Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов - продолжение

Глава 9 Команда лекаря. Уйти по-английски.

Очень приятно обнаружить наконец свои джипы – они грязные и запыленные, словно давно тут стояли, только вблизи понятно, что нет, недавно катались. Грузимся, я с морфами – первым, в шикарный ранее джип у которого сзади не багажник, а забранное сеткой здоровенное отделение. То ли на пяток овец, то ли на пару крупных псов. Сейчас там приварено кресло такого вида, что может даже и самолетное. Морфы располагаются там. Я предлагал Мутабору сесть в салон, к моей хорошо скрытой радости он отказался. Все, хлопают двери и тут сильно темнеет и падает стеной нормальный такой ливень, здорово получилось. Теперь черта лысого кто что сумеет доказать. Пульты в руках уже высохли, напряжение спало, тут же приходится себя обругать, чтоб не разблаженствовался, такие обмякшие потом дурно кончают. Операция еще в ходу.

Енот тихо ругается на то, что пришлось сегодня побегать, Ремер помалкивает, аккуратно вертит руль, мы куда—то быстро едем всей колонной. Потряхивает, словно прем не по дороге, а то и дело проезжая поребрики.

— Здорово все прошло, гладко – говорю я просто чтоб что—то сказать.

— В общем да. Если не считать, что если б Андрей не прострелил нашему начальничку плечо, неизвестно чем дело бы кончилось. Ишь, обрюзг, растолстел, а как пользоваться автоматом не забыл, навыки. Старая школа.

— А я и не слышал выстрела…

— Тык ПБС – он и в Африке соответственно.

— А…

Дождь льется струями, ничерта не видно, и как у нас в Питере бывает, кажется, что так оно будет литься вечность, пока не затопит город по пятые этажи. Посвежело. Даже похолодало. И тут же внезапно и кончилось. Опять солнце вылезло. Но в салоне уже прохладно.

Спохватываюсь, у меня как стояла рация на передаче, так и стоит. А Ремер закрутив рулем загнал джип в какой—то двор. Остальные присоединились, стоим в сильно заросшем травой внутреннем дворике, ждем чего—то. Из машин не вылезаем.

— Что случилось—то?

— Да там люди какие—то возятся на перекрестке, нам светиться не стоит. Тем более с пассажирами. Посидим, отдохнем.

Ремер протягивает мне пластиковую бутылку, странно, она даже запотела. Ну да, роскошная машина у нас, встроенный холодильник наверное. О, и прохлада—то наверное от кондиционера.

С наслаждением потягиваю кисловатую от добавленного сухого вина водичку. Енот похрустывает галетой. Хорошо отдохнуть, еще бы поснимать с себя всю эту амуницию с тяжеленными башмаками, самое бы то в шортах и легкой рубашке… И в сандалиях… Но это уже неслыханное барство. Морфы по прежнему рядом. А я не уверен в их добропорядочности и в том, что сетка между нами всерьез их остановит.

Никакой радости ни у Енота, ни у Ремера по поводу свершившейся мести не вижу. Говорить как—то неохота. Видимо из—за этого капитан начинает мурлыкать тихонько широко известную песенку:

Wenn die Soldaten

Durch die Stadt marschieren,

Öffnen die Mädchen

Die Fenster und die Türen.

Ei warum? Ei darum!

Ei warum? Ei darum!

Ei bloß wegen dem

Schingderassa,

Bumderassasa!

Ei bloß wegen dem

Schingderassa,

Bumderassa—sa!

Zweifarben Tücher,

Schnauzbart und Sterne

Herzen und küssen

Die Mädchen so gerne.

Ei warum? …

Eine Flasche Rotwein

Und ein Stückchen Braten

Schenken die Mädchen

Ihren Soldaten.

Ei warum? …

Wenn im Felde blitzen

Bomben und Granaten,

Weinen die Mädchen

Um ihre Soldaten.

Ei warum? …

Kommen die Soldaten

Wieder in die Heimat,

Sind ihre Mädchen

Alle schon verheirat'.

Ei warum? …

— Фигасе! Ты бы еще «Эрику» спел или там «Хорста Веселя» — удивляюсь я.

— С чего это? Старинная песня. Никак не нацистская, прям почти как «идет солдат по городу».

— Ну ты скажешь. Старинная…

— Ага, представь себе. Она появилась где—то вместе с «Железным крестом».

— Погодь, желкрест утвердили во время войны с Наполеоном – на нем сзади 1813 стоит. Ты считаешь, что и песня оттуда?

— Ага. Не знаю пели ли ее немцы когда в Москву входили, но то, что в корпусе Блюхера ее горланили через год – уверен. Да и припев как раз характерный для того времени. Эти разные намеки и Schingderassa, Bumderassasa!

— А текст?

— Что текст? Нормальный текст – когда солдаты маршируют по городу девушки открывают все окна и двери. А почему? А потому, что все просто — Шингдерасса, бумдерассаса! Только из—за Шингдерасса, бумдерасса—са! Ну и дальше про то, что девушкам нравится военная форма и усы и что они готовы угостить своих солдат винцом и жарким, а когда в поле рвутся гранаты и бомбы, то девушки плачут по своим солдатам, а когда солдаты наконец вернутся на родину, то все их девушки уже замужем.

— Что и все?

— И все. Так что угомонись важно не что за песня, а кто поет. Кстати и Эрика тоже имеет совершенно невинный текст… Растет на лугу цветочек и зовут его Эрика… Ладно, хватит меломанить… Гляди—ка, это что за фрукт?

Я замечаю в направлении, которое указал капитан странную фигуру – ковыляет, но по—живому и тянет бутылки и какие—то пакеты. По виду и за зомби принять можно, но двигается иначе, явно живой. Живой бомж. Этот как тут выжил, интересно?

Бомж не успевает рыпнуться – к нему выскакивают лейтенантик, Серега, да и из первого джипа кто—то вылез. Мой спутники чуть приопустили стекла и видно, что взяли свои сектора под наблюдение.

— Босс, тут живой, только очень вонючий. Берем? – раздается из моей рации голос лейтенантика. Майор помалкивает, Ремер показывает усердным вращением глаз, что вопрос явно ко мне. А, понятно, мы ж тут как бы и не мы.

— А зачем? – удивляюсь я.

— Ну может кронштадтским на что сменяем – отвечает синеглазый. Я слышу, как он громко спрашивает: «Тебя как зовут? А? Вадик? Ты тут с кем? Один? С самого начала?»

— Может и впрямь пригодится, если он тут безоружным выжил, то какие—никакие навыки есть – негромко толкует Ремер.

— Бомжи и в прошлое время проявляли чудеса выживаемости. Толку—то? Мы это применить не можем.

— Ну, а все—таки. Невооруженный. Выжил. Уникум – упирается Ремер.

— И что?

— Может вонючки зомби не привлекают? Типа натерся кишками дохляка – и маршируй? Запаховая маскировка?

— Или напился ацетона – и дыши – бурчит Енот.

— Так как скажете, босс? Можем забрать его в свой лагерь для беженцев – раздается из рации голос лейтенантика.

— Как он спасается от зомби? Они его атакуют? Морфы здесь есть? – спрашиваю я рацию.

Не могу разобрать бубнеж в ответ на звонкие вопросы лейтенанта. Вот выстрел из БП отчетливо слышу.

— Что там у вас?

— Зомби заинтересовался – из травы рядом встал – спокойно отвечает лейтенантик.

— Зачем вы стреляли? Они теперь мне мстить будут – невнятное монотонное нытье на минуту становится отчетливым.

— Стоять, Зорька! То есть Вадик! Кому сказал! Черт, этот уникум улепетывает! Остановить?

— Бросьте. Нафиг он не нужен, этот Неуловимый Джо.

— Как скажете, Босс! – чересчур уж старательно прогибается лейтенантик. Старательно до глума.

Мне на минутку становится грустно, когда я представляю, что Кабанова, например, может иметь и другое мнение на тему этого действительно феномена. Может все же стоило забрать с собой? С другой стороны тащить в рот всякую каку… Оно конечно сейчас модно, но стоит ли? Доводилось общаться с бомжами, да, чудеса выносливости проявляют не хуже наркоманов, только вот не учитывается, что старых среди них нету, дохнут они быстро, другое дело, что выглядит сорокалетний бомжара как семидесятилетний. Бомжи роскошный резервуар всяких жутковатых болезней, начиная от букета венерических (а что вы думали, сексом они тоже занимаются) и кончая набором всяких паразитов. Про туберкулез, гепатит и прочее и не говорю. Алкоголики почти все. Ну и асоциалы упорные, мозги—то пропиты уже, так что вернуть из бомжей в нормальную жизнь можно одного из десяти в лучшем случае. Им—то такая их жизнь вполне нравится. Никаких забот и проблем, ответственности никакой – а объедков в большом городе найти не проблема. Ладно, в конце концов будет фитиль если от Кабановой утешусь тем, что при выполнении такой задачки как сегодня не стоит набирать свидетелей.

— А ведь когда—то был нормальный человек – странно философски замечает Ремер.

— Как и любой бомж и алкаш… — соглашаюсь я.

Мы снова трогаемся, видно публика убралась с перекрестка. Едем по какому—то спальному району, летом считай у них у всех вид совершенно одинаковый. Да и зимой тоже, как у елки. Пейзаж за окном тоже типовой для разгромленного и покинутого живыми района. Разве что не горит уже ничего, да травой заросло как Дикое поле.

— А злые вы, доктора, — замечает Енот.

— Мы не злые, мы справедливые – отбрехиваюсь я. И почему—то вспоминаю не к месту, как на кафедре, где у меня была месячная практика во время интернатуры работал такой старлаб Лелик, который был блатным и до редькиной горечи всех задолбал своей тупостью, безграмотностью и пафосностью. Я как раз попал на кафедру в интересный момент – долго не могшая забеременеть жена Лелика наконец—таки забеременела и вот—вот должна была родить. Разумеется Лелик уже всех достал до глубин души и подробными рассказами, как она не может зачать и что забеременела – он вообще старался все подробности своей интимной жизни вываливать публике, которую от этого уже привычно тошнило. А тут незадолго перед родами его жена сходила на узи—исследование. Лелик не замедлил оповестить всех, что разумеется у него будет сын, потому как он разглядел на узи, что у ребенка «вот такая болтяра! Весь в папу!» Вскорости жена родила. Девочку. Кафедра это узнала очень быстро – в роддоме были свои люди, педиатры же. И к мрачному дураку Лелику в тот день подошли все и каждый участливо спрашивал, кто родился, и разумеется после бурчания «девочка», начинали так же участливо спрашивать – а что же за болтяра была на экране. Когда дошла очередь до интернов, Лелик разразился потоком матерщины и удрал с кафедры, якобы болеть.

— Мне вот интересно, как у тебя получилось сообразить примкнуть к группе из охотмагазина? – спрашивает Ремер.

— Ну это ж на поверхности лежит.

— А все—таки? – старательно ведя машину настаивает капитан.

— Теорию луковицы слышал?

— Нет.

— Человек – словно луковица. В самой глубине, в укрытой серединке – слабое и робкое существо. Эго. А вокруг слоями – защита этого Эго, делающая его сильнее и сильнее – чем больше на нем слоев намотано, тем и человек сильнее и устойчивее.

— И его луковица больше!

— Во, ты понял! Слой – родители, слой бабушки—дедушки, слой – друзья, слой – кормежка, слой информационной подготовки, слой – профессия, слой – финансовое обеспечение, слой – окружающие и так далее. Вот и ясно было, что в критической ситуации надо было добавить слой из вооруженных товарищей. Повысить защищенность свою.

— А что, правильный подход – одобряет Ремер.

— Ну как показали дальнейшие дела – да.

— Только вот нестыковка – что у крутых мужиков – тоже в луковице маленькое и слабое Эго таится?

— Ну беспомощными младенцами—то все были. Так что начало одинаковое, вот дальше дорожки расходятся.

— Ага—ага. Как у термитов. Как покормили – тем и вырос. Не получилось солдатом, так хоть в термитник попасть? Так? Да? – ухмыляется Енот.

— Опять зря иронизируешь. Да, именно так – от кормежки очень многое зависит, как ни крути. Нет йода, например, в рационе – получится из нормального дитя кретин в чистом виде, как в горных швейцарских кантонах было. К слову сейчас ряд ученых связывает уличную преступность и повальную глупость именно с дефицитом йода в рационе. А чтобы йод усвоился – с ним еще селен должен быть. В микроскопических дозах, но без него – без толку.

— Серьезно?

— Куда как серьезно. Уж что—что, а кретинизм – йододефицитная болезнь, я думал это все знают. Нет йода – глупеет существо. Не хватает железа – будет анемия и еще много чего гадкого, нет витамина «Д» — получается рахит, нет кальция – кости ни к черту, нет в рационе калия – сердечко может остановиться «просто так» и все в таком же духе. Про сбалансированное питание не зря толкуют. Как питание не сбалансировано – так и проблемы сразу.

— А недостаток сала как себя выражает? – вполне серьезно спрашивает Енот.

— А зря глумишься. Еще как выражает.

— И не глумлюсь — убедительно возражает тощий любитель сала.

Ремер чуть не въезжает в стоящий поперек дороги горелый жигуль. Заслушался.

— Ну, нам препод рассказывал. Дело было в советские времена в Ленинграде. Как раз пошли наборы в ленинградские ВУЗы по нац. республикам и пошел у них там мор среди студентов — выходцев с Крайнего Севера — чукчи и прочие разные якуты тут были. Тяжеленные пневмонии, туберкулез, длительные затяжные бронхиты — в лучшем случае. Их лечили, создавали условия, направляли в санатории и профилакториии— все без толку. Пока кто—то не обратил внимание на рацион студентов. Как оказалось, дома у них суточная норма потребления животных жиров — под килограмм, китовый и тюлений жир. С китятиной в Ленинграде было туго, так им стали давать здоровенный кусок свиного сала ежедневно. И все — перестали студентики болеть. Как рукой сняло. К чему он привел случай — нынешние пневмонии стали резко тяжелыми после широкого внедрения в стандарты лечения кардиологических болячек антихолестериновых препаратов— всякие там аторвастатины. Все в природе взаимосвязано, и средиземноморская диета – по — видимому, хороша для средиземноморцев, а у нас— должна быть своя диета, в которой немаловажную роль должно играть сало... ну или масло коровье, плюс он очень неодобрительно отозвался по поводу прививок от гриппа. Тем не менее — холестерин — вовсе не "лишнее", "вредное" вещество. По прививкам — та же песня, и я сам с ней согласен. Человек должен болеть гриппом — вырабатывается естественный иммунитет. У тех же, кто прививается, он за несколько лет снижается до нуля, после чего вирус очень сильно повреждает эндотелий легочной ткани, как следствие — вирусные пневмонии, которые потом переходят в тяжелые бактериальные. и это — только первые видимые последствия. Еще в институте на кафедре онкологии преподы предлагали у раковых спрашивать – «чем болел?» — стандартный ответ – «да ничем, доктор, даже гриппом». Вот, в первый раз в больницу попал... Сам проверял — точно! Сейчас это несколько потеряло актуальность, бо экология сильно изменилась.

— То есть сало полезно? Именно с врачебной точки зрения? – подводит итог Енот.

— Тем, у кого уже есть проблемы с атеросклерозом, надо ограничивать потребление любых жиров — содержащих в составе полиненасыщенные и насыщенные жирные кислоты. А обыкновенным гражданам жизненно необходимы и те и другие. Животные жиры — сало, сливочное масло — там масса всяких нужных витаминов, плюс холестерин, который необходим для построения клеточных стенок. Растительные жиры — жидкие масла — там омега—3—жирные кислоты, обладающие антиоксидантными свойствами, тоже необходимые.

— Вот я это всем собой чувствовал – удовлетворенно отмечает Енот, а Ремер хмыкает.

Морфы в разговоре не участвуют, отключились, усваивают сожранное.

Капитан неожиданно поддерживает тему: «Попалась мне как—то в лапы книжечка 1935 года. Разбор и выводы по итогам Первой мировой войны. И был там эпизодик — про то, что английская разведка узнала о страшном недостатке минеральных масел в Германии. В связи с чем немцы делали отчаянные попытки замены моторных и технических масел и смазок масел — в том числе животными жирами и растительными. Для любого инженера — это показатель гибели армии. Не годится сало и растительное масло для моторов и механизмов, горит потому что. Но англам это показалось мало и они залудили, что немцы используют для смазывания пушек сало убитых и пленных. Что—то там и про мыло было, кстати. Амеры оказались умнее и раскритиковали такой пропагандистский раж... Англичане заткнулись.

— Ну в музее ВМА была выставочка, которая доказательно показывала – в Рейхе мыло все же из человеческого жира варили. В полупромышленных масштабах.

— Из евреев?

— Нет, из казненных на гильотине в Кенигсберге и в Данциге.

— Ишь, кучка тараканья – непонятно к чему говорит хромой.

— Ты это о чем?

— Да вспомнил, что мне втирали о смертоносности сала. Змея бородатая – очевидно вспоминает просвятителя Енот.

— Ну дури нелепой по поводу диет была куча, потом еще куча и еще сто маленьких вагонеток. Каждая недоделанная «звизда» считала своим долгом пронести в массы свет своего невыразимого Открытия Века! Такое писали, закачаешься! Куда там «Тарас и Бульба» или там «Три мошкитёра».

— Сыроядение и раздельное питание в виду имеешь? – спрашивает знаток употребления пищи в разных видах.

— Если б только это. Что особенно удивляло – никаких толковых объяснений никто давать и не пытался. Но сплошняком гениальные изобретения, ага.

— Читал, как же. Английский ученый пропагандировал диету из морковного сока. Выпивал в день пару литров – и все. Когда помер – печенка отказала – был оранжевый… — отзывается теперь более внимательно ведущий машину капитан. Идущий первым джип ухитряется проскакивать по каким—то закоулкам и дворам, мы практически ни разу не выскакиваем на улицы, забитые остановившимися навсегда машинами. Ну да, Вовка свое дело знает.

— Ну дык… Если б он один был. Пошла мода – назад к природе. Рыбу жрут сырую, морковку немытую с грядки, думают это полезно…

— Англосаксы мясо полусырое трескают, недожаренное – ябедничает Енот.

— Ну с англосаксами—то проще. Они вот туши перед употреблением пропускают через жесткое ренгеновское излучение. Прионы от этого выгорают, да и паразиты теряют способность к развитию. А вот рыбку никто не облучает.

— Так это речная с паразитами, морская—то безвредна – с некоторой тревогой отзывается гурман.

— Ага. До 70% заражено. Да, и в том числе и лососевые. Меньше, чем другие, но и у них есть. Северяне не зря рыбу морозят не меньше пяти дней – за это время вся живность вымораживается, можно лопать. А сырьем…

— Сырьем оно вкусно. Кубиками. С соевым соусом – грустно замечает Енот.

— Ленивая скотина – сурово заявляет Ремер.

— А ты соевые проростки не жрал? – спрашиваю я у загрустившего спутника.

— Нет. А надо было? – встревожено спрашивает он.

— Не, не надо. А еще мода была, печень гробить – де в проростках сои и фасоли полно витаминов. А кроме них полно ядовитых веществ, от которых печеночная ткань прямо участками погибала — линамарин и фазин, только при варке дезинтоксицируются.

— Не, так низко я не падал, ты б еще про вегетарианство сказал – замечает Енот.

— Ну я ж не пытаюсь тебя оскорбить. Да и дикий народ эти веганы. Почти как защитники животных или там Гринпис какой.

— А не слишком ли вы растренделись? – сурово голосом майора спрашивает рация.

— Все поняли, заткнулись.

Едем молча. Из радиомагнитолы тихо начинает литься какая—то непонятная болтовня. Прислушиваюсь, ничего не понимаю.

— Суть Кадавра в том, что он набивает мешки именно тем, на что вы его навели. Он не должен носить Claws и/или Canines, дабы шинковать противника на мелкие куски, и он не должен напрягаться, чтобы запустить во врагов Ruminant sphere. А он должен использовать свои умения и всю силу для развития Cheek pouches. Класс Кадавра не подходит для PvP, поэтому если вы собрались побеждать врагов на дуэли, то вы неправильно выбрали класс —попробуйте на собачке. А кадавр хорош для тех игроков, кто хочет достичь высокого уровня (типа "моя цель прокачаться до 80—го уровня") и для тех, кто хочет набрать сокровищ по подвалам музеев или просто убить крысу—прыгуна на всех 3—х уровнях сложности Ruminant sphere—ом. Кадавр не будет эффективным убийцей; он не будет крутым "Темным рыцарем" или смертоносным "Владыкой магов". Но он будет уверенным в себе и спокойным, надежным, и хозяйственным.... Но это к уровню 90—му...

— Что это? – шепетом спрашиваю Енота.

— Радио Чечако – непонятно отвечает он и не выказывает желания продолжать разговор. Ничего я не понял, но переспрашивать неохота. Так и помалкиваем, пока не выкатываемся на берег Невы. Оставляем аккуратно в теньке джипы. Лейтенантик вызывает по радио транспорт. Скоро нас заберут, как только заберемся на борт посудин можно считать, что очередная операция с использованием морфов прошла успешно.

Вовка сидит мрачный. Спрашиваю, что случилось. За него отвечает, улыбаясь, Серега: «Вована мусора заарестовали. Теперь Вовану в свободное время придется мести улицы».

— А штрафом отделаться можно? – спрашиваю я, понимая, что Вовка влип крепко.

— Нельзя – хмуро и кратко отвечает Ильяс.

Ну понятно. Недавно по примеру благополучной Швейцарии у нас организовали «мусорную полицию», которая рьяно стала выполнять свои обязанности. Намусорил на улице – влип. Выкинул мусор не туда, куда надо – еще больше влип. И штрафы у них и впрямь такие, что у Ильяса корчи будут и точно придется Вовке самому рассчитываться за прегрешение.

— Я в урну кинул, не заметил, что мимо пролетело – бурчит Вовка.

Это понятно. В «мусорах» пенсионерок полно. Суровые старухи. И глазастые. Но хоть Вовика и жаль, но такая постановка вопроса мне нравится. Вполне достаточно штрафов. Пример тому – Германия или Швейцария или Таиланд с Сингапуром. За брошенный мусор — тонна баков — и редкая чистота на улицах. Но при этом нюанс — штрафы должны собираться четко и быстро... Вот в чистейшей Швейцарии активно работала мусорная полиция. Именно потому она и чистая. Я просто не представляю себе, чтоб в Швейцарии или Германии посреди города со стройки машины тягали на колесах пуды глины по всему городу. Да строители без штанов останутся при таком методе работы... А у нас весь город загаживали новостройки…

— Нагадил наш Вовик, однако – резюмирует Серега.

— Без зазрения совести и угрызений оной, за отсутствием таковой – подтверждает и Ильяс.

— Вас хлебом не корми, токо б обосрать все! – огрызается Вовка.

— Ладно, не переживай, смотри на вещи просто. Возьми и скажи, например, как Ильяс «Да шло бы оно крабом!». И сразу станет легче – поучает друга Серега.

— Да ну вас к черту – наконец начинает всерьез злиться Вовка.

Самое смешное, что у него сейчас нет и не предвидится свободного времени и когда оно будет – не известно. С нашей команды хотели стрясти штраф, но тут Ильяс уперся и даже майор не взялся его переубеждать. Так над Вовкой этот штраф и будет висеть дамокловым мечом.

Наконец подходят катерки. У одного из них на буксире прыгает по волнам лодчонка, в которой мы утром с Енотом плыли. Прощаюсь с Мутабором, тот величественно игнорирует знак внимания и скрывается с Блондинкой в темноватом провале каюты. Туда же заходит лейтенантик – в храбрости этому сукину сыну не откажешь. Катер отваливает и очень быстро отдаляется – с виду он невзрачный, но ходкий.