Муля, не нервируй… Книга 5 (А. Фонд) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 3

— Ярослав! — позвал я подростка, который ещё не ушёл и активно грел уши, — сходи-ка, позови бабушку.

— Какую? — уточнил парень.

— Ту, у которой Букет, — подмигнул ему я.

От Завадского это не укрылось, и он нахмурился, но пока ещё держал себя в руках.

Глаза Ярослава блеснули, и он вылетел из комнаты как пробка из бутылки с шампанским, чуть ли, не повизгивая от предвкушения.

— Иммануил Модестович, — Завадскому явно не понравилось, — зачем вам бабушки с букетами? Пусть лучше чепчики подбрасывают. Это, знаете ли, гораздо приятнее. Но если без шуток, я же к вам со всей душой пришёл. Поговорить. Да, у нас возникли… эммм… некоторые недоразумения… разногласия. Но мы же взрослые люди, и никто не мешает нам во всём разобраться и неудобные вопросы решить.

— Воровство чужих проектов вы называете неудобными вопросами? — настроение крутить реверансы у меня не было, поэтому брякнул, что думал.

Завадский побагровел.

Но ответить достойно он не успел — раскрылась дверь и со словами:

— Муля, так чем там их побег закончился…? — в комнату вплыла Фаина Георгиевна.

Причём была она в цветастом крестьянском платке, которым повязала массивную конструкцию из бигуди. При виде Завадского, она умолкла и лицо её вытянулось.

А Завадский так вообще побледнел.

— Муля! — всплеснула руками она, — что это?

— Это — Юрий Александрович, — усмехнулся я, предвкушая славный скандальчик.

— Попрошу! Не что, а кто! — выпятил нижнюю губу Завадский. — Я человек, между прочим!

— Да? Неужели? — сделала демонстративно круглые глаза Фаина Георгиевна.

— Вы не считаете меня человеком? — зло нахмурился Завадский. В воздухе отчётливо запахло серой.

— Вам для этого нужно сперва слезть с постамента! — фыркнула она, — хотя можете не утруждаться — пройдёт какое-то время, и благодарные потомки всё равно вас оттуда сбросят…

— Фаина Георгиевна, я не понимаю эту вашу женскую логику!

— Возможно потому что вы мужчина? — прищурилась Злая Фуфа, а Ярослав откровенно заржал.

Я незаметно показал ему кулак, чтобы не мешал. А сам приготовился наблюдать дальше. Тем временем ссора разгоралась:

— Это вы из зависти, что больше не играете в моих спектаклях!

— Но вы же сами выгнали меня из «Шторма»!

— Потому что вы своей игрой испортили мне весь замысел!

— А вы публику поменяйте, Юрий Александрович, — едко усмехнулась Злая Фуфа и добавила, — напишите на афише «Спектакль „Шторм“ только для тех, кто способен понять великий замысел режиссёра Завадского»!

Тут уже и я не выдержал, ржал так, что ой.

Завадский налился нездоровой краснотой и прошипел:

— Зачем вы этот цирк устроили, товарищ Бубнов?

— Какой цирк? — прищурился я, — вы же пришли со мной о проекте разговаривать, если не ошибаюсь. Или не так?

— Именно так! — кивнул Завадский, — но она здесь причём?

— А при том, что одна из главных ролей писалась как раз под Фаину Георгиевну. Так что она — человек заинтересованный. Кроме того, Фаина Георгиевна принимала непосредственное участие в написании отдельных частей сценария.

— Я сам знаю, кого приглашать на роли! — он сказал это пафосно и даже подбородок задрал высоко-высоко.

— Тогда зачем вы пришли ко мне? — изумлённо развёл руками я, — приглашайте сами, делайте всё сами. Я-то причём⁈

— Мне нужен текст! — проворчал Завадский, — весь текст!

— Ничем помочь не могу, — демонстративно развёл руками, и я подчёркнуто злорадно улыбнулся, — уж извините!

И тут заржала Раневская. Завадский побагровел, процедил что-то нечленораздельное и выскочил из комнаты, напоследок так хлопнув дверью, что, наверное, вздрогнул весь дом и на чердаке обильно посыпалась штукатурка.

— Муля, ты прэлесть! — разулыбалась Фаина Георгиевна, — как красиво поставил на место этого мешигине*!

— Он сказал, «поговорим в кабинете Большакова», — тут же наябедничал Ярослав. — Я всё расслышал.

— Вот же сволочь, — пробормотала Фаина Георгиевна, — но сволочь гениальная, что тут говорить.

Она тяжко вздохнула и посмотрела на меня как-то… по-матерински, что ли:

— Тяжело тебе со мной, да, Муля? Ничего-то у нас не получается. И с режиссёрами я постоянно ругаюсь, и из театров меня выгоняют, и роли отбирают.

— Ничего, Фаина Георгиевна, — вздохнул я, — раз я пообещал — значит сделаю. Не получилось сейчас — получится потом. Я вообще считаю, что неудачи — это хорошо. Больше материала для мемуаров будет.

Раневская усмехнулась. И добавила:

— Трудно мне с Завадским. Очень трудно, Муля. Сам видишь же.

Я кивнул, а она продолжила:

— Если я молчу — он начинает думать, что он прав, а если пытаюсь доказать свою точку зрения — так считает вдвойне.

Она посмотрела печальным взглядом и сказала:

— Но остальные режиссёры ещё хуже.

— Ничего, Фаина Георгиевна, и это мы преодолеем. Все вот эти неприятности — это хорошо. Даже очень хорошо. Когда преодолеваешь их — это и есть жизнь, движение. Только тогда можно насладиться победой, если прошёл трудный путь. А если всё на блюдечке с золотой ложечкой, то обычно такое не ценится…

— Жаль, что так с фильмом этим получилось, — вздохнула Раневская, — я так уже на него понадеялась. Думала с сестрой действительно, хоть на старости лет увижусь. И что квартиру ты получишь рядом со мной. Соседями станем.

— Всё так и будет, — с уверенностью сказал я.

— Нет, Муля, — почала головой Раневская, — Завадский — это такой жук, он своего не упустит никогда.

— Завадский не вытянет этот проект, Фаина Георгиевна, — пожал плечами я, — вот увидите. Тем более, что фильм на карандаше у самого…

Я ткнул пальцем в потолок.

Раневская кивнула, мол, понятно, знаю.

— Он ещё попыжится немного и Большаков сам мне всё отдаст. Думаю, и недели не пройдёт. Сроки-то никто не отменял.

— Большаков — сложный человек, — возразила Фаина Георгиевна. — тут тоже непонятно, его не просчитаешь.

— А я не говорю, что легко будет, — ответил я, — но торговаться придётся. И будет или по-моему, или проект попросту лопнет. Они на второй вариант не пойдут, побоятся. Поэтому и квартиру дадут, и на все мои условия пойдут. Вот увидите.

На лице Фаины Георгиевны было сомнение.

И тогда я сказал:

— А давайте пари?

— Опять? — нервно хихикнула она.

— А почему нет? — пожал плечами я, — если через неделю… нет, подстрахуюсь, если через полторы, недели проект не отдадут обратно мне, причём целиком, на моих условиях и без Завадского и прочих деятелей, то вы выполняете одно моё желание. Причем без оглядки. По рукам?

— Я надеюсь, там под поезд прыгать не надо? Я же не Анна Каренина, — проворчала Фаина Георгиевна, но потом улыбнулась, — ладно, по рукам.

Она ушла, а я отрубился ещё до того, как моя голова коснулась подушки.

А вечером припёрся Жасминов. Трезвый и грустный.

Я как раз сидел за столом и ужинал. Дуся убежала к Белле узнать последние новости, и я был в комнате один. Сидел и размышлял, что его делать дальше. Фаине Георгиевне-то я сказал, что всё будет хорошо. И даже поспорил. Но в душе я не был столь уверен. Поэтому сейчас следовало составить план. Первым пунктом нужно было поставить вопрос с работой. Я прогулял уже несколько дней. И если за две прошлые недели у меня были больничные листы, то следующие два дня я прогулял нагло, без всякой на то причины. И продолжаться это долго не могло. Особенно с приходом новой начальницы.

Вторым пунктом был вопрос с жильём и деньгами. Последние дни всё это меня настолько достало, что сил моих больше нету. Двое суток пить с соседями и вообще не спать. От такого режима дня и лошадь копыта двинет. А в это время с медициной ещё не особо хорошо. Так что скоро я стану внешне похож на Жасминова. Муля и так далеко не красавчик, и хоть я его немного уже привёл в ному, но всё равно есть ещё над чем работать, а после такого отношения к своему организму — даже боюсь думать, каким я стану.

Третьим пунктом нужно было разобраться с женщинами. А ещё — с родственниками. С Адияковым сейчас отношения вроде как потеплели. Общие неприятности сплотили нас. Но я уверен, стоит ему помириться с Надеждой Петровной, и вопрос о смене фамилии и поездке в Якутию всплывёт опять. А ссориться на ровном месте ой как не хотелось.

— Муля! Что мне теперь делать? — с порога воскликнул Жасминов, оторвав меня от размышлений.

— Как что? Жениться, — сказал я.

Лицо Жасминова пошло пятнами:

— Не смешно. Мне помощь нужна, а ты смеешься. Был бы ты на моём месте, тебе бы не было смешно!

— Но я не на твоём месте, — ответил я и помешал ложечкой сахар в чашке с чаем. — Ужинать будешь?

— Буду! — кивнул Жаминов. — Представляешь. Муля, проснулся я в какой-то общаге, никого знакомого, вокруг какие-то девки. Где Валентина, ни они, ни я, не знаем… Ужас, в общем.

— И ты, первое, что сделал, — вернулся домой. А потом начал думать, что тебе дальше делать, — покачал головой я и наложил ему в тарелку перловку с грибами, которую Дуся сегодня приготовила на ужин.

— Ну… — неуверенно протянул Жасминов.

— То есть тебя не судьба Валентины интересует, а только ты сам! — я посмотрел на него недобрым взглядом, поставил тарелку на стол и принялся нарезать хлеб, — а что, если бедная опозоренная девушка, не в силах выдержать такое, наложила на себя руки?

Жасминов вздрогнул и вилка со звоном упала на пол.

— К-как? — выдавил он помертвевшими губами и полез под стол доставать.

— Я просто предположил, — ответил я и аккуратно сложил кусочки хлеба на тарелку и поставил всё это дело тоже на стол. — Теоретически могла. Юные девицы очень мнительные. Особенно после такой вот потери невинности по пьяни жениха.

— Да не было у нас ничего! — взорвался Жасминов и швырнул вилку на стол так. Что она аж звякнула.

— Ты точно уверен?

Жасминов задумался. Затем неуверенно посмотрел на меня и испуганно пожал плечами.

— Вот видишь, — сказал я умудрённым голосом, — и чем ты думал, Орфей? Тебе Лили мало? Ты уже одной девушке жизнь сломал. Причём не только ей, но заодно и Гришке, и Кольке. Всем сломал. Теперь вот взялся за следующую жертву…

— Я был пьян! — возмутился он, — она воспользовалась…

— Ага, — поморщился я, — невинная девица напоила взрослого мужика и сбежала с ним, чтобы совратить. Ты сам в это веришь, Орфей?

Жасминов молчал, только сердито сопел. Крыть было нечем.

— Но даже не это самое страшное, — продолжал нагнетать я.

— А что? — прошелестел Жасминов.

— А то, что у Валентины вся родня — очень высокопоставленные люди. И ты сам можешь примерно представить, что они с тобой теперь сделают.

Губы Жасминова затряслись. Он даже про источающую умопомрачительный аромат перловку забыл.

— Что мне теперь делать, Муля? — взмолился он.

— То, что ты умеешь лучше всего, — безжалостно ответил я, — бежать.

— Куда бежать? — схватился за голову Жаминов, — господи! Я так бездарно спустил всю свою жизнь в унитаз! Что делать⁈

Он некоторое время только раскачивался и мычал под нос нечто нечленораздельное.

Дав ему немного времени пострадать и видя, что он уже хорошо так проникся, я сказал:

— Здесь есть только один выход.

— Какой? — на лице Жасминова затеплилась надежда.

— Уехать, на время.

— Куда уехать, Муля! — скривился Жасминов.

— Родственники у тебя где-то в провинции есть? — спросил я.

— Нет, я сирота, — покачал головой Жасминов.

— Плохо, — нахмурился я и спросил, — а друзья?

— Да какие у меня могут быть друзья? — удивился тот, — у таких, как я, друзей не бывает…

Он немного помолчал и добавил:

— Ну, кроме тебя…

А потом ещё добавил:

— И Беллы.

— Вот-вот, — сказал я, — и Беллы, и Музы, и Дуси… у тебя по сути в жизни, кроме соседей по коммуналке, больше никого-то и нет.

Жасминов кивнул и вздохнул.

— Поэтому тебе нужно уехать к Герасиму или к Ложкиной. В деревню. Пересидишь там какое-то время. А, когда всё уляжется — вернёшься.

— Да что я там буду делать⁈ — возмутился Жасминов. — Я же умру там со скуки!

— В деревне не соскучишься, — ухмыльнулся я, — там работы много. На всех хватит.

— Но я сойду там с ума, Муля! — нахмурился Жасминов. — Это не для меня!

— Зря ты так думаешь, — сказал я, — деревня, на свежем воздухе, овощи и фрукты, физическая работа. Ты хоть немного омолодишься и придёшь в себя. Ты свою рожу давно видел?

— А что с ней не так?

— А ты в зеркало глянь, — посоветовал я.

Жасминов вздохнул. Он знал, что после возвращения из Одессы выглядел он не очень. Все эти треволнения и стрессы сказались на нём не лучшим образом: лицо стало какое-то помятое, одутловатое, шевелюра поредела. Волосы утратили упругость и блеск.

— В деревне ты вернешь себе прежний вид, немного посвежеешь. Заодно всё тут уляжется и ты вернёшься.

— Ты прав, — тяжко вздохнул Жасминов, хотя перспектива его явно не радовала.

— Лучше тебе уехать к Ложкиной, — задумчиво сказал я, — там Пётр Кузьмич сейчас председатель сельсовета. А в клубе место вакантное. Он не потянет и то, и это. А для тебя как раз прекрасная возможность. И денег немного на первое время подзаработаешь, там же официальная зарплата. И жить стопроцентно есть где. Или даже у них в доме комнату снимешь. Но, скорей всего, Печкин тебе отдельный дом даст.

Глаза Жасминова затуманились. Он уже так устал жить в тесном чуланчике, что упоминание об отдельной комнате, и тем более доме, сделали своё дело и окончательно решило ситуацию.

— Ты прав, Муля! — выдохнул он, — решено! Еду!

— Вот и хорошо, — кивнул я, стараясь не показывать довольного вида.

— Муля, а ты немножко денег на дорогу мне подкинешь? — заискивающе спросил Жасминов. Он значительно приободрился и пододвинул тарелку с перловкой к себе, — я с первой же зарплаты тебе почтовым переводом всё верну.

— Подкину, — кивнул я.

— Ты не помнишь, Ложкина что говорила, когда там ближайший поезд на Кострому будет?

— Ты прямо сейчас хочешь ехать? — спросил я.

— А что тянуть? — ободрённый Жасминов оживал прямо на глазах и уже более активно заработал вилкой.

— Я думаю, лучше будет, если ты дня через два уедешь, — сказал я.

— А родственники… — перепугался Жасминов.

— Ты можешь пока у Веры попроситься поночевать, — отмахнулся я, — а мне надо ещё одно дельце провернуть, чтобы ты успел…

— Что успел?

— Ярослава с собой забрать, — закончил я.

— Но он…

— Он — хороший мальчик, — перебил его я, — я сейчас кое-какие дела порешаю и займусь ним. Проведу профилактическую беседу. А потом ты отвезёшь его домой, к приёмным родителям. Нельзя разлучать семьи. К тому же в деревне ему будет лучше, чем в коммуналке.

Я не сказал, что для меня будет лучше. Становиться нянькой для великовозрастного оболтуса я не намерен. Кроме того, мне банально некогда. Но и не помочь Ложкиной я не мог. Поэтому сделаю Ярославу внушение и отпущу домой. И всем будет хорошо.

— Ну, если ты уверен, что он не учудит ничего, тогда я согласен, — тяжко вздохнул Жасминов.

— А сейчас доедай давай, — сказал я, — и сходим в одно место.

— Куда? — забеспокоился Жасминов.

— Орфей, ты же литературой интересуешься? — спросил я, — великой литературой. Можно сказать, даже эпической.

— Конечно, — удивился Жасминов, — особенно люблю нашу, русскую классику. А ещё немецкую поэзию.

— Вот и замечательно, — обрадовался я, — значит, познакомишься сейчас ещё с одним произведением. Точнее, с творцом этого произведения.

— С кем это? — заинтересовался Жасминов.

— Тебе имя Эмиля Глыбы о чём-то говорит? — спросил я.

Жасминов отрицательно замотал головой.

— Жаль. Очень жаль, — печально вздохнул я, — очень талантливый драматург.

— А что он написал? — поинтересовался Жасминов.

— Великую пьесу. Что-то, связанное с мелиорацией зернобобовых, если не ошибаюсь.