Глава 26. Команда лекаря. Хорошие были ноги.

— А, это… да, хорошие ноги были, жалко – как то нелепо соглашается красавец.

— Конечно жалко – соглашаюсь и я с ним и лезу в сумку за бинтами. Он грустно улыбается и задирает штанины. Ну да, все верно, конечности перебиты, это я правильно заметил, только вот ниже колен у него протезы на обеих ногах, так что его грусть понятна, такие ноги и впрямь жалко, не более того. Мне становится понятно и почему он не вылезал из кузова и почему на нем были не берцы, а ботинки и штаны навыпуск… Даже немного стыдно – не того, что я на него злился, а того, что сразу не заметил, что это безногий инвалид… С другой стороны все просто отлично – куда лучше такой расклад, чем перебитые очередью ноги и тяжелораненый на руках. Хотя с такими изуродованными протезами он опять же не ходок, а по машине уж больно задушевная очередь прилетела, сомнительно, что она ехать сможет, хорошо хоть не загорелась.

— Этот автомат вы с второго сняли? – спрашивает красавец.

— Ага. Пуля ему в переносицу попала.

— А рожки забрали? – кивнув на сообщение о попадании, продолжает напарник.

— Нет. Некогда было – ворчу я, так как понимаю, что вообще—то забрать боеприпасы – недолгая работа, и мне сто раз говорили – без боезапаса оружие бесполезный кусок железа.

— Лошади там? – продолжает спрашивать безногий.

— Одну видел.

— Тогда так, гляньте что с машиной, если на ходу, закиньте трапик и подгоните ее поближе, чтоб мне на четвереньках—то не бегать. Квадры совсем в утиль?

— Не знаю. Один—то скорее всего да, там пулевых меток было много и заметил, что пуля в диск попала, этот, автоматный который. А второй кверху колесами лежал. Я его не осматривал подробно. Но и в нем дырок с десяток.

— Понял, давайте гляньте, что с машиной! – командует безногий.

Ага. Я сам—то не понимаю, что отсюда сваливать надо, мне тут так понравилось, что я собираюсь здесь навеки поселиться, как же, как же.

Хлопнувший выстрел из трофейного АК сбивает меня с потока язвительных мыслей. Та самая голая девчонка в носочках, вылезшая совсем рядом из кустов, валится навзничь, инвалид поворачивается ко мне и уже просительно добавляет:

— Побыстрее бы, а?

Трапик не хочет лезть в кузов, оно и понятно – пули разворотили внутренности салона так, что там ногу поставить некуда, обломки какие—то везде и пыль еще висит плотно, откуда только взялась—то. Вижу разбитые мониторы, рация валяется на замусоренном полу и выглядит… Ну как выглядит несколькими пулями простреленная рация? Ладно, хватаюсь за трапик. Запихиваю наполовину, дальше не лезет, бегу к кабине. Там все в порядке, завожу двигатель…

То есть пытаюсь его завести. А он этого не хочет, хотя стартер воет. Еще раз, еще раз – не хочет. Корячусь, поглядывая на полянку, где встревоженным сусликом торчит из травы напарник. Опа, а это что? А вроде как воняет горелым? Точно воняет! Так, придется под капот лезть, смотреть…

Когда выскакиваю из машины и двигаю к капоту, инвалид окликает:

— Что там?

— Да, горелым воняет, сейчас гляну, что там такое – через плечо отвечаю ему.

— Стой! – очень резко рявкает напарник.

— Что?!

— Если там что—то коротит и горит, ты воздух огню подашь, когда капот наопашь откроешь, тебе харю опалит, а машина сгорит точно!

— И что делать прикажешь? – я тоже демонстративно перехожу на «ты».

— Если что—то дымит, значит ключ из замка зажигания вынь первое дело – торопливо инструктирует он меня – обесточь машину! И огнетушитель сразу бери – он в кабине слева.

— А ты что ли горел, что так все знаешь? – огрызаюсь я, но лезу в кабину, вынимаю ключ и тяну огнетушитель из крепления.

— Горел, горел… Теперь капот не поднимай полностью, а так, на пару пальцев, не спереди, сбоку стой! Что видишь? Огонь есть?

— Нет. Дыма есть немного.

— Черт! – снова хлопает АК.

— Что? Зомби? – дергаюся я и верчу башкой.

— Не отвлекайся, что с машиной? – достаточно спокойно, но злобно уже говорит калека.

— Не вижу! Дымно и темно – просвещаю я его.

— Тогда фукни туда струей из огнетушителя—то. Да пломбу—то сдери, сбоку она, ты ж ручку так не надавишь! Раструб туда направь! В щель – продолжает красавец..

— А долго фукать—то?

— Скажи и—раз – хватит – инструктирует безногий.

Раструб не лезет в приоткрытую щелку, откуда ползет какой—то несерьезный дымок, словно там пара секретарш курят… Пломбу я содрал, управление этим девайсом простое – держу тяжеленную красную штуковину за ручку, надавливаю на пусковую рукоятку, неожиданно огнетушитель стремно и громко шипит, дергается в руках и вместо того, чтоб мирно поливать пространство под капотом фигачит морозной струей углекислоты в сторону, чуть не вывернувшись из рук.

— Крепче держи! – очень мудро подсказывает красавчик на тот случай, если я сам не сообразил.

— Догадался уже! – огрызаюсь я. Ну не пользовался я этой техникой, откуда мне знать, что тут чистый реактивный двигатель получается, когда сжиженная углекислота в раструбе превращается в газ, да еще с таким понижением температуры, что пальцы не мудрено обморозить, если схватиться за что неположенное.

Второй фук идет уже успешнее. Приоткрываю капот пошире, чтоб раструб влез наконец и фигачу от души. Огнетушитель в руках сильно легче становится.

— Ну теперь—то капот открыть можно? – спрашиваю знатока пожаротушений.

— Дым—огонь наблюдаешь? – доносится до меня от скрытого машиной красавца.

— Вроде нет – честно отвечаю я ему.

— Тогда поаккуратнее и если пыхнет – тут же прикрывай и опять огнетушителем туда! И к слову – ты в мертвой зоне, я тебя не вижу, потому поглядывай!

Я послушно озираюсь. Но вроде никого нет рядом. Так, теперь капот, аккуратно, осторожно… Поднять—то я его поднял, только радости никакой. Я не вижу, что тут горело, но вижу четко, что пара пуль тут побывала. Стоп машина… На всякий пожарный случай фукаю еще несколько раз, струи куда уже слабее, огнетушитель уже не дергается… Хлопаю капотом, прыгаю на землю и почти сталкиваюсь с незаметно из мертвой зоны подошедшим тихим зомби – сухощавой бабенкой лет пятидесяти в почти чистом кожаном плаще. Не нос к носу, тут мне повезло, расстояние в метр еще есть, совершенно автоматически, не думая, вскидываю зажатый в руках огнетушитель и лихорадочно жму. Струя, последняя, слабоватая уже, бьет тетке в физиономию и тетка стопорится. Швыряю в заиндевелое лицо пустой тихо сипящий баллон и шустро откатываюсь спиной назад, лишь бы выйти из непросматриваемого сектора. Ну прям как в кино! Которое зомбитреш, именно там все ВНЕЗАПНО! Хватаюсь за автомат, потом мигом передумав, начинаю тянуть ПБ. Тетка однако после такого привета ведет себя необычно – не преследует меня, как должно, а стоит столбиком. Оглядываюсь на напарника – он встревоженно вертит башкой на все 360 градусов.

Примороженная зомби еще не может сориентироваться, начинает медленно крутиться на месте, слепо шаря вокруг себя руками. Придти в себя я ей не даю, выстрел тут не сложный, только у меня с чего—то руки трясутся, потому мажу первым, попадаю вторым. Красавец грустнеет, когда я ему докладываю про разбитый распределитель и следы рикошетов.

— А что ты паришься—то, свяжемся со своими, пришлют кого—нибудь нас забрать – успокаиваю я его.

— Ты не понимаешь, этих сукиных детей удалось из Ропши турнуть. Они сейчас звездой рванули, не до нас людям. А торчать тут, пока там разберуться – не сахар. По плану мы отсюда должны выбираться самостоятельно, кто ж знал, что сюда пара отморозков припрется – хмуро говорит красавчик.

— Ну а они, видишь, приперлись. Ты как уцелел—то в фургоне? – наконец задаю я вартевшийся на языке вопрос.

— Повезло. Все таки не зря толковали, что у людоедов башка тупеет. Положено—то по уму сначала очередь дать выше, а вторую уже по полу вести, когда все, кого не зацепило первой, залягут. А он с чего—то наоборот – сначала по полу, а потом по верху. Впрочем, будь у меня мои ноги, он бы их отстриг, там бы я уже не боец был. Еще повезло, что он решил такого неумеху как ты голыми руками взять. Без обид, ладно? Ты ведь его не видел вообще? – миролюбиво, но вроде как с ехидинкой неуловимой, спрашивает безногий.

Мне остается только вздохнуть. Ну да, не видел. И не слышал.

— Ладно, все хорошо, что хорошо кончается – подводит итог калека.

— Еще не кончилось. Нам бы отсюда ноги унести стоило. Грохотом мы сюда зомби собрали, кончится запись – они на нас попрут. Можно все—таки в фургон засесть, там не достанут. Или как? – возвращаю я своего утешителя из эмпиреев на грешную землю.

— Да нет, спасибо, я уже как—то насиделся – несколько путано, но тем не менее понятно отвечает собеседник.

До меня доходит, что вообще—то он ухитрился засечь парочку людоедов в лесу, как—то управлял своими тарахтелками и не только управлял, но и одного из них ухитрился завалить, а потом выжил в расстрелянном вдрызг фургончике, отделавшись только искалеченными протезами… тоже кстати потеря серьезная, это ведь все подгоняется строго индивидуально. И в принципе если бы не этот калека, скорее всего нас бы уделали очень быстро и легко, я на дереве сидел не слишком заморачиваясь маскировкой, а ребятишки судя по всему не без опыта на нас вышли и уж точно не без наглости – поперли ж прямо на звук танков, не хухры—мухры на танки переть…

— К слову боеприпаса у нас тоже маловато – замечает как бы ненавязчиво инвалид. Этак с намеком. До меня доходит смысл – надо собрать с убитых все, что может пригодится.

— И в фургоне есть буханка хлеба – кобылу эту бы неплохо подманить. Больше то, кроме тебя, перевозочных средств не осталось – и авто и квадры меховой ушанкой накрылись – продолжает намекать весьма прозрачно красавчик.

— Вот уж с кем дел не имел, так это с лошадьми – опасливо отвечаю я на эти намеки.

— Домашняя живность была? – хмыкает он.

— Хомячки, аквариумные рыбки, коты и собака – ставлю я точки над И.

— С таким набором разностороннего опыта легко с лошадью справишься – утешает и воодушевляет меня инвалид.

— Да прямо… Сам—то на лошадях ездил? – интересуюсь я у будущего рейтара.

— Нет, весь опыт общения – когда сына катал в Парке Победы. То есть его девушка коневод катала, а у меня конь этот сторублевку сжевал, девчонка не успела перехватить… Но других вариантов—то нет? Но мне было дело про коников рассказывали сослуживцы. Те, что на конях службу несли.

— Конный полк при Мосфильме? – уточняю я.

— Да нет, погранслужба в горных районах. Кавказ, Таджикистан… — рассеянно отвечает калека и тут же рекомендует мне спрятать пистолет в кобуру и не валять дурака.

— С чего вдруг?

— Нет смысла выстрелы глушить уже. Кого могли – мы уже приманили. Включая и этих драгунов недоделанных. С автоматом безопаснее, мало ли на шустера нарвешься или еще кого. Главное – лошадь бы привести - растолковывает он мне.

— Ну а если – не?

— Тогда и впрямь придется в фургоне сидеть и надеяться на лучшее, пока кто не окажется в радиусе действия твоей рацеи… Ты к слову пробовал связаться?

— Ну пробовал. Шуршит мировой эфир и все… Ладно, я пошел. Хлеб у тебя где лежит—то? – смиряюсь я с очевидным.

В лесу ничего не поменялось, разве что тени уже немного иначе легли – время—то летит. С покойного пулеметчика я по распоряжению безногого стянул странный рюкзак—короб, в котором по словам моего напарника пулеметные ленты удобно таскать и прямо оттуда подавать в пулемет. Пистолет опять же необычный достал, карманы проверять не стал, в конце—концов подтащил тяжеленный труп за шкирку поближе к красавчику, если ему охота – пусть обыскивает. С определенным чувством горделивой радости нашел в паре шагов от трупа здоровенный кинжал непривычного вида, явно восточный, вычурный, но очень изящный, красивый, с позолоченной рукояткой и посверкивающими на солнце цветными не то стеклышками, не то даже каменьями. То, что меня собирались не голыми руками взять, а все—таки снять «с ножа» несколько повысило мою самооценку, не шибко, но все—таки. Интересно, чей кинжал—то, турецкий, персидский или индийский? И вроде не новодел. Ведь по нынешним временам он и музейным может быть, чем черт не шутит, упакован—то убитый очень достойно, все на нем лучшее. Не стеснялись чертовы сектанты, скромностью не страдали.

Обговорили возможные нюансы, если мне в ходе охоты за кобылой придется наоборот удирать от какой—нибудь неживой твари, проверили связь по нашим рацийкам и я с крайней неохотой отправился опять в лесок. Вертеть башкой пришлось как сове какой—то. Видимость убогая, за деревьями непросматриваемых зон полно, да и вколотили в меня за прошедшее время, что даже тупой зомбак может кратковременно ускориться, а уж про шустеров или морфов и речи нет и тогда неизвестно унесут ли меня ноги. А еще и парочка людоедов тоже настораживала – шумим—то мы сильно, моторы за моей спиной по—прежнему урчат.

Немножко с дороги сбился, все—таки волновался видно, когда тут бегал в прошлый раз, потому вышел неожиданно для себя на второй квадр, тот который лежал задрав к небу зубастые протекторы колес. Место, где валялся второй из конного патруля я увидел после этого сразу же – и не только потому, что запомнил место, хотелось бы мне быть таким наблюдательным. Нет, там маячило что—то светло—серое, чего раньше не было. Гадать не приходилось, чего тут гадать, ясно, что на сладкое мясо приплелся ближайший зомби, шел на шум, а тут такой вкусный подарочек. Зараза, они же тут отожрутся, на двух—то трупцах, не хватало нам морфеусов тут саморощеных. Молодой парень, одетый в когда—то щегольскую, когда—то белую куртку на меня внимания не обратил никакого, жрал, аж давился. Его я щелкнул из пистолета в затылок, старательно поглядывая по сторонам. Рожки из загаженной разгрузки тянуть ни малейшего желания не возникло, лошади на сто метров не нашел, зато пришлось упокаивать еще трех медленно бредущих на гул танковых движков мертвяков. А пальбу я за это время несколько раз слышал, причем разную. И не только пальбу, бабахинг был и чисто артиллерийский, звонко жахало, хоть и далеко.

Возвращался я на полянку с убитой машиной и инвалидом несолоно хлебавши. Квадры оба были искалечены серьезно, рассчитывать на них не приходилось, обыскивать весь лес ради лошади не манило ни разу, а следы подков были натоптаны так, что я никак не смог определить в конечном счете куда двинули коняшки. Лучше я опять на дерево залезу. Безрадостным голосом сообщил напарнику, что вышел у меня шиш с маслом. Он очень спокойно посоветовал возвращаться. Я и вернулся.

Гнедая лошадь стояла рядом с инвалидом. И по моему он ей давал что—то с руки. Ну точно, хлебом кормит – я ж буханку его разломал на куски, несколько себе по карманам рассовал, остальное там осталось. Экая скотина. Это я не про лошадь, а про красавчика, мог бы сказать, что искомое само нашлось, я бы не таскался по летнему лесу, потея от страха и жары. Животина посмотрела на меня спокойно, опять потянулась мордой к руке с хлебом. Разве что этак ушами подвигала, как это называется… прясть ушами, что ли?

— Ну вот. Транспорт у нас есть уже – удовлетворенно заметил я.

— Черт ее знает – с сомнением отозвался безногий.

— А что за сомнения? Она оседлана, спокойна, вон хлеб жрет с удовольствием. Ясно же, дрессирована. Сел да поехал.

— Предпочел бы квадроцикл – отозвался он.

— Ну я тебя подсажу, если ты об этом – утешил я его.

— Спасибо, конечно…

Хлеб с моей руки лошадка взяла не чинясь, вежливо и аккуратно, а то я опасался, не тяпнет ли своими желтыми зубищами. Нет, действительно лошадка воспитанная.

— Того людоеда уже жрать пристроились – походя информирую я калеку.

— Паршиво.

— Да уж не без того. Патроны с него было не взять, загадилось. Ну что, трогаем?

— Давай! – обреченно соглашается красавец.

Подсадить здоровенного рослого мужика на лошадку оказалось не вполне простой задачей. Ног—то у него нет, а протезы он отстегнул, да и без толку они были. Хорошо, что у него ручищи мощные и он в общем в немалой степени сам себя подтянул, ухватившись за луку седла. Наконец устроился как надо, я подал ему уздечку, он взял ее в руки и неуверенно улыбнулся.

— Нно, пошли потихоньку! – скомандовал он.

Лошадка восприняла команду совершенно неожиданно – сначала резко присела на задницу, а потом и вообще улеглась, когда не ожидавший такого привета наездник кувыркнулся назад, мелькнув в воздухе пустыми штанинами. После этого как ни в чем не бывало встала, встряхнулась и потянулась носом к моим карманам, где еще хлеб оставался.

— Вот чертова скотина! – как—то озадаченно высказал свое мнение неудачливый наездник.

— Не ушибся? — Спрашиваю его.

— Нет вроде. Это она что тут изобразила, а?

— Ну я не знаю. Мои аквариумные рыбки такое мне не устраивали никогда – говорю я чистейшую правду. А лошадка по—прежнему намекает, что от хлебца бы не отказалась.

Но она нам нужна для несколько иного, хлеб—то я и сам горазд жрать, а вот переть на себе безногого мужика – оно не очень—то воодушевляет. Особенно в зазомбированной враждебной местности.

— И что мы теперь будем делать с этой кониной гадской? – несколько растерянно спрашивает нездачливый ковбой.

— Ну я даже и не знаю – говорю я истинную правду, вовремя подавив инстинктивное, но весьма неуместное желание протянуть ему руку и помочь встать на ноги. Вместо этого в виде заменного жеста, для самого себя неожиданно, протягиваю ему кусок хлеба, который распихал для коняшки по карманам своей куртки. Он автоматически берет хлеб. Так же механически начинает жевать. Я тоже. Лошадка тянется мордой, но хлеба не получает, не заслужила, коварная скотина. Но все равно лезет.

Загрузка...