Муля, не нервируй… Книга 5

Глава 2

— Валентина? — скажу честно, у меня от неожиданности даже голова болеть перестала.

— Муля! Иди сюда! Только тихо! — махнула мне рукой Валентина.

Я зашёл за угол:

— Как это понимать? Где Жасминов? Он что, похитил тебя? Отвечай! — я был сейчас не в ресурсе и разводить политесы отнюдь не желал.

— Да ты что, Муля! — сделала круглые глаза Валентина, — никто никого не похищал!

— А зачем же вы сбежали? Как ты могла поверить ему⁈ — возмущение переполняло, я уже еле сдерживался.

— Да погоди ты, Муля! — замахала руками Валентина, — там всё не так было!

Я понял, что на работу я опоздаю и обречённо вздохнул:

— Давай, рассказывай.

И Валентина рассказала. Одним словом, это можно было назвать — полный бред.

В общем, родители на неё наседали, и она не придумала ничего лучше, чем продемонстрировать свою самостоятельность. Вот только как это сделать, она никак решить не могла. Когда она выполняла моё поручение в Институте философии и Жасминов её провожал и встречал, они много беседовали. Незаметно для себя, Валентина рассказала ему о своей жизни. А он в ответ пожаловался о глупости, которую совершил с этим побегом с Лилей, и которая перечеркнула ему всю карьеру.

И тут в голову Валентины впервые пришла эта мысль, со временем она сформировалась, но ждала своего часа. Можно сказать — бомба замедленного действия.

И вот вчера у них с Анной Васильевной возник конфликт. Из бессвязных слов девушки я не совсем понял суть, да и не важно это. А важно то, что Валентина, разозлившись, решила отмстить родителям. Она шла ко мне с желанием обсудить. Но не дошла. Зато на улице наткнулась на Жасминова, который стоял у бочки с пивом и жаждал похмелиться после добротной пьянки с соседями по случаю возвращения Ложкиной. Они разговорились и Валентина попросила его помочь. Как истинный джентльмен, да ещё и настолько бухой, конечно же, он не сообразил отказаться.

Они договорились. Валентина вернулась домой, оставила родителям душераздирающее письмо, мол, полюбила мужчину, и мы убегаем далеко и навсегда, раз вы такие. Не ищите меня никогда и прощайте навеки. Вместе с Жасминовым они ушли в общежитие, где проживали одногруппницы Валентины. Как Валентине удалось провести бухого Жасминова мимо бдительных старушек-вахтёрш — я вообще не представляю. Но не суть важно.

Прошли почти сутки, и Валентина уже совсем по-другому взглянула на этот конфликт. И ужаснулась. Глупый сумасбродный эгоистичный поступок. Теперь она, наконец, поняла это.

А вот что теперь дальше делать — она вообще не знает. Всё, до чего она додумалась — подкараулить меня возле работы и просить, чтобы я разрешил её проблему.

— И где сейчас Жасминов? — мрачно спросил я.

— Спит, — понуро сказала Валентина и разрыдалась. — Муля! Я не знаю, что делать!

— Вот ты затейница, — проворчал я, — твои родители чуть не поседели за эти сутки. Анна Васильевна выгнала из дома Аркадия Наумовича.

— Где он? — всплеснула руками Валентина.

— У меня в комнате спит. Вместе с Павлом Григорьевичем. Его тоже выгнали. За компанию.

— Муля, что делать? — всхлипнула она.

Я взглянул на часы — на работу идти уже смысла не было. Теперь я даже не сомневался, что меня уволят. Ещё и из комсомола выпрут.

— Пошли, — проворчал я.

— Куда? — пискнула Валентина.

— Ко мне домой, — вздохнул я. — Будем сочинять план возвращения тебя и твоего отца обратно домой.

— Но мама… — пискнула деморализованная девушка.

— Именно для твоей мамы версию и нужно сочинить, — ответил я и потащил её домой.

— Как ты вообще до такого додумалась, — ворчал я, — умная же девчонка вроде, на бухгалтера учишься. А тут на тебе…

— Сама не знаю, что нашло на меня, — всхлипнула Валентина, — ты понимаешь, Муля, я же всю жизнь танцую под их дудку. Мама всегда решала, что я должна надеть, что я хочу кушать, что я должна читать и с кем дружить. А потом появился ты и начал рассказывать, что жизнь можно выбрать самой. И вот я…

— Но я тебе никогда не рассказывал, что, выбирая жизнь по своему вкусу, можно вот так манипулировать людьми! — отрезал я.

— Я не манипулировала! — выкрикнула Валентина.

— А что ты делала?

— Я хотела, чтобы они…

— Вот именно! — перебил девушку я, — ты хотела заставить их всё делать по-твоему. И тогда чем ты отличаешься от них?

— Но я…

— Тебе не нравится, что Анна Васильевна всю жизнь делала за тебя выбор, а ты сейчас что сделала, а?

Валентина молчала, слёзы текли по её лицу, но я церемонится не стал — именно сейчас нужно было вдолбить ей, что есть этичные действия и неэтичные. Иначе она не остановится.

— Но самое худшее это то, как ты поступила с Жасминовым! — продолжил обличать её я.

— Ничего я с ним не сделала! Он спит! — возмутилась Валентина.

— Не сделала? — я аж остановился и посмотрел на неё, как на дурочку, — как ты думаешь, что твои высокопоставленные родители сделают с остатками его жизни и карьеры?

Валентина зарыдала, громко, навзрыд.

— Молодой человек, нельзя так с женщинами разговаривать! — сделала мне внушение какая-то старушка-прохожая. — Что вы себе позволяете⁈

— Это она от радости, — постарался придать лицу беззаботное выражение я, и добавил от греха подальше, — правда же, Валентина?

— Конечно, конечно! — закивала Валентина. — Всё хорошо. Спасибо. Это я от радости.

Старушка, покачав головой, удалилась, ворча себе под нос и несносной молодёжи, которой лишь бы хулиганить.

Мы вернулись ко мне домой. Валентина по дороге пыталась ещё оправдаться, постоянно что-то доказывала, даже всплакнула пару раз. Очевидно, для дополнительной аргументации. Но мне было так нехорошо, что половину я пропустил мимо ушей. И больше в дискуссию вступать не стал. Незачем. Основной посыл я ей сделал. Так-то девочка она умная и вполне сама найдёт выход.

Наконец, мы пришли. И Валентина прекратила словоизвержение. Но легче от этого не стало. Так как дома бушевал ураган. Даже не ураган, а целое торнадо.

Злющая Белла орала на Ложкину, Ложкина орала на Беллу. Им активно помогали Дуся и Муза. Фаина Георгиевна нервно курила в форточку, не орала, но её молчаливый протест был хуже любого крика.

— Что случилось? — спросил я, пытаясь пробиться через шум.

Все заорали ещё сильнее. Правда теперь пытались хором, вразнобой, объяснить мне, что случилось. В таком бедламе ничего вообще понять было невозможно.

— Тихо! — гаркнул я. — Давайте по порядку. Белла. Что тут?

— Ярослав, — зло сказала Белла и фыркнула.

— Что Ярослав?

— Он прибил мои калоши к полу! — выпалила она и, глядя на Ложкину, едко добавила, — нужно лучше детей воспитывать!

— У самой детей нету, так на бедного сироту нападаешь! — не осталась в долгу Ложкина.

— Ах ты…

— Тихо! — опять рявкнул я, — где Ярослав?

Привели Ярослава. Сейчас у него оба уха были уже симметричны — оба красные и оба большие.

Он тихо посмотрел на меня лукавыми глазами и отвернулся.

— Ты зачем калоши Беллы к полу прибил?

— Как бы я прибил их? Пол же бетонный, — удивился он, и мне даже стыдно стало — действительно, как ребёнок мог бы прибить обувь к бетону, тут и здоровому мужику непросто сделать такое.

— Я обулась и сразу упала! Вот, рукой ударилась, — обиженная недоверием, заверещала Белла и продемонстрировала большой синяк на руке, — как тебе не стыдно⁈ Ещё и врёшь!

— Я не вру, — тихо сказал Ярослав и добавил, — я не прибивал.

— Но Белла упала, — напомнил я ему. — Хочешь сказать — не твоя работа? Как ты это сделал?

— Я их приклеил, — равнодушно пожал плечами Ярослав. — в чулане, где ты сегодня должен был спать, был клей. Я взял. И приклеил.

— Зачем? — вытаращилась Муза.

Но ответить Ярослав не успел — Фаина Георгиевна как раз докурила и решила вернуться в свою комнату. Она прошла по коридору, открыла дверь и ахнула. Оттуда вышел сердитый Букет и, ворча, укоризненно чихнул. Он словно говорил: люди, вы совсем с ума, что ль посходили⁈

Мы все аж обалдели. И было отчего.

Сейчас Букет стал уже полностью оранжевым, но по рыжему шёл крупный зелёный горох.

— Мать моя женщина! — тихо сказала Белла и нечутко заржала, позабыв о калошах.

— Боже мой! — пробормотала Раневская и добавила, — удивительно!

— Ярослав! — заверещала Ложкина и принялась извиняться перед Раневской, — извините, я его отмою! Сама отмою! Простите его, пожалуйста!

И тут же набросилась на парня:

— Проси прощения у Фаины Георгиевны, скотина! Она милицию сейчас вызовет и тебя в тюрьму посадят!

Ярослав тяжко вздохнул и отвернулся. Извиняться за содеянное он не снизошёл.

— Вот это да! — послушалось за моей спиной и все обалдели ещё больше.

— Валентина! — всплеснула руками Белла и удивлённо добавила, — ты разве не сбежала с этим гадом Жасминовым в Ташкент?

— Почему в Ташкент? — удивилась Валентина.

— Не в Ташкент, а в Тбилиси! — поправила её Муза, которая пила мало и всё прекрасно помнила, — Аркадий Наумович собирался сегодня с утра ехать тебя искать. Но пока не проснулся. Поедет завтра.

— Папа! — охнула Валентина и побежала в мою комнату.

— Дурдом! — покачала головой Фаина Георгиевна и пошла в свою комнату. За ней, цокая когтями по полу и виляя задом, украшенным лысым хвостом с огромной уже зелёной кисточкой, прошествовал Букет.

Аркадия Наумовича удалось разбудить с третьей попытки. А Павла Григорьевича — с пятой. Они очень удивились, обнаружив Валентину в моей комнате.

Я посоветовал всем одеваться и идти мириться с Надеждой Петровной и Анной Васильевной.

— Она меня никогда не простит, — пробормотал Аркадий Наумович и поморщился — явно болела голова, причём сильно.

— Когда вы приведёте дочь. Да ещё целой и невредимой — она простит, — заверил его я.

— А Надя? — встрял и себе Адияков.

— Скажешь, что ты помогал Аркадию Наумовичу искать пропавшую дочь, — ответил я, мечтая, чтобы они поскорее ушли и я мог завалиться и поспать, — кроме того, скажешь, что хотел обелить имя сына.

Выпроводив гостей, я, наконец, завалился на кровать прямо как был, в одежде. Уплывая с объятия сна, я услышал, как в дверь постучали. Дуси в комнате не было (увязалась вслед за Адияковым, Осиповым и Валентиной. Уж очень ей любопытно было, чем всё в результате закончится), а стучали настойчиво. Поэтому пришлось вставать и открывать. Хорошо, хоть одеваться заново не пришлось.

На пороге стояла… Ложкина. Вид она имела крайне смущённый.

— Муля! — воскликнула она, — Помоги!

Меньше всего я сейчас хотел кому-то помогать. Кто бы мне помог — спать хотелось неимоверно, и голова разрывалась.

— Что? — еле удержал зевок я.

— Муля, я не знаю, что делать, — Ложкина бесцеремонно плюхнулась за стол и я с ужасом понял, что это надолго.

— Варвара Карповна, давайте вечером поговорим, — взмолился я, — голова разрывается и засыпаю я.

— Поняла! — подпрыгнула Ложкина, — Полминуты. Жди. Я сейчас. У меня рассольчик капустный есть.

От этого чудесного словосочетания рот мой наполнился слюной и аж в зобу дыханье спёрло.

Ложкина смоталась в комнату Жасминова и принесла целую банку с капустным рассолом. Я припал к живительной влаге, словно Моисей, который ходил по раскалённой пустыне тридцать лет и внезапно добрёл до Макдональдса с холодной колой.

Ммммм…. Жизнь налаживается…

— Муля! — убедившись, что я чуть воспарял, опять прицепилась Ложкина.

— Говорите, — разрешил я, — только недолго, а то я прямо за столом усну. Двое суток напролёт бухать. Даже я не выдерживаю.

— Муля, я не знаю, что делать с Ярославом, — прошептала Ложкина и её простецкое лицо скривилось. — Пётр Кузьмич сказал, чтобы я решила проблему и без решения обратно не возвращалась.

— Так вы же его в Суворовское училище отдать хотели, — напомнил я.

— Понимаешь, в Москве нет Суворовского училища, — всхлипнула Ложкина.

Я впервые видел её настолько расстроенной.

— Да разве это беда? — удивился я, — в других городах они есть. Я не помню в каких точно, но можно в любом военкомате спросить.

— Я спросила, — вздохнула Ложкина, но мы начали сегодня медкомиссию проходить и обнаружили плоскостопие. Сказали, его не возьмут. Что мне делать?

— Мда. Проблема, — я задумался, прикидывая варианты, и тут Ложкина горячо зашептала:

— Муля! Мулечка! Придумай что-нибудь! Давай я тебе его на перевоспитание оставлю⁈ На месяц всего! А потом заберу. Ты с ним легко справишься. Он тебя будет слушаться, Муля! Иначе он совсем от рук скоро отобьётся…

— Уже отбился, — хмуро заметил я. Перспектива получить на иждивение малолетнего неуправляемого хулигана меня совершенно не радовала. Да я в принципе детей не очень люблю и не умею с ними особо ладить.

— Мулечка! Век благодарной буду! И Пётр Кузьмич тоже! — Затараторила Ложкина, — я буду вам их деревни продукты пересылать. Свеженькие. Или, может, ты денег хочешь? Хочешь денег, Муля? У нас есть деньги!

Я замотал головой. Сейчас я хотел только спать. Поэтому сказал, чтобы она отцепилась:

— Ладно, что-нибудь придумаем.

Счастливая Ложкина ретировалась, буквально кланяясь на ходу.

А я, наконец, завалился спать. И моментально отключился, когда голова ещё даже не коснулась подушки.

Проснулся аж вечером. Чувствовал я себя заново родившимся. Вот что сон животворящий делает. Плюс молодой организм.

С подвыванием я потянулся, размышляя, чего я сейчас больше хочу — капустного рассолу или крепкого кофе.

И тут же поперхнулся от изумления — за столом сидел… Ярослав и читал мою книгу про графа Монте-Кристо.

— Ты что здесь делаешь? — спросил я.

— Читаю. Не мешай, — хмуро ответил Ярослав и перелистнул страницу.

— Я вижу, что читаешь, — сказал я и решил прояснить ситуацию, — а почему здесь сидишь?

— А где мне ещё читать? — удивился Ярослав и даже соизволил оторваться от книги и посмотреть на меня.

— У себя читай, — предложил я, — или на кухне.

— На кухне на меня Белла ругается, — отмахнулся Ярослав, — а ту комнату баба Варя заперла.

— Так пусть отопрёт, — зевнул я и велел — дуй к себе давай.

— Так нету её, — ответил Ярослав.

— Кого нету? — не понял я.

— Бабы Вари нету. Уехала домой, — пояснил Ярослав и тут же нелогично добавил, — я конфет хочу.

— Перебьёшься, — автоматически ответил я, размышляя, что мне теперь делать. Я брякнул что-то, чтобы она отцепилась. Даже подумать не мог, что Ложкина подкинет мне малого и сама слиняет. И главное, так хитро всё провернула, не подкопаешься.

— Где я спать буду? — хмуро спросил Ярослав и добавил, — у тебя в комнате две кровати только.

— В коридоре на коврике, — буркнул я. — Вместе с Букетом.

— Букет — вонючка! — возмутился Ярослав.

— Ты зачем его перекрасил? — поинтересовался я.

— Для красоты и дезинфекции, — ответил тот, — он воняет.

— А калоши Беллы зачем приклеил к полу?

— А как бы я их прибил? — удивился Ярослав, — я же тебе говорил. что пол бетонный и прибить невозможно. Пришлось клеить.

Я не придумал ещё, что ответить, как в дверь постучали и в комнату вошел, не дожидаясь разрешения… Завадский.

Он был угрюм и мрачен.

Войдя в комнату, он скривился — видимо почувствовал перегар.

— Мальчик, пойди погуляй, — велел он Ярославу, — нам с твоим папой поговорить надо. Нечего тебе взрослые разговоры слушать.

— Это не мой папа, — ответил Ярослав и его глаза блеснули предвкушением.

— Ярослав, выйди, — сказал я и посмотрел на режиссёра, — чем обязан?

— Иммануил Модестович, — с крайне независимым видом сказал Завадский, — я считаю, что нам нужно закопать топор войны и начать сотрудничать.

Я удивился и без слов посмотрел на него.

— Мы взрослые люди…

— Юрий Александрович, — криво усмехнулся я, — когда вы влезли в мой проект и по сути отняли его у меня, вы этим вопросом даже не задавались. Что теперь изменилось?

— Сценарий исчез, — нахмурился Завадский.

— Что, прямо взял и исчез? — не поверил я.

— Не весь сценарий, — вздохнул тот, — примерно треть листков. Мы не можем восстановить отсутствующую часть. А без неё ничего не получится…