Мертвец

Глава 25 Феокрит IV

Пришлось обойти нескольких публичных домов. Феокрит искал ту, которая походила бы на неё – на девушку из замка. Хотелось ещё раз её увидеть, не останавливало даже понимание того, что это не возможно. Столько дней прошло, а чувство вины и тоска до сих пор ели изнутри.

Тут, в Нэосе, женщины были совсем другие: смуглые, с более резкими чертами лица, бойкие и грубоватые. Пришлось остановиться на черноволосой, полненькой красотке, что пристала к нему у одного борделя в восточной части города. В ней не обнаруживалось даже следа тех искренности и непосредственности, которые были присущи Шане, но Феокрит устал от бесплодных поисков.

Отдал почти все оставшиеся деньги за ночь в отдельной комнате на втором этаже. Больше всего на свете он желал сейчас почувствовать уют и тепло домашнего очага, близость родной души. Но маленькое пустое помещение дешёвого борделя не соответствовало представлениям Феокрита о доме, а публичная женщина была рядом лишь до утра, когда закончится оплаченное время. Он постарался забыться, постарался представить желаемое, но чужие стены так и остались чужими. И сам он оставался здесь чужим, как и везде, куда случалось приткнуться за многие годы. Перелопачивал в памяти лица женщин, с которыми делил постель, но разве его волновало тогда что-то кроме денег и плотских удовольствий? А жизнь проходила, она металась по ветру сорванным с дерева листом, кружась над неминуемой бездной. Год от года Феокрит становился ближе к этой бездне, где однажды прекратится его путь, где он сгинет, так и не найдя пристанище.

Куда он шёл? Что хотел обрести: богатство или смысл бесчисленным скитаниям? Феокрит давно стремился попасть в Нэос, с тех пор, как в молодости первый раз посетил этот город. Он верил, что здесь ждёт богатство, но, как оказалось, ждала его тут лишь пустота.

Феокрит лежал в кровати, а в памяти всплывали лица. Укоризненно смотрела Орифия, зияя перерезанной глоткой. Умоляюще глядела Шана, тая в своих выразительных глазах, наполненных ещё не убитым девичьим задором, немой крик о помощи. Феокрит должен был её спасти, но просто ушёл. Он много чего должен был сделать в своё время, но раз за разом пускал всё на самотёк. Попытался вспомнить, скольким людям причинил боль, но сбился со счёта.

Женщину, что проводила с ним эту ночь, звали Ника, она была уже не первой молодости, но дело своё знала хорошо.

– Просто полежи со мной. Я бы хотел почувствовать себя как дома, – попросил Феокрит, когда они закончили резвиться. Навалились усталость и изнеможение – первые признаки старения. Он лежал на мятых перинах, уперев взгляд в потолок, а ночной воздух, что проникал в комнату через открытое окно, нёс прохладу после дневной жары, которая крепла и зверела в преддверии лета.

– И каково же у тебя дома? – Ника скривила в полуулыбке пухлые губки. – Где твой дом?

– Не знаю. У меня нет дома, – ответил Феокрит.

– А где же ты родился и вырос?

– Тот дом я не помню, да и покинул его очень давно, в детстве. Мать умерла рано, отец спился. Да тебе, наверное, тысячи таких историй рассказывали.

– У каждого своё, – Ника снова улыбнулась, а Феокрит, взглянув на неё, понял, что в улыбке этой нет ни сочувствия, ни доброты, ни нежности. Разговор с очередным клиентом не доставлял женщине радости.

– У каждого своё… – повторил Феокрит. – А у тебя есть история?

– Была, но она в прошлом, – проговорила Ника, не снимая лицемерной улыбки. – Да и зачем тебе слушать истории жрицы любви?

– Сам не знаю. Я уже ничего не знаю.

– Ты одинок, – сказала Ника, – найди себе хорошую девушку, здесь в городе их много.

– Я тут не задержусь. Скоро поеду воевать в далёкие края. Возможно, там и сгину, – Феокрит всё сильнее поддавался меланхолии. – У меня пустота внутри. Ты, конечно, права, но надо было думать раньше. А я упустил свой шанс, и не один.

– Ещё будет много шансов, – Ника пододвинулась ближе и обняла Феокрита, изобразив нежность, за которой не было ничего, кроме равнодушного холода – Феокрит слишком хорошо понимал людей и ту игру, которую они ведут, чувствовал, что скрывается за масками. Опасный промысел требовал знать и видеть то, что не замечают многие вокруг.

– Я должен был её спасти… – пробормотал Феокрит. – Понимаешь, всё, к чему бы я ни стремился, оказывалось пустым. Мир этот пустой. Сами мы пустышки, из нас выжимают соки, заставляют делать пёс знает что! И зачем? Ради чего мы кладём жизни? – разбойник говорил медленно, делая длинные паузы. – Молчишь? Думаю, ты тоже это чувствуешь. Или почувствуешь когда-нибудь, лет через десять. А я ведь, как ты: меня тоже нагибали за деньги. За сущие гроши. Но знаешь что? Чаще всего нагибает сама жизнь. Всю свою треклятую жизнь я только и хотел уйти от этого: стать свободным, стать самим собой, чтобы душу не неволить, чтобы не творить то, что самому противно. Но чем сильнее к этому рвусь, тем больше меня жизнь нагибает. Таков, верно, мировой закон, чтоб его…

– Не переживай, однажды всё получится, – сказала Ника, – а сейчас лучше расслабься и выпей вина, – она приподнялась и потянулась за кувшином на прикроватном столике.

– Не надо вина, – остановил её Феокрит, – я и так пьян. А до беспамятства никогда не надираюсь – не в моих правилах.

– Как хочешь, – она снова легла рядом.

– Конечно, я вернусь с войны знатным человеком, – сказал разбойник, – и богатым. Или какого рожна туда еду? Но мне нужно, чтобы меня кто-то ждал. Будешь меня ждать?

– Разумеется, – женщина усмехнулась, – приезжай, я всегда тут.

– А хочешь, я тебя заберу отсюда? И увезу.

– А почему бы и нет? – Ника зевнула. – Там видно будет.

Ночь давно овладела миром и теперь неприветливо смотрела в окно, нарывая язвами звёзд. А улицы продолжали бурлить чем-то, похожим на жизнь. Город веселился и страдал вместе со своими обитателями и умирал в подворотнях, где резали запоздалых прохожих, и где бездомные тени, которые раньше были людьми, пухли от голода.

Женщина уснула, а Феокрит смотрел на неё и всё больше понимал, что за этой миловидной внешностью не осталось души, которая была продана за бесценок в ночах обезличенной, исковерканной любви. Да и сам он давно души не имел – и в этом они были похожи. Феокрит сел на кровать и задумался. «Нет, надо гнать из головы эту блажь, – решил он, – иначе свихнусь». Он всё же хлебнул вина, а потом завалился рядом с Никой и уснул.

– А хочешь, свалим куда подальше? – спросил Фекорит утром. – Вот прямо сейчас. Собирай вещи, уедем отсюда. Не пойду ни на какую войну – повоюют без меня.

Та улыбнулась:

– Прости дорого, работать надо. Да и у тебя, похоже, кошель уже пуст.

Фекорит понурился. В ком он надеялся пробудить чувства? Нет, тут была просто торговля. Сюда нельзя являться с личным. Феокрит так и остался наедине со своей внутренней червоточиной, и женщина, купленная на ночь, в этом помочь не могла.

Он вышел из дома и направился к стойлу. Коня надо было покормить, да и самому хотелось есть, а в кошеле оставался один статер. Только вступление в ряды наёмников могло спасти положение, иначе лошадь пришлось бы продать. А к своему коню, которого он назвал Гром, Феокрит привык за ту неделю с небольшим, что ехал до Нэоса. Хороший оказался жеребец: хоть и не крупный, но выносливый, без проблем выдержал дальний, изнурительный путь. Да и как без коня воевать? Ни в какие наёмники без коня и мало-мальски годного снаряжения никто не возьмёт.

Возле борделя обосновалась целая свора бездомных.

– Подай на кусок хлеба, хороший господин, – залебезил один из них.

Фекорит даже внимания не обратил на попрошайку, а тот всё увивался рядом, нагло твердя одно и то же и лыбясь щербатым ртом. А когда Феокрит стал отвязывать коня, нищий попытался сорвать кошелёк с пояса разбойника.

Движение было молниеносным, отточенным, но Феокрит уловил его. Тут же рука попрошайки оказалась крепко зажата в цепких пальцах бандита, а плечо нищего резанул короткий острый клинок потайного ножа, который в мгновение ока оказался в руке Феокрита. Воришка взвыл и, вырвавшись из захвата, пустился наутёк.

Фекорит сплюнул, вытер нож о землю и запихнул его обратно в рукав стёганки. Зеваки, наблюдавшие инцидент, переглядывались и дивились такой прыти; некоторые даже не поняли, что произошло, и расспрашивали тех, кто успел заметить.

Но на них Феокрит даже не обернулся, он вскочил на коня и направился в сторону крепости, в которой вербовали наёмников – она находилась у восточной стены, в нескольких кварталах от борделя. При свете дня район выглядело ужасно. Там, в центре, где жили богачи, Нэос был аккуратным и ухоженным, а тут царили грязь и нищета.

Восточная крепость была не единственной: по всему периметру внешней городской стены стояли форты. В них содержались стража и армия, оплачиваемые из городской казны. Помимо этого, у наиболее богатых и влиятельных семей Нэоса тоже имелись собственные оборонительные сооружения с небольшим личным войском в гарнизоне. И над городом высились башни бастионов, напоминая простым жителям о могуществе местных аристократов, а самим аристократам – о том, что со своими коллегами тоже следует считаться.

На улице становилось жарко. Феокрит медленно ехал, отпустив поводья. Прел под толстой стёганкой. Его кольчуга лежала в седельном мешке. «Тяжко придётся», – думал он, утирая пот со лба. Порой идея оправиться на войну ему самому казалась глупой: ехать на другой конец земли, в неизвестность, чтоб поучаствовать в разборках чужих лордов – мало в этом было хорошего. Но прежним, бандитским ремеслом он заниматься больше не желал. Да и Нэос, куда Феокрит так долго стремился, предстал теперь совсем в ином свете. Конкуренция тут была жёсткая, а люди, которые всем заправляли – могущественны и безжалостны.

Феокрит вспомнил о странном юноше, который встретился в Мегерии и на котором он хотел сделать состояние. «Интересно, где он сейчас? – гадал разбойник. – Жив ли? Не, этот не пропадёт: юнец не так прост, как хочет казаться. Может и к лучшему, что так вышло – глядишь, сами бы пострадали от него».

Тут Феокрита нагнал рослый молодой человек на крупном, породистом скакуне, белом в яблоках. Парень был одет по последнему слову моды и весьма не бедно: он носил расшитую тунику из синего сукна поверх зелёной шёлковой рубахи, ноги обтягивали красные шоссы, а голову украшала шапочка с загнутыми полями. Позади седла был приторочен мешок с поклажей, копьё, овальный щит и полусферический шлем с большими нащёчниками, а на поясе висел длинный обоюдоострый меч.

– Ловко ты уделал того попрошайку, – сказал парень, – никогда не видел такой реакции.

Феокрит изучающее осмотрел его: выглядел молодой богач дружелюбно, угрозы от него не исходило.

– Ерунда, – махнул рукой разбойник, – жизнь заставит – и не тому научишься.

– Это точно, – согласился парень, – но надо быть осторожным: этот оказался безобидным, а другой и порезать может. Постоянно такое происходит, особенно тут в восточной части.

«Пусть попробуют – сам кого угодно порежу», – подумал Феокрит.

– Ты, верно, издалека, – продолжал парень. – Готов битья об заклад, едешь записываться в наёмники.

– Именно туда. Полагаю, цель у нас одна?

– Верно. Тоже собираюсь надрать задницу королю-жестянке. Как по мне, давно пора.

Пока ехали, познакомились. Щёголя звали Бассо, и был он сыном богатого чиновника. Отец его служил Мермеидам – одному из шести влиятельнейших семейств Нэоса, которые имели право выдвигать своих представителей в Совет архонтов.

– Так чего на войну-то понесло? – удивился Феокрит.

– Надоело тут. Славы хочу и подвигов. Да и мир повидать надо.

– Не понимаю. У тебя же всё есть. Зачем?

– Отец тоже не понимает. Он-то мечом опоясывается только по праздникам, даже не сражался никогда по-настоящему. Хотел, чтобы я по его стопам пошёл. Ну я с ним и поссорился: послал на все четыре стороны. Больше мне мозги полоскать не будет. Наследство, конечно, брату с сестрой достанется, так что я теперь тут никто – и не смотри, что хорошо одет.

– Глупо, – пожал плечами Феокрит, – пожалеешь. Мне в твоём возрасте тоже на месте не сиделось. А с возрастом начинаешь понимать, что паршиво всю жизнь скитаться. Особенно если в кошельке последний статер.

– Это мы посмотрим. На войне, говорят, хорошо заработать можно.

– Говорят... А вот ты ответь мне: хоть раз человека доводилось убивать? Знаешь, что это такое? – спросил Феокрит, вспомнив с неприязнью недавнюю стычку на серпантине.

Молодой человек насупился:

– Убивать – пусть не убивал, но морды крошил многим. В этом городе мало найдётся парней, кто бы со мной сладил. Али не веришь? Попробовать хочешь?

– Да верю я, – засмеялся разбойник, – пусть так. Я о другом говорю. Война – это грязь, боль и смерть. Я тоже там не был, но в стычках участвовать приходилось не раз. Видал я, как людям глотки режут, да и самому случалось творить всякое. Мало в этом весёлого.

– Так и что с того?

– А ничего. Впрочем, как знаешь. Но сколько живу, столько удивляюсь, как людям на месте не сидится. Что гонит? Не могу понять. Ладно, нужда заставляет, ладно, жизнь совсем прижала или ничего другого не умеешь. Но вот так, добровольно… Странное существо – человек. Всё ему неймётся. Я вот тоже порой думаю, что глупость большую совершаю, идя сюда. Но мне деньги нужны – понять можно. А тебе? Мне на твоё место, так горя бы не знал.

– Ладно, тебе тоже не понять, – Бассо разочарованно вздохнул. – Ну так давай закончим об этом. Приехали уже.

В крепости их направили в угловую башню. Там, в тесной комнатушке, за столом сидел крупный, изрядно растолстевший лысый офицер с бычьей шеей и неприветливой оплывшей физиономией. Как позже узнал Феокрит, это был друнгарий (1) Ясон, что командовал одним из подразделений полутротысячного войска конных наёмников, которых город посылал на подмогу герцогу-еретику.

Офицер исподлобья осмотрел новоприбывших и стал задавать вопросы:

– Как звать? Родовое имя или прозвище? Где служили прежде? Боевой опыт? Вооружение? Лошадь имеется?

– Феокрит из рода Данаидов. Участвовал в обороне Мегерии во время Западной войны, – Феокрит приврал для пущего веса, – конь есть, снаряжение: то, что на мне, и кольчуга.

Друнгарий скорчил скептическую физиономию и долго осматривал худую фигуру новобранца, казавшуюся неказистой в толстом, коричневом, не по размеру большом поддоспешнике.

– Будем надеяться, из тебя выйдет толк, Феокрит Данаид. Обратись в оружейную: пусть выдадут копьё. Ну а ты, щёголь, чей будешь? – Ясон перенёс свой тяжёлый взгляд на Бассо.

После процедуры записи, Фекорит и Бассо отправились в казарму, где младший офицер – десятник Антип – определил их на места.

Длинный зал с лежанками вдоль стены гудел, как пчелиный рой, то и дело взрываясь грубым залихватским хохотом и грязной бранью. В нос ударил едкий запах нестиранных стёганок, рубах и носков. В центре за большим столом пестрела разноцветной одеждой большая группа наёмников: одни сидели, другие толпились вокруг, оживлённо наблюдая за карточной игрой. Среди них оказалось и несколько женщин – то ли местные прачки, то ли шлюхи, то ли те и другие в одном лице.

Играли двое: молодой кучерявый островитянин с большим носом и живыми, бегающими из стороны в сторону глазами и сурового вида рыжебородый воин с рубцом от брови до скулы. Рыжебородому явно не везло, и после каждого проигрыша он стучал кулаком по столу и ругался на незнакомом языке. А молодой человек, поддерживаемый одобрительными возгласами товарищей, скалился и пуще дразнил соперника.

За тем же столом расположилась и другая компания – эти собрались возле приземистого широкоплечего солдата с крупной квадратной головой и жирным шрамом на полшеи: солдат что-то увлечённо рассказывал. Рядом со столом, прямо на полу, уселись ещё несколько человек – они играли в кости, а в дальнем конце комнаты на лежанках особняком устроилась группа рослых парней с севера. Некоторые наёмники, однако, не участвовали в общем оживлении: в углу храпел какой-то толстяк, не обращая внимания на гвалт, другие занимались оружием и снаряжением.

Феокрит разместился на выделенной ему лежанке, снял надоевшую стёганку, и прихватив с собой Бассо, присоединился к компании за столом. Втиснувшись между зеваками, новоиспечённый наёмник тут же почувствовал себя в знакомой среде – как рукой сняло гнетущие думы и меланхолию.

Большеголовый рассказчик, которого звали Мегасфен Морда, оказался бывалым солдатом, прошедшим многие передряги. Демонстрируя собравшимся свой отвратительный шрам, Мегасфен под удивлённые возгласы слушателей повествовал о том, как пережил удар алебардой по шее. Феокрит слушал его в пол-уха. Закончив говорить о жизни, ветеран принялся объяснять, как устроена система набора в нэосской армии.

– Мы все тут временщики, – говорил он, – таких, как мы, не уважают. Мы – мясо, мать их за ногу! Дешёвое и бесполезное. Вот коли ты прослужишь три года безвылазно, то будешь уже числиться гейтаром (2) – а там совсем другая жизнь. Гейтары – профессионалы, денег у них завались, есть хорошие броня, оружие и минимум по паре лошадей у каждого. Их-то куда попало не посылают, как нас. А протянешь десять лет в гейтарах – попадёшь в гвардию. А все, кто в гвардии, делаются тут же почётными гражданами, а ещё у них у всех имения свои на побережье. А если до большого офицера дослужишься, – Мегасфен важно поднял палец вверх, – так и вообще станешь аристократом.

– Так ты уже сколько лет воюешь? – кинул ему кто-то. – А чего не стал?

– Да куда мне! Я – то там, то здесь. Мотает меня, как говно в океане.

Феокрит переключился на игроков и стал наблюдать за большеносым кудрявым парнем, которому несказанно везло.

– Давай, Кассий, обери рыжебородого! – подначивала парня толпа.

После очередного проигрыша северянин не выдержал: он вскочил с места и сильнее прежнего треснул кулаком по столу:

– Ты! Обманывать! Не честно играть так! Человек с юга – жулик. Все! – говорил он с сильным акцентом.

Товарищи рыжебородого тоже начали возмущаться.

– Что? – поднялся из-за стола Кассий. – Это я-то? Ты просто неудачник Трюгге, вот и всё.

Хохот загремел на всю казарму.

– Я тебе глотку перегрызу, – заревел рыжебородый.

Островитянин выхватил из-за пояса длинный нож:

– Попробуй!

Наёмники приготовились наблюдать схватку, но не тут-то было: вмешался десятник Антип с парой младших офицеров, что сидел за этим же столом. Криками и угрозами они осадили недовольных и заставили убрать оружие. Трюгге злобно сплюнул и вместе с товарищами удалился в угол, где расположилась диаспора северян.

– Кассий сегодня уже троих разул, – кричали наёмники, – ещё рискнёт кто-нибудь?

– Троих, говорите? – расталкивая зевак, продрался к столу Фекорит, – ну давай посмотрим, как со мной сладишь. Пару оболов(3) кто одолжит?

О стол брякнулись две монеты. Наёмники посмеивались в предвкушении того, как новенький с треском проиграется ловкому островитянину. Но к удивлению собравшихся, в первой же партии Феокрит обставил Кассия.

– Да как так-то?! – возмутился тот. – Не мухлюешь?

– Давай, давай! – подзадоривал Фекорит. – Я просто очень везучий.

– Это хорошо, – сказал Мегасфен, который тоже присоединился к наблюдателям. – Наёмнику надо быть везучим. Иначе никак.

Игра продолжалась до поздней ночи. Феокрит уже не думал о проблемах. Через неделю войско обещали отправить к месту назначения – через неделю должно всё измениться.

Примечания:

1. Друнгарий – офицер в адрмии Нэоса, командующий подразделением (друнгой) из 600 человек (в данном случае всадников). Друнга нэосской конницы состоит из трёх бригад, бригада из четырёх тетрамер, тетрамера из пяти дек. Командуют соответственно бригадой – бригадир, тетрамерой – капитан, декой – десятник. Друнгарий подчиняется гиппарху (командующему конницы). Гиппарх – стратегу (высшее воинское звание)

2.Гейтары – на общем языке (который здесь является приблизительным аналогом греческого койне) значит товарищи, дружина. В Нэосе этим словом называют опытных наёмников, прослуживших несколько лет в нэосской армии.

3.Обол – мелкая монета.