Глава 7 Берт III

Вдали на вершине холма показались башни замка Нортбридж. Солнечные лучи временами пробивались сквозь рванину туч и падали на высокие стены крепости, заставляя сверкать белизной серую каменную кладку. Берт заворожено смотрел на сооружение, что подавляло своей монументальностью и заставляло чувствовать благоговение перед властью, которая воздвигла его, утвердившись здесь раз и навсегда. Крепость эта не сулила заключённым ничего хорошего: там ждали новая темница и скорая отправка на рудники, где Берту предстояло провести остаток дней.

Дорога петляла по неровной, лесистой местности, и замок то пропадал за холмами и деревьями, то вновь маячил перед взором неизбежностью грядущего.

Наконец, впереди стали видны стены города, расположенного у подножья замкового холма, и отдельно стоящие домики предместий. И тут Берта объял страх: на подступах к Нортбриджу вдоль дороги всё было сплошь утыкано виселицами и кольями, и мёртвые тела чернели на ветру мешками смердящего мяса – они безучастно поскрипывали в петлях или сиротливо торчали над землёй, насаженные на толстые заострённые брёвна. Собаки бегали вокруг и обгладывали ноги покойников, и небо пестрело воронами, разжиревшими от человеческой плоти. Берт понял, что многие тела изуродованы ещё до казни: у кого-то отсутствовали конечности, у многих женщин были отрезаны груди, а у мужчин – отсечены половые органы.

Один из посаженных на кол пошевелился: бедняга находился ещё в сознании. Берт подскочил от неожиданность и отвернулся. Взгляд его упал на лицо повешенной девушки, искажённое предсмертной агонией. Глаза выели птицы, и теперь вместо них на мир таращились пустые гниющие дыры. Молодой заключённый ужаснулся, подумав о том, сколько страданий, унижений и нечеловеческой боли она вынесла. А сколько пришлось пережить этим людям, прошедшим через пыточные камеры, просто не умещалось в голове: в черепной коробке было слишком тесно от переизбытка эмоций и мыслей. «И за что? – думал Берт. – За что можно обречь людей на такие муки?» Его чуть не стошнило, и он уткнул глаза в пол. Тело била дрожь.

Зрелище потрясло не только заключённых, стражники тоже нервно озирались по сторонам.

– «Свободные», – прокомментировал Даг, – незавидную участь им приготовил наш достопочтенный граф.

– В преисподней с проклятыми палачами сделаю то же самое, – злобно пробурчал Тило, – в Книге это ясно сказано.

– Смотрите, что бывает с теми, кто противится власти лордов! – обернулся к заключённым командир конвоя. – Это в назидание недоумкам, вроде вас, чтобы руку было неповадно на господ поднимать.

– Запугать нас хотят, – прошептал Даг, и Берт понял, что запуган до предела. Он вздохнул с облегчением, когда висельники остались позади, а вдоль дороги потянулись пригородные дома.

Как только колонна миновали крепостные ворота, Берт очутился в грязной, многолюдной тесноте городских улиц. Прохожие злобно смотрели на арестантов в клетках, плевались в них и осыпали проклятиями. Продравшись сквозь сутолоку, процессия выехала на главную площадь. Здесь находился городской храм. Берт был угнетён этим тяжеловесным сооружением, оно нависало над городом гигантскими арками, колоннами и витражами, постоянно напоминая жителям о столь же могучем и грозном божестве, обитающем в его стенах.

И снова пред взором предстали виселицы: незамысловатые деревянные конструкции сгрудились в центре площади. Теперь Берт отважился подробнее рассмотреть покойников, но кроме омерзения и страха не почувствовал ничего: разум не мог свыкнуться с мыслью, что посиневшие туши с искорёженными лицами и следами предсмертной дефекации прежде являлись людьми. Недавно они ходили, разговаривали, смеялись и грустили, а теперь их нет. То, что придавало бренным кускам плоти человеческую сущность, исчезло. Оставалось только гадать, куда. Берт верил, что эта человеческая сущность, называемая душой, попадает на Небесные Поля – именно так говорил деревенский мобад на проповеди. Вот только разбойникам, мятежникам, развратникам и прочим, кто нарушал установленный Всевидящим порядок, священнослужитель грозил муками преисподней, и сейчас Берт крепко задумался, куда же именно отправились души этих людей и зачем им дальше страдать, если они уже и без того наказаны. «Что значит быть мёртвым? – размышлял он, – Что чувствуешь, умирая? Боль? Страх? Каково это – перестать жить?» Но об этом никто поведать не мог: висельники не расскажут, что испытали, когда верёвка сдавливала шею. Берт содрогнулся при мысли о том, что скоро и ему предстоит познать естество смерти.

Город соединялся с замком посредством перекинутого через ров моста, часть которого была подъёмной. Проехав по нему и миновав первые ворота, повозки поползли по узкой каменной дороге ко вторым, что располагались выше по склону. По одну сторону воздвигалась отвесная скала, плавно переходящая в крепостную стену, по другую – крутой косогор спускался к нижним укреплениям, а затем к реке.

Двухэтажная тюрьма находилась с внутренней стороны второго кольца стен, опоясывающих замковый холм, в самой дальней от ворот части двора, который Берту показался целым городом: тут было не менее людно и шумно.

– Приехали, – печально произнёс Даг, когда телеги остановились. – Что ж, закончился наш путь.

Первыми высадили Дага и Тило – Берт не знал, куда их повели. Его же самого вместе с Маном и Эметом проводили в просторное подземное помещение, и поджилки Берта затряслись сильнее, чем когда-либо: тут находилась камера пыток. Вид окровавленных кресел, лож, дыб и инструментов, развешанных по стенам, мог заставить содрогнуться даже мужественного человека. «Зачем мы здесь?» – в панике подумал Берт, и ответа долго ждать не пришлось. Всех троих подвели к печи, из жерла которой торчали железные прутья. Пузатый палач в кожаных перчатках вытащил один из них; на раскалённом конце виднелся небольшой знак. Два стражники крепко схватили Мана.

– Э, вы что собираетесь делать? – дрожащим голосом пролепетал он.

– То же, что и с остальными каторжниками, – спокойно произнёс палач. – Не дёргайся: некрасиво получится.

Толстяк быстрым, отточенным движением приложил раскалённый конец прута ко лбу Мана, и у заключённого вырвался крик.

Схватили Эмета. Тот начал упираться:

– Вы не можете! Я свободный человек! Отпустите!

– Не дёргайся, я сказал, – палач был неумолим, – или, небось, вот на то кресло хочешь?

Он приложил клеймо ко лбу сына виллана, и очередной вопль огласил стены.

У Берта перед глазами всё плыло, когда его подтащили следом. Раскалённый кусок железа пребольно ужалил лоб, и мир пред глазами померк.

Очнулся Берт на пути к камере, его волокли под руки два солдата. В голове мутило, клеймённый лоб пылал.

– Куда их девать-то? – слышал он голос тюремщика. – Мест нет!

– Придумаешь что-нибудь, – ответил другой голос. – Этап скоро отправится, потерпят.

Берт и Эмет оказались в одной камере, а Мана увели в другую. Войдя в длинное, узкое помещение, Берт тут же окунулся в смрад немытых тел, смешанный с вонью из бадьи с фекалиями, стоящей в углу. Свет сюда поступал, как от коридорных фонарей, так и сквозь обрешечённое окошко в стене, с трудом рассеивая густой полумрак. В камере имелась пара рядов деревянных нар, расположенных вдоль стен в два яруса, на них сидели и лежали люди, по несколько человек на каждой. Но всем места не хватало, и остальные заключённые расположились прямо на полу в проходе. У всех присутствующих на лбу красовались такие же клейма, как и у Берта с Эметом. Масса людей, заполнившая всё пространство вокруг, непрерывно гудела: то тут, то там раздавался смех, кто-то громко спорил, кто-то ругался. Были и те, кто просто спал. Три десятка пар глаз сразу же устремилась на вошедших.

Берт и Эмет стояли, не понимая, куда идти.

– Нет тут мест, садитесь у входа, – недружелюбно проворчал кто-то.

Они уже хотели устроиться там же, где и стояли, втиснувшись между заключёнными, как из противоположного угла камеры раздался гнусавый голос:

– Эй, парень! Да, да, вот ты, в сапогах, давай сюда – место есть.

Человек обращался к Эмету, и Берту стало обидно, что позвали не его. Он посмотрел в ту сторону, куда направился сын виллана: в углу на нарах расположилась группа из шести человек, таких же грязных и оборванные, как все вокруг. Среди компании выделялся крупный малый с лицом, не сильно обременённой умом. Но говорил не он. Говоривший был лет сорока, нескладный, с выступающим подбородком, кривым носом и глазами навыкате. Большие жёлтые зубы ухмыляющегося рта делали физиономию ещё более отталкивающей. Судя по всему, именно он являлся лидером этой, совсем не вызывающей доверия группировки. Но Эмет без задней мысли, радуясь, что нашлось, куда приткнуться, устроился на предложенном месте. На него тут же набросились с расспросами.

– В плохую компанию попал твой приятель, – сказал человек, сидящий на ближайших нарах.

Он был старше Берта, обладал крепким телосложение и спокойным, мужественным лицом. Сразу бросалась в глаза его высокие сапоги из толстой кожи и короткая, до колен, котта с разрезами по бокам, предназначенная для верховой езды. Прежде, чем обратить внимание на Берта, мужчина о чём-то разговаривал с сидящим рядом бородачом в широкополом стёганом ватнике и светловолосым человеком нордической внешности с длинными свисающими усами.

– Почему? – не понял Берт

– Это Ломоть и его дружки – бандиты и налётчики. Они быстро его разуют.

– Думаешь?

– Как пить дать. Меня Снелл звать, кстати, – представился человек. – А тебя?

Берт назвал своё имя.

– Что ж, будем знакомы, – сказал Снелл.

Берт прислонился к стене. Он радовался тому, что нашлось с кем поболтать, поскольку разговор немного отвлекал от жжения во лбу.

– И давно ты здесь? – поинтересовался Берт у нового знакомого.

– Пара недель. Никак отправить не могут, ждут, пока в камере дышать нечем станет.

– А за что тебя сюда?

Снелл усмехнулся:

– Ерунда. Случайно попал.

– Как? – не понял Берт.

– А вот так, всякое в жизни случается. А ты, наверное, что-нибудь стащил. Я угадал?

– Не совсем. Охотился в лесу без разрешения, вот и поймали.

– Бывает. Тут не ты один такой, вон те двое, – Снелл кивнул куда-то в проход, – за то же самое попались. В деревнях с едой совсем плохо?

– Да, скоро жрать совсем нечего будет! В этом году мы уже кору начали в муку толочь. Если озимые не уродятся, страшно представить, что нас ждёт. А у меня жена и ребёнок. Первый помер, думал, хоть второй выживет. Им теперь вообще край, не знаю, что и делать.

Снелл посмотрел на Берта сочувствующе:

– Да, приятель, сейчас всем тяжело – время такое. Ты знаешь, что мир скоро накроет Тьма? А перед ней придут многие беды, – голос Снелла звучал довольно беззаботно, контрастируя с содержанием речи, – Вот, что написано в Книге Истины: «И раздерётся королевство, и придёт народ неведомый и будет глад и мор по всей земле». И посмотри, что происходит сейчас: в королевстве начинается война, голод наступил, а мор обычно следует за голодом. Вот только не понятно, что за народ явиться должен.

– Может, тёмные? – предположил Берт. – Они несколько дней назад горы перешли.

– Вот видишь, – развёл руками Снелл, – всё, как предсказано.

– И когда наступит эта Тьма? – молодой серв нахмурился.

– Да кто ж её знает? Спросил тоже. Когда наступит, тогда наступит. Что-то мне подсказывает, мы её уже не застанем.

– Да не слушай его, парень, – осклабился бородач, лицо которого заросло чёрными волосами по самые скулы, из-за чего выглядело весьма зловеще, – он у нас любит всякую чушь втирать людям.

– Ну а чем ещё заняться? – пожал плечами Снелл. – А вот ты, Тэлор, как думаешь, придёт Тьма?

– Я думаю, это басни, – грубо обрубил тот, – говорил уже.

– Тоже может быть, – согласился Снелл, а потом обратился к Берту:

– Да ты не стой, присаживайся, я подвинусь.

Собеседники умолкли, и молодой заключённый, втиснувшись на край полки рядом со Снеллом, предался боли, которая поглотила все мысли.

«Проклятое клеймо!» – ругался про себя Берт. Он внезапно осознал, что клеймо на его лице – есть печать смерти. Теперь ему, как и всем этим людям, не было пути обратно в человеческое общество, а значит, он фактически мёртв, хотя ещё ходит и дышит до поры до времени. Если прежде, до приезда сюда, остаток надежды ещё теплился в душе, то теперь любые чаяния казалась напрасными. Чувство безысходности захлестнуло с головой, захотелось плакать.

Он мрачных мыслей отвлекла возня в углу, где сидели Ломоть с товарищами и Эмет. Берт прислушался.

– Давай, давай, снимай свои сапоги. Раз уж проиграл спор, будь добр, плати, – раздавался гнусавый голос Ломтя. Другие поддакивали ему.

– Я ничего не проигрывал! – возмутился Эмет. – Это моя одежда.

– Значит, не хочешь по счетам платить? – в голосе Ломтя зазвучали угрожающие нотки.

– Ничего я тебе не должен! – не сдавался сын виллана.

Берт увидел, как здоровый малый из банды, которого кличали Бездельником, схватил парня и заломил тому руку за спину так, что тот вскрикнул.

– Сейчас посмотрим, – насмешливо проговорил Ломоть. Он резким, коротким хуком ударил Эмета в откормленный живот, и тот застонал от боли.

– А так?

Никто из заключённых не вмешивался. Никому не было дела до избиваемого, да и связываться с бандой вряд ли кто-то хотел. Берту стало жалко парня. Поначалу Эмет вызывал лишь раздражение: этот щёголь в добротной одежде имел всё, что нужно, и даже попав в темницу, мог отделаться штрафом, заплаченным богатыми родителями. Но, когда стало ясно, что богатые родители отказались его выкупать, жизнь Эмета перевернулась с ног на голову, как и жизнь Берта, когда его с Маном поймали лесничие, и молодой серв невольно проникся сочувствием к сыну богатого виллана. А теперь Эмета избивали, желая отнять последнее, что у того оставалось.

– Всё отдам, – запричитал он, – не надо, не бей больше!

– Всё, твой друг влип, – беззаботно сообщил Снелл.

– Ну нельзя же так! – возмутился Берт. – Что делать-то?

– Ладно, не переживай, сейчас разберёмся, – успокоил его Снелл, а затем крикнул бандиту:

– Слышь, Ломоть. Хватит человека мучить!

– Кто там вякнул? – обернулся Ломоть.

– Я, и что? Говорю, человека мучить переставай. Опять людей разводишь?

– Он спор проиграл, а ты сиди молчи. А то может, мне и твои сапоги в пору будут, а?

– Ну подойди, примерь, – встал в полный рост Снелл. Ещё несколько заключённых, включая светловолосого и бородача, тоже поднялись с мест, угрожающе смотря в сторону группы разбойников.

– Я-то подойду, договоришься у меня.

– Я жду. Только человека отпусти вначале.

– Ладно, вали нахрен, – Ломоть грубо вытолкнул Эмета, – иди к своим дружкам.

Вскоре сын виллана сидел рядом с Бертом и Снеллом, скорчившись от боли в животе. Берт уступил побитому сокамернику место на нарах, и сам устроился на полу.

– Таких давить надо, – злобно зыркнул в сторону разбойников чернобородый, – дашь слабину, эти псы тебя сожрут и не поперхнутся.

– В общем, будьте рядом, и никто вас не тронет, – наказал обоим новоприбывшим арестантам Снелл, – всем вместе надо держаться, понятно? А там чего-нибудь придумаем.

Берт кивнул. Решимость и оптимизм Снелла вернули надежду. Этот человек не унывал даже с клеймом на лбу, будучи приговорённым к медленной смерти в шахте, он будто имел в голове некий хитрый план или знал что-то, чего не знают другие.

Загрузка...