Муля, не нервируй… Книга 5

Глава 14

Я вернулся домой с вокзала, целиком и полностью довольный собой: юное дарование по имени Ярослав, удалось-таки впихнуть в поезд на Кострому. Конечно, не обошлось и без жарких дебатов, уговоров, мелкого шантажа и даже товарищеского подзатыльника, но в результате дело сделано. Бедняга Жасминов был так счастлив, что я помог ему вырваться из КПЗ, что без всякого возмущения, молча сгрёб упирающегося Ярослава и увёз его к Ложкиной и Печкину.

Вчера почти весь день ушёл на уговоры и сборы.

Дуся, вымотанная всем этим до предела, тихо посапывала на своём диванчике.

Тихонечко, на цыпочках, стараясь не разбудить её (время-то уже позднее, почти одиннадцать вечера), я снял пиджак и галстук, переобул туфли на домашние тапки и отправился по привычке (вредной, кстати, привычке) на кухню подымить перед сном.

На кухне курила Фаина Георгиевна. Печальный Букет, всё также ядовито-розового цвета, сидел на полу и, не отрываясь, смотрел на дверь комнаты Пантелеймоновых, где все эти дни спал Ярослав.

— Скучает, — проворчала Фаина Георгиевна, кивнув на Букета и мрачно выпустила струйку дыма в форточку.

— Ничего, — вздохнул я, — через пару дней привыкнет. Дети должны жить с родителями. Пусть и приёмными. В школу ходить. К труду приучаться.

— Думаешь, это правильно? — чуть нахмурилась Фаина Георгиевна, — он же так хотел с тобой тут остаться…

— Правильно, — проворчал я и вздохнул, как оно ни есть, а всё равно почему-то чувствовал себя виноватым.

— Ох, Муля, Муля… — покачала головой Фаина Георгиевна, — надо бы уже и тебе детей заводить. Своих. А ведь ты ещё даже не женат. Сколько тебе лет?

— Двадцать семь, — хмуро сказал я, — уже скоро будет двадцать восемь.

— И ты ещё не женат даже…

Я хотел сказать, мол, кто бы говорил, но не сказал. Вместо этого заметил:

— Через месяц, если всё будет нормально, едем в Югославию на съемки. Вы себе платья купили? Ну или пошили?

— У меня есть платья, — фыркнула она. — Вот ещё!

— Видел я ваши эти платья, — недовольно покосился на неё я (правда была она в домашнем халате, но всё равно). — Вам срочно нужен новый гардероб. И Рине Васильевне, между прочим, тоже.

— Нормальные у меня платья! Много ты понимаешь!

— Фаина Георгиевна, — устало сказал я (за день тоже вымотался, особенно на вокзале), — даже если не брать то, что там будут разные приёмы и товарищеские вечера, то в Белграде вы встретитесь с сестрой. Как ей будет видеть вас в этом вашем старушечьем гардеробчике? Она-то прожила в Париже, в столице моды!

— Муля… — начала Злая Фуфа, но я перебил:

— Ваши деньги Эмиль Глыба обещал вернуть. Дня через два. Вы пока по магазинам походите, присмотрите платья. А лучше в ателье закажите. Там, если не ошибаюсь, можно в самом конце платить за готовое изделие…

— Ты думаешь мне получится увидеться с Изабеллой? — тихо спросила Фаина Георгиевна и посмотрела на меня полными надежды глазами.

— Работаю над этим, — я докурил, затушил окурок и напоследок сказал, — а насчёт платьев вы всё-таки подумайте, Фаина Георгиевна. Чтобы потом не пришлось впопыхах всё делать…

— А ты о женитьбе подумай, Муля, — иронично парировала Злая Фуфа, — а то же тебя из страны не выпустят, и кто там всем руководить тогда будет?

Я вернулся в комнату, мрачнее тучи: Фаина Георгиевна была права. Миша вон озаботился этим вопросом, более того, я ему помог (надеюсь они за это время не разругаются заново), а вот о себе даже не подумал.

— Муля, — не поднимая головы от подушки сказала Дуся сонным голосом, — ты не знаешь, куда Августа Степановна и Василий Петрович уходили с чемоданами? Они что, съезжают?

— Не знаю, — проворчал я, — спи давай.

Сам же я ещё долго ворочался на кровати, мысли лезли в голову. В конце концов я плюнул на всё это — все проблемы буду решать завтра. Вот прямо с утра и начну.

Но с утра не получилось.

Только-только я умылся, привёл себя в порядок и приступил к завтраку, как прибежала Надежда Петровна. И была она вся прямо какая-то взмыленная, взъерошенная, что ли. И прямо с порога выпалила:

— Муля! Что это такое⁈ Почему я обо всём узнаю от чужих людей⁈

— Что такое? — от неожиданности я чуть не поперхнулся чаем.

— Ты едешь в гости к Танечке! У тебя свидание с ней! И ты маме не сказал! — аж задохнулась от возмущения Надежда Петровна.

— А как же Валентина? — всплеснула руками Дуся и застыла с пудингом в руках.

— Да к какой Танечке! Ты о чём⁈ — возмутился я.

— Что, хочешь сказать, ты не едешь к Котиковым на дачу? — едко прошипела Надежда Петровна, — хочешь сказать, что я всё выдумала, да?

Я пожал плечами и посмотрел на Дусю, которая, кажется, и не собиралась ставить блюдо с пудингом на стол. Так и стояла.

— Еду, — честно ответил я.

— Ну вот! — торжествующе припечатала Надежда Петровна и опять возмутилась, — а маме сказать, значит, не надо, да⁈ Пусть мама от чужих людей всё узнаёт! Ты меня в какое положение перед Ангелиной Степановной поставил⁈ Она мне, значит, звонит, а я — не в курсе! Я! Родная мать!

Она зарыдала, картинно заламывая руки.

— А как же Валентина? — растерянно пролепетала Дуся, посмотрела на меня осуждающим взглядом и решительно вернула пудинг на место — в холодильник.

Я молча, одним глотком допил остывший чай, встал, надел пиджак и галстук, и подошёл к двери, чтобы обуться.

— Тебе нечего мне сказать⁈ — закричала Надежда Петровна скандальным голосом.

— Мама, прекрати, — тихо сказал я, — меня пригласил Иван Вениаминович в мужскую компанию. Нам с ним серьёзно поговорить надо. Точнее мне нужно с ним проконсультироваться по поводу заграничной поездки. Мне, между прочим, людьми там руководить. И всякое случиться может. Это будет скучный и неинтересный разговор. Но мне очень надо. Так что не драматизируй, Тани там не будет. Скорей всего. Во-всяком случае, я очень на это надеюсь.

У Надежды Петровны вытянулось лицо.

— И вообще, — добавил я, — ты сама меня учила, что любовь любовью, а в этой семье главное — связи. Вот я и решил, что у нас с Таней может что-то получится, а может и нет. А вот с её отцом подружиться надо обязательно. Или я не прав?

— Прав, Мулечка… — прошелестела успокоенная Надежда Петровна, и лучезарно улыбнулась.

А Дуся подошла, когда я уже обулся и собирался выходить, и протянула мне коробочку:

— Возьми. Здесь кусочек пудинга. На работе потом покушаешь, Муля, — смущённо и виновато сказала она, — а то ведь не успел даже со всеми разговорами этими…

Я взял коробочку, поблагодарил и вышел из комнаты, не зная, смеяться или плакать.

Эх, бабоньки, бабоньки. И вот что с вашей этой материнской гиперопекой делать?

На работу я шёл с сильным желанием поработать.

Ага!

Шерше ля фам, как говорится. Наивный чукотский мальчик Муля! Старинная народная мудрость гласит, если в деле замешаны женщины (или пусть даже одна), то все планы моментально катятся к чертям.

В общем, возле забора у здания Комитета искусств меня ожидала… Валентина.

— Муля! — воскликнула она при виде меня.

— Случилось что-то? — спросил я, зная, что она просто так не будет меня вылавливать.

— Муля! — со слезами в голосе повторила Валентина, — это правда?

— Что правда? — осторожно спросил я.

— У тебя появилась невеста и ты женишься? — губы её задрожали.

— Да вроде как нет, — удивился я, — а с чего такие вопросы? Ты ради этого меня тут всё утро ждёшь?

— Потому что твоя мама позвонила моей. А моя потом мне весь вечер мозги воспитывала! — она таки зарыдала.

— Девушка, он вас обижает? — рядом остановилась Лёля Иванова, бывшая Мулина пассия. — Этот Бубнов — он такой! Он может! Вы расскажите мне, мы его быстро на собрании прокатим!

Чёрт! Да эти бабы сегодня как сговорились все!

— Ольга, никто её не обижает, — отрывисто рявкнул я, — иди на работу, а то опоздаешь!

Валентина всхлипнула и, слава богу, отрицательно помотала головой.

— А ты уже, между прочим, опоздал! — недовольно фыркнула Иванова, заодно облила Валентину презрением, и гордо зацокала каблучками по асфальту прочь.

— Прекращай рыдать, Валентина, — сердито сказал я ей, — да, разговоры о женитьбе ходили. Но ты сама прекрасно знаешь, что я вскоре еду в Югославию и неженатых не выпускают. Вполне возможно, что нужен будет какой-то фиктивный временный брак. А, может быть, и нет. Мы как раз работаем над этим вопросом. Видимо мать что-то не так поняла.

— Правда? — несмело улыбнулась сквозь слёзы Валентина.

— Правда, — устало кивнул я и, не сдержавшись, едко добавил, — кстати, что-то я не замечал, что ты собралась за меня замуж. Я-то думал, мы с тобой просто хорошие друзья и товарищи… А ты, как все остальные бабы… тебе лишь бы замуж только!

— Мы друзья и товарищи! — моментально вскинулась уязвлённая Валентина, — я не такая! Не думай!

— А что тогда это за сцена ревности прям с утра? — удивился я. — Что за комедию со слезами на глазах ты тут устроила?

— Я не устроила! Меня мама ругает, что я тебя упустила, — виновата шмыгнула носом она.

Я протянул ей свой носовой платок:

— Ладно, давай потом поговорим. А то я сейчас действительно опоздаю, — я ей кивнул напоследок и устремился за поредевшим ручейком опаздывающих коллег.

Шёл по коридору и злился — бабы! Всё зло от них. Но и без них — никак.

На комсомольское собрание я, конечно же, категорически опоздал. Так что не стал в Красный уголок даже заходить. И ведь никакую отмазку теперь не придумаешь — бывшая Мулина пассия по имени Олечка Иванова, видела меня и сейчас стопроцентно стремительно разнесла эту весть по всем кабинетам, приправив всё изрядной долей девичьей фантазии.

В кабинете Лариса и Мария Степановна облили меня осуждающими взглядами. Я точно не знал за что конкретно, поэтому голову ломать даже не стал, а вместо этого приступил к работе. Я планировал закончить сегодня два отчёта и приступить, наконец-то к своду комплекса мероприятий по подготовке к поездке в Югославию.

Угу-м. Размечтался.

В дверь робко поскреблись и в кабинет заглянула кареглазка Оля:

— Муля, можно тебя на минуточку? — спросила она.

Лариса и Мария Степановна обличительно посмотрели на неё так, что Оля аж покраснела.

— Иду, — сказал я и вышел из кабинета.

Мы отошли подальше, к окну, чтобы любопытствующие коллеги не услышали. Помнится, тут, возле этого окна, я на днях беседовал с актрисой Марецкой.

— Что случилось? — спросил я.

— Ты не пришёл на комсомольское собрание, — тихо сказала Оля и покачала головой.

— Каюсь, — без малейшей тени раскаяния ответил я и спросил, — все очень ругались на меня, да?

— Не очень, — усмехнулась Оля, — я сказала, что ты сегодня поручил провести занятие мне. И мы занимались техникой безопасности.

— Представляю, как все ворчали, — вздохнул я.

— Ворчали, не ворчали, а уже давно пора было это провести, — развела руками Оля, — так что, считай выкрутились.

— Спасибо тебе просто огромное, Оля, — от чистого сердца сказал я.

— Просто «спасибо» и всё? — деланно захлопала глазами Оля.

— А что? — не понял я, — ну, если хочешь, я могу завтра конфет тебе купить. Или попрошу Дусю испечь пирог.

— Пирог и конфеты портят фигуру, — хмыкнула Оля, — я о другом…

— Говори прямо, — меня эти бабские тайны уже начали подбешивать и я побоялся, что прямо сейчас выйду из себя, — я намёков не понимаю.

— Хорошо, — покладисто согласилась Оля и заявила, — лучше пригласи меня куда-нибудь сходить!

Сказать, что я удивился — этого мало.

— К-куда? — сперва даже не понял я.

— Давай вечером в кино сходим! — заявила кареглазка. — Сейчас в кинотеатре «Иван Грозный» показывают.

Меня аж передёрнуло. Сидеть два часа и смотреть нынешние фильмы — выше моих сил. Кроме того, у меня железное правило — на работе романы с коллегами не заводить, категорически.

О чём я Оле так честно и сказал. Она обиделась, но отстала.

День, начавшийся так неудачно, всё никак не заканчивался. Сегодня, очевидно ретроградный Меркурий окончательно взбесился и сиганул в созвездие Рыб, потому что ничем другим все эти бабские происки это я объяснить не могу.

В общем, не успела Оля уйти. Не успел я дойти до мужского туалета, как в коридоре мне навстречу попалась ещё одна Оля. Точнее Лёля Иванова, бывшая подружка Мули. Только не моя, а того, лопуха Мули.

И смотрела эта Оля на меня не так приветливо, как до этого смотрела Оля-кареглазка.

— Иммануил Модестович, — подчёркнуто ехидно сказала она, причём сарказм в её голосе был густой, как патока, — так что там с деньгами по госконтракту?

— Не знаю, — пожал плечами я и тут же перешёл в нападение, — Ольга, я вот не пойму твоего поведения.

— В смысле?

— Ты постоянно меня преследуешь. А вот чего ты хочешь — мне не понятно. Когда я был в тебя влюблён, ты меня постоянно отталкивала. Как только я стал к тебе равнодушен — ты постоянно за мной бегаешь. Тебе не стыдно? Ты за всеми мужиками так бегаешь, или только за мной? И почему? Узнала, что у меня дед академик, семья зажиточная и мне дали квартиру? Решила удачно пристроиться? В чём дело, Иванова?

Я специально нагнетал и нагнетал, а глаза Ольги сделались по пять копеек, губы задрожали. Так с ней, видимо, не разговаривал ещё никто. Я понимал, что перегибаю, но ведь иначе она не отстанет. А мне нужно было перевести её мысли от этого чёртового госконтракта на её личные девичьи обиды.

— Да ты! Как ты смеешь! — звонкая оплеуха опалила мою щеку и Лёля Иванова гордо удалилась.

Фух, кажись, пока пронесло.

Надо-таки что-то с этими деньгами выяснять. А то так меня и в Югославию не отпустят. С неё станется какую-то внезапную западлянку сделать.

Я вернулся в кабинет с решением работать, невзирая ни на что.

Угу, размечтался!

В кабинет вернулась Мария Степановна и, еле сдерживая ехидную улыбку, сообщила, что меня вызывает Татьяна Захаровна.

Со вздохом я отложил девственно-чистый лист бумаги. Где так и не написал примерный план мероприятий, и отправился к «любимой» начальницу.

Та встретила меня на удивление мирно, у неё был очень счастливый вид:

— Иммануил Модестович, — мило улыбнулась она и пригласила, — вы присаживайтесь поближе к столу. Разговор у нас будет обстоятельным.

Ну ладно, я сел поближе, раз просит.

— Ознакомьтесь, пожалуйста, — и она радостно пододвинула ко мне листочек.

Я вчитался и хмыкнул — месть обиженной женщины — страшная штука. Правда, с поправкой, если эта женщина умная. В общем, это был внутренний приказ. Который гласил, что отныне я должен ежедневно обходить с инспекцией все театры. Точнее не все за один день, а по графику. И в конце каждой недели я должен сдавать отчёт о деятельности этих театров.

— Всё, как вы и хотели, Иммануил Модестович, — словно красно солнышко засияла Татьяна Захаровна, — вот приказ. Чтобы потом не было разговоров. Выполняйте.

Я ещё раз просмотрел текст. Ну это же просто супер! Эта дура думает, что нагрузила меня лишней работой. Но на самом деле я теперь — птица вольная. Ведь у меня есть чудо-приказ. И согласно ему, я могу в любой момент встать и уйти «проверять театры». А отчёт составить — это ерунда.

Я придал своему лицу печальное и удручённое выражение и спросил тихим горестным голосом:

— А можно такие приказы по количеству театров отпечатать? Чтобы я им всем тоже оставил? Иначе они меня просто пускать не будут, сами же понимаете… — и я для аргументации тяжко вздохнул.

— А в театры уже приказ ушел, — лучезарно заулыбалась Татьяна Захаровна, — извольте выполнять, Бубнов.

И я изволил.

Точнее пошел домой, раз есть такая возможность и пока Козляткин не раздуплился и не отменил. Не воспользоваться таким подарком — надо быть совсем дураком.

Я шел домой и улыбался. Весь день гадские бабы мотали мне нервы, а теперь Фортуна, тоже баба, кстати, преподнесла мне такой вот подарок за все мои страдания.

Так что буду я сейчас отдыхать. Давно хотел завалиться на кровать и почитать книгу. И чтобы никто меня вообще не трогал.

Дома, к моему счастью, Дуси не было, и никто с разговорами не лез. Я переоделся, взял графин для воды и вышел на кухню. Открутил кран, поставил графин набираться.

И обалдел от удивления: на кухню гордой походкой вошёл довольный-предовольный Букет. И был он сейчас в зелёную и синюю полоску…