Моя Анимежизнь 11: Возрождение [СИ]

Глава 24

Шасси «Ила» коснулись взлетно-посадочной полосы, нас тряхнуло, и я поднял шторку иллюминатора. Погода была хороша — едва успевшее взойти на безоблачное небо солнышко освещало терминал «Шереметьево» и стоящие около него самолеты.

Пропустив вперед прибывших на похороны и пересменку представителей дипкорпуса и три десятка советских детей — на Окинаву отдыхать ездили, треть полета с ними разговаривал — мы дождались сигнала охраны и тоже покинули самолет. В терминал вместе с остальными нам не надо — вон два «членовоза» стоят, рядом — две милицейские «Волги» и две «Волги» черные, понятно кому принадлежащие.

Поздоровавшись со встречающими — вижу знакомое лицо! — делегация разделилась — премьер-министр Кайфу Тосики с главой нашего МИДа и парой соотечественников попроще забрались в один «членовоз», а наша семья плюс Нанако и двое охранников — во второй. С нами поехал Кадо-сан, управляющий по всем нашим делам на территории Северного соседа.

— Спасибо за усердный труд, Кадо-сан, — первым делом поблагодарил его батя. — Я в свое время поездил в командировки, поэтому отчасти понимаю, насколько вам непросто на чужбине.

— Спасибо, Одзава-сама, — поблагодарил тот в ответ. — Япония — всегда в моем сердце, а семья переехала сюда еще давно, поэтому мне совершенно не на что жаловаться.

С доходами в два с четвертью ляма баксов в год-то и жаловаться! Отработает еще года три — и всё, надежно обеспечен и сам, и его потомки.

— Правильно ли я помню, что у вас — сын, Кадо-сан? — подумал о «потомках» и отец.

— Да! — подтвердил управляющий. — Ему четырнадцать, очень любознательный и прилежный мальчик.

Который со временем органично заменит на посту управляющего своего отца, и в этом нет ничего плохого.

— Надеюсь, преподаватели в школе при нашем посольстве достаточно хороши?

— Очень хороши, — покивал Кадо-сан. — И, благодаря малым размерам классов, учителя могут уделять больше внимания отдельным ученикам.

— Очень рад это слышать, Кадо-сан, — одобрил батя.

Добравшись до «Интуриста», расселились по номерам — мама с папой отдельно, в как бы «люкс», мы с Нанако — по хорошим одноместным. Едва я успел немного разобрать чемодан, оставив в нем три четверти собранных заботливыми ручками Хэруки вещей — не понадобятся — как в мою дверь отстучали замысловатый ритм. КГБ даже в эти времена работает пунктуально.

— Доброе! — поздоровался я с нашедшимся на пороге, одетым в «Большевичкин» костюм и нарастившим несколько сантиметров волос, Тимохой. — Проходи.

Охрана предупреждена, поэтому не против. Обнялись, пожали руки.

— Все, что Коля передавал — сделал, — заявил он.

Прослушка пофигу, потому что «Коля передал» вполне нормальные запросы — за исключением одного, мутного, но объяснимого. И помимо Коли тоже кое-что сделано, но об этом в чужих стенах — в любых стенах! — молчок.

— Спасибо, — кивнул я. — Ларису мою почему обижают?

— Так Примадонна, — развел он руками. — Очень много должностных лиц и еще больше — их жен — выросли на ее песнях, и по первому ее звонку через горящий обруч прыгать готовы.

— Жесть, — оценил я. — Так и думал, впрочем. К кому идти за решением вопроса?

— Я в эстраде не разбираюсь, — поморщился Тимофей. — Да и где там «обижают»? На «Голубом огоньке» была? Была! Пластинки и кассеты с бобинами штампуются? Штампуются! На радио есть? Есть! Когда «обижают» — человек просто пропадает. У нас много таких было, малосознательных.

— С концами «пропадает»? — удивился я.

— Из информационного пространства, — уточнил КГБшник.

— Мой главный покровитель — мёртв, — развел я руками. — И не успело его тело остыть, как мне звонят из Москвы и рапортуют о срыве пятнадцати будущих концертов Долиной под надуманными предлогами.

На следующий день после репортажа позвонили.

— Я не при чем, у меня другие задачи, — демонстративно потерял к теме интерес Тимоха.

— Справедливо, — признал я.

Мадам Горбачевой смысла жаловаться нет — она теперь всё, даже минимальной политической единицей не является. К Ельцину подкатить? Он на похоронах будет, но просить алкаша о чем-то прямо противно — это потом в должниках ходить? Моральных, не объективных — кто вообще из иностранцев столько для СССР в эти времена делает? Вот то-то и оно. Сука! А ведь чем больше я буду лезть туда, где выгодно только простому советскому люду, тем меньше давление на власть. Как следствие — аппарат алкаша расслабится еще больше, чем в моей реальности, окончательно забив на государственное строительство. А зачем, если волшебный японский мальчик есть? Он пролетариев и сам куда надо пристроит, а мы будем сидеть и пилить. Нет, ерунда — рыночек «решать» будет так и так, меня на всю страну не хватит, и вот эти 3–5% населения, которые будут пахать на наших предприятиях — это стратегическая погрешность в череде условных, стучащих касками о площади, шахтеров.

— Николай Николаевич Губенко на похороны придет? — спросил я.

— Министр культуры на таких мероприятиях присутствовать обязан, — пожал плечами Тимоха.

— Как сам-то? — спросил я.

— Не жалуюсь, — улыбнулся он.

— Поехали по делам тогда, — решил я.

— Поехали, — одобрил он.

Подобрав в коридоре охрану, забежав за Нанако и не забыв предупредить родителей — вернусь часа через три, успею переодеться к похоронам — мы вышли из гостиницы и уселись в желтенькую «Копейку». Тесно, но с Нанако «тесниться» приятно.

— Я в телек завтра пойду, рассказывать вашим гражданам о том, как работает капитализм, — проинформировал я.

— Фарш назад не провернешь, — махнул рукой Тимоха. — Надоело народу пугалом мировым работать, верят в дружбу с капиталистами.

— В Президентов постреливают, — добавил я.

— Совсем охренели, — приложил прибалтов КГБшник. — На что надеялись? Что мы утремся?

— Введут? — спросил я.

— Введут, — подтвердил он.

— Цветы поди запасают, — хохотнул я.

— У них там цветы у каждого припрятаны, как раз на такой случай, — хмыкнул он. — Но проблему национализма это не решит.

— Придавит, заставит демонстрировать лояльность и работать тоньше, — кивнул я. — По-хорошему вам нужно русских оттуда забирать сюда. Сверху — критически важные производства и все военное имущество.

— Надо, но мне в карманы завод не влезет, — грустно отшутился Тимофей.

— Понимаю, — вздохнул я.

Никому оно не надо.

— Сильно ты переживаешь, — заметил КГБшник.

— Чем меньше в стране стабильности, тем беднее в массе своей живет народ, — пояснил я. — Падает рождаемость, растет смертность, молодежь идет в криминал, алкоголизм и наркоманию. Как следствие — сокращается моя целевая аудитория, и я получаю меньше доходов, чем мог бы. Тут — здоровенный, малоосвоенный рынок, и я хочу, чтобы этот рынок не деградировал, а оправдывал вложения и нервы.

Ушки Нанако покраснели, но она успешно сдержала комментарий формата «Иоши-сама такой классный!».

Попавшийся на обочине ГАИшник махнул жезлом остановиться, но был проигнорирован водителем-Тимохой. Погони не последовало — видимо, ГАИшник решил, что раз едут — значит так надо.

Попадающийся на улицах народ частично отличался от того, что я видел во время прошлых посещений СССР. Все дело в ярких шмотках — в Москве уже шестую точку «Юникло» открываем. Особым успехом, понятно, пользуется джинсовая продукция. Вот эта компашка студенческого возраста — точно наши клиенты. Миллионы рублей ежемесячно перекачиваются из карманов пресытившихся дефицитом советских граждан на наши счета. Большая часть превращается в нефть и прочие полезные штуки для Японии, а остальное тратится на благотворительные и созидательные инициативы прямо здесь. В то время как тысячи трестов по всей стране вынуждены курить на стройках в ожидании ставшего редкостью бетона — потому что нужных связей нет — нам по первому требованию предоставляют все потребное в нужных объемах. Феномен, блин — на любой склад приди, и найдешь там изобилие, а в магазинах и цепочках поставок нихрена нет! Огромная, беспрецедентная в истории человечества диверсия против собственного народа и проливавших миллионы тонн кровавого пота предков. Про это я по телеку ничего не скажу — и так из-за моего вмешательства все по-другому идет, на грани гражданской войны.

«Японский район» Москвы пока только в становлении — на данный момент у нас четыре пятиэтажки и три девятиэтажки. Отличия сразу бросаются в глаза: во-первых, конечно же, огораживающие дворы двухметровые сварные заборы из стилизованных под пики металлических прутьев. Во-вторых — первый в истории СССР ЧОП, в котором служат ветераны афганской войны. Живут мужики с семьями прямо здесь, поэтому охраняют в полном смысле своё — это добавляет мотивации. Решетки на окнах и фасады не оставляют потенциальным «форточникам» шанса пробраться в дома. Детские площадки яркие, пластиковые, под горками, турниками и качелями — мягкое покрытие. Такое же застилает баскетбольную площадку и поле для мини-футбола. Хоккейная коробка в это время года не нужна, поэтому спокойно заросла травкой. Есть и хай-тек в виде поставленных чисто для экзотики торговых автоматов с напитками — стоят около большого и единственного пока на весь район универсального магазина. Товары в основном японские, местная только жратва — дефицит побеждается взятками. Можно отовариваться за рубли или безналом — йен на руки работникам не дают, это ж уголовка! — при помощи выданных всем банковских карточек. Штука в эти времена для СССР без пяти минут небывалая, поэтому карточки натурально носят в трусах, чтобы не украли. И смешно, и грустно.

Еще из экзотики «на районе» имеется сад камней работы средней руки японского мастера — туда приходится ставить милицейский наряд, чтобы не допускали актов вандализма. Не потому что народ такой плохой, а потому что ну прямо хочется вот этот камешек подвинуть, нарушив фен-шуй.

По утрам жители района могут добровольно сходить на централизованную зарядку под руководством пожилого японца — наша дыхательная гимнастика у местных пользуется успехом. Так же досугу работников служит целый ДК — в нем у нас секретный видеосалон (потому что кино там пиратское, ух мне ЦРУ за это уши намылит!), кафе-столовая, широкая сеть кружков — в первую очередь, разумеется, кружок изучения японского и секция дзюдо. Имеются так же бассейн и музыкальный кружок с хорошим оборудованием. Так же на территории района можно найти поликлинику (включая стоматологию), шиномонтажку — личный транспорт здесь у многих есть, гаражный кооператив, парикмахерскую, массажный салон, салон красоты и старую-добрую рюмочную. Словом — полноценный элитный жилой комплекс, откуда выбираться приходится только на работу, в школу и детские сады. Последние две причины не убираются умышленно — ребятам нужно социализироваться. Впрочем, уровень зависти к «японцам» — так местных называют москвичи — и без того запредельный. Боюсь, когда Система засбоит еще сильнее, дойдет до побоев, похищений и грабежей. Ничего, ЧОП к тому времени масштабируется как надо, появятся мутные, но такие полезные связи, и ЧП будут разруливаться в кратчайшие сроки и с маленькими потерями.

В недалеком будущем вся эта жилплощадь с инфраструктурой почти в центре столицы будут стоить чудовищных по любым меркам денег, поэтому я отхватывать кусочки не стесняюсь — если вдруг всё пойдет не по плану, я легко продам это все, кратно отбив инвестиции. Но лучше пусть соотечественники живут, а деньги я найду в другом месте.

Обслуживается это все, кстати, не стандартными московскими коммунальщиками, а собственным штатом сантехников, электриков, дворников и мусоровозчиков. Через это проблемы жильцов решаются в кратчайшие сроки. Бесплатное ценится меньше, поэтому в зарплатных «квиточках» у всех, кто сменил прошлое место жительства на вот это сокровище, прописана удерживаемая «коммуналка» — чуть больше, чем привык средний советский человек, но возмущенных отыскать при всем желании не удастся — видно же, куда деньги уходят.

Словом — в этой части страны, как и в ряде других, как минимум высокоуровневый социализм построить получилось! Эх, мне бы в СССР попасть, годик так в 65-й… Меня бы КГБ на раз вывело на чистую воду со всеми вытекающими — я не обольщаюсь.

На площади у ДК собрался народ: сегодня суббота, выходной, к тому же по СССР объявлен траур. Здесь же нашлись журналисты и операторы «Хонды-плюс», репортаж снимать. Детей почти нет — только самые маленькие дошколята, которых в пионерлагеря не взяли. Остальные школьники сейчас там — нефиг по городу безыдейно шляться, мало ли куда и с какими последствиями забредут. Второе меньшинство — пенсионеры: здесь живут только те, кого привезли с собой дети. Пристраиваем, впрочем, и их — в каждой конторе должен быть вахтер, в подъезде — консьержка (техничка по совместительству), а по ночам не шибко ценные объекты сторожат дедушки. Некоторое количество ребят студенческого возраста имеется — их тоже в лагеря не берут, но часть все лето образцово-показательно ходит учить японский язык, надеясь в будущем устроиться в наши структуры. Подавляющее большинство — граждане средних лет.

Выбравшись из машины, я с улыбкой поклонился встретившим меня кривеньким коллективным поклоном бывшим соотечественникам и взошел на крылечко ДК, где для меня приготовили микрофон и пару колонок.

— Здравствуйте, уважаемые товарищи, — поприветствовал я их. — Прежде всего предлагаю почтить минутой молчания Михаила Сергеевича Горбачева, без которого этот район и предприятия, на которых вы работаете, были бы невозможны.

Мужики стащили с голов бейсболки — особой популярностью пользуются украшенные кандзи образцы. Самый «хайповый» — «храбрость». В других местах страны, где японский знает поменьше народа, популярностью пользуются «рис», «маленький танто» — смысл очевиден — и «Годзилла». Кроме «маленького танто» я велел ничего издевательского не привозить, но немножко глума нужно, потому что педагогический эффект: сначала разберись, какой «месседж» на себя цепляешь, а потом цепляй.

Помолчали.

— Земля пухом Михаилу Сергеевичу, — снова поднял я микрофон ко лбу. — Наши соотечественники, которые присматривают за предприятиями и жилым комплексом, докладывали мне, что проблем нет, а вы, товарищи, всем довольны. Сюда я приехал в этом убедиться или наоборот — уволить любителей очковтирательства. Мы, японцы, не любим таких так же, как и вы. «Потемкинские деревни» и липовые отчеты вредят делу — это непростительно. Прошу поднять руки тех, у кого есть предложения или жалобы.

После некоторой паузы в воздух робко поднялась рука лысого деда в тельняшке, трениках и шлепанцах.

Человек пожилой, поэтому я не обломался спуститься с крылечка и с микрофоном протиснуться аж в пятый ряд, попросив представиться и дав слово дедушке.

— Савельев, Юрий Михайлович. Унитазы не по-нашему говорят, — пожаловался он.

Народ грохнул.

— Спасибо, Юрий Михайлович, — слегка поклонился я к деду и пошел на крылечко, в пути отвечая на «жалобу». — К сожалению, переводить на русский язык речь сантехники пока не планируется. Простите, — поднявшись на крыльцо, поклонился народу. — На данный момент решить эту проблему невозможно. Но какать ведь не мешает?

Народ грохнул еще сильнее и принялся упражняться в остроумии:

— Михалыч, когда под руку п*здят, просраться не может!

— Михалыч, ты ж радиолюбитель, перепаяй динамик!

— Зажрался ты, Михалыч — тебе унитаз жопу сам моет, а ты — «не по-нашему»!

Дав людям пару минут постебаться, я призвал к тишине:

— Что ж, судя по увиденному, вы вполне довольны бытовыми и трудовыми условиями. Если я прав — поднимите, пожалуйста, руки.

Народ поднял.

— Замечательно! — обрадовался я. — Благодарю вас за то, что потратили время на эту встречу, — глубокий поклон. — И еще больше благодарю вас за усердный труд, — еще поклон, поглубже. — Наша корпорация — это одна большая семья, с известной степенью капиталистической пропаганды, конечно.

Народ вполне добродушно хохотнул — неплохо угнетаются.

— Хороший работник — это сытый, одетый и имеющий крышу над головой работник, — продолжил я. — Вы, советские граждане, лучше многих знаете о том, как капиталист отторгает у пролетария прибавочную стоимость. Это — суровая правда, но эксплуатация эксплуатации рознь. Я считаю, что большую часть произведенной пролетарием прибавочной стоимости нужно возвращать обратно пролетарию в том или ином виде. Данный жилой комплекс, ваши зарплаты, стабильный и прозрачный карьерный рост и социальные льготы — вот прямые плоды вашей работы на нашу корпорацию. И это — только начало. Ура, товарищи!

И вышколенные массовыми мероприятиями товарищи охотно подхватили:

— Ура! Ура! Ура!