Мертвая женщина играет на скрипке

Глава 6

— Куда едем? — деловито осведомилась Нетта, когда я запустил навигацию на ноутбуке.

— В Жижецк.

— Поездка займет десять часов! — кобольдесса забавно всплеснула ручонками. — Рекомендую отдых в дороге!

— Найди нам недорогой мотель, — сказал я, выруливая с паркинга.

— Автоматический мотель «Шестьсот тридцать шестой километр». Расчетное время прибытия — час пятнадцать минут пополуночи. Забронировать номер?

— Не надо, оплатим наличкой.

— Время в пути — четыре с половиной часа, приятной поездки!

Виртуальная помощница пропала с экрана, выведя на него карту навигатора.

— На светофоре поверните налево! — сказала она строгим голосом.

И мы повернули.

«Соблюдайте обрядность и скоростной сбежим» — мелькнула мотивирующая надпись на электронном штендере дорожной службы контроля. То ли опечатки, то ли Мироздание шутить изволит.

***

Ехали довольно быстро — трасса пуста, только по выделенной полосе справа идут четким пунктиром беспилотные грузовики со слепыми стеклами безлюдных кабин.

Мы расслабились и вошли в состояние дорожной отрешенности — ненадолго оставив за бортом все проблемы. Только мы и дорога. Болтали с дочкой обо всем, как лучшие друзья, не боясь затрагивать сложные темы. Редкий случай — она была собой, а не транслятором подростковых проблем. Милая, добрая, остроумная и интересная юная девушка. В такие моменты мое родительское сердце сжимается от нежности к этому прекрасному существу рядом. Вот так живешь-живешь злобным циничным мизантропом, и вдруг такие глубины сентиментальности в себе обнаружишь, что недайбог.

— Извини, что у тебя такая бестолковая дочь, — сказала она, — я сильно тебя разочаровала?

— Видишь ли, — сказал я осторожно, чувствуя важность момента, — я не считаю, что моя родительская задача сделать тебя отличницей, или добиться поступления в институт, или установить какие-то маркеры успешности. Это не то, чего я хочу от тебя как отец.

Я покосился на дочь — она слушала очень внимательно. Отключение смарта буквально творит чудеса с подростками!

— Мне нужно одно — чтобы ты была счастлива. Но, поскольку я, как и все люди на свете, не знаю рецепта счастья, то делаю что могу — стараюсь уберечь тебя от шагов, которые, скорее всего, усложнят тебе жизнь. Если ты получаешь двойку или прогуливаешь, это никак не влияет на мое отношение к тебе. Я не стану любить тебя меньше, если ты не поступишь в институт. Более того, те, кто хорошо закончит школу и получит высшее образование, не обязательно будут счастливее тех, кто нет. Нет никакого «правильного» способа жить. Ничто не дает гарантий. Но есть набор несложных социальных ритуалов, которые уменьшают вероятность будущих неприятностей. Не то чтобы ими нельзя пренебрегать — просто не стоит делать это без действительно веской причины. Я говорю непедагогичные вещи, да?

— Спасибо, пап. Иногда ты внятный.

Ну, блин, спасибо. «Иногда»…Мое родительское сердце разжалось обратно.

Подростки…

Вскоре она уснула, откинувшись на подголовник, а я бездумно пялился на улетающую под колеса дорогу. Давно не ездил, забыл уже, как это попускает.

— Не надо! Не надо!

Я чуть не затормозил от неожиданности. Покосился — Настя вскрикнула во сне. На лице страх, из-под закрытых век выступили слезы.

— Не хочу! Отпустите!

Я потряс ее за колено.

— Проснись!

Она завозилась на сидении, закрыла лицо руками, задышала резко и часто.

— Кошмар приснился?

Дочь помолчала, приходя в себя, потом нехотя призналась:

— Да, мне теперь часто снятся кошмары. Я из-за этого и не высыпаюсь. Сижу ночами, боюсь уснуть.

— И молчишь? Надо же что-то с этим делать!

— Это просто сны, пап.

Я подумал, что у нас ничего не бывает «просто», но вслух сказал родительскую банальщину про важность здорового сна для растущего организма.

— Угу, — буркнула она, ничуть не впечатлившись, — может, кофе попьем?

Остановились на заправке. После того, как дальнобойщики — основная клиентура придорожных закусочных — исчезли, на дорогах осталась одна сухомятка и кофе из автоматов. Взяли по невкусному недоразогретому сэндвичу и по слишком горячему и не менее невкусному кофе. Я заодно долил бак. Расплачивался наличными, запихивая купюры по одной в автоматическую кассу. Она капризничала и иногда выплевывала их обратно, но я был настойчив. Живых операторов на АЗС давно уже нет. С одной стороны, людей лишают работы, автоматизируя все подряд, с другой — их же занимают всякой ерундой за госсчет на соцконтрактах. Наверное, в этом есть какая-то скрытая логика, но мне она непонятна.

***

Мотель, который отметила нам Нетта, оказался чуть в стороне от трассы, пришлось петлять по развязке в темноте. Стандартный модульный «капсульник» — соединенные боками домики-контейнеры размером чуть больше строительной бытовки. Заплатить наличными не удалось — автоматическая касса их не принимала. Ехать дальше сил не было, после суматошного дня я буквально засыпал за рулем. Пришлось рискнуть и включить смарт. Петрович говорил, что при региональном розыске за пределами области оплату уже так сразу не отследят. Для этого федеральный ордер нужен. Главное — незаметно за эти пределы выехать.

Смарт пиликнул, списалась оплата, дверь разблокировалась. Внутри две нешироких кровати, темный экран телевизора на стене, санитарный отсек с душем и туалетом за дверью. Пластиковые жалюзи на окне, пластиковые тумбочки у кровати, пластиковые стены и пол. Пахнет пластмассой и дезинфекцией, но чисто. Кажется, на эту ночь мы единственные клиенты — на парковке только наша машина. Сейчас мало кто путешествует — дорого. Зато дороги свободны.

— Хочешь чего-нибудь на ужин?

— Опять бутерброд?

— Вариантов немного, сама понимаешь.

— Возьми мне лучше какого-нибудь печенья и чай.

— Как скажешь.

В середине ряда модулей вмонтирован стандартный торговый автомат — горячие и холодные напитки, сэндвичи и пирожки с разогревом, сухая еда в пакетиках, всякая несъедобная мелочевка, вроде бритвенных станков, зубных щеток и гондонов. Людей, естественно, нет — раз в сутки какой-нибудь бедолага-соцконтрактник убирает использованные номера, да и все. При нынешней загрузке держать тут человека невыгодно.

Взял по стакану черного чая, пакет печенья дочери, сэндвич себе. Лучше не думать, из чего так называемая «ветчина» в сэндвиче, который может не портиться неделями, лежа в автомате. Марта догадалась бы сделать домашних бутеров и кофе в термосе, а у меня привычки командировочного. Не привык еще к роли холостяка и отца-одиночки.

Настя уснула почти сразу, как легла. Я смотрел на нее и думал, что только когда у твоего ребенка проблемы, ты действительно чувствуешь себя отцом. Настоящие эмоции — всегда производные страха и боли.

Выключил свет, закрыл глаза — некоторое время перед ними еще мелькала дорога, но потом уснул.

Анюта мне снится всегда с красным зонтом — и дождь. Такой я увидел ее когда-то. Я курил у входа в универ, пытаясь набраться смелости перед своей лекцией, которая впервые пройдет с другой стороны кафедры. От этого у меня подрагивали руки, и было страшнее, чем под обстрелом пехотных минометов. Она шла от остановки, под дождем, держа в руке большой красный зонт, и была так хороша, что я забыл бояться преподавательского дебюта. Разглядел ее уже в аудитории, но влюбился еще там, у двери.

С тех пор в моих снах с Анютой всегда дождь и красный яркий зонт. Чем дурнее, нелепее и бестолковее моя жизнь, тем чаще она мне снится. То ли в компенсацию, то ли в наказание. А когда красный зонт начинает мелькать наяву, в каждой женщине под ним рисуя Анюту, то мои дела совсем плохи.

Марта в чем-то права — только Анюту я и любил в своей жизни.

На этот раз она шла мне навстречу в каком-то старом сыром городе, где, кажется, дождь не кончался столетиями. Шла по пустой улице, в сумерках, и только красный зонт плыл ярким пятном над ее головой. Я рванул навстречу, отчасти понимая, что сплю, но мне было плевать. Лишь бы увидеть лицо, заглянуть в синие глаза.

— Проснись, Антон! — сказала она, поравнявшись со мной. — Проснись!

— Не хочу, — заупрямился я во сне. — Хочу смотреть на тебя.

— Проснись, там наша дочь, ты ей нужен.

И я услышал навязчивое жужжание — смарт настойчиво будил меня вибросигналом.

На экране лежащего на тумбочке устройства бесновалась Нетта — она стучала крошечным кулачком в его стекло, и над ней вспыхивала красная надпись «Опасно! Опасно!». Я не мог понять, снится мне это или уже нет. Часы показывали три тридцать утра.

— Что-то случилось? — сонно спросила Настя.

— Не пойму.

— Мне страшно почему-то.

Парковка осветилась лучами фар — кто-то приехал. Я выглянул, отогнув край жалюзи. Два черных микроавтобуса. Один развернулся, блокировав выезд с парковки, второй подъехал ближе к жилым модулям. Мне это не понравилось.

— Настасья, подъем. Свет не включай.

Я натягивал штаны, продолжая глядеть в окно. Дочка, к счастью, не стала ничего спрашивать, зашуршала тканью, одеваясь.

Из первого микроавтобуса вышли двое и направились к моей машине — рядом с ней был припаркован такой же серый седан, кто-то еще приехал ночью. Из второго вылезли трое и пошли к мотелю. Они остановились в свете фонаря, выбирая с какого модуля начать — заняты два, наш и еще один. Это видно по красной лампе над дверью.

Крепкие мужчины средних лет, обычная одежда, обычные лица, но то, как они держались, как шли, как встали возле дверей — к счастью, не нашего модуля, а другого, — все выдавало в них профи. Не знаю, чего именно. Но профи. Я много общался с военными. Так держатся люди, привыкшие работать в группе, ожидающие активного сопротивления и готовые на него отреагировать.

Оружия на виду не было, но готов поспорить, что оно у них есть.

Троица грамотно распределилась у дверей модуля — один у края двери, прикрывшись косяком, второй — чуть в стороне, страхуя, а третий наклонился к электронному замку. Тишина стояла полная.

— Готовься, — прошептал я дочери. Она стояла рядом, касаясь моего плеча своим.

— Я собрала вещи.

— Брось, черт с ними. Двигайся быстро, но спокойно. Не беги.

Наш модуль — крайний в ряду, на его дверь фонарь отбрасывает тень дерева, и сразу за ним густые кусты. У нас будет всего несколько секунд.

Дверь того модуля открылась, троица рванула вовнутрь. Оставшиеся на парковке смотрели в их сторону, и я, открыв дверь, выдернул дочь за локоть и направил за угол. Сам прикрыл створку и аккуратно ушел туда же. Быстро и плавно — в этом секрет. Резкие движения в периферийном поле зрения привлекают внимание, плавные — нет. Это меня один войсковой разведчик просветил. Ему это не помогло, у ударных дронов периферийного зрения нет, но я все равно запомнил. Вот — пригодилось.

На трассе гудел нескончаемый поток автоматических грузовиков, которым, в отличие от живых дальнобойщиков, спать не надо. Под прикрытием этого шумового фона мы тихонько, кустами, выбрались к парковке. Идея бежать в лес не казалась мне привлекательной — не тайга, найдут нас в два счета.

Из открытого модуля вывели двоих — мужчину и девочку-подростка, полуодетых и растерянных.

— Это они? — спросил один из стоявших у машины другого.

— Похожи, — подтвердил тот.

Действительно, похожи. Мужик примерно моих лет и роста (только постарше и с животом), волосы темные. Девочка — волосы светлые, крашеные. Издалека в сумерках можно спутать с нами. А может, нет никакой путаницы, это их и искали, и, если бы не внезапный алярм от Нетты, мы бы просто выспались и поехали дальше. А ведь алярм мне и померещиться мог, кстати.

— А говорили — красотка, — разочарованно сказал первый.

— Без макияжа все девки страшные, — утешил его второй.

Девушка была, конечно, Насте не чета — в лучшем случае «умеренно симпатичная». А уж заплаканная и спросонья вообще не смотрелась. Но, пожалуй, правильно мы в кусты перебрались. Не нравится мне это все.

Мужика с девочкой сноровисто упаковали в микроавтобус.

— Поехали? — спросил первый.

— Поехали, — ответил второй.

— А с тачкой что?

— Заберут, не наше дело.

Микроавтобусы умчались с парковки, стало тихо. «Забавненько», — подумал я, и сам себе удивился. Было вообще не весело.

— Они нас искали? — тихо спросила Настя.

— Надеюсь, что нет.

В конце концов, есть электронные идентификаторы, не только по лицу же они их опознавали.

— Но лучше бы нам отсюда уехать.

А ну как, правда, ошиблись — и сейчас вернутся?

Но я все же зашел в тот модуль, откуда их забрали, надеясь увидеть… Не знаю что. Что-нибудь.

Разобранные кровати, брошенные вещи, одежда, раскрытые сумки — собраться им не дали, забрали в трусах. Тихо бзыкнул виброй смарт в кармане висящей на вешалке куртки. Я вытащил его — через платок, чтобы не оставлять отпечатков. Модель такая же, как у меня — массовый средний сегмент, один из самых популярных. Я надеялся считать контакт на заблокированном экране — многие так делают, чтобы потерянный аппарат быстрее вернули. Воровать-то их без толку, все по серийникам учтены. Но смарт внезапно разблокировался, высветив приветствие «Привет, Антон!». Точная копия моего, каким он был до установки «Кобальта». Даже иконки на тех же местах. Я открыл «меню-настройки-информация о владельце» — Антон Эшерский, и фото мое. Неудивительно, что разблокировался, распознавалка лица сработала. Аппарат пискнул и ушел в перезагрузку.

— Пап, ну ты чего, я тебя жду!

— Погоди минутку.

Меня не оставляло чувство какой-то дурацкой нереальности. Но, даже если это галлюцинация, я хочу досмотреть ее до конца. Перезагрузившийся смарт больше не узнавал меня, на экране блокировки было написано «Алексей Седых» и QR-код с контактами. Сосканировал его своим, Нетта на экране хитро подмигнула.

Не знаю, что она имела в виду. Да и вообще ничего уже не знаю.

Забавненько.

На стене жилого модуля какой-то дурак написал баллончиком: «Quo Vadis?». Руки бы им поотрывать, знатокам латыни.

***

Город Жижецк встретил нас дождем и плакатом «Фестиваль «Потаенная провинция». Именно там сотрясает воздух духовыми и струнными оркестр Марты.

Маленький провинциальный городок с исторической застройкой, чистенький и ухоженный. Обычно за архитектурными фасадами прошлых веков кипят вполне современные страсти.

— Куда мы? — спросила Настя

— Поехали к гостинице. Скорее всего, музыкантов разместили в центральной. Это если их тут больше одной…

Гостиница так и называлась «Центральная». Я угадал. В холле работающее кафе, причем даже не автомат. С дородной провинциальной теткой за стойкой. Ее хотелось назвать «тетьваля», хотя на бейдже значилось претенциозное «Элеонора».

Время было раннее — сорвавшись из мотеля в четыре утра, мы добрались до цели к восьми, и теперь зевали дуэтом. Кофе пришелся очень кстати.

— Заселяться будете? — спросила нас Элеонора.

— А есть места?

— Ну, так-то фестивальщики все заняли, но сегодня как раз номер освобождается…

— Подумаем, — ответил я.

В идеале хорошо бы все выяснить сегодня и уехать еще до вечера, но в моей жизни отродясь не было ничего идеального.

— А, вон он, — прокомментировала кафешная тетка, — выселяется, музуканд…

Это прозвучало с некоторым классовым осуждением, — как «паразит».

«Музуканд», спустившийся в холл с большим черным кофром и спортивной сумкой, мне показался знаком. Определенно видел его, хоть и мельком, а значит — с высокой вероятностью это коллега Марты по оркестру. Я недостаточно культурен, чтобы посещать филармонию регулярно, но пару раз заявлялся для «демонстрации флага» — чтобы видели, что женщина замужем и держали свои тромбоны подальше. Видимо, стоило делать это чаще.

Пожалуй, надо с ним пообщаться.

Работник культуры в восторг от моей инициативы не пришел — при виде меня он побледнел, уронил сумку на пол и судорожно заозирался. Чего это он? Я не такой уж страшный.

Бежать, впрочем, было некуда.

— Здравствуйте, — сказал я вежливо.

— Э… — «музуканд» нервно сглотнул, — здравствуйте…

— Вы знакомы с Мартой Эшерской?

На лбу его выступил пот, ручки затряслись так, что ему пришлось поставить кофр. Да что с ним такое?

— Простите, я… Я не… Она уехала!

— Куда?

— Я не знаю! Я правда не знаю!

— Что вы так нервничаете? — удивился я.

— Так вы… — он выдохнул и как-то слегка успокоился, хотя продолжал нервно потеть, — я думал…

— Думали что?

— Неважно, простите. Тяжелое утро, знаете, как это бывает…

Я знаю, как это бывает, но он не похож на похмельного. Скорее на сильно напуганного. На левой скуле просматривался заретушированный тональником фингал.

— Так что там с Мартой?

— Внезапно уехала. Никого не предупредила, ее пришлось замещать второй скрипке, выступление скомкано… Разве так можно!

— Почему?

— Понятия не имею! — врет. Определенно врет.

Сначала он меня сильно испугался, а теперь успокоился и обнаглел. Неприятный, кстати, типочек — лет сорока, с залысинками, смазливый и какой-то скользкий. «Музуканд».

— Я смотрю, вы собрались покинуть Жижецк?

— Э… — он опять напрягся, — внезапная необходимость. Форсмажор. Семейные обстоятельства. Да-да, семейные… Простите, мое такси!

Он подхватил сумку и рванул на выход.

Забавненько.

— Знакомый ваш? — спросила Элеонора, когда я вернулся за столик.

— Да так… — неопределенно ответил я.

Что-то он крутил, конечно. Хорошо бы было его дожать, но не в вестибюле же гостиницы.

В кармане дрогнул вибросигналом смарт, на руке откликнулись часы. На маленьком круглом экранчике кривлялась забавная рожица Нетты. Кобольдесса поднесла к уху трубку старинного телефона и изобразила внимание. Надпись гласила: «Входящий видеовызов».

— Здравствуйте, Антон! Доброе утро! — Элина.

Мой загадочный работодатель что-то от меня хочет?

— Вам пора приступать к основной части вашей работы.

— Конечно, всегда готов! — ответил я с видом мотивированного корпоративными ценностями сотрудника.

— Прекрасно! — засияла идеальной улыбкой Элина. — Я сегодня пришлю вам ТЗ.

— Так будете заселяться, мужчина? — поторопила меня кофеженщина Элеонора.

— Буду! — сказал я решительно.

— Только там того… Кровать одна. Большая, но одна. Это номер для этого самого… Для новобрачных типа.

Она с интересом рассматривала Настю. Ее можно было с одинаковым успехом принять как за слишком взрослую для меня дочь, так и за слишком юную для меня любовницу.

— Это моя дочь, — разочаровал я буфетчицу, — поставьте ей пока раскладушку. А что, «музуканд» поклонниц водил? Зачем ему «для новобрачных»?

— Не, он с собой привез. Но она третьего дня еще съехала. Красотка! И что она в нем нашла? Видно же, что блядун женатый.

— Не она? — я с максимально равнодушным лицом показал фото Марты на экране смарта.

— Она самая! — обрадовалась Элеонора. — Я ж вижу, знакомы вы с ним!

Но я уже не слышал, выскочив на улицу так, что чуть не снес двери. Разумеется, «музуканда» и след простыл. Только дождь шумит, пуская пузыри по лужам. Есть такая примета — если пузыри, то зарядил надолго.

***

Номер обещали подготовить «в течение часа», но я не первый раз в командировке, знаю провинциальную расторопность.

— Пойдем, погуляем? — предложил я Насте. — Ознакомимся с культурным контекстом?

— Дождь же.

— Возьмем зонтики.

Городок довольно миленький: тихий, чистый, каждое здание в центре — памятник старины, и снабжено соответствующей табличкой. Настоящей табличкой с буквами, не QR-кодом. Булыжные мостовые, уютный маленький кремль, много зелени. Именно в таких очаровательных городках писатели триллеров любят размещать Вместилища Древнего Зла. Или хотя бы инфернальные секты с кровавыми мессами.

Окончательно меня добил газетный киоск — я не помню, когда в последний раз видел бумажную прессу. Рядом табличка со стрелочкой «Место для чтения». Судя по всему, занятие таковое считается здесь несколько предосудительным, вроде онанизма. Требующим стыдливого уединения за ларьком у помоечки. Читательское место пустовало — впрочем, дождь же.

Проинспектировали магазины, убедившись, что ассортимент похуже столичного, но голодная смерть нам не грозит. Дочь огорчилась несвежести авокадо и малым выбором сортов хумуса, а я успокоился наличием любимого сорта пельменей. Совершенно отсутствовали ставшие уже привычными в мегаполисах магазины-автоматы и автокафе — везде скучали настоящие живые продавщицы. А когда в кофейне мне предложили сварить кофе в турке, я окончательно смирился с Жижецком — до сих пор я был уверен, что искусство изготовления кофе по-турецки общепитом утрачено навсегда.

Концертный зал обнаружился в двух шагах от местной администрации. Здание в стиле позднего модерна украшено причудливой лепниной, вычурными окнами и резными дверями с медными табличками «Касса». Рядом высокие тумбы, заклеенные афишами. Верхний слой — все та же «Потаенная провинция», гастрольный чес «классикой по регионам». Сегодняшний концерт — в шесть часов вечера, кассы открываются в двенадцать. Длинный список городов-участников: «Жижецк, Оболенск, Любимск, Березуй, Болохов, Алаборск, Ожск, Аркаим, Стрежев…». Стрежев?

Забавненько.

— Мы тут надолго, пап?

— Не знаю. На какое-то время. Это проблема?

— Нет.

— Ты не будешь скучать по друзьям?

— Пап, — с недоумением уставилась на меня дочь, — по каким еще друзьям?

Номер оказался пафосный, в стиле нуарного борделя с рюшечками. Бархат, позолота, кровать для групповых оргий шесть на шесть персон. Странно тут представляют жизнь новобрачных. Пахнет затхлостью, сыростью и почему-то землей. Насте уже поставили в уголке раскладную кровать, так что главное — не заблудиться одному на этом плато любви.

— Какие у нас планы, пап?

— Вечером мы идем на концерт. Днем — покупаем на него билеты и обедаем. Сейчас советую поспать, ночка выдалась нервная.

— Концерт? Но мне нечего надеть!

— А разве подростки не везде ходят, как гендерфлюидные гаврошики?

— Везде. Но не на концерт же классической музыки! — продемонстрировала сферический в вакууме эталон женской логики дочь.

— Значит, после обеда устроим тебе шопинг.

Настя выразила лицом сомнения в ассортименте местной бьюти-торговли, но я только отмахнулся. Лично я пойду в чем есть, авось не выгонят. Журналисты традиционно иммунны к дресс-коду.

Настя, не раздеваясь, плюхнулась на кровать и почти сразу уснула. Я некоторое время понаблюдал за ней, опасаясь кошмаров, но дочка спала спокойно. Удивительно похожа на мать, аж больно смотреть.

Меня корежило от зевоты, но уснуть не мог — слишком много кофе выдул с ночи. Чтобы не будить дочку, вышел на балкон и уселся в плетеное кресло, созерцая благостную панораму Жижецка. На улицах зелено и малолюдно, совсем немного машин, птички поют, как в деревне. Идиллия. Но дождь, и похоже затяжной. Внизу мелькнул красный зонт над женской фигуркой в перспективе улицы, но я почти не дернулся. Так, кольнуло что-то в сердце.

Позвонил Петрович. «Специалист» по-прежнему размывал фон и скрывал локацию, и первым делом попенял мне, что я не следую его примеру.

— Зайди в настройки системы и поставь галочку в чекбоксе «Режим паранойи». И в голове себе поставь эту галочку уже. Давно пора!

— Ладно, не бухти. Сделаю. Слушай, Элина сказала, что начинается основная работа, а я толком и не знаю, в чем она состоит.

— Не парь себе мозг, работай по ТЗ, и да пребудет с тобой шворц.

— Кто?

— Неважно. Игра тебе как?

— Ну… Эпично сделано.

— Далеко ушел?

— До первой драки. С охотником.

— Каким охотником? А впрочем, неважно. Не тяни, иди дальше.

— Слушай, да зачем? Ну, красиво, да. Но я-то не геймер…

— Для обратной связи. Потом поймешь. Или нет.

— Убедил. Или нет. Ладно, поиграю еще.

— И не покидай пока Жижецк.

— Откуда ты…

— Галочка. Чекбокс. Я серьезно. Не принимай звонки, пока не сделаешь.

— Сделаю.

— И да, Жижецк — это именно то место, где тебе следует быть.

— Да что такое?..

— Даже не спрашивай.

Петрович отключился.

Ну ладно, не буду спрашивать.

— Нетта, где там у тебя «Режим паранойи»?

Кобольдесса выглянула из-за края экрана.

— Включить режим паранойи? Часть коммуникационных функций системы будет ограничена. Некоторые действия потребуют дополнительных подтверждений.

— Включай.

Кобольдесса в фуражке, черных очках и накладной бороде на веревочках крадущимся шагом прошла до возникшего на экране рубильника с табличкой «Внимание, противник подслушивает!» и дернула его вверх.

— Режим паранойи включен!

— Спасибо, Нетта.

Она приложила к губам палец жестом с плаката «Не болтай!», откозыряла и исчезла.

Я поискал в сети жижецкий концертный зал и обнаружил, что сайт его родом из 90-х, текстово-табличный с убогими пережатыми фотографиями, как будто вокруг все еще времена ADSL по витой паре. Никакого онлайн-заказа билетов, никакой онлайн-оплаты, а места бронируются только по телефону. Наверное, проводному. Я сразу представил себе эбонитовый черный аппарат с наборным диском.

При этом зал совмещает также функции драматического и оперного театров, филармонии и библиотеки с клубами по интересам. Разве что цирк там не выступает. Как от такой концентрации культуры он не сколлапсировал в черный квадрат — загадка.

Вылезла Нетта — в огромных наушниках и с телеграфным ключом.

— Пришел видеовызов от Ивана Судетского. Принять?

Я не сразу сообразил, кто это, потому что не помнил фамилию. Но у меня не так много знакомых Иванов.

— Соединяй.

— Привет! — мой спарринг-партнер выглядел растерянным и озабоченным. — Ты где? У меня почему-то локация не отображается.

— Срочная командировка.

— А куда именно?

— Что случилось-то? — проигнорировал я его попытки.

— Поговорить надо.

— Говори.

Он помялся и неохотно сказал:

— Тебе придется вернуть девочку.

— Не понял.

— Она же на самом деле тебе не дочь, верно? — заговорил он быстро и нервно. — Я видел документы, это хорошо, просто великолепно сделанная, но липа. Они не бьются при глубоких перекрестных проверках. Пять лет назад прокатило, но сейчас-то все оцифровано. Девочки не возникают из ниоткуда!

— Это моя дочь, — сейчас я уже жалел, что это видеосвязь. Руки сами сжимались в кулаки.

— Да, да, я понимаю, ты к ней привязался, но ты даже не представляешь, на каком уровне ее ищут! У тебя просто нет выхода!

— Это. Моя. Дочь!

— Пойми, никто не желает ей зла, просто…

— Только через мой труп.

— Боюсь, они перешагнут через него без проблем.

— Штаны порвут, шагаючи. Так им и скажи.

И отключился.

— Пап, что-то случилось?

На балкон вышла сонная Настя. С примятым о подушку лицом, растерянно улыбающаяся… Убью за нее. И это не фигура речи.

— Ничего нового. Умывайся, одевайся, пойдем, прогуляемся.

Дождь даже и не думал кончаться. Несильный, но упорный. Обложенное сплошными до горизонта облаками небо обещало, что это точно надолго. Мы посетили кассы, приобретя себе билеты на вечерний концерт, пообедали в местном ресторане (довольно приличном, хотя и с налетом провинциальной винтажности) и посетили место гнездования магазинов с тряпочками. Там я проскучал часа полтора, за что был вознагражден редким зрелищем — моя дочка в платьице. Голубом, чуть выше колена, простом, но стильном, сидящем на ней идеально. Сумма к оплате показала, что простота его кажущаяся. А что к нему надеты высокие ботинки на платформе — так сейчас с чем угодно их носят, и к ее стройным длинным ногам это даже как-то идет. В таком наряде Настя парадоксально напоминала мне Нетту.

— Ты красотка, — сказал я ей честно. — Отвал башки.

Был обфыркан, но без обычной язвительности. Сейчас она себе нравилась.

Вернулись в гостиницу, где Настя оккупировала ванную, наводя красоту, а я, зная, что это надолго, уткнулся в ноутбук.

***

— Нетта! — сказал я ноутбуку.

— Аюшки? — откликнулась мультяшная рожица, высунувшись из-за края экрана.

— Поиграем?

— Охотно!

По дороге до города мы встретили пару собак (минус заряд к пистолету и унылое затыкивание шпагой вдобивку), волка (минус заряд к пистолету, унылое затыкивание шпагой вдобивку и два потраченных лекарства, чтобы самому не сдохнуть), старого больного медведя (минус заряд к пистолету и долгий драп по кустам) и одинокого разбойника (минус заряд к пистолету и, наконец-то, лут: ржавый нож, пять монет). Разбойник был не только нищий, но и тупой — предложил сдаться, и тогда он нас «не больно убьет». Предложение выгодное, как ипотека в коммерческом банке. После победы над давешним охотником я решил было, что Нетта крутой боец, но нет — у нее было немного прокачано метательное оружие, но и только. При нападениях она сразу швыряла в противника свой кинжал. Иногда попадала, иногда — нет, но неизменно оставалась безоружной и с визгом бегала от преследующих ее врагов, внося в схватку элементы паники и безумия. Похоже, с охотником это было просто везение.

Город называется «Горголот», что на гоблинском означает «Место под хвостом дохлого вонючего бобра». Такой вот емкий и образный язык. Об этом нам поведал попрошайка у городских ворот, добавив, что гоблинов тут перебили к ихней зеленой маме еще лет триста назад, а название как-то прижилось. За пару монет он показал нам городскую таверну, где можно снять комнату, а также оружейную лавку, палатку старьевщика, аптеку и городскую ратушу.

Городок нарисован прекрасно, но эклектично — микс средневековья и стимпанка. Булыжные мостовые и суровые каменные дома с окнами-бойницами, при этом газовые фонари, одежда «югендстиль» и даже паровой экипажик вида «изнасилованный самоваром дилижанс» с суровым бородатым гномом за рычагами. Атмосферненько.

Палатка старьевщика оказалась чем-то вроде миниатюрного «блошиного рынка» — дворик, где прямо на мостовой раскидан кучками всякий хлам. Палатка, впрочем, тоже имела место — рядом с ней, сидя на стуле, флегматично покуривал трубку старый хрен неопределимой расы. Длинные острые уши, вислый нос-баклажан, куцая бородка в три волосины, на голове седина и залысины. Старьевщик пристально разглядывал какую-то светящуюся прозрачную штуковину. Мне показалось, что внутри нее кто-то шевелится. Колоритный типочек.

Он избавил меня от подобранного на месте падения дирижабля хлама — пружинок, колесиков, кусков металла и прочего технического мусора.

— Какие интересные детали, — сказал старьевщик, — напоминают части дирижабля.

Я бы пожал плечами, но такой кнопки в управлении персонажем не предусмотрено. Поэтому просто промолчал.

— Говорят, «Новый Зефир» не прибыл в место назначения… Не знаете ничего об этом?

— Нет, — ответил я коротко.

Не буду нарываться. Пока что вся боевая система моего персонажа заключается в том, чтобы выпалить из однозарядного пистоля, и, если противник выжил, постараться удрать. Перезаряжать его во время боя некогда, а шпагой моей только в носу ковыряться. Рано пока в сюжетные разборки ввязываться.

Всего выручил сто двадцать четыре монеты. Пытался торговаться — да где там, сизоносый ушастик надо мной только смеялся. Наверное, «торговля» — отдельное умение, и его прокачивать надо. В оружейной лавке убедился, что весь мой текущий капитал в триста восемь монет — пыль и слезы. Купить на него ничего нельзя.

Отправился в таверну, где выяснил у ее хозяина, что находиться в городе больше суток без места проживания нельзя — «Нищие тут ни к чему». Снять комнату стоит пятьдесят в день, бери ключ или выметайся. Дворф-инвалид с механической левой рукой от плеча смотрел на меня без всякой клиентоориентированности. Рука — замысловатое творение из полированной меди, клепаной стали, шестеренок, тяг, и пневмоприводов — уверенно держала кружку сочленениями металлических пальцев. Другой рукой дворф ее протирал, потеряв ко мне всякий интерес. Из полированного ящика с граммофонным раструбом лилась приятная, хотя и механического звучания музыка — за стеклом крутились зубчатые передачи и блестящие цилиндры со шпеньками. За немногочисленными столами заседала колоритная публика разных рас. Все, вне зависимости от пола и стиля одежды, при оружии. Сочетаемость кружевных юбок и шляпки с вуалетками с фэнтезийным мечом или двуствольной стиманк-лупарой здешних дам не волновала.

Получив сто монет за два дня проживания, дворф снизошел до беседы и сказал, что работу надо искать в ратуше. У него, конечно, тоже найдется пара поручений для серьезного рискового мужика, но я таковым пока не выгляжу. И вообще шел бы я к себе в комнату, пока малыша тут кто-нибудь ненароком не обидел. Здесь, мол, народ специфический, все больше бродяги да наемники, а заступиться за меня некому. Я внял предупреждению и отправил персонажа на второй этаж, где за толстой деревянной дверью нашел отделанную резными панелями комнату с широкой кроватью под балдахином и большим, окованным полосами железа, сундуком. К счастью, наличие спутницы никого не беспокоило, и отдельная кровать ей не требовалась. На этом моменте вышел из игры.

***

Я не большой любитель классики. Из музыки, которая исполняется в залах, а не на стадионах, я предпочитаю джаз. Однако для Жижецка фестиваль — событие года. Это заметно по тому, с какой значительностью собирается в фойе публика. Дамы-с-претензией в вечерних платьях, их страдающие мужья в дорогих пиджаках или галантные любовники в костюмчиках попроще, гендерно-неопределенная и вычурно-нелепая провинциальная богема, демонстрирующее подобающий чину культурный уровень региональное начальство и притащенные родителями скучающие подростки. Всяк, претендующий на местную значимость, обязан отметиться, дабы не прослыть валенком. Даже если он чиновник коммунхоза, заведующий уборкой Мусоргского во Дворжиках.

На нас не то, чтобы пялились, — это было бы неприлично и нестатусно, — но посматривали. Городок достаточно невелик, чтобы замечать новые лица. Подростки косо переглянулись с Настей, тщательно делая вид, что смотрят мимо, определили что-то свое, подростковое, и снова уткнулись в смарты. Дамы оглядывали меня с интересом, их мужья — с подозрением. Я чувствовал свое визуальное выпадание из их костюмированного общества, но не напрягался. Важный навык журналиста — отстраняться от события, быть вне контекста и не париться. Кошка имеет право смотреть на королеву, журналист — на что угодно.

Атмосфера культурного мероприятия ассоциативно навела на мысли о коньяке. Театр и коньяк неразлучны. Как кино и попкорн. Как футбол и пиво. Как цирк и запах говна.

— Поброди тут немного, я сейчас.

Настя рассеянно кивнула, глядя в экран, а я тренированным нюхом навелся на буфет.

Отстоял короткую очередь превентивно повышающих толерантность к классике мужей. Они были похожи на сорвавшихся с поводка домашних песиков, которые торопятся побыстрее нажраться с помойки — наслаждались, но с нервной оглядкой, заранее поджимая хвост. Получил свой бутерброд с заветренной красной рыбой, соточку посредственного коньячка, огляделся — и обрел искомое. Так и знал, что увижу его здесь.

— Привет культработникам.

— Антон? Ты что тут… Ах, да. Марта.

Викентий Дербицкий обретался при оркестре в роли министра-администратора. В отличие от всяких там струнопилильщиков и в-дудки-дудильщиков, он умел организовать проезд, заселение, питание и проживание. Проследить, чтобы никто не провтыкал инструмент, не забыл в автобусе фрак, не потерялся по дороге в гостиницу, не забухал, а если забухал — то не слишком сильно. Он же разруливал внутренние проблемы: утешал рыдающую виолончелистку, которую назвал бездарностью дирижер; выводил из запоя тромбониста, от которого ушла жена; пресекал сатириаз пожилого тюкальщика по железному треугольнику, который вожделел юную арфистку; следил, чтобы легкий внутриколлективный гастрольный адюльтер не доходил до травм тяжелыми тупыми предметами. В общем, именно тот человек, который мне нужен.

— Марта, — подтвердил я.

— Тогда ты мало коньяку взял, — грустно подтвердил мои подозрения Викентий.

Спросите меня, как я справляюсь с жизненными трудностями? При помощи стальной воли, тренированного пофигизма и непоколебимого чувства юмора.

Про алкоголь я обычно умалчиваю.

— Я сам удивился, — вздохнул Дербицкий, — не девочка уже вестись на таких.

— Каких?

— Ну, знаешь, «люблю, трамвай куплю». «Жена меня не понимает, ты любовь всей моей жизни, разведусь-женюсь». Когда-нибудь. Потом. А сейчас пошли в койку.

— Бля, — с чувством порушил я культурную атмосферу заведения.

— Солидарен, — кивнул Викентий, — зато петь про любовь такие умеют шо твой граммофон. А чего не любить-то, по-походному, на гастролях? На неделю любого мудака хватает. Это тебе не в браке жить. А всякая баба хочет в любовники ласкового и заботливого мужчину.

— Но у ласковых и заботливых мужчин обычно уже есть любовники, — ответил я мрачно.

Выпил коньяку и понял, что да, взял мало.

— Я в их дела не лез, — сказал Викентий, — взрослые люди, хоть и музыканты. Пока перепихон не мешает выступлениям, я вне морали, извини.

— К тебе претензий нет.

— Но на днях у них что-то случилось. Поорали друг на друга, а потом Марта раз — и на репетицию не явилась. И на концерте ее пришлось подменять. А сегодня и герой-любовник этот сдернул. И как с такими людьми дело иметь, а?

Я не проникся сочувствием к его проблемам.

— Куда она делась?

— Понятия не имею. Дементий сказал, что они поругались, и она домой уехала.

— Дементий?

— Ебарь… то есть, любовник ейный. Альт наш. Зовут его так. Видать, родители тоже затейники были.

Дементий и Викентий. Встретились две жертвы филоложества.

— Кто может знать?

— С подругой ее поговори, Ванессой Квочкиной. Вторая скрипка. Но, — он посмотрел на часы, — уже после концерта. Найдешь меня, я тебя проведу за кулисы.

Я вернулся в фойе, где обнаружил Настасью болтающей с каким-то парнем. Сутуловатый, умеренно прыщавый вьюнош с гитарой в чехле и длинными не очень чистыми волосами. При виде меня он моментально сдристнул.

— Это еще кто? — удивился я.

— Так… Виталик.

— И эта девочка жалуется на неконтактность? На пять минут оставил — и уже какой-то Виталик.

— Пааап! Не глумись! Ты и так его напугал. Нельзя выходить с таким лицом на люди. Он решил, что ты его сейчас будешь бить.

— А уже есть за что?

— Ну, пааап! Мы же только что познакомились.

— Вот я и удивляюсь. Ты же ни с кем не знакомишься.

— Это все Кобальт, — вздохнула дочь, — ковырялась в настройках, случайно скинула на дефолтные. Там есть такая фича — показывать тех, кто, по мнению системы, тебе подходит и находится рядом.

— И этот… — я затруднился с определением. — Тебе подходит?

— Так считает Кобальт… Но да, он не сильно противный, так, навскидку.

Вот не было печали. С тех пор как дочь подросла, в мультике «Бременские музыканты» мои симпатии на стороне короля, а не подозрительных бездельников, раскатывающих на убитой тачке с громким музлом. Если у тебя дочь, то в какой-то момент обязательно появляется этакий трубадур с томными глазками, который на гитарке блымк-блымк. А ты смотришь на него и борешься с темным желанием придушить это никчемное чмо его же длинными волосенками, и останавливает тебя даже не страх уголовной ответственности, а то, что дочка не простит.

И то, что сам ты когда-то был таким трубадуром, ничуть не поправляет.

Ничуть.

— Ладно, пошли, уже в зал запускают.

И мы пошли.

***

Весь концерт я боролся с порывами вернуться в буфет и добавить. Сейчас употреблять алкоголь не популярно, на грани маргинальности. Многие из моих приятелей бросили пить и стали невыносимы. Оказалось, все, что в них было интересного — это пол-литра виски. Но я пока держусь, не поддаюсь мейнстриму и официальным трендам.

Программа в памяти не отложилась — провел время в банальнейших размышлениях на тему «Имеем — не храним, потерявши — плачем». Может быть, мое отношение к Марте и не было той самой «любовью», но мне ее чертовски не хватает. Единственный близкий человек, кроме дочери, и я ее так тупо потерял.

Мудак — это судьба.

Ванесса Квочкина, претендующая на роль «лучшей подруги», оказалась гренадерского роста полной дамой, с бюстом, рвущимся на свободу из концертного платья, и могучими бедрами кавалеристки. Несмотря на ее сочувственные охи и неубедительные заламывания рук, я видел, что она в восторге от ситуации. Во-первых, пикантная история, которую можно с придыханием изложить. Во-вторых, зависть к более красивой и талантливой подруге. В-третьих — она, вечно вторая скрипка, сейчас играла первую. Заменила Марту в оркестре и была готова заменить в моей постели, о чем дала понять с удивительной непосредственностью. От нее пахло потом и косметикой, она притиралась ко мне крутыми бедрами и касалась грудью, томно изгибаясь в пароксизмах «сочувствия».

— Бедная Марта! — вздыхала она. — А я говорила ей, что Дементий никогда не разведется! Он и ко мне подкатывал, можете себе представить?

Я кивал, слушал, и осторожно отодвигался от этого напора фертильности.

— У него жена — кремень-баба, держит его за яйца! Это на гастролях он хвост распускает, а так — с репетиции бегом домой, не дай бог опоздать. Казанова закулисный!

Мне было плевать на семейные проблемы Дементия.

— Я ей говорю: «Зачем, Марта? У тебя такой прекрасный муж!».

Врет. Вижу, что врет. Только и ждала момента, чтобы дрожжей в сортир подбросить.

— А она такая: «Он меня не любит». Ну не дура? — не сдержала неприязнь Ванесса. — «Он что, бухает?» — «Нет». «Бьет тебя?» — «Слова дурного не сказал ни разу». «Дочку обижает?» — «Никогда». «Бездельник на соцконтракте? Денег нет?» — «Нет, все нормально, работает, получает прилично». «На сторону гуляет?» — «Нет, вряд ли». «Так что же тебе надо еще?» — «Не любит».

Вот теперь Ванесса была полностью искренней — такая злость и ядовитая зависть была в ее тоне, что сплюнь она сейчас — прожгла бы паркет. Уж точно не отговаривала Марту, сука такая. Мечтала, чтобы у первой скрипки рухнуло все то, чего не было у второй.

— Антон, она вас не ценила! — налегла сиськами на мое плечо женщина. Я попытался отодвинуться, но диван закончился.

— Не расстраивайтесь, вы лучше найдете! Да за вами! Да любая! Да я…

— Что произошло потом? — я встал, бесцеремонно отодвинув почти улегшуюся на меня Ванессу.

— Решительное объяснение, я думаю, — разочарованно фыркнула она. — Марта же прямая, как дверь. Поставила вопрос ребром: любишь? — Хватит врать жене. Не хочу, мол, быть гастрольной шалавой. Я, мол, от мужа ушла, теперь твоя очередь. Он поюлил, поуговаривал, попел сладкие песни про любовь, но она его к стенке прижала, и он в отказ. Она и сорвалась. Дала ему по морде и свалила.

— Куда?

— Не знаю. С тех пор не видела. А хотите выпить, Антон? У меня тут вино…

Но я поспешно ретировался с ощущением, что чудом избежал изнасилования.

Черт, как же так, Марта? Ты — и такая банальщина? И куда же ты делась после этакого разочарования в любви?

Непонятненько…

В вестибюле Настя дожидалась меня, непринужденно общаясь с Виталиком. Клянусь, она хихикала! Это моя-то гордая неприступность? Метр шестьдесят заносчивости на сорок пять килограммов цинизма? Прочитав что-то в моем взгляде, юный трубадур сбледнул лицом и откланялся. Дочка укоризненно покачала головой, но комментировать мою отцовскую нечуткость не стала. Спросила только:

— Узнал что-то про Марту?

— Узнал то, чего не хотел знать, не узнал ничего полезного.

— Ничего, мы ее обязательно найдем, город небольшой.

— Ты думаешь, она еще здесь, в Жижецке?

— Она точно здесь, — удивленно посмотрела на меня дочь, — вот же!

Она протянула мне свой смарт. В списке контактов в «избранных» напротив Марты стоял двойной зеленый кружок.

— Что это?

— Это значит, что мы в одной локации, — терпеливо сказала она, — Кобальт определяет.

— Не знал.

— У тебя Кобальт недавно, Марта не внесена в список «избранных», иначе ты тоже бы видел.

Я промолчал, обдумывая тот факт, что в списке «избранных» у Насти кроме меня и Марты появился третий абонент. Виталик.

Мне уже пора начинать беспокоиться?

«Классика — музыка мертвых», — сообщало граффити на стене филармонии. Силуэт скрипачки рядом был частично скелетом.