Мертвец

Глава 17 Монтан IV

Чем ближе он подходил к Нэосу, тем больше деревень встречалось на пути. Поля, фруктовые плантации и скотоводческие фермы тут были в изобилии и занимали всё видимое пространство вдоль мощёного тракта, тянущегося по побережью. От Мегерии Монтан шёл полторы недели, пару раз останавливаясь в придорожных поселениях, чтобы заработать несколько монет. Расстояние оказалось больше, чем он предполагал, но в отличие от других людей, юноша почти не ощущал усталость и мог отшагать без перерыва десятки миль.

И вот впереди показался огромный город с многочисленными, густонаселёнными предместьями. Нэос имел трое ворот, через которые днём и ночью тёк непрекращающийся людской поток; несколько крупных дорог вело сюда. В самом городе, если верить словам Феокрита, проживало никак не меньше ста тысяч человек, и других таких городов не было не только на Западном побережье, но и во всём известном мире. Нэос являлся центром торговли, куда стекались товары со всех окрестных полисов, с царств и архонтств на юге, в том числе из-за Зелёного моря, с островных государств на западе и даже из северных земель, где обитали племена, считающиеся тут диким.

В отличие от каменистых районов Мегерии, земля тут жирела плодородием, и поля обильно колосились злачными культурами, награждая изобилием и счастьем трудолюбивых местных жителей, да и климат был теплее. Разумеется, Нэос представлял собой лакомым кусок для катувелланского короля. Захват его являлся целью Железноликого в Западной войне. Вот только не смог правитель могучей державы собрать достаточно большую армию, чтобы подступиться к городу, и оказался вынужден довольствоваться лишь несколькими мелкими крепостями к северу отсюда.

Общение с двумя разбойниками, с которыми Монтану довелось повстречаться в Мегерии, многому его научило: он понял, что у всего есть цена, и не стоит задарма раздавать свой талан, надеясь на благодарность и доброту. Понял и то, что самое важное в человеческом обществе – иметь много денег и дорогих, красивых вещей. Монтан не раз замечал: те, кто изо дня в день трудятся руками, живут в бедности и унижении, а уважаемые господа большую часть времени ничего не делают, а лишь повелевают другими. Именно последнее, как решил юноша, и считалось высшим успехом, к которому следует стремиться, живя среди людей. Это казалось странным, но, по крайней мере, молодой целитель получил хотя бы приблизительное представление о человеческой сущности. Люди постоянно к чему-то стремились: кто-то – выживать и кормить семью, кто-то – богатеть и покупать дорогие вещи, были и те, кто желал прославиться, совершив нечто неординарное. Все, кого встречал Монтан, жаждали обрести что либо. Он теперь тоже жаждал, стараясь подражать остальным. И Нэос, куда направился юноша, являлся как раз тем местом, где по мнению Феокрита, можно было получить всё, что захочешь.

А ещё Монтан узнал об одной очень серьёзной проблеме в Катувеллании: с церковью Хошедара у него с самого начала не заладились отношения. Юноша ещё не настолько глубоко постиг человеческие нравы, чтобы понять, почему так тщательно нужно оберегать некие идеи, затыкая и истребляя несогласных, а остальных вводя в заблуждение. И это был второй повод идти в Нэос: в стенах торговой столицы мира катувелланские мобады не имели власти. В город стекались люди разных верований со всей западной части континента и ближайших островов, и Монтан полагал, что тут не станут допытываться, во что он верит, и не попытаются убить на почве религиозных разногласий. И действительно, ещё в пригородах он увидел несколько святилищ и храмов, принадлежащих людям разных верований, мирно сосуществующим друг с другом: в Нэосе религиозные конфликты преследовались по закону.

Вместе с человеческим потоком Монатн влился в ворота города. Тут, на входе, царило столпотворение: люди, лошади и повозки ломились в обе стороны, создавая заторы. Оказавшись в толпе, юноша совершенно потерялся и ощутил такой внутренний разлад, такую дисгармонию, что первой мыслью было бежать отсюда без оглядки, но совладав с собой, решил вначале исследовать это место и попробовать устроиться тут на несколько дней, и уже потом решать, что делать дальше.

Монтан пошёл по главной улице в сторону центра. Вдоль выложенной булыжником мостовой, тянулись опрятные дома, украшенными лепными фронтонах, колоннами и скульптурами. На первых этажах можно было увидеть торговые лавки, мастерские, закусочные. В городе действовали акведуки, канализация, общественные туалеты и бани – всё это было создано в качестве подражания ушедшей в небытие культуре Великой Автократории, тщательно сохранялось и поддерживалось в рабочем состоянии не одно столетие. Местная власть могла себе позволить подобную роскошь, а вот в городах поменьше и победнее, наподобие Мегерии, коммуникации давно пришли в негодность, а отголоски древней цивилизации ощущались разве что в архитектурном облике.

Монтан рассматривал людей, что пёстрой, голосистой толпой сновали вокруг. В основном это было местное, смуглое население – потомки некогда колонизовавших побережье эллоев, но жили тут и рослые люди с берегов Зелёного моря, и выходцы с севера, и катувелланцы и даже чернокожие обитатели южных пустынь. В Нэосе звучали все языки и наречия континента, но официальным считался общий язык, введённый в качестве единого во времена Великой Автократории, и принятый ныне во всех полисах и архонтствах, считающих себя наследниками древнего государства. Впрочем, для Монтана не составляло труда говорить, как на катувелланском, так и на общем языках.

Центр города блистал монументальной роскошью. Дворцы местных богачей, театры, гимнасии, храмы, здание Совета архонтов, даже библиотека, где хранились труды учёных и философов прошлого – вся эта пышная, белоснежная архитектура была будто срисована с древних гравюр времён расцвета государства эллоев, когда Нэос являлся одной из небольших отдалённых колоний. Тут было ужасно шумно и людно. Монтан не мог придти в себя от гама, царившего вокруг.

Выйдя к городскому рынку, он попал в бурный водоворот толпы, кричащей, голосящей, бурлящей в безобразном хаосе. Тут были и нищие, что теснились по углам, и богачи, передвигающиеся на носильщиках в роскошных паланкинах, запахи со всех сторон били в нос россыпью ароматов, временами приятных, временами отвратительных. Дымила готовящаяся еда, продавцы горланили про свой товар, а в пучине этого бедлама сновали попрошайки, аферисты и воры, приглядываясь к чужим кошелькам.

Монтан покружил некоторое время в сутолоке базарной площади, а потом решил удалиться в более тихое место. Но едва он выбрался на улицу поспокойнее, как к нему подошёл мужчина, по виду местный житель, одетый довольно опрятно, но бедно – в тунику из грубого полотна.

– Друг, можно на пару слов? – умоляюще, но настойчиво обратился. – Никогда бы я не просил у прохожих, но беда случилась. Мать больная. Который месяц лежит. Денег надо много: очень сильно болеет. Помоги, добрый господин, чем не жалко.

Монтан тут же смекнул, что предоставляется хорошая возможность взяться за врачевание.

– Я помогу, – сказал он, – я лечу болезни. Отведи меня.

– Добрый господин, уверен, ты много возьмёшь за свои услуги, а у меня совсем нет денег, и тех жалких статеров(1), которые удалось собрать, вряд ли хватит.

– Я вылечу бесплатно, – настаивал Монтан, – ты просто расскажешь обо мне другим. Веди.

– А ты хороший лекарь? – с подозрением спросил незнакомец. – А то сейчас многие промышляют врачеванием, но не все хорошо это делают, обмануть даже могут. Нарвался я на одного как-то… – он досадливо махнул рукой. – А тебя первый раз вижу, ты же не из гильдии врачей, верно?

– Нет, – сказал Монтан, – я пришёл издалека. Но лечить умею. Если надо – веди, если нет – иди своей дорогой.

– Что ж, – почесал в голове незнакомец, раздумывая над предложением, – коли не обманываешь, пошли. Но учти, друг, идти далеко: я живу у восточной стены.

– Хорошо, – согласился Монтан, и они отправились.

Путь действительно оказался неблизким, и чем дальше шли, тем беднее вокруг становились районы. Исчезла каменная мостовая, а опрятные домики сменились грязными, утлыми хибарами местной бедноты, сложенные на скорую руку и неряшливо напиханные вдоль узких, вонючих улочек. Даже в Мегерии Монтан не видел настолько убогих жилищ.

– И что же тебя привело сюда, друг? – спросил незнакомец, когда они шествовали по трущобам.

– Хочу заработать денег, – поведал о своих планах молодой целитель, – тут много богатых людей.

– Это да, – согласился мужчина, – много, и все они живут там, в центре. Но бедноты ещё больше. Люди сюда рвутся за богатством, но находят его далеко не все. Кто-то и сносом остаётся. Но ты-то разбогатеешь, вижу по тебе – хороший ты человек. Обязательно разбогатеешь. Врачи тут нужны. А то шарлатаны одни, или гильдия. А те и не лучше: и шарлатаны, и денег много берут. Этой гильдией один тип заправляет – мерзкий человечишка. Лучше с ним дел не иметь. Так вот, расценки у него выше небес – только богачам лечиться.

Незнакомец и дальше чесал бы языком без умолку, но Монтану это надоело.

– Чем больна твоя мать? – прервал он болтовню.

– Дык чем… Это… лихорадка, не двигается, лежит, сыпь. Сам увидишь, я-то не врач – не разбираюсь.

Наконец они забрели в мрачный, пустой закоулок между двумя глухими стенами, такой узкий, что два человека с трудом могли бы тут разойтись.

– Вот мы и на месте, – усмехнулся незнакомец.

– Где мать?

– Померла давно, друг. Никто ей не помог. А ты гони кошель, – мужчина достал из-под полы туники нож.

Монтан услышал за спиной шаги. Оглянулся: позади четверо, на вид весьма агрессивные. В руках – короткие, обоюдоострые мечи с широкими лезвиями.

– Посмотрим, что там у тебя, – угрожающе произнёс один из прибывших – громила с приплюснутым носом.

–Ты меня обманул, – безучастно произнёс Монтан, будто и не удивившись ни капли. – Кошелёк не отдам, проваливай.

Разозлённый наглостью и спокойствием жертвы, разбойник подскочил вплотную и приставил нож к шее юноши:

– Значит, твоё путешествие здесь и закончится.

Взгляды их встретились. Монтан почувствовал злость на этого человека. Уже который раз его пытались убить, в который раз угрожали расправой. «Глупцы, – подумал он, – как вы мне надоели». Монтан сосредоточился, и тут глаза бандита остекленели, из них потекли две тонкие красные струйки, из ушей тоже пошла кровь. Монтан мог легко превратить в жижу мозг противника, хотя он и нечасто прибегал к такому приёму. Но этот человек вёл себя слишком агрессивно – ему полагалось умереть. Разрушать было проще, чем создавать или лечить, а потому понадобилось лишь мгновение, чтобы устранить наглеца.

Но позади стояли другие. Когда первый грабитель упал, юноша обернулся. В глазах потемнело, а тело разодрала боль. Остриё клинка резало внутренние органы, превращая живот в кровавое месиво. Перед взором стояло озлобленное лицо громилы с приплюснутым носом, он что-то прорычал и нанёс ещё один удар, на этот раз выше, под рёбра. Лёгкие заполнила кровь, Монтан захрипел, пытаясь вдохнуть, и захлебнулся.

«Он меня убивает», – констатировал мозг. И тут пришло странное, неведомое прежде ощущение. Монтан осознавал, что мир ускользает от него, что скоро он и сам исчезнет без следа, но юноша не хотел этого: нежелание погибать овладело всем его естеством. «Страх, – мелькнуло в голове, – страх смерти». Прежде Монтан никогда не задумывался о том, что такое жизнь и зачем она нужна, никогда не держался за неё. Всего лишь год назад он относился к смерти, как к наступлению ночи после долгого дня – явлению естественному и неизбежному. Что изменится, если ещё одно сознание исчезнет в пустоте? Что страшного случится, если «я» перестанет существовать, а тело – дышать и выполнять бесполезные действия? А теперь юноша ощутил то, что обычно чувствуют все люди в такие моменты: лютую боязнь умереть, доходящую до панического безумия. Теперь человечность довлела слишком сильно над Монтаном, и внезапно оказалось, что жизнь значит слишком много, чтобы с ней расстаться.

Даже сосредоточиться получилось не сразу: мешали эмоции. Но всё-таки удалось силой мысли замедлить процессы в организме, прежде чем сознание отключилось.

И он полетел в пустоту. Глубже и глубже, в безличное, безупречное и неведомое ничто, которое обволакивало и затягивало, даруя успокоение. Тут не было ни страха, ни гнева, ни боли – только мрак. Мысли уходили прочь, сознание растворялось. Казалось, это конец: скоро мозг, к которому перестала поступать в достаточном количестве кровь, прекратит работу. Однако время шло, а сознание не гасло, оно плавало в безвестности, то стремясь кануть в небытие, то пытаясь выкарабкаться обратно. В конце концов, Монтан понял, что еще сохраняет над собой контроль. Он осознавал себя, пусть и не ведал, что происходит вовне. Но жить он всё ещё хотел, не мог отпустить этот мир и балансировал на тонкой грани, отделяющей сферу бытия от полной и бескомпромиссной аннигиляции. И он вернулся.

Первое, что юноша ощутил, когда восстановил связь с собственным телом, была боль. Она терзала и уничтожала плоть, вбивала гвозди в мозг, пытающийся обуздать этого жестокого мучителя. Её всё же удалось заблокировать волевым усилием, после чего Монтан, наконец, включил внешние органы чувств. Глаза застилал пелена, а на животе комьями бугрилось нечто склизское. Из глотки вырвался кашель, изо рта брызнула кровь вперемешку с кусками лёгких.

Монтан лежал в повозке среди мёртвых тел. Приподнялся и сел, придерживая рукой выпадающие кишки. Слабость разливалась по телу, а перед глазами расплывались тёмные круги, дышалось с надрывом. Была ночь. Рядом с телегой стоял бородатый человек с коротким мечом на поясе, как у тех бандитов, и щитом за спиной. Стоял, вылупившись так, будто увидел демона из преисподней. Монтан тоже смотрел на него, не понимая, в чём дело.

– Ты! – пробасил испуганно мужчина. – Ты жив!

– Да, – сказал Монтан.

– Но ты был мёртв!

– Нет.

– Я видел! Сердце не билось!

– Нет, – повторил Монтан, – я жив.

– Тебя надо срочно к врачу.

– Лучше дай отдохнуть. Мне бы кровать…

Слова давались тяжело. Обессилив, Монтан снова завалился на спину, но на этот раз сознание не потерял. Надо было сосредоточиться на том, чтобы закрыть раны и восстановить целостность внутренних органов, но сделать это он почему-то не мог. Снова объял страх. Неспособность сконцентрироваться была как-то связана с теми человеческими эмоциями, что просыпались внутри, они распыляли мысль, ослабляли её, вносили разлад в сознание.

Всё же, приложив некоторые усилия, юноша смог немного затянуть раны, предварительно запихав дрожащими руками кишки обратно в живот. Но делалось это так медленно! Решил снова отключиться, чтобы дать разуму отдохнуть.

Когда же Монтан пришёл в себя во второй раз, он уже лежал не на куче трупов, а на кровати рядом с камином в небольшой ухоженной комнате. Тут было тепло и хорошо, да и сознание пришло в норму, и теперь залечивать разорванные ткани стало легче.

– Удивительно! – послышался рядом скрипучий голос: около кровати стоял пожилой мужчина с большим прямым носом и жидкой седой бородёнкой, – Уму непостижимо, как ты уцелел! Я и сам не мог поверить, что очнёшься: с такими ранами долго не живут.

– Где я? – спросил Монтан.

– У меня дома, – сказал старик. – Мой племянник, Фок, служит в городской страже – это он тебя нашёл. Его послали трупы убирать с улиц, а ты валялся в каком-то вонючем закоулке с порезанным брюхом. Понятное дело, он-то думал, ты мёртв. И когда ты с телеги поднялся, Фок чуть в штаны не наложил, – мужчина тихонько засмеялся. – Бывают чудеса... Боги тебя спасли, юноша, или под счастливой звездой родился. Звать меня Никанор, и ты, похоже, теперь мой гость. А ты-то кто таков? Не местный, поди?

– Монтан, – представился юноша, – я издалека, с севера.

– Ух ты ж занесло! И что тебе в это Нэос приспичило? Вертеп тут разбойничий. А в трущобы и вообще нос свой впредь не суй: нечего там делать. Если поприличнее одет, так быстро оберут до нитки. Или порежут. Но ладно, это всё потом. Ты, главное, отдыхай. Тебе б, конечно, врача надо: выглядишь совсем плохенько.

– Не надо, – сказал Монтан, – я сам лекарь. Мне уже лучше.

Он решил снова отключиться, подумал, что завтра стоит пойти на природу и уединиться, дабы привести мысли в порядок, восстановить концентрацию и поскорее заживить раны. А дальше можно и за дело браться.

1.Статер – древнегреческая монета, здесь основная валюта Нэоса и других свободных городов. Золотой статер – монета более крупного достоинства.