Муля, не нервируй… Книга 5

Глава 21

Хоть я и наплевательски относился к приказу, выданному Татьяной Захаровной, и в большей степени занимался своими делами, чем инспектировал театры, но, однако, в театры заглядывать приходилось тоже. Потому что могут потом спросить.

Так-то я в разные театры «заглядывал» по-разному. Если, к примеру, в театре Глориозова мне было всё понятно и известно, то я ограничился там тем, что позвонил ему. Он прислал сотрудника с папочкой, где были собраны все основные показатели. Мы сели и за сорок минут сбили в кучку то, что нам нужно. Так же было и с большинством других театров. Но в таких театрах, как театр имени Моссовета, где рулил небезызвестный Завадский, этот номер у меня бы не прошёл. Поэтому на такие вот объекты у меня уходил зачастую и не один день.

Но и здесь я умудрялся как-то выкручиваться. А схема была проста: заглянуть в бухгалтерию и в кадры, хорошо их там пугнуть, потом изобразить страшную занятость и они сами с превеликим удовольствием бросались собирать мне те данные, которые им было не страшно показать. И когда Завадский или ещё парочку подобных руководителей об этом узнавали, то, как правило, препятствий они не чинили. Даже рады были, что всё так быстро и безболезненно закончилось. А то ведь можно меня пригнобить, заставить делать аудит по-настоящему, углублённо, но потом им же будет не очень хорошо, когда я там много чего найду.

Да, для меня это был прекрасная возможность расправиться с неугодными. С тем же Завадским. Но, во-первых, времени у меня уже оставалось всё меньше и меньше. А работы почему не уменьшалось. А во-вторых, я всё-таки верил в карму, в закон бумеранга и на такую ерунду старался по жизни не размениваться.

Сегодня у меня по моему «рабочему» графику был театр Капралова-Башинского.

Я шел по улице, посвистывая. Настроение было пречудесное. Светило солнышко, весело щебетали птички, проходящая мимо барышня обдала меня лучистым взглядом и облаком духов «Ландыш серебристый». Я иду по летней московской улице — молодой и здоровый, и вся жизнь у меня ещё впереди.

Красота!

В театр я легко вбежал по ступенькам и замер.

Две артистки (явно артистки, судя по профессионально поставленным голосам) вцепились друг другу в волосы, тянули и неистово ругались. Но, что характерно — ругались они очень тихенько, практически шепотом, очевидно, чтобы не потревожить коллег и руководство:

— Да ты совсем безумна, Виолетта! — шипела одна, дородная тумбочкоподобная дама с тремя подбородками, пытаясь вытянуть клок волос соперницы, тощей и длинной, как каланча.

— Гангрена ты! — свирепо огрызалась вторая, пиная тумбочкоподобную коллегу носком туфля в лодыжку, — тебя я презираю!

Мне стало интересно, что же ответит на это дама с тремя подбородками, но, очевидно, худосочная Виолетта явно перестаралась и удар получился такой силы, что дама взвыла во весь голос.

— Умолкни, гадкая! — вскричала Виолетта, тревожно покосилась на дверь, обернулась, увидела меня и поменялась в лице.

— Вы кто? — ахнула она.

— Извините, что помешал, — учтиво извинился я, — позвольте представиться: я из Комитета по искусствам СССР. К Оресту Францевичу.

— Эммм… — замялась Виолетта, не зная, что сказать и с надеждой покосилась на тумбочкоподобную даму.

— Это мы с коллегой репетируем, — тотчас же нашлась тумбочкоподобная и с милой улыбкой добавила, стараясь не кривиться от боли, — пьеса «Леди Макбет», сцена третья…

— Я сразу же так и понял, — постарался убедить милых дам я. — А Орест Францевич у себя, не знаете?

Дамы заверили меня, что у себя, и я пошёл по коридору дальше. А в спину мне донеслось злобное шипение:

— Ты лжешь, проклятая! Тебя я ненавижу!

Чем там всё закончилось, и кто победил — я не знаю. Так как уже дошёл до кабинета директора.

В отличие от того же Глориозова, который любил вычурную помпезность, вкусный коньяк и хорошеньких секретарш, у Капралова-Башинского всё было гораздо демократичнее и проще.

Поэтому я прошёл через всю приёмную, где на диванчике дремал какой-то лохматый въюнош, очевидно секретарь. Не чинясь обозначил стуком своё присутствие и толкнул обитую чёрным дерматином дверь.

Капралов-Башиеский сидел на точно таком же диванчике и деловито перебирал какие-то листы. Оные листы валялись вокруг него повсюду — на свободном месте диванчика, на полу, на подлокотниках. Часть листов была небрежно, в порыве, смята.

Капралов-Башинский рассматривал следующий лист, плевался, лицо его мрачнело. Он злобно мял очередной лист и пулял его в корзину для мусора. Так как баскетболист из него был, видимо, так себе, то вокруг корзины образовалась довольно-таки внушительная горка из мятой бумаги. Что явно демонстрировало степень сердитости режиссёра.

— Орест Францевич, здравствуйте! — приветливо сказал я, — не сильно помешаю?

Капралов-Башинский увидел меня и лицо его чуть разгладилось:

— Какие люди! Иммануил Модестович! Как я рад вас видеть! Вы по делу или просто повидаться захотели?

— Да вот приказ же этот, — показательно вздохнул я.

— А Эллочка уже всё подготовила! — порадовал меня тот, — я знаю, что вы чертовски заняты перед поездкой в Югославию, вот и озадачил наших собрать быстренько всю информацию, чтобы не тратить ваше время…

— Замечательно! — расцвёл улыбкой я, — все бы так работали…

Я аккуратно сложил врученные мне Капраловым-Башинским листы и уже собирался уходить, как вдруг он сказал:

— Иммануил Модестович, а это правда, что у вас места остались в группе?

— В какой группе? — не понял я.

— Ну, которая едет в Югославию, — осторожно, словно большой кот на мягких лапках, заглянул мне в глаза он.

— А что вы хотели? — мест-то, конечно не было, да и я никого брать не собирался, но просто стало вдруг интересно.

— Да вот есть у нас один человечек, — засмущался Капралов-Башинский, — очень хороший человечек. Нужный.

— Чем интересный и чем нужный? — спросил я, уже жалея, что не пресёк этот разговор и теперь придётся думать, как выкручиваться, чтобы и нахлебника очередного не брать и Капралова-Башинского не сильно обидеть отказом.

— Это племянница жены Первухина, между прочим, — тяжёлым напряжённым шёпотом сообщил Капралов-Башинский и многозначительно посмотрел на меня.

Хоть я и был из другого мира и больше половины всех «нужных» людей этого времени совершенно не знал, но имя Заместителя Председателя Совета Министров СССР и по совместительству Председателя Госплана СССР, который входил в Бюро Президиума ЦК КПСС даже я слышал. Поэтому лишь скептически спросил:

— И что же, такой великий человек действует через какой-то второсортный театр? Позвонил бы напрямую Большакову, дал бы указание…

Капралов-Башинский, который явно обиделся на «второсортный театр», язвительно ответил:

— Я же сказал — это не его родная племянница, а его жены! Тем более тоже двоюродная.

— И что? — никак не мог взять в толк я.

— А жена у него кто?

Я молча пожал плечами — так далеко мои знания не распространялись.

— У него жена — зам в Гостресте «Оргрэс»… — он многозначительно посмотрел на меня и округлил глаза.

Но и это мне ничего не говорило. Я вернул недоумённый взгляд и поморщился.

Тогда Капралов-Башинский тяжко вздохнул и пояснил мне, словно малолетнему дебилу:

— Его жену зовут Амалия Израэлевна Мальц-Первухина!

Наконец-то я начал понимать:

— Еврейка…

— Тсссс! — испуганно шикнул на меня Капралов-Башинский и метнул встревоженный взгляд на дверь, — потому и вот так. За эту племянницу он напрямую просить не будет. Теперь понятно?

Я кивнул — мне было понятно. Единственное что — оставался открытым вопрос — а какое отношение эта двоюродная племянница жены имеет к театру Капралова-Башинского. Этот вопрос я ему и озвучил.

— Так она же учится в театральном! А у меня на практике! — замахал руками тот, — вот и попросили посодействовать, так сказать, по возможности.

Я только головой покачал — умеет же товарищ Капралов-Башинский прямо из воздуха создавать нужные связи. А вслух сказал:

— Конечно, Орест Францевич. Не беспокойтесь. Таким людям не принято отказывать. Что-нибудь да придумаем. Обязательно придумаем, — я задумался и сказал, — вот только как бы на неё посмотреть, так сказать, «в живом виде»? Может быть и роль ей какую-нибудь маленькую получится ввести?

— Ох, Иммануил Модестович! — расцвёл радостным гладиолусом Капралов-Башинский, — если это получится, то вы даже не представляете, какие преференции…

Он тут же одёрнул себя и испуганно на меня зыркнул — не услышал ли я. Но я услышал и терять преференции отнюдь не собирался. Поэтому довольно-таки жёстко сказал:

— А какие, кстати, за это будут преференции?

Капралов-Башинский сдулся, сердито посмотрел на меня и не ответил.

— Орест Францевич? — напомнил я о своём существовании.

Капралов-Башинский тяжко вздохнул и выражение его лица стало таким, как у моего соседа Кольки Пантелеймонова, когда ему запрещают есть перед обедом конфеты.

— Мне пообещали помочь с дачкой, — недовольно буркнул он под нос, так, что я еле-еле расслышал, — садовый участочек там небольшой такой. Не могу добиться, чтобы мне выделили именно там, где я хочу.

Я не стал спрашивать, где он хочет. Понятно, что не в Костромской области явно. Вместо этого сказал:

— А что будет мне?

Капралов-Башинский, которому явно делиться участком не хотелось, надулся и неприязненно спросил:

— А что вы хотите?

Я много чего хотел, но был реалистом. Поэтому ответил:

— Хочу вступить в Партию.

Надо было видеть лицо Капралова-Башинского. У него глаза полезли на лоб в буквальном смысле этого слова. И он стал ещё больше напоминать обалдевшего суслика.

— А что, вас разве не берут в Партию? — пролепетал он недоверчивым голосом.

— Берут, — кивнул я и добавил, — но я закрутился и прошляпил сроки. У меня скоро день рождения. Двадцать восемь лет, — я печально вздохнул и посмотрел на собеседника, — и это событие произойдёт через полторы недели. Соответственно в Партию за оставшуюся неделю до отъезда в Югославию я поступить не успеваю.

Капралов-Башинский испуганно побледнел. Он понял всю глубину неудачки-постигушки. Ведь если меня не выпустят из страны, то проектом руководить могут поставить да хоть того же Завадского. И не видать ему, Оресту Францевичу Капралову-Башинскому, ни вожделенной дачки, ни остальных преференций. Потому что у того же Завадского есть свои хотелки и чаяния.

— Я поговорю с Амалией Израилевной, — пообещал он, — посмотрим, что можно сделать…

— И это надо провернуть в ближайшее время, — уточнил я на всякий случай. — Потому что начальство уже обратило на этот факт внимание, и я боюсь, что в ближайшие дни мне могут найти замену.

— Я сегодня же поговорю! — Клятвенно пообещал Капралов-Башинский.

— Вот и отлично! — кивнул я, — в случае положительного решения, устройте мне сразу встречу с этой племянницей. Подумаем о роли для неё.

Расстались мы с Капраловым-Башинским если и не стопроцентно довольными друг другом (так как загрузили друг друга своими проблемами), то близко к этому.

Но я не унывал. Почему-то я был уверен, что в Партию я вступлю скоропостижно, как бы и не на этой неделе. У больших людей такие маленькие дела делаются походя, незаметно. Это же не участок под дачку в элитном районе выбить.

Я вернулся домой и обнаружил ярко-синего Букета, который с важным видом продефилировал по коридору.

— Ярослав вернулся? — спросил я Дусю, которая хлопотала над ароматно пахнущей кастрюлей.

— Ага. Я его за хлебом отправила, — сказала она, — а то что это за дело, рассольник без хлеба есть. Ерунда одна. Но он где-то сейчас уже вернуться должен.

Так и вышло.

Не успел я переодеться в домашнее и вымыть руки, как вернулся Ярослав.

— Я взял серый, — сообщил он, — черного нету. Сказали, аж вечером подвезут.

— Садитесь обедать, — велела Дуся, накрывая на стол.

Мы уселись. Причём Ярослав был сейчас совершенно не таким, как раньше. Более уверенным, что ли.

— Как твои дела? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

— Нормально, — хмыкнул Ярослав и вдруг спросил, — так ты мне теперь будешь братом, да?

Я чуть рассольником не поперхнулся. Как-то я выпустил этот момент. Хоть Модест Фёдорович и говорил, что они с Машей опеку над ним брать будут, но как-то я даже не подумал, что степень родства с Ярославом у меня увеличивается.

— Получается, что да, — кивнул я.

— Тогда скажи мне, как брат брату, почему твоя мама, когда приходила ругаться к моему будущему отцу, сказала, что у тебя детей быть не может? — спросил Ярослав и за моей спиной грохнуло и ахнуло — Дуся уронила тарелку и та разлетелась по всей комнате веером мелких осколков.

И вот что мне ему ответить?

А вечером, когда Ярослав уже усвистал домой к Модесту Фёдоровичу, я прицепился к Дусе с расспросами:

— Дуся, — сказал я непреклонным тоном. — Это правда, что сказал Ярослав? Я по поводу иметь или не иметь детей?

Дуся моментально стала очень занятой, вспомнила о неотложных делах и неприветливо буркнула:

— Ой! Мне же опару на завтра ставить нужно. Некогда мне! — и выскочила из комнаты, бросив недоштопанный носок прямо на столе. Чего за ней никогда раньше не водилось — Дуся была категорическим противником, чтобы бросать иголки просто так на столе.

Мда.

Сколько ещё секретов этого семейства мне предстоит узнать?

Новость, которую выдал Ярослав, честно говоря, меня капитально ошарашила. Нет, я ещё даже не думал о создании семьи, о продолжении рода. Да что там говорить, я так замотался, что даже к той симпатичной медсестре всё никак не дойду. Но было чертовски обидно попасть в молодое тело, которое в чём-то бракованное. Да не просто «в чём-то», а в таком важном для каждого мужчины деле!

Я вздохнул. Теперь понятно, что два месяца назад Надежда Петровна сказала Зине, что та сразу от меня отстала. Блатная семейка блатной семейкой, а редко найдёшь девушку, которая не мечтает о собственном ребёнке.

Но ведь какая докука, чёрт возьми!

Остаток вечера Дуся меня избегала и поэтому поговорить не вышло.

Ну ладно, всю жизнь она прятаться от меня не сможет. Кроме того, есть же и другой вариант — спросить напрямую непосредственно саму Надежду Петровну или, в крайнем случае, Модеста Фёдоровича.

Как бы то ни было. Но с этим вопросом я таки разберусь.

Утром я заявился на работу и приступил к составлению обобщающего отчёта по результатам аудита театров. Однако последние новости не выходили у меня из головы. Я работал через «не хочу», без огонька. Мысли витали где угодно, но только не здесь. Настроения не было.

Решил, что сегодня же после работы схожу к матери и всё расспрошу у неё подробно. И главное, почему она мне ничего не сказала?

Хотя может быть и говорила, но я, после того, как угодил в тело этого дундука Мули, почти ничего из его прошлого и не знал.

Так, размышляя, незаметно для самого себя, я перенёс в таблицу общую информацию и приступил к разметке по критериям. Это было дело долгое и муторное, и я задумался о том, что делать с Мурзаевой. С одной стороны, втыкать для неё роль в сценарий «Зауряд-врача» вроде, как и некуда. А, с другой стороны, если я пообещал Капралову-Башинскому с ролью для этой племянницы Первухина, то взять её и не взять Мурзаееву это будет как-то и не по-людски.

Может быть ввести для них дополнительную сюжетную линию? Вот только куда?

Так ни до чего и не додумавшись, я незаметно для самого себя погрузился в работу. И как раз заканчивал с отчётностью, когда в дверь постучали.

— Открыто! — крикнул я.

Дверь распахнулась и на пороге возникла девушка. Была она невысокого роста, слегка смугловатая и черноволосая. Она была бы даже вполне симпатичной, если бы не большой нос и не чёрные усики над верхней губой, которые всё портили.

— Здравствуйте, — сказала девушка густым и низким контральто, — мне Орест Францевич сказал к вам подойти. Меня зовут Алла Моисеевна Мальц.