Моя Анимежизнь 11: Возрождение [СИ]

Глава 25

Осмотрев парочку квартир, в которых жили этнические японцы — тоже для телека — отправились дальше.

Госконцерт СССР все еще функционирует, и все еще занимается тем, для чего был создан — реализует монополию на организацию выступлений многочисленных советских и гораздо менее многочисленных зарубежных артистов. Подумав, я решил все-таки не соваться к Министру культуры прямо на похоронах, а сначала заехать сюда. Повод имеется, в виде концерта «Монстры рока», организацию которого я подмял под себя еще давно, и вот, за две недели до назначенного срока, Михаила Сергеевича угораздило помереть.

Миновав вход в здание, подождал, пока Тимофей предъявит корочку с маскировочными буквами «ГРУ», и мы поднялись наверх, постучав в дверь зала для совещаний. Открыл нам безликий советский полуседой очкастый функционер. Сколько таких просто заменят фотку Ленина в своем кабинете на более демократическую и останутся заниматься привычным ничегонеделанием во времена демократии? И думают ли об этом советские граждане?

Поклонившись нам, номенклатурный дрон посторонился, и мы вошли внутрь. Еще пяток дронов поднялся на ноги. Один — в форме милицейского полковника, другой — в форме полковника армейского.

— Доброе утро, товарищи, — мы с Нанако и охраной поклонились, Тимоха остался стоять.

Ответный поклон, и я продолжил:

— Ужасные вещи творятся в Литве, — вздохнул. — Ужасная потеря для всех нас, — подошел к столу и уселся за него, недоуменно осмотрев помещение.

Совсем о*ели?

— Вася, стул! — прошипел один из «гражданских» дронов открывшему нам дверь.

Передавали же, что Иоши прибудет с личным секретарем. Почему моя Нанако должна напрягать свои милые ножки?

Стул был найден, вручен девушке, а я не забыл виновато улыбнуться:

— Простите за беспокойство.

— Во всем должен быть порядок, — простил меня дрон.

— Первым делом предлагаю почтить память Михаила Сергеевича минутой молчания, — предложил я.

Помолчали, и я готов поклясться, что на смерть Горби всем присутствующим было плевать — настолько у них были нереалистично-грустные рожи.

— Земля пухом, — подвел я итог «минуте». — Как долго у вас обычно длится траур по главе государства?

— Уже закончился, — ответил дрон с табличкой «Леонид Матвеевич Тереньтев».

— Прозвучит очень цинично, и я прошу за это прощения, но для нашего с вами дела это — хорошо, — покивал я. — Спасибо огромное за то, что успокоили — мероприятие крупное, звезды — капризные и занятые, и перенос бы обошелся нам в несколько миллионов долларов.

— Мы все понимаем, товарищ Одзава, — заверил Леонид Матвеевич.

— Существуют ли проблемы, о которых я, как инициатор мероприятия, я должен знать? — спросил я.

Армейский полковник кашлянул и начал развязывать тесемки папочки.

Прекрасно зная, сколько народа придет на «русский Вудсток», я не постеснялся запугать бывших соотечественников. Поле выбрали то же самое, но подготовка началась сильно заранее: прежде всего, конечно, установка по краям поляны туалетных кабинок. Вторая важная штука — продуманная система подвоза людей таким образом, чтобы каждого из них могли обыскать стянутые со всего Подмосковья милиционеры. Третье — «аренда» пяти воинских частей: невооруженные солдатики будут следить за порядком, оперативно удаляя из толпы умудрившихся пронести алкоголь и потерявших человеческий облик зрителей. Видимо, о проблемах с воинскими контингентами полковник сейчас и поведает.

Внезапно в помещение ворвался напуганный молодой дрон:

— Государственный переворот!!!

— А⁈ — аж подпрыгнули дроны пожилые.

Он что, сегодня⁈

— Сейчас по радио объявляли, Янаев чрезвычайное положение ввел. Министр обороны проводит совещание, Спецбригада МВД движется к Останкино!

— Похороны же, — горько вздохнул Леонид Матвеевич.

— У вас проблемы, товарищи? — включил я дурачка.

— Позвонить надо, — шепнул мне Тимоха и выскочил из кабинета, чуть не врезавшись в едва успевшего посторониться «гонца».

— Товарищ Одзава, в Москве сейчас… — Леонид Матвеевич пожевал губами. — Неспокойно, но я очень надеюсь, что к концу сентября проблемы будут решены. Позволю себе заметить, что для вас будет безопаснее сегодня же улететь в Японию.

— Благодарю за заботу, Леонид Матвеевич, — с улыбкой кивнул я, поднявшись со стула. — Полагаю, товарищи, у вас сейчас есть гораздо более важные дела, чем это, а я немного беспокоюсь за родителей, поэтому предлагаю перенести наше совещание на более спокойные времена.

Нанако подскочила вслед за мной, мы поклонились и вышли в коридор, не забыв прихватить охрану.

— Асуна-сан, — обратился я к старшему в «двойке». — В СССР начался государственный переворот.

— Рекомендую немедленную эвакуацию за пределы Москвы с последующим вылетом в Токио, — не подвел он. — А еще я обязан связаться с вашим отцом.

— Разумеется, — одобрил я.

Дверь напротив открылась, и оттуда вышел очень задумчивый Тимоха.

— Нам нужно позвонить, — проинформировал я его.

— Выйди, — обернувшись, буркнул он.

Советский дрон застенчиво вышел из кабинета, не забыв отвесить кривенький поклон, и я с Асуной-саном и КГБшником зашел внутрь, закрыв за собой дверь.

— Сначала батя, — прокомментировал я для Тимофея, достал из кармана бумажку с номером родительского номера (хе) и набрал. — Отец, тут…

— Государственный переворот! — ответил он. — К гостинице приехали армейские машины и куча солдат. Их командир заверил нас, что в гостинице сейчас безопаснее, чем пытаться покинуть Москву. Езжай сюда.

— Не могу, — ответил я. — У меня другие планы. Они ОЧЕНЬ важны.

Пауза, грустный отцовский вздох:

— А разве могло быть по-другому? Будь осторожен, сын.

— Буду, — пообещал я. — Передаю трубку Асуне-сану.

— Хорошо, — одобрил отец.

Пока охранник докладывал ситуацию по второму разу и получал ценнейшие указания формата «не дай моему сыну сдохнуть», я спросил Тимофея:

— Непосредственный начальник за кого?

— Ждет приказа, — поморщился он.

— Как и вся остальная страна, — покивал я. — Ё*нуть Ельцина — будет вой, но постепенно он сойдет на нет, а страной будут рулить коммуняки. Но хватит ли яиц такой приказ отдать?

— Если что-то предлагаешь — предлагай конкретно! — сложил он руки на груди.

— И послушают? — удивился я.

— Прислушаются и примут к сведению, — поправил он.

— Тогда и смысла нет, — развел я руками. — Не моя страна, не моя ответственность. Но, раз берут «Останкино» — это типа нынче к телеграфу и почте приравнивается…

КГБшник нервно хохотнул.

-…Значит планируют взять контроль над СМИ. Спорим, где-то к вечеру в эфир попадет сюжет, на котором такой красивый Борька Ельцин зачитывает бумажку, по которой госпереворот незаконный, а на фоне какой-нибудь редактор так несмело комментирует: «это показывать нельзя»? У вас же тут как — если «совки» запрещают, значит — хорошее.

— От меня-то чего хочешь? — насупился Тимоха.

— Очень большую бумажку, которая запрещает вообще всем противодействовать съемочной группе «Хонда+» со мной во главе, — попросил я. — Мы же не из «Останкино» вещаем. Разве страна не заслуживает увидеть свою кончину в прямом эфире и из первых рук?

— Сука, — вздохнул Тимофей.

— Да! — поклонился невидимому бате в последний раз Асуна-сан и повесил трубку. — Сейчас прибудет усиление, — ввел меня в курс дела.

— От вас тоже надо, — посмотрел я на КГБшника. — Десяток вооруженных, очень преданных моей будущей большой бумажке, здоровенных дяденек.

Игранув желваками, Тимоха покосился на телефон.

— Мне сейчас страшнее, чем тебе, — посерьезнев, вздохнул я. — Потому что северный сосед как никогда близко подошел к гражданской войне, а я почему-то СССР люблю больше, чем еще не родившуюся демократию. Очень чешется попытаться провернуть фарш назад. Но сам я этого делать не буду — если вашим власть имущим такую историческую ответственность нести не хочется, я тем более не стану. Но показать народу, как оно было, сохранив потом пленки для потомков, очень важно — чтобы видели, помнили и не питали иллюзий.

— Попробую, — решил он и начал набирать номер.

Отзвонившись в «Хонду+», в ожидании камер и сопровождения, я уселся на диван, решив временно приватизировать кабинет. Тимоха звонил не Крючкову, а какому-то генералу Иванову — чей-то рабочий псевдоним, надо полагать. Севшая рядом Нанако, поблескивая глазками, предложила:

— Иоши-сама, сейчас очень удобная возможность захватить эту страну.

— Юридически невозможно, — так же шепотом ответил я. — Как ты себе вообще представляешь механизм моей легитимизации?

Удивившись, она спросила:

— Разве самого желания Иоши-самы недостаточно? Русские должны быть благодарны за то, что вы вообще согласились править такой проблемной страной.

Было бы очень здорово, конечно.

— Конституция не позволит, — развел я руками.

Тут за окном проехала армейская колонна из «ЗиЛов» и самого настоящего Т-80, и Нанако красноречиво посмотрела на меня, как бы указывая на нынешний формат соблюдения той самой Конституции.

— И народ не позволит, — прибег я к следующему аргументу. — Когда на троне сидит даже полный кретин — он хотя бы свой. А если будет сидеть иностранец, каждая проблема и каждое непопулярное решение — а без таких править невозможно — будет списываться именно на этот фактор: он же чужак, значит население — колония, а самому иноземному правителю на подданных плевать.

— Иоши-сама слишком добрый, — грустно вздохнула Нанако.

— Это что, критика⁈ — восхитился я.

— Я не узнаю вам, Иоши-сама, — продолжила она. — Вы всегда молниеносно принимаете решения, не боитесь риска, а сегодня вас словно подменили.

— Все идет по плану, — пожал я плечами. — Сигнал законным властям был передан — в случае их победы, я их поддержу и помогу хоть как-то успокоить народ. Увы, старые партийные пердуны скорее всего не решатся принять соразмерные проблеме меры. Люди подождут приказа, потом — еще подождут, и еще, и, когда все окончательно разочаруются в инициировавших госпереворот людях и начнут исполнять приказы Ельцина. Ему сигналов подавать не нужно — как минимум решимость идти до конца у него есть. Поладить в конечном итоге я смогу и с теми, и с другими, поэтому решать за огромную, обладающую лучшей в мире армией и ядерным оружием страну, я не хочу.

— Вот как, — вроде как приняла отмазки Нанако. — Подавая сигнал, вы сильно рискуете, потому что провалы в политике поддержанного вами правительства будут бросать на вас тень. Простите, Иоши-сама, — поклонилась, сложив руки перед собой. — Я была неправа насчет вашей решимости — вы просто направили ее в более практичное русло.

— Верно, — счел я ее слова вполне справедливыми.

Положивший трубку Тимоха грустно посмотрел на меня. Я — вопросительно — посмотрел в ответ.

— Двадцать минут, — буркнул он.

— Спасибо, товарищ полковник, — поблагодарил я. — Родина этого не забудет.

— Может все-таки в гостиницу? — отреагировал он на стёб.

— А народ вот на это смотреть будет? — скнул я пальцем в беззвучно работающий черно-белый телек в углу кабинета.

— «Лебединое озеро» — хороший балет, — проявил Тимофей кругозор.

— Очень, — подтвердил я. — Но спорим, что вся молодежь страны по случаю выходного… — сходив к телевизору, я повернул реле и ткнул пальцем в экран, на котором Пикачу подавал лапку Райчу. —…Смотрит телепремьеру полнометражки про покемонов? А то, что прервет эфир, станет еще более рейтинговой передачей. Учитывая вашу и мою репутацию в мире, за большой и интересный, строго профессионально-этичный — это где я свое мнение о происходящем держу при себе — репортаж я вполне могу отхватить какую-нибудь престижную премию.

— Кому гражданская война, а кому — премии, — осудил КГБшник.

— Я же капиталист, — пожал я плечами. — Гражданская война — это плохо, потому что придется завозить гуманитарную помощь. Оружием я торговать не умею, поэтому выгоды никакой — одни потери. Устроить трансляцию — идея нормальная, потому что даже в Москве найдется много товарищей, которые пойдут на митинг чисто посмотреть в чем дело. А так — сядут перед телеком на диван, позвонят такому же товарищу и будут смотреть с комфортом, активно освещая увиденное и названивая другим — что бы тоже посмотрели. Провинция нам побоку — когда народ начнет понимать, что происходит, все уже закончится.

— Какой еще митинг? — удивился он и принялся набирать номер.

— У вас тут через день какие-то митинги, — фыркнул я. — Думаешь, Ельцин про переворот не знал? Он наоборот — ждал и готовился. Прямо сейчас тысячи людей из Москвы и ее окрестностей стягиваются на Манежную площадь — там удобнее всего.

Тимофей выдал в трубку состоящий из слов и цифр пароль и попросил:

— Доложите о ситуации с массовыми скоплениями людей в Москве.

Выслушав ответ, он буркнул:

— Благодарю, — и положил трубку. — Почему ты всегда прав?

— Потому что классный, — честно ответил я.

Два фургона и армейский «Урал» с генератором прибыли через двадцать минут. Бумажка была получена: «Группа журналистов японского телеканала „Хонда+“ под руководством Одзавы Иоши имеет право свободно передвигаться по территории Москвы, проводить съемки и опросы на свое усмотрение. При необходимости приказывается оказывать содействие». Коротко, ёмко, доходчиво. Подписано Михаилом Сергеевичем Горбачевым, оформлено задним числом.

— Владимир Александрович Крючков сидит в Доме Советов, ждет приказа Янаева, поэтому подписать не может — ельцинские не проникнутся, — пояснил Тимоха. — Кому-то из ельцинских тоже подписывать нельзя — если приказ поступит, нас всех будут обязаны задержать.

— Понимаю, — покивал я. — Хорошая подделка. А если проверят?

— Пускай проверяют, — пожал плечами Тимоха. — На местах всё готово.

— Так хорошо работает КГБ, и такая х*йня творится, — расстроился я. — Идем.

Покинув Госсовет, я раскланялся с прибывшими КГБшниками, еще двумя японскими телохранителями и съемочной группой. Против танков мои «юниты» не пляшут, но впечатление все равно создает — на фургоне вон здоровенная антенна, контент транслировать. В сочетании с армейской техникой и выбранными для охраны милицейскими машинами выглядит как что-то жутко важное и военное, и золотистые надписи «Хонда+» на боках фургонов этому не мешают.

Тимофей сходил до «Урала» и вернулся с броником и каской:

— Надевай.

— Как-то не очень, — поморщился я.

— Зато голову не проломят, — парировал он.

— Не могу я в таком виде на экране показываться, сам подумай — все решат, что тут полномасштабные городские бои идут.

— С отцом сам объясняться будешь, — принял доводы Тимофей.

Мы с Нанако, Тимофеем и Асуной-саном забрались в фургон — в этом оборудования почти нет, поэтому места хватило. В наличии телефон «Алтай», за который сразу схватился КГБшник. Прикрыв рот ладонью — секретный какой — он несколько минут потратил на разговор.

За окном фургона было тревожно — перемещающиеся быстрым шагом люди сбивались в группки, что-то обсуждая со смесью радости и тревоги на лицах. Некоторые после разговора отправлялись в сторону Манежной. Митинг — это массовое мероприятие. На таких человек сливается с толпой и испытывает целую кучу живительных эмоций. После череды «тренировочных» митингов, которые в Москве вошли в чуть ли не еженедельный режим, некоторые товарищи пойдут на этот чисто эмоционально подзарядиться. Многие придут от всей души радея за Ельцина. Поменьше — за «путчистов». В любом случае получится огромная, условно-управляемая сила и рычаг давления — такие массы людей разогнать можно только пулеметами.

Откровенно нервничающий Тимофей не выдержал и поделился инфой:

— Ельцин еще два часа назад сидел на даче, в окружении «Альфы». Приказа так и не поступило, — неприязненно ухмыльнулся. — Даже «препятствовать перемещениям» приказа не было!

— Переворот есть, а что с ним делать — не знают, — пожал плечами я.

— На «Манежке» уже больше трех тысяч человек. Ельцин приедет минут через двадцать — в Белый дом, как бы с намеком, — продолжил КГБшник.

— И начнет отдавать приказы, а не страдать фигней, — кивнул я. — Несколько часов пассивности «переворачивателей», и разочарованные командиры всего подряд начнут исполнять приказы Ельцина — чисто за неимением лучшего. Проникнись атмосферой, Тимофей — такие без дураков исторические события не каждый день увидишь, а мы будем в самом центре.