Муля, не нервируй… Книга 5

Глава 22

— Замечательно, — ответил я, поздоровавшись, и предложил, — а давайте выйдем.

Лица Ларисы и Марии Степановны моментально вытянулись от возмущения. Да и сама Алла Моисеевна Мальц была изрядно удивлена таким моим странным приёмом. Думаю, везде, где она раньше училась или работала, все прекрасно знали, кто она такая и отношение к ней было несколько иное. Но у меня для реверансов не было ни настроения, ни возможностей. Иначе сегодня же весь Комитет будет гудет, что, дескать, Бубнов набирает блатных. И не важно, что там блатных десять человек и без меня набрали. Не докажу.

Поэтому я буквально вытащил девушку на коридор и пояснил:

— Там мои коллеги слишком любопытные. Не столько услышат, сколько потом разнесут на весь Комитет. Понимаете?

Алла Моисеевна Мальц всё понимала. Понятливая была девушка.

— Какие роли вы уже играли, Алла Моисеевна? — деловито спросил я, чтобы начать разговор.

— Можно просто Алла, — пробасила девушка и смущённо порозовела.

— А меня тогда можно просто Муля, — вежливо в ответ представился я.

Алла заулыбалась.

— Так всё-таки? — вернул я её на грешную землю.

— Вообще или как? — конструктивно спросила она.

— Вы уже играли в театре? — задал уточняющий вопрос я, — или только в институте на практических занятиях и в школьной самодеятельности?

— Играла! И много играла! — ошарашила меня Алла, — я в театре у режиссёра Завадского играла…

Я в этом месте еле сдержал понимающую усмешку.

— А кого?

— Сначала крестьянку, — старательно начала перечислять Алла, — но там слов не было. А потом я играла зайчика в детском театре. И невесту принца тоже играла…

— Это эпизодические роли?

Алла кивнула и вздохнула.

— Вы только у Завадского были?

— Не только, — покачала головой она, — ещё у Глориозова…

(Интересно, и почему я вообще не удивился?).

— И у Капралова-Башинского… — продолжала перечислять Алла.

— И везде эпизодические роли?

— Да, — вздохнула она.

— А в кино? В кино вы хоть когда-нибудь снимались?

— Да, — просияла Алла, — в фильме «Щедрое лето» я доярку-комсомолку играла. Меня даже хвалили. А в фильме «Кавалер золотой звезды» в массовке была и ещё потом прохожую там тоже играла…

— Мда, негусто, — вздохнул я.

— Так вы не возьмёте меня? — испуганно захлопала глазами она.

— Ну почему сразу не возьмёте? — укоризненно покачал головой я, — главная цель Комитета по искусствам СССР — помогать талантливым актёрам раскрыть свой потенциал. Конечно же мы включим вас с съемочную группу фильма «Зауряд-врач». И дадим вам роль…

— Какую роль? — моментально просияла и вскинулась Алла, еле сдерживая счастливый восторг.

— Мне нужно посмотреть сценарий, — ушёл от прямого ответа я, — я же не помню наизусть текст. Но точно знаю, что под ваш типаж там была прекрасная роль.

Девушка прямо сияла и лучилась.

— Но есть одно «но», Алла, — сделал озабоченный вид я.

— Какое? — забеспокоилась она.

— Часть съемок будет проходить в Югославии, — деланно вздохнул я, — если вы конечно, не возражаете против длительной командировки. Да ещё и в другую страну.

Алла Моисеевна Мальц не возражала.

В приёмной сидела, как обычно Изольда Мстиславовна и лично печатала на машинке какой-то текст. Треск стоял на весь кабинет.

— Здравствуйте. Изольда Мстиславовна! — перекрикивая шум, воскликнул я. — Иван Григорьевич у себя?

Не отрываясь от своего занятия, Изольда Мстиславовна кивнула головой, что означало «можно проходить».

И я прошёл, раз можно.

Я вошёл в кабинет к Большакову. Тот как раз свирепо пытался разорвать какую-то папку. По сути я застал его на месте преступления. Мрачно взглянув на меня, Большаков чертыхнулся, дорвал злополучную папку и швырнул обрывки в мусорную корзину.

— Чего тебе? — буркнул он не очень любезным голосом, некуртуазно он буркнул, можно сказать.

Но меня смутить этим было сложно. Поэтому я ответил абсолютно безмятежным голосом:

— Иван Григорьевич, я по поводу поездки в Югославию. Буквально займу у вас две минуты.

— Говори, — показательно тяжко вздохнул Большаков и предупреждающе добавил, — никого из этих десяти человек я убирать из группы не буду. Даже и не проси, Бубнов.

Слова, готовые вырваться из меня, так и застряли в моей глотке. Вот чёрт! А ведь я отрепетировал такую грандиозную речь. Так убедительно подобрал аргументы. И даже выстроил их так, чтобы раскачать начальника эмоционально. И вот всё насмарку.

Но русские не сдаются. Поэтому я всё-таки сказал:

— Иван Григорьевич, тут дело такое. Важное, — я сделал МХАТовскую паузу, чтобы нагнать драматизма и повысить степень любопытства, всё по заветам Станиславского.

Но Большаков к заветам великого реформатора театрального мастерства остался равнодушным. Лишь проворчал:

— Да не тяни ты!

— Просят включить в группу племянницу Первухина, — сообщил я.

Лицо у Большакова вытянулось.

— А почему я об этом узнаю от тебя? — сердито удивился он, — Миша разве мне не мог позвонить? Да и виделись с ним вчера ещё. Он ничего не говорил. Ты точно ничего не путаешь, Бубнов? С такими вещами, вообще-то, не шутят.

— Нет, не путаю, — покачал головой я, — Алла Моисеевна Мальц — двоюродная племянница его жены. Девушка делает, так сказать, первые шаги на театральной сцене.

— Вот как… — задумался Большаков, переваривая информацию, и тут же спохватился, и сказал, — включай эту Аллу Моисеевну. Только надо подумать, роль ей какую-то там дать? Или лучше взять помощником гримёра? Или помощником костюмера? Она хоть что-нибудь делать умеет? Что-то надо, Муля, такое выдумать, чтобы и не сильно в глаза бросалось, и уважаемых людей не подвести…

— Роль я ей выдумаю, — успокоил начальника я, — не вопрос. Маленькую, но яркую. И в титрах она будет. А это для карьеры очень даже неплохо. Только вот…

— Что? — нахмурился Большаков, явно чуя подвох в моих словах.

— Мест у нас нету, — печально развёл руками я, — наших и так едет аж шестнадцать человек. Плюс, я уверен, ещё руководителя группы назначат. Итого семнадцать.

— И что ты предлагаешь? — прищурился Большаков недобрым прищуром.

— Как что? Заменить её вместо того же Тельняшева или Чваковой, — предложил я и посмотрел на начальника наивным чистым взглядом.

— Да ты что⁈ — вызверился Большаков, — как ты себе это представляешь, Бубнов⁈

— А что делать? — развёл руками я и для подтверждения того, как тяжко мне далось это решение, грустно вздохнул.

— Как что⁈ Как что⁈ — психанул Большаков, — меняй на кого-то другого!

— Но вы же сами сказали… — начал я, но был резко прерван:

— Да, сказал! Вас едет семнадцать! Десять трогать нельзя. И руководителя нельзя. И Иванова нельзя.

— Так остается…

— Именно так! — жёстко сказал Большаков, — вычёркивай хоть Раневскую, хоть Зелёную. Но племянница Первухина поедет.

— Да как же? — аж обалдел от такого поворота я, — как можно Фаину Георгиевну выбросить, если весь сценарий конкретно под неё писался?

— Зелёную, значит…

— У неё вторая роль. Роль компаньонки, — объяснил я, — вы же сами сценарий видели. И Иосиф Виссарионович видел. Там же тоже под неё роль писалась.

— Ну так этого… как его… Пуговкина этого выбрасывай, — предложил Большаков.

— Пуговкин зауряд-врача играть будет! — ответил я резко. — Его нельзя выбрасывать.

Большаков побагровел:

— В общем, это твои проблемы, Бубнов, — отрывисто сказал он, — выбрасывай кого хочешь, кроме тех, что я перечислил. Это твои проблемы, а не мои. Ты руководитель — вот и руководи. А теперь — шагом марш отсюда! Пока я окончательно не рассердился!

Подавив тяжкий вздох, я вышел из кабинета.

Изольда Мстиславовна подняла голову от документов и спросила:

— Что, сильно злой?

— Сильно, — вздохнул я.

— Ой, а мне тут нужно две бумажки ему подсунуть, — запечалилась она, — и как теперь к нему подойти, если он злой? Вот не надо было, Муля, тебя пускать. Он же с утра почти нормальный был.

Под её причитания, я тихонько вышел из приёмной.

И вот что мне теперь делать?

Но печалиться и рефлексировать времени не было совершенно. Поэтому я отдал сведённую информацию по театрам Марии Степановне для проверки, а сам сказал, что иду в театр Глориозова, уточнить два критерия.

Но я отправился вовсе не к Глориозову.

Я пошёл к Капралову-Башинскому.

Застал я его в театре. Тоткак раз бегал по коридору и злобно переругивался с завхозом из-за каких-то рамочек. Я не стал вникать в суть конфликта. Извинился и оттащил его в сторону.

— Иммануил Модестович, — вежливо улыбнулся тот, видно было, что он весь в споре про рамочки и мой приход нынче совершенно неуместен.

— Я на минутку, Орест Францевич, — сказал я и увидел, как режиссёр мощным усилием воли подавил вздох облегчения.

— С Аллой Моисеевной вы уже познакомились? — он с надеждой посмотрел на меня.

— Да, конечно! — обрадовал его я, — и познакомились, и поговорили, и даже некий кастинг прошли.

— Кастинг?

— Пробы на роль, — пояснил я и добавил, — осталось теперь в сценарий дополнительную сюжетную линию ввести и переписать несколько сцен.

Капралов-Башинский чуть смутился и сказал, тщательно подбирая слова:

— Я уверен, что для вас, Иммануил Модестович это не представит никаких трудностей.

— В принципе да, — грустно кивнул я, — если не брать того, что времени это займёт очень много. Прямо очень-очень много. То не представит.

— Зато вы на следующей неделе станете членом Партии, — обрадовал меня Капралов-Башинский и с намёком добавил. — Разве такая почётная для любого советского человека миссия не стоит времени, затраченного на изменение сценария?

— Безусловно, — ответил я нейтральным тоном, предпочитая сделать вид, что толстый намёк Капралова-Башинского я не понял, а потом сказал, — и я очень благодарен товарищу Первухину за возможность служить нашей Партии.

Видимо Капралов-Башинский сдержался, чтобы не сказать «аминь» от моих пафосных слов. Но я не дал ему вставить комментарий и снова продолжил:

— А вот лично вас, Орест Францевич, я тоже хотел просить о небольшой встречной услуге…

— Об услуге? Меня? — лицо Капралова-Башинского вытянулось и приобрело обиженное и огорчённое выражение, словно у пятиклассника, которого застали за подглядыванием в женской раздевалке, и теперь будут родителей вызывать в школу.

— Ну конечно! — радостно улыбнулся я. — Именно вас, Орест Францевич! Ведь мне для этого придётся кого-то из актёров исключать из группы. А это сами понимаете, скандал, склоки, ругань…

— Понимаю, — вздохнул Капралов-Башинский с таким видом, словно я сообщил, что должен вырезать у него одну почку для благотворительной надобности.

— Вот и хорошо, что мы понимаем друг друга, — мило улыбнулся я.

— Что от меня надо? — на лице режиссёра была написана обида на весь этот такой несправедливый мир и на меня, в частности.

— Есть такая актриса, зовут Ирина Всеволодовна Мурзаева, — сказал я доверительным тоном. — Знаете такую?

— З-знаю, — с подозрением посмотрел на меня Капралов-Башинский: этот разговор ему явно перестал нравиться.

— Вот и замечательно, — улыбнулся я самой славной из своих улыбок, — нужно ей дать роль в вашем театре.

— Роль? — ахнул Капралов-Башинский и схватился за сердце.

— Главную роль, — вежливо уточнил я и разве что только ножкой не шаркнул.

— Да как! Как можно! — побагровел Капралов-Башинский. — Чтобы она… эта… эта… да в моём спектакле⁈ Главная роль! Как можно⁈

— Почему нет? — снисходительно удивился я, — Ирина Всеволодовна — хорошая актриса. Только нею почему-то незаслуженно пренебрегают. А вот когда она сыграет в вашем спектакле, все сразу увидят её талант. Разве вы не хотите помочь хорошей и талантливой актрисе. Орест Францевич?

Судя по выражению лица Капралова-Башинского, помогать талантливой актрисе, ни Мурзаевой, ни любой другой, он совершенно не хотел.

— Жаль, — закручинился я, — у меня в группе на Югославию мест нет, но ради возможности помочь хорошей актрисе, Алле Моисеевне, я буду удалять кого-то и менять на неё. Вот почему же я могу это сделать, а вы — нет?

— Возможно потому, что вы хотите… вступить в Партию? — вкрадчиво подсказал мне Капралов-Башинский и многозначительно посмотрел на меня красноречивым взглядом.

— Возможно, — согласно кивнул я и продолжил, — но вот вы сами подумайте, Орест Францевич, как вам приятно будет отдыхать в загородном домике, ходить на рыбалку, или в баньку, и знать, что вы помогли такой хорошей актрисе, как Ирина Мурзаева, с ролью. Любой отдых будет намного приятнее…

От такого моего наезда лицо Капралова-Башинского стало похоже на варенную свеклу. Он даже задышал тяжело и быстро.

Повисла нехорошая пауза. Капралов-Башинский буравил меня недобрым взглядом и пытался продышаться. Наконец, он дрожащими пальцами вытащил из нагрудного кармана флакончик с таблетками нитроглицирина, сунул одну в рот и вздохнул.

— В-вы правы, Иммануил Модестович, — наконец, смог выдавить он, пряча пузырёк обратно в карман, — Ирина Всеволодовна получит роль в моём спектакле.

— Главную роль? — на всякий случай уточнил я.

— Главную роль, — сквозь сжатые зубы выдохнул Капралов-Башинский.

— Вот и чудесно! — обрадовался я, — как хорошо, когда два взрослых деловых человека с полуслова понимают друг друга.

Судя по лицу Капралова-Башинского, он мог бы прокомментировать мои слова, но, как взрослый и умный человек — не стал.

Вот и правильно. Зачем портить доверительные деловые отношения?

А я, улыбаясь, отправился к Адияковым. У меня был важный вопрос к Надежде Петровне.

А дома у Адияковых ругались.

Ещё с порога я услышал крики. Точнее кричала Надежда Петровна, что-то возмущённо втолковывая Павлу Григорьевичу. А тот бубнил ей в ответ измученным голосом.

Я уже хотел повернуть назад, хорошо зная, что попадаться под горячую руку Мулиной мамашки — себе дороже. Но так-то времени у меня было уже совсем мало и переносить выяснения такого важного вопроса уже почти некуда.

Да и самому интересно. Я же умру от любопытства, если прямо сейчас же не выясню все до конца.

Поэтому я, наплевав на чувства самосохранения, шагнул в квартиру.

— Привет, родители! — воскликнул я с улыбкой на лице, — что за шум, а драки нету?

Адияков и Надежда Петровна застыли на полуслове прямо посреди гостиной, где до этого переругивались. Первым отмер Павел Григорьевич:

— А!!! Муля! — радостно воскликнул он и полез обниматься, — привет, сынок! Как дела у тебя?

— Отлично! — я крепко пожал протянутую отцовскую руку.

— Ты такой бледный. Не спишь, небось, — аккуратно клюнула меня в щеку Надежда Петровна и отстранившись, задала главный и самый важный вопрос, — ты Танечке звонил, Муля? Она о тебе спрашивала. И мама её спрашивала!

Ответить я не успел. Потому что Надежда Петровна нашла свежего слушателя в моём лице и ей хотелось выговориться:

— Ты ж понимаешь. Муля, что Котиковы — это не Осиповы! Это же высочайший уровень! Они в Варшаве жили! — вещала она поучительным и возмущённым моей безалаберностью тоном, — это Валентине ты мог не звонить. Она сама за тобой бегала. Но вот Танечка! Она не такая! Это воспитанная девочка!

Я внутренне поморщился, пропуская мимо ушей оду Танечкиной родословной, воспитания, социального положения и кармы.

Наконец, Надежда Петровна выдохлась и более внимательно посмотрела на меня:

— Ты меня не слушаешь. Муля! — истерически воскликнула она, — для кого я тут распинаюсь?

— Я за хлебом сбегаю, — тут же пошёл на попятную хитрый Адияков, поняв, что запахло жаренным.

Он смотался, а я остался. Пришлось выслушивать вторую часть сомнений и тревог Надежды Петровны. Минут двадцать это продолжалось, пока я не уловил небольшую паузу.

— Мама! — воспользовавшись моментом, перебил её я, — у меня к тебе тоже вопрос — это правда, что у меня детей не может быть?