Моя Анимежизнь 11: Возрождение [СИ]

Глава 15

Запрос на повара принес неожиданный результат: к вечеру, помимо дедушки Наоки, без которого несамостоятельный Иоши никак обойтись не может, и пожилых поваров (японец и индус), прибыла еще и группа журналистов «Хонды+». Когда я обнялся с дедом и раскланялся с остальными, мы со старшим Одзава отправились на сложный разговор тет-а-тет с хозяином гостиницы.

— Я понимаю, херр Гудхлеф, что в вашей гостинице уже много лет подают одно и то же, — важно вещал дед заволновавшемуся от ждущих в коридоре камер хозяину. — И очень прошу вас проявить понимание в ответ — у наших стран совершенно разная кухня, и дети покидают столовую полуголодными. А это ведь наша гордость! Самые талантливые юные математики Японии! Мозг — очень энергозатратный орган, требующий поступления в организм отборных калорий.

— Извините, меню гостиницы утверждал еще мой дедушка, и у меня нет специалистов, чтобы добавить в него новые пункты, — не проникся херр Гудхлеф.

— Пятьсот долларов в день за право для наших поваров пользоваться вашей кухней, — влез поднаторевший в общении с гайдзинами Иоши. — У вас, извините, херр Гудхлеф, кроме нас четыре постояльца, и, уверен, оставшихся мощностей на них хватит.

— Что ж, если вы настаиваете, по законам гостеприимства я просто обязан вам помочь, — согласился он. — Но зачем камеры?

— Рассказать миру о том, какая хорошая у вас здесь гостиница, — улыбнулся я.

— Четыреста семьдесят долларов в день, — проявил он небывалую благодарность за бесплатную рекламу.

— Приятно иметь дело с разумными людьми, — отвесил ему комплимент дед, и мы с хозяином гостиницы отправились в столовую, где объяснили штатному повару, что он тут теперь на вторых ролях.

Далее, не откладывая в долгий ящик, отправились снимать нас с хозяином на фоне фасада.

— Моя семья владеет этим местом с конца девятнадцатого века, — похвастался Гудхлеф. — Мы трепетно относимся к репутации нашего заведения, и наши постоянные клиенты это ценят.

Теперь я:

— Мне здесь нравится, настоящий памятник архитектуры, и, если мне однажды снова доведется посетить Сигтуну, я с радостью остановлюсь в этой замечательной гостинице.

Очень сильно переплачиваем Гудхлефу, причем без всякого смысла — могли бы по линии МИДа надавить.

— Однако возникла крошечная проблема, — добавил я «по делу». — Шведская кухня, безусловно, славится многими блюдами и древними традициями, обладает собственным северным шармом, но нам, гостям издалека, не подходит совершенно.

На этом журналюги сочли мое и Гудхлефское участие достаточным, и мы заглянули в столовую, поснимать блюда на раздаче. Уверен, на монтаже часть из них для антуража замажут «мозаикой». Далее прошлись по нашим ребятам:

— Как можно превратить рис в что-то настолько ужасное?

— Десерты хороши, но в них столько сахара, что становится плохо!

— Колбаса из крови!!!

— Нет соевого соуса!

Ну и так далее. Дали высказаться и куратору индусской группы — он поблагодарил лично семью Одзава за присланного повара, очень в тему ввернув тезис о зашкаливающем проценте говядины в местных мясных блюдах. В мои времена такого пренебрежения культурными особенностями Европа себе уже не позволяет, совершенно неразумно на мой взгляд, но кто меня спрашивал? Закончив здесь, журналюги погрузились в арендованную машину и поехали по другим гостиницам — расспрашивать про кормежку.

— Мы раздуваем международный скандал? — спросил я деда по пути в номера, где придется подождать, пока вновь прибывшие кулинары приготовят нормальный ужин.

— Гайдзины привыкли считать, что весь мир должен под них прогибаться, — ответил дед. — Будет полезно преподать им урок. И, например, получить в качестве извинений что-нибудь полезное для нас, — заговорщицки подмигнул. — Ну а если репортаж пройдет незамеченным, мы ничего не потеряем.

Как минимум в Японии — факт, у нас вот этого вот «у-у-у, зажрался!» вообще почти не встретишь, зато многие испугаются кровяной колбасы и будут нам искренне сочувствовать.

— Что тут у них вообще есть, в этой Сигтуне? — спросил он.

— Какие-то старые камни, установленные торговцами, — пожал плечами я.

— Я понимаю твое пренебрежение, — слегка осудил меня дед. — Но ты — молод, а значит должен пользоваться любой возможностью для того, чтобы набраться новых знаний. Впрочем, — пожевав губами, добавил он. — Старые торговые камни едва ли могут поведать тебе что-то новое.

В коридор выглянула Хэруки.

— Здравствуй, Хэру-тян, — поздоровался дед Наоки.

— Добрый вечер, Наоки-сенсей, — отвесила та миленький поклон, и довольный старик ушел заселяться, а я — отправился к себе.

— Приехали повара и журналюги, — поделился с лучшей девочкой новостями. — Первые через час ждут нас на нормальный ужин, а вторые будут ругать шведскую еду. Не моя идея, — добавил на всякий случай.

— Ты на такие мелочи не стал бы и внимание обращать, — поверила она мне.

— Приятно, что ты так хорошо меня понимаешь, — обнял я привычно пахнущую цветами Хэруки.

— А как иначе, бака? — ласково приложила она меня.

Ужин прошел в не очень хорошей атмосфере — несмотря на сказанные на камеру слова куратора-индуса, приготовленное индусским поваром добро ел только Сидак — повар оказался сикхом. Немножко, чисто ради приличия, поклевал куратор, но энтузиазмом и не пахло. Индийские ребята вогнали в грусть — что за уровень ненависти такой, если от еды нос воротите? Как бы там ни было, сделать ничего, кроме приглашения Сидака за наш стол и составления ему компании в поедании индийских ништяков (Хэруки прямо довольна — привыкла к такой кухне в Гатах), я не могу. Да и к черту — хотите голодными сидеть, сидите.

Первый «рабочий» день начался, разумеется, с завтрака. Продолжился он трогательной сценой прощания с собирающимися в горы друзьями и невестой:

— Хочу с вами!!!

— Иди побеждай в олимпиаде!!!

Делать нечего, пришлось смириться, пожелать им хорошего отдыха и с остальными олимпиадниками сесть в автобус. Короткая поездка по улочкам, по которым лениво бродил сытый шведский народ, и вот мы подкатили к университету. Выглядит древним! На парковке случилась приятная неожиданность — одновременно с нами прибыли Советские дети.

— Пацаны, тут Иоши!

— Качай его!

А это почему?

— Не мешать! — велел я охране, и радостные деточки начали подбрасывать меня в воздух под опешившими взглядами соотечественников и индусов.

Будь здесь Нанако, она бы за меня порадовалась, потому что знает, что «качание» у русских — высшая форма почтения.

— Хорош! — попросил я, и меня аккуратно поставили на землю.

Одернув костюм, поручкался-познакомился с мальчиками и девочками. Максима помню с прошлого года, а вот остальной состав сменился.

— А зачем качать-то? — с улыбкой спросил я.

— За «Хонду+»! — важно ответил Максим. — У нас в телевизоре смотреть было нечего, а теперь из дома выходить не охота.

Деточки согласно покивали. Хорошо, что они не знают про субсидии их команде от Фонда — было бы неловко, а так — очень даже приятно, канал-то для всех и от души!

— Извините за это, Одзава-сенсей, — на всякий случай повинился по-японски советский куратор.

Неплохо кадры отбирали — японский тут нафиг не нужен, кроме как общаться со мной.

— Все хорошо, — с улыбкой покачал я головой. — Не побили же, а совсем наоборот, и я очень рад, что советские ровесники так ко мне относятся!

Тем временем прибывали остальные участники. Отметил северокорейскую группу — высоко подняв головы, демонстративно смотрят только перед собой, изо всех сил демонстрируя нежелание общаться с «коллегами». КНДР на самом деле — чудовищная головная боль для меня. Я совершенно не представляю, что с ней делать. Пинать вместе с «прогрессивным человечеством» нога не поднимается — я же изначально русский, нам северный кореец — друг, товарищ и брат. Топить за них в моем положении — поставить крест на ряде проектов, выставив себя чуть ли не сумасшедшим. КНДР для Азии — главная пугалка. Снова удручающее осознание бессилия, уже почти даже привычное. Пофигу, отправляем гуманитарку дальше, а там видно будет. О, корейский куратор отвесил мне персональный вежливый поклон издалека — инструктировали, получается, северный кореец за рубежом ничего просто так не делает. Отвешиваем ответный. Далее прибыла китайская делегация — здесь поклоны потеплее. Гайдзинским детям из Европы и США приветливо машем и получаем такой же ответ.

На этом коммуникацию пришлось закончить — пора строиться в колонну рядом со своими и идти внутрь. Учебные аудитории во всем мире одинаковы, но здесь, из-за важности мероприятия, их оснастили камерами видеонаблюдения, а «аналоговым» способом процесс контролирует аж полтора десятка преподавателей. Задания — того же уровня, что и в прошлом году, но скомпилированы иначе. Привычно замедляем руку и на следующие пару часов погружаемся в скуку. Всё, можно поднимать руку вверх.

Обратив внимание, ко мне подошел ближайший из патрулирующих проходы между рядов преподаватель-швед.

— Закончили? — спросил он меня на английском.

— Закончил, херр учитель Свенссон, — подтвердил я, прочитав фамилию на бейджике.

— Уверен? Может проверишь еще раз? — этично предложил он.

— Уверен, — кивнул я. — Можно идти?

— Можно, — он принялся собирать листочки.

Идущий через два ряда от нас педагог-гайдзин вдруг схватил за руку северокорейского ребенка и что-то громко сказал на шведском. К месту происшествия кинулись пятеро ближайших преподавателей, включая «моего». Пожав плечами, я подхватил листочки и пошел посмотреть на происходящие из-за спин учителей. Маленький северный кореец лежал на земле в глубоком поклоне. Его сокомандники отвешивали поклоны поясные. На столе — два исписанных предельно мелким почерком листочка размером со спичечный коробок.

— Возвращайтесь к заданиям, не теряйте время! — велел главный гайдзин на английском и выгнал гайдзина рангом поменьше в коридор.

За подмогой послал, видимо. Пока посыльный покидал аудиторию, я успел подойти к учительскому столу и положить на него листочки.

— Я закончил, херр учитель Перссон.

— Можешь идти, — отпустил он меня.

Вот и хорошо — на разборки со списывающими северными корейцами смотреть нет ни малейшего желания. В коридоре меня встретил телохранитель, и мы с ним пошли к лестнице, по пути посторонившись, чтобы пропустить пробежавших мимо нас педагога-шведа с северокорейскими взрослыми. Думать о том, что будет со спалившимся пацаном желания нет еще больше.

В фойе встретились с Араки и Яно-сенсеями. Отчитавшись о проделанной работе, попрощался с ними и отправился в гостиницу. А куда еще? Догонять друзей нет смысла — они сейчас бродят по горам, и на машине я туда не доберусь. Может хотя бы дед найдется «дома»? В последние месяцы мы с ним неплохо ладим, и мне реально нравится компания этого старого ворчуна-цундере.

У гостиницы царила суета — мигали лишенными рева сирены мигалками три полицейские машины, закрывались задние двери скорой помощи — кого-то погрузили — и стоял фургончик шведского телеканала: пока мощности простаивают, оператор снимает виды улицы. Оп, заметил меня. Репортер заметил еще раньше, и ко мне они подбежали почти одновременно.

— Ничего не знаю, был на математической олимпиаде, — обломал их я и пошел к крылечку гостиницы, на котором стоял шведский коп. Скорая не спеша тронулась и скрылась за углом. Тут мне совершенно иррационально поплохело — а что, если мои мысли о дедушке Наоки послужили триггером, и у него случился, например, инфаркт? Не-не-не, это совершенно антинаучный бред! Ускорив шаг, был проигнорирован полицейским и прошел внутрь.

В фойе обнаружился дед Наоки, который при помощи выполнявшего функции переводчика Имамуры-доно общался на диктофон с мужиком в штатском. Местный детектив, видимо.

— В третий раз я отвечу вам то же самое, полицейский-сан — мы с ним ели одно и то же! А еще это же ел Имамура-доно! И трое коридорных! Может уже попробуете сами?

— Деда, привет! — привлек я к себе внимание.

— Иоши-кун, подожди немного, — улыбнулся мне дед и вернулся к разговору с копом. — Я все сказал! Мой юрист прибудет через полтора часа. Он европеец, и вы сможете найти общий язык. А сейчас — меня ждет внук! До свидания, полицейский-сан.

И он прошел мимо копа ко мне.

— Что случилось? — спросил я.

— Этот Гудхлеф вдруг начал чесаться, плакать и задыхаться, — развел руками дед, неприязненно покосившись на двинувшегося на кухню полицейского. — И эти идиоты решили, что мы с Такаги решили его отравить!

— Подумать только! — послушно возмутился я.

Наш повар травить точно никого не будет — он с дедушкой двадцать с хвостиком лет дружит. Ну а дед — тем более!

— Это его «скорая» увезла?

— Да, — подтвердил дед. — Идем, я хочу посмотреть, как у этого гайдзина получится допросить Такаги!

— Пошли! — захотелось посмотреть и мне. — А что вы ели?

— Я пытался приучить этих варваров к нашей кухне, — поморщился Наоки. — Лучше бы я позволил им и дальше питаться помоями — пустая трата гения Такаги! В первую секунду он так испугался за свою честь и репутацию, что чуть было не выпустил себе кишки!

Преувеличивает дедушка — не та уже Япония, но тут я на стороне своих — если все ели из одного котла, а «отравился» только один, значит дело тут совсем не в яде. Кроме того — наша охрана на кухне присутствует 24/7, а Гудхлев нам ничего плохого не сделал, если не считать таковым трехзвездочный комфорт и соответствующий уровень сервиса.

— Это — ужасный инцидент, Одзава-сенсей, — согласился с дедом Имамура-доно. — Уверяю вас — со своей стороны Министерство иностранных дел сделает все возможное, чтобы его последствия не бросили тени на репутацию вашей семьи.

— Я всегда был высокого мнения об умениях нашего дипломатического корпуса, — отвесил ему комплимент дед.

— Там журналюги снаружи, — поделился я новостями.

— Без юриста — ни слова, — выдал мне наказ Наоки, и мы зашли в столовую.

Копы собирали со столов остатки еды на тарелках: соба, салат с овощами и грибами шиитаке, жаренная свинина и конечно же рис. У линии «раздачи» стоял наш скрестивший руки на укутанной в белую униформу груди повар и надменно выговаривал детективу при помощи одетого в полицейскую форму переводчика:

— Моя семья поколениями совершенствовала технику приготовления пищи, передавая секреты мастерства от отца к сыну. Для настоящего повара нет большего позора, чем смерть клиента от его блюда! Я ни за что не опозорю столетия кропотливого труда клана Такаги ради какого-то хозяина варварской гостиницы!

— Неплохо приложил, — прокомментировал я.

— Детектив-сан, полагаю, этого достаточно, — вмешался Имамура-доно.

— Это решит следствие, херр посол, — ответил коп, однако щелкнул кнопкой диктофона и направился на выход, следом за уносящими тарелки коллегами. — От лица полиции Сигтуны я прошу вас в ближайшие часы не покидать гостиницу. Это возможно?

— Это возможно! — фыркнул дед Наоки.

— Предполагаю аллергию, — влез я.

— Полиция разберется, молодой человек, — отмахнулся детектив и свалил.

Хорошо, что Нанако с нами нет — могла бы за такое пренебрежение и поджопник отвесить полной стопой, по методичке Такеши.

Мы с поваром сблизились, и дед начал каяться:

— Прости, Такаги, ты прибыл сюда, чтобы своими умениями сгладить тоску по Родине юной японской поросли, а я подбил тебя на пустую трату твоего таланта на неспособного его оценить слабака-гайдзина!

— Это я должен просить прощения, — ритуально ответил тот. — Мне следовало выбирать более привычные для гайдзинов продукты.

Куда привычнее?

— Мы очень ценим, что вы пролетели половину мира ради нас, Такаги-сенсей, — от лица целевой аудитории похвалил я повара.

— Вы слишком добры ко мне, Одзава-сенсей, — поблагодарил он. — Мне пора начинать готовить обед, чтобы оправдать ваше доверие.

— А мы пойдем займемся китайским! — хищно цапнул меня за запястье дедушка Наоки.

Пропал день.