинным тоном спрашивает:

— Ты что, действительно не знаешь как с этой штукой работать? Это ж самая простая из всего простейшего.

— Нет, не знаю. А ты можешь сделать простейшую операцию по удалению аппендикса? Или вот зашить девственную плеву с целью восстановления таковой? – рявкаю я в ответ. Нет, ну ведь действительно бесит! Сам не пойму – с чего я выбрал в виде простого эту операцию с этой манипуляцией… Черт его знает. И то и другое не делал, то есть делал на трупе еще в институте аппендэктомию, а пластику вульвы – не делал вообще. Ну то есть мне говорили, что это просто, даже проще простого…

Впрочем, блондин примирительно поднимает ладони, дружелюбно улыбается и идет на попятный:

— Я же не в обиду, не возмущайся, просто она и впрямь… В общем – не сердись! Сейчас я с нашими свяжусь, со связью—то куда веселее!

— Ладно, пойду соберу оружие, да гляну что там и где.

— Пока не ушел – в гараже у них что?

— Пусто. И крокодил – честно информирую его.

— Это ты о ком? – удивляется напарник.

— Ну крокодил. Или аллигатор, я в них не разбираюсь. Ящерица в полтора метра…

— Ничего себе ириска! Я—то сразу почему—то об одном знакомом подумал…

— Не, это не известный сапер, а вполне себе безвестная тварь – успокаиваю я его.

— Ясно, понял. А живой или неживой?

— Пес его знает. Вроде шевелился, ну так по сейчашним временам это ничего не значит – мудро отвечаю я ему.

—Ага – кивает он башкой и углубляется в таинство проталкивания радиосообщений в пространство. Или как оно там называется…

В комнате подбираю здоровенный автоматический дробовик с барабанным магазином и незнакомый совершенно пистолет девахи.

Вроде я такое в кино видал. Ни запасных магазинов ни подсумков на мертвых нету. Парень меня удивляет – по виду он тщедушный ботан, мелкий и тощий, но силы в нем было явно не соразмерно. Так—то я бы сказал, что это типовой ботан—задрот, которому и километр пешком пройти тяжко. Придаток к компьютеру, а дрался как большой, даже при том, что я в него одну—то пулю точно всадил. Вот сподобился убедиться, что людоедство дает силу. Немного подумав, стягиваю с него тяжеленный бронежилет – здорово запачкан кровью и мозгами, но выглядит солидно, не ровен час придется его на себя напяливать. Если нас тут прижмут, а это не исключено.

Поднимаю и наскоро обтираю от натрусившийся пыли выручивший меня ПБ. Пока перезаряжаю, осматриваю комнату. Общее впечатление – пошлая роскошь. Причем без вкуса. Ну вот некоторые предметы обстановки явно в ансамбле, но натащено и всякого сильно позолоченного. По принципу «оченно я это богатствие уважаю!»

Прикидываю, что делать с запертой в чулане теткой. Потом вспоминаю, что тут еще и зомби по соседству. Ладно, они заперты, погодят малость, ничего с ними не будет. Аккуратно поглядываю попутно в окна – вроде пусто вокруг. А вид со второго этажа красивый – неожиданно даже для себя отмечаю попутно.

— Есть связь – негромко докладывает из комнатки блондин.

— И как там?

— Все идет очень неплохо, тьфу—тьфу, чтоб не сглазить, потери минимальны, враг разгромлен, а за нами скоро приедут. Оружие собрал?

— Ага.

— Тогда давай, помогай, тут у них все же видеонаблюдение имелось – посматривай в крайний монитор – узнаешь обстановку?

На черно—белом мониторе четыре картинки – двор с лошадью, парадный вход, подходы слева и то, что за сараем. Это мне чертовски повезло, что мы подошли с тыла и никто не увидел меня во дворике. Видимо из—за того, что тут деваха сидела. Так—то женщины аккуратнее и внимательнее мужчин, но эта видно не отнеслась к обязанностям всерьез.

А парень занят был – у входа стоит пара сумок, я их видел, когда напарнику дверь открывал, да и в комнате сумки стояли – ясно, что готовились уехать, собирали бебехи.

Оп! А на чем они готовились уезжать—то? В гараже то у них кроме мелкого крокодила ничего нет. Да и не транспортные животные крокодилы, ни разу такого не слыхал. А сумок – внизу две, да наверху четыре и все громоздкие. То есть пешком не убежишь. И получается, что неизвестно кто к нам в гости раньше приедет – свои или чужие.

Убираю свежанабитый патронами магазин в разгрузку – пока на картинки любовался, руки привычно набивали патрончиками пустые магазины – и говорю о своих опасениях напарнику. Тот кивает несколько рассеянно – слушая одним ухом, во второе ему толкуют что—то важное по рации. Не дожидаясь окончания приема, повторяю уже сказанное. К моему удивлению он реагирует достаточно спокойно. Корчу недоумевающую рожу.

— Не волнуйся, о том, что мы здесь, никто не знает, значит если за ними приедут раньше наших – мы вполне будем неожиданностью. Вломиться они не смогут. Дверь заперта и в гараж и в дом, окна заколочены, так что не проблема.

— Могут быть свои ключи.

— А я на цепочку запер – успокаивает меня напарник.

— А шваброй не подпер? – огрызаюсь я, потому как уже на покойном бронежилетчике убедился, что сила у людоедов есть и вынести пинком цепочку они в принципе могут.

— Шваброй не подпер – соглашается блондин.

— Ну так и как?

— Пока никак, ждем – достаточно спокойно отвечает он.

Пес его знает. Так издаля – похоже на то, что он знает, что говорит.

— Может тетеху эту выпустить из чулана? – спрашиваю я его.

— А зачем? – удивляется он.

— Кофе бы нам сварила. По запаху судя – хороший у них тут кофе.

— Это я и сам унюхал, однако погодим. Тетка эта неизвестно кто, даже если она душой и телом за нас, не ровен час чужие первыми приедут, начнется тут свистопляска, а тетка будет под ногами путаться, еще глядишь ее и продырявят. Да и в кофе неизвестно что добавить может, если она не вполне за нас.

Мы ей никак не родственники. К этой дробе патроны нашел? – показывает он взглядом на непривычных очертаний, какой—то монолитный дробовик покойного компьютерщика. Тот и впрямь выглядит словно состоящим из двух деталей – самого оружия и здоровенного барабана. Калибр впечатляет, явно 12. На прикладе к слову видны крупные буквы АА—12.

— Нет, не попались. И запасного барабана не видал. И с чего тетке нам что—то сыпать?

— А я почем знаю. Чего она внизу сидела? Да и перстеньки на упокойнице такие, что вполне и просто тетка может позариться. Не снял, перстеньки—то? – спрашивает инвалид.

Нет, перстеньки я не снял. Во—первых некогда было, во—вторых… Во—вторых это вообще—то чистое мародерство, а таковое в приличном цивилизованном обществе не приветствуется. Собрали оружие, восполнили потерю боеприпасов – никто и раньше слова не сказал бы.

А вот за золотые зубы и обирание всяких ценностей с тел – в регулярных армиях наказывали нередко. И я не знаю, как настроен мой напарник. В нашей охотничьей команде в самом начале этой Беды разговор такой был. Не меня одного интересовало, как играть по новым правилам, потому и решили обсудить.

Я же разговор и завел, вспомнив эпизод, когда немецкие панцергренадеры пристрелили своего же камрада, который ночью ползал по нейтральной полосе и драл у мертвых русских золотые зубы и часы. Как только вернулся – камрады его обыскали. Нашли золотишко и пристрелили.

Без всяких трибуналов, прямо в окопе. Меня это сильно поразило в первую очередь потому, что я точно знал – ребята из вермахта у нас тут, нимало не стесняясь, грабили всех и вся, не терпя никакого возражения. Если баба или старик, например, не хотели отдавать тулупчик и валенки, то им тут же стреляли в голову и с теплых тел вещички стягивали – и такое творилось, что в 41, что в 42 повсеместно – от Ленинграда до Сталинграда.

И тырили они все, даже то, что к полу приколочено было шурупами. А тут внезапно такая деликатность и щепетильность. Николаич тогда промолчал в начале, вместо него ехидно спросил Ильяс:

— А потом это золотишко и часики они куда дели? Выкинули, небось, с отвращением на дно окопа? Или обратно трупам вернули?

— Не знаю, этого в описании происшествия не было – ответил я.

— Серега! Ты как считаешь, почему пристрелили? – повернулся к нашему пулеметчику Ильяс.

— Похоже на то, что этот фриц был на посту, скорее всего у пулемета. Пост бросил, полез за добычей, пока остальные не набежали. Значит если бы русские атаковали или пустили бы разведку, то у пулемета никого, тревогу поднять некому, в блиндаже подсменки сладко спят, бери всех голыми руками, режь сонными или просто тупо в трубу от печки бутыль с Молотовым и гранаткой сверху запечатать.

Серьезная это подстава, хуже, чем если бы просто уснул, немудрено что пристрелили – раздумчиво ответил Сергей.

— Тоже так считаю – молвил Андрей.

— Ладно, это понятно. Тогда почему во всех армиях это не приветствуется? – я решил все же понять до конца, что да как.

— Гоголя читать доводилось? – неожиданно спросил Николаич.

— Ну, разумеется! – даже немножко обиделся я.

— Собственно ребята вам уже ответили, но у Гоголя это еще более ярко показано.

— Не припомню что—то такого…

— Да помните, просто внимания не обратили. Тарас Бульба, осада польского городка. Куренной Кукубенко в поединке свалил польского витязя в богатом убранстве. Другой куренной — Бородатый вроде звали – польстился на драгоценное оружие, одежду богатую и амуницию, бросил курень, стал обирать труп, тут казака панский слуга и убил ножом в шею.

Курень без командира остался, всыпали ему потом, этому безначальному куреню, да и командир, в общем, позорно погиб – от ножика сраного, от слуги. Это потеря дисциплины, управляемости войск и в итоге причина поражения получается, вот чем погоня за богатством во время боя оборачивается.

Помнится полководец Велизарий во время штурма города в Персии чуть не погиб – воины его кинулись грабить, при нем остался пяток телохранителей, а враги как раз контратаковали… Так что тут вопрос не морали, а дисциплины. Вон американцы своих морпехов не наказывали за сбор трофеев, включая и золотые японские зубы. Только чтоб не во время боя – а после. Тогда – можно.

— Так что, мы значится, как американцы теперь будем? – расставил точки над «И» я.

— Получается так. СССР кончился. Мораль кончилась. Примеры для подражания теперь у нас другие – грустно улыбнулся Николаич.

— Не заморачивайся. Считай нашу артель трофейной командой – подмигнул Вовка.

— Как, все понятно? – закончил разговор Николаич.

— Ну в общем — да. Вспомнил до кучи еще и Бушкова с его Сварогом. Там тоже один герцог перед боем подскакал к вражеской панцирной пехоте и бросил им несколько горстей роскошных бриллиантов.

— И панцирники стали за них друг с другом резаться, строй сломали, перемешались, осталось потом только добить – кивнул Андрей.

— Ага. И потом бриллианты собрать – хмыкнул Серега.

— Во—во. А скажи напоследок, почему сонный часовой меньше виноват и что за фича с бутылкой в трубе от печки? – уточнил я некоторые непонятки.

— Похоже, не понимаешь – уснуть можно и случайно. Бывает, все люди. А вот бросить товарищей и полезть за зубами – это осознанно, спланировано. Знал, на что шел. Потому правильно, что пристрелили – другим неповадно будет. А то раз свезет. Два свезет. А в третий – не свезет. И из—за одного дурака все сдохнут.

— Ну, теперь дошло. А бутылка зачем?

— А был у нас старик, учитель по НВП. У него физиономия была распахана – рот ему давно порвало, улыбка такая мрачная все время получалась. Вот он и рассказал мне как—то – у меня с ним хорошие отношения были, что это ему куском буржуйки в лицо прилетело. В блиндаже как тепло сделать – печечку поставить.

А чтоб жить можно было не в дыму – ставится труба. Вот мимо проходящие немцы из разведки возвращаясь им туда в трубу гранату и вложили. Он потом улыбнулся нехорошо и сказал, что немцы неправильно делали. Когда ответно так немецкие блиндажи наказывали, то сначала в трубу бутылку кидали с бензином или что там было под рукой, а потом гранату. Похоже, понял?

— Ну что тут неясного – печка вдрызг, пламя облаком, а из блиндажа никто и выскочить не сможет…

— Вот, получается оно самое… — закончил разговор Николаич

Черт, как вчера все было, а уже сколько времени прошло…

Меня вразумляет голос блондина:

— Вот и сними, а заодно и патроны поищи. На пулемет расчет слабый, патронов мало, а из этой дуры вполне можно заураганить – говорит инвалид.

— Считать это приказом , сэр?

— Именно. И вообще глянь, что там может пригодиться, неизвестно, сколько нам тут сидеть.

— Ты ж сказал, что уже усе – победа и виктория, а тут еще воевать да воевать – удивляюсь я, впрочем, уже выкатываясь из комнаты. Ясно, победа—то победой, но еще далеко не все закончилось. Быстрый просмотр комнаты не дает результата, патронов нет. Нашел несколько десятков часов, мобил, айфонов. Все уже не работающее, потом пошли тряпки—шмотки. Походя пнул собранные сумки – легкие. Вот одна из тех, что стояли внизу у двери тяжеленькая, рванул молнию – и вот они патроны 12 калибра в увесистых коробках.

Еще один магазин—барабан, несколько гранат каких—то странных. Оружие незнакомое, но я слыхал, что с хорошим оружием разобраться несложно. И действительно, не велика наука. Тетка, услышав из чулана мою возню просит, чтобы я ее выпустил, но я непреклонен, тем более, что приказ у меня совсем другой. То, что приказ нужно исполнять по возможности четко и без самодеятельности я знаю точно, главное, чтобы командир был толковый, тогда он вполне вероятно видит больше и прогнозирует лучше. За то время, что я тут воюю с охотничьей группой мне и баек нарассказывали. Которые на самом деле и не байки, а реально бывшие эпизоды и своими глазами видел много.