Мертвая женщина играет на скрипке

Глава 21

Делать было особенно нечего, и я покрутил в руках VR-очки, раздумывая, не зайти ли в игру, поглядеть, как развиваются события. Потом решил, что без Клюси не стоит. Лучше бы нам действовать синхронно. Но сами очки навели меня на неожиданную мысль, и я написал Лайсе.

«Привет. А почему в описи изъятого в квартире Андрея Левицкого, по ул. Бирича нет VR-очков?»

Ответ пришел не сразу.

«Наверное, потому что их там не было. Привет.»

«Должны были быть», — ответил я.

Фиктор без очков? Нонсенс. Он там работал, очки у него наверняка были.

«Это важно?»

«Точно не скажу, но вполне вероятно. Это аномалия».

«Подъезжай в управление, я покажу тебе все изъятое».

В хранилище вещдоков оказалось темновато и совсем неинтересно. Стеллажи с коробками, вот и все. Лайса, сверяясь с записями в смарте, нашла по номеру нужную, и я оттащил ее на стол под лампу. Содержимое было расфасовано по пакетам с зип-локами: одежда, белье, предметы гигиены, обувь, ключи… Вещей на удивление немного, у меня и то больше. И — вот оно, то, на что я надеялся!

— Видишь эту коробку? — я показал Лайсе изделие из вторичного картона. — Это от очков. Особая серия, не для продажи, рабочие прототипы. У меня такая же.

— Она пустая, есть в описи. А от чего она, никто, разумеется, не знал.

— Могу я ее достать и открыть?

— Да, все отпечатки сняты. Но на всякий случай перчатки все-таки надень.

Я натянул латексные перчатки, расстегнул застежку пакета, вытащил коробку и снял крышку. Разумеется она, как и было указано в описи, пустая. Но на обратной стороне крышки, как и у моей, пропечатан серийный номер и активационный код. Сфотографировал их смартом.

— И зачем это?

— Есть идея, — уклончиво ответил я, — возможно, дурацкая, но мы ничего не потеряем, если попробуем.

— Хочешь поискать устройство? — догадалась Лайса.

— Попробую. Не уверен, что это возможно, надо проконсультироваться, но вдруг?

— Если что-то выйдет, не вздумай идти туда без меня!

— Не имею склонности к дурному героизму, — заверил ее я.

Вернувшись в «Макара», застал дочь сидящей на моей кровати и нетерпеливо меня дожидающейся.

— Пап, ты представляешь, — торопливо сказала она, — Виталик не помнит, что у него была сестра. Вообще, просто стена какая-то. И Антонина не помнит, что у нее была дочь! Я выглядела полнейшей дурой, они, наверное, решили, что я с ума сошла или издеваюсь. Мы даже поссорились с Виталиком. Ну, немного. Теперь я и сама не уверена, что правда, а что нет… Может, они правы, а нам с тобой что-то померещилось? Но фотографии…

— Любопытный феномен, — сказал я. — Интересно, а что в документах? Она же была тут на довольствии, жила, училась… Не может быть, чтобы ничего не осталось в базе.

— Это какой-то заговор! — воодушевленно сказала дочь. — Ты же помощник полиции, давай его раскроем!

— У Невзора в кабинете есть компьютер с данными воспитанников.

— Мы его взломаем?

— Я могу взломать компьютер, только переломив об колено, — признался я, — но я знаю, кого можно попросить. Иди в комнату, мне нужно сделать звонок.

Петрович нелюбезно спросил: «Ну, чего тебе еще?» — но я не смутился.

— И я рад тебя видеть, коллега. Возникла пара технических вопросов.

— Задавай.

— Первый — можно ли найти VR-очки так же, как я искал часы? У меня есть серийник и активационный код. Я вбил их в поиск устройств, он, вроде, заработал, но ничего не нашлось.

— В них нет автономного сетевого модуля с геопозицией. Нафига бы он там сдался?

— То есть, никак?

— Только на расстоянии ближней связи. Ну, если ты их, к примеру, за диван уронил, то они в ответ запищат.

— И это какое расстояние?

— От прохождения гигагерцового диапазона зависит. До сотни метров в идеальных условиях. В зданиях — десяток, ну два десятка метров.

— Понятно, спасибо. Второй вопрос: твой бэкдор на компе директора остался?

— Ну… Знаешь, просто забыл…

— Мне надо посмотреть данные воспитанников, а самого Невзора нет на месте. Он бы не отказал, но мне нужно срочно…

— Секунду… — Петрович скосил глаза вниз и затарахтел клавиатурой. — Облом. Его комп выключен. Тупо из розетки, как утюг. Дистанционно не разбудить.

— А если я включу?

— Тогда без проблем.

— Перезвоню через несколько минут.

— Я с тобой! — заявила выскочившая из своей комнаты Настя.

— Подслушивала? — укоризненно спросил я.

— Конечно! — ответила она без малейшего смущения. — А кто бы удержался?

— Ладно, пошли.

Я осторожно выглянул в коридор, опасаясь не того, что нас прихватят на проникновении в кабинет директора, а того, что выскочит очередная нетвердо стоящая на ногах юница, решившая припасть к моей грудной мускулатуре. Однако было тихо и безлюдно. Мы беспрепятственно прогулялись до административного помещения, а дверь туда была даже не заперта.

— Как-то слишком просто, — разочарованно сказала дочь.

В кабинете компьютера не оказалось. Он располагался за еще одной дверью, тоже не запертой, в маленькой комнатушке, забитой всяким бумажным хламом — видимо, старыми докомпьютерными архивами. Опытный хозяйственник ничего не выкидывает!

Компьютер старый, с отдельным системным блоком, и действительно — выключен полностью кнопкой на удлинителе. Я щелкнул клавишей, она засветилась, и нажал кнопку включения на компьютере. Старый аппарат грузился долго, а когда на экране появился, наконец-то, рабочий стол, я отбил сообщение Петровичу: «Включил».

«Что искать?» — ответил он.

«Базы воспитанников за последние два — три года. Поступления, отчисления, успеваемость, финансирование, бюджетирование, расходы…»

«Аппетиты у тебя… Это все?»

«Нет. Можешь посмотреть, делались ли подчистки в базах?»

«Как ты себе это представляешь?»

«Никак. Но ты наверняка знаешь способ».

«Ничего не обещаю. И это займет время. Я скачаю их себе и попробую, что получится. Скачивание закончится через три с половиной минуты, потом можешь выключать комп».

Я дождался, когда суматошно моргающий индикатор на сетевом порту погас, подождал для страховки еще минуту, выключил компьютер и сетевой удлинитель.

— Пойдем отсюда.

— А что это пищит? Мы что-то недовыключили?

Я прислушался и не сразу, на самой грани слышимости, разобрал тонкое ритмичное попискивание. У Насти слух получше моего, ей не лупили по ушам боксерскими перчатками и без них.

— Откуда звук?

— Откуда-то отсюда, — показала она в угол.

В четыре руки мы разгребли бумажные папки, как нарочно сваленные кучей, и под ними обнаружили запертый деревянный ящик. Я уже обо всем догадался, но для страховки достал смарт — на экране было оповещение: «Устройство сер. ном. такой-то обнаружено. Подключить?» Я дал отбой и, не сумев открыть, забрал ящик целиком, благо, он не очень большой, размером с чемодан. Папки мы постарались навалить как было, но насколько вышло убедительно — не знаю. Надеюсь, Невзор не сразу заметит пропажу.

Кто-нибудь более способный, чем я, наверняка открыл бы замки булавкой, или шпилькой, или чем там их открывают в кино. Я же тупой, но сильный. Поэтому просто сломал, всадив отвертку мультитула в личинки и провернув их силой. Вернуть «как было» уже не выйдет. Внутри ящик оказался разделен на отсеки, закрытые фанерными крышечками, как в кейсах для метизов. Возможно, именно для них он изначально и предназначался. Но теперь там лежали совсем другие предметы. В самом большом нашлись VR-очки в чехле. Беспроводная зарядка к ним прилагалась, все в комплекте. Я хотел было достать их из чехла, но передумал — отпечатки. Пусть Лайса этим занимается. Но один из отсеков, поддев ножом, открыл. Там оказался вакутайнер — одноразовое устройство для взятия анализа крови. Запечатанный и полный. Рядом в вакуумном пакете — прядь русых тонких волос. И карта памяти в крошечном конвертике. На карту я сразу навелся. Если все это попадет к Лайсе — фиг я чего узнаю. А вдруг там все ответы? Еще немного поколебавшись, аккуратно, через бумажку, взял карту и вставил в слот ноутбука. Устройство определилось, файловый менеджер показал большой, занявший почти всю емкость файл неизвестного мне типа.

Пришлось снова писать Петровичу.

«Какое расширение?»

«Что?»

«Последние буквы после точки».

«.vrpk» — скопировал я.

«Это файл-контейнер с личностными характеристиками. Такие описывают вирпов, игровых персонажей, неписей и так далее. Внешность, базовые поведенческие паттерны, ну и всякое прочее. Там до черта всего. Какой размер файла?».

Я сказал.

«Ого! Раскачанный перс или давний вирп».

«Его можно как-то… не знаю, открыть?»

«Можно. Но не ожидай многого — это не значит, что он… как бы это получше выразиться, — „оживет“. Это просто разовый дамп. Сиюминутное состояние. Чтобы с этого слепка восстановить вирп-личность, ее надо… хм… „тульпизировать“, а это, сам знаешь, много труда и талант».

«И что с ним можно делать?»

«Ну, я могу почитать логи и глянуть, чьи это матрицы. Описания, внешний вид, все такое. Залей в облако и расшарь на меня».

Я скопировал огромный файл на ноутбук, поставил на закачку. В не слишком шустрой местной сети процедура обещала быть долгой. Тогда я осторожно, пинцетом из викторинокса, достал карты из ячеек, разложил, чтобы не перепутать. Сфотографировал, чтобы не забыть, что откуда, и начал по одной вставлять в слот и копировать. Забил почти всю память. Вернул карточки на места. Содержимое ячеек везде было одинаковым — капсула с кровью, прядь волос, конвертик с карточкой. Никаких подписей, объясняющих, чья кровь и чьи волосы, не было. Ну вот, теперь пора звать Лайсу.

От полисвумен вместо благодарности получил выговор за то, что полез сам, за сломанные замки, за то, что ковырялся в ящике. И это она еще о скопированных данных не знает!

— Ну что, когда будем брать Невзора? — спросил я.

— Не будем мы его брать, — скривилась Лайса. — Он в городе человек не последний, а у нас одни косвенные улики. Вот если там его отпечатки будут… Да и то…

— Но хоть спросить, откуда это у него, можно?

— Ни в коем случае! А если он все-таки замешан? Спугнем. Он уничтожит улики, а нам скажет «в первый раз вижу этот ящик», и мы ничего не докажем.

— Толку от вас… — разочарованно сказал я.

— Я поставлю его под наблюдение. Эксперты поработают с генетическим материалом.

— Каким материалом?

— Кровь и волосы. Очевидно, взято как генетический материал. Я слышала, этого достаточно, чтобы снять полную генную карту и даже создать клона.

— Клоны — брехня, — уверенно сказал я. — Может, отдельные органы, для пересадки. Но нафиг кому-то сдались искусственные люди? Настоящих-то девать некуда.

— Не знаю, не знаю… Слухи ходят.

Лайса отбыла, я сходил на ужин, где снова подвергся навязчивому вниманию здешней молодежи. Девицы перешептывались, переглядывались, перемигивались, но хотя бы ножки больше не подкашивались, и никто не падал. Клюся на этот раз соизволила явиться, ничтоже сумняшеся растолкала молодежь и села рядом.

— Выспалась? — спросил я.

— Ага. Отдохнула и готова к очередной бурной ночи, — сказала она нарочито громко, так что разговоры в столовой на секунду затихли, сменившись томными вздохами и перехихикиванием.

Я укоризненно покачал головой, но ей было плевать. Настя фыркнула, но комментировать не стала. Ну и репутация у меня образовалась. А Невзор меня еще в помощники хотел взять. Ладно, плевать, я тут не задержусь, да и директор у нас теперь главный подозреваемый. Или не главный? Не могу представить его маньяком-убийцей. Не идет ему как-то.

После ужина наши скромные апартаменты стали жертвой набега подростков. Вместо того, чтобы усесться в гостиной и уткнуться носами в смарты, дети внезапно решили скучковаться у нас. Расселись по углам, кто на стулья, кто прямо на пол, и в комнате сразу стало очень тесно. Я взирал на это с недоумением, не понимая, что им нужно.

— Расскажите нам о себе! — сказала самая, вероятно, смелая девочка. Остальные согласно закивали.

— Зачем вам это? — удивился я.

— У нас тут до вас не было никого интересного, — объяснила она.

— У нас вообще никто не бывает, — ответила вторая.

— Кроме Клюси, — добавил какой-то нетактичный мальчик, и был морально уничтожен на месте тяжелыми девичьими взглядами.

— Ну расскажите, что вам стоит?

— Я тоже неинтересный, — категорически отказался я. — Даже скучный.

— Неправда! — сказала девочка, протаранившая меня бюстом. — Я про вас нашла в сети. Вы герой, у вас медаль есть!

Оксана ее зовут, вспомнил я. Она поспорила, что я ее поцелую. Ну-ну. Надеюсь, заклад невелик.

— Эту медаль в армии называют «Не успевшим съе… удрать», — быстро поправился я. — Вручается тем, кто оказался не в то время не в том месте. По ценности близка к магнитику на холодильник.

— Вы ее не носите? — захлопала ресницами девица.

— А я похож на холодильник?

Подростки захихикали.

— Ну расскажите, пожалуйста, хоть что-нибудь! — не унималась Оксана.

— Ну ладно, — сдался я, понимая, что просто так не отстанут, — расскажу вам одну историю.

Одной историей не обошлось. Я рассказал им, как прапорщик Семенов сбил беспилотник берцем. Нет, я это не выдумал, все произошло на моих глазах — легкий противопехотный «комик» вылетел из кустов прямо на прапорщика, который сидел и переобувался. Увидев идущий на бреющем маленький аппаратик, прапор рефлекторно кинул в него то, что держал в руке — то есть, левый ботинок. И попал. Шнурок намотался на винт, беспилотник кувыркнулся, грянулся в кусты и там подорвался, никому не причинив вреда. Две секунды все заняло.

Потом я рассказал, как две группы ЧВК-шников взяли друг друга в плен. Обе были условно «наши», но, по некоторому стечению обстоятельств, представляли разные интересы разных групп. Равные по численности и боевой подготовке и знающие друг друга лично, они не хотели драться и не могли отступить, поэтому сдались друг другу одновременно. Выяснили, кто из нанимателей готов дать больше выкуп за своих, объявили его победителем и поделили деньги.

Рассказал про опасное развлечение дуреющих от жары и скуки контрактников — «утиную охоту». Рой ударных минидронов с распределенным самоуправлением в режиме поиска цели летает очень красиво — рисуя в небе объемные фигуры из черных точек. Это называется забавным словом «мурмурация», но тому, на кого они наведутся, будет не до смеха. К счастью, пехота для них — слишком мелкая цель. Они заточены под легкую бронетехнику, вертолеты, тяжелые беспилотники и так далее. Что-то, что стоит дороже полусотни маленьких аппаратов с кумулятивным боеприпасом. Поэтому несколько человек могут ходить возле этого роя на расстоянии броска камня и быть в относительной безопасности — распределенный, составленный из связанных по радио микромозгов, управляющий ИИ не считает их за цель. Вот и повадились ребята развлекаться — подбираться поближе и отстреливать аппараты по одному из бесшумок. Азарт «утиной охоты» в том, что побеждает тот, кто собьет больше дронов, но, если сбить больше определенного процента, то рой может атаковать. Определить, сколько штук ссадить до того, как ИИ сочтет это атакой, — целое искусство, построенное больше на интуиции и безбашенности, чем на математике. Командование строго запрещает такие развлечения, но контрактники кладут на запреты.

Рассказал, специально для девочек, как сержант Пономарев, белокурый и белокожий великан, влюбился вдруг в черную, как калоша, местную девицу, длинноногую, худую, как велосипед, с огромными черными глазами испуганной антилопы. Она не говорила ни по-русски, ни по-английски, но это им ничуть не мешало. Он бегал к ней ночами через нейтралку, вымазывая физиономию черным гримом, чтобы не светиться в прицелах. Бог весть как они находили друг друга в темноте, но справлялись. А когда команда оставила точку, сдав ее наступающим повстанцам, вывез свою зазнобу в контейнере из-под зенитной ракеты. Все об этом знали, но все делали вид, что не в курсе, потому что повстанцы поступили бы с ней нехорошо.

Для девочек я соврал, что потом он увез ее в Россию и они поженились. На самом деле я понятия не имею, чем там дело кончилось.

Я рассказывал и рассказывал — все те истории, которые очень весело вспоминаются, будучи отдалены от тебя временем и расстоянием. Когда ты уже забыл, как звучит ночной вельд, что остается от тех, кому не повезло в «утиной охоте», и как пахнет горелая коробка MRAP, если экипаж не успел вылезти. Меня слушали, затаив дыхание, и даже в смарты никто не косился.

— А почему вы про себя ничего не рассказываете? — кокетливо спросила Оксана, когда я закончил.

— Я был военкором. Не участником, а наблюдателем. Не важно, что происходит со мной, важно — что вокруг меня. Особенности работы.

«Такой скромный!» — прошептал в углу девичий голосок.

— А теперь вы кем работаете? — спросил Виталик.

— Фиктором. Это вроде игрового… даже не знаю. Настройщика? Тестировщика? Сценариста? Все сразу.

— В «Аркануме»?

— Да. Играете?

— Конечно! Да! Еще бы! — послышались голоса.

— Серьезно? Все?

— Ну да, — пояснил Виталик, — это же обязательно.

— В смысле? — удивился я.

— «Кобальт» — один из спонсоров «Макара». Они выдали нам смарты, очки, обеспечили подключением, оплачивают трафик. А мы должны играть не менее двух часов в день. Выполняем всякие игровые задания, записываем впечатления, делаем отчеты…

— О, так мы почти коллеги!

В ответ послышались смешки — с этой точки зрения они ситуацию не рассматривали.

— Так, что вы тут за курятник устроили? — в дверях стояла, подбоченившись, Клюся. В черных шортах, черной майке и почему-то сапогах.

Все затихли, глядя на нее чуть испуганно.

— А ну, детишки, выметайтесь. Детское время кончилось. Оставьте взрослых наедине, им есть чем заняться.

Подростки покинули помещение переглядываясь и перешептываясь, но безропотно.

— Блин, Клюсь, зачем этот цирк? — спросил я недовольно. Мне не слишком нравилось, что она изображает из себя мою любовницу.

— Меня это развлекает. Кроме того, это месть.

— Это за что же?

— За то, что сегодня ко мне явилась дура, у которой в лифчике больше, чем в голове, и обещала глазки выцарапать, если я, как она выразилась, буду «мешать вашему счастью».

— Очаровательно. И что ты ей ответила?

— Вот это, — Клюся показала на прислоненную к стене биту. — Сообщила, что она будет собирать выбитые зубы сломанными руками. А у тебя правда торс как у супергероя, и ты можешь проломить кулаком доску? Покажешь? Торс, я имею в виду, доски меня не интересуют.

— Клюся! Ну хоть ты…

— Что «Клюся»? Мне уже все уши прожужжали твоей мускулатурой, а я, кажется, единственная ее не видела. Хотя все считают, что мы тут непрерывно сексом трахаемся.

— С твоей подачи считают, — напомнил я.

— Им просто хочется драмы, а я не хочу их разочаровывать. У них и так скучная жизнь.

— Эй, вы, так называемые «взрослые», — недовольно сказала Настя, — вы можете отвлечься от бесконечных разговоров об этом вашем сексе? Я хотела бы узнать, что вы задумали.

— Собираемся прогуляться, — ответил я. Романтическая прогулка при луне.

— Я серьезно.

— Надеюсь найти Марту. Клюся покажет дорогу.

— Мне с вами, конечно, нельзя?

— Не, Настюх, не надо, — неожиданно мягко сказала Клюся. — Там реальная жесть. Твой пожилой папахен будет постоянно думать, как бы с тобой чего не случилось. Надо беречь нервы родителя.

— Всего лишь «пожилой»? — спросил я, когда мы вышли из комнаты. — Не «дряхлый старикашка»? Не «трухлявый пенсионер»?

— Я тактично оберегаю твое старческое эго перед дочерью, а ты еще и недоволен? Сапоги есть?

— Зачем сапоги?

— Чтобы сыплющийся из тебя песок падал в голенища, разумеется!

Вот язва.

Сапоги пригодились — мы двинули через «макаровский» подвал подземельями, и местами там было почти по колено.

— В прошлый раз посуше было, — пожаловался я.

— Насосы не справляются. До праздника совсем немного осталось.

— Не вижу связи.

— Да что ты вообще видишь?

— Твою задницу, — буркнул я. В свете блендочки действительно маячили в основном короткие черные шорты идущей впереди Клюси.

— И как она тебе?

— Меня не умиляют младенческие попки.

— Предпочитаешь обвисший целлюлит почтенных матрон? Вроде кинувшей тебя жены?

— Клюся, давай закроем этот вопрос до того, как мы пойдем дальше, — предложил я.

— Давай, — согласилась она и уселась на стоящую у стены дырявую железную бочку. Уселась вызывающе, закинув ногу на ногу, откинувшись на стену и даже прикрыв глаза. Приняла соблазнительную, по ее мнению, позу.

— Пусть это прозвучит нетактично и самонадеянно, но я хочу попросить тебя — не надо, пожалуйста, в меня влюбляться. Я, ей-богу, худший кандидат для романтических чувств.

Надеялся, что буду облит презрением и услышу что-то вроде «да что ты себе вообразил, старикашка!», но девушка неожиданно серьезно спросила:

— Почему?

— Во-первых, я женат. Да, знаю, что ты можешь возразить, но, тем не менее, я считаю свои обязательства не закрытыми. А значит, я пока что женатый человек. Во-вторых, ты очень милая, но очень юная девушка. Я воспринимаю тебя как сверстницу дочери, а не взрослую женщину, уж извини. И в-третьих — однажды во мне, кажется, сломалась та штука внутри, которой люди любят друг друга.

— Я вот чего не понимаю, — девушка вздохнула и села ровно, перестав изображать куртизанку с открытки, — жена тебе изменила, сбежав с музыкантом. Об этом весь город болтал. Так?

— Так.

— Ты только что, фактически, признался, что ее не любишь, потому что любилка в тебе сломалась. Так?

— Так.

— Она не родная мать твоей дочери, то есть терпеть ее «ради ребенка» ты не обязан. Верно?

— Вполне.

— И какого же сраного черта ты ждешь этого «не нужен»? — сердито спросила Клюся. — Каких еще признаков ненужности тебе не хватает? Почему ты не можешь сказать: «Иди нахер, бывшая дорогая»? Может, хватит рога об забор чесать?

— В иных обстоятельствах я так бы и поступил, — согласился я. — Усвистала с музыкантом и на здоровье, играйте себе дуэтом марш Мендельсона. Но она попала в беду, и тут включаются другие механизмы. Аварийные, если угодно, протоколы «своих не бросаем». Черт, да, большой любви у нас никогда не было, но мы не чужие люди. Я вытащу ее, помогу, чем смогу, а когда все успокоится, спрошу еще раз: «Ты уверена, что справишься дальше сама?»

— А если она скажет «нет»? Если не захочет тебя отпустить? Она получила от жизни по носу, напугана, растеряна, никому не нужна. Что если она решит, что от добра добра не ищут? Примешь ее? Сделаешь вид, что ничего не было? Повесишь рога над кроватью?

— Тогда и посмотрим.

— Да что с тобой не так? — обиженно сказала Клюся. — Ты говоришь, я слишком маленькая для тебя, ладно. Но это быстро проходит, знаешь ли. А вот предавшая тебя однажды, предаст снова. Зачем ты вообще на ней женился, если не любил?

Не знаю, как так получилось — то ли обстановка располагала к откровенности, то ли мне давно хотелось с кем-нибудь поделиться… В общем, я все ей рассказал. И про Марту, и про Настю и да — про Анюту. Безумную и единственную мою любовь, с которой все началось и после которой все закончилось.

— Так Марта, получается…

— Да, — кивнул я.

— А знаешь, — сказала она задумчиво, — это многое меняет. У Сумерлы может быть в ней свой интерес.

— Я не понимаю, — взмолился я. — Зачем всем нужна Марта? Зачем всем эти дети? Зачем все лезут к Насте? Что вообще происходит?

— Я сама точно не знаю, — призналась Клюся. — Но в таких, как они, есть нечто особенное.

— Так пойдем, черт побери, и уже выясним!

— И то верно, — спрыгнула с бочки Клюся. — Ох, черт, как же жопу-то отсидела… Не помассируешь девушке ягодицу, старичок?

— Шлепать детишек непедагогично, — ответил я в том же тоне, и мы пошли дальше по темным сырым тоннелям.

Сумерла вышла нам навстречу, как только мы выбрались на поверхность. Это был какой-то новый для меня участок Могильников — больше похожий на обыкновенное старое кладбище с плотными хаотическими россыпями каменных плит, с крестами и без. Луна и легкий туман придавали им вид готично-романтический, дочка бы уже вовсю клацала фотоаппаратом. В этом свете лицо Сумерлы снова казалось детским и даже красивым. Как будто милую, но очень грустную девочку загримировали на карнавал в День Мертвых и забыли потом умыть. Грим размазался, да так и застыл навеки. За спиной маячила несуразная фигура Маржака, ее вечного телохранителя.

— Прилытала, рухлена вострошарая? — недобро спросила она у Клюси.

— У тебя, охлестка балагтова, не спросилась! — дерзко ответила девушка, похлопывая по ладони битой.

— Эка ты взбутусилась понасердке, шафурка! Ужли разгалядно вавакать ноне вестно?

— Не те зазрить, керасть коростова!

— Так, — решительно перебил я, — барышни, хватит ругаться! Я ничего не понимаю, но мы не отношения выяснять пришли.

— Знаю я, зачем ты пришел, — сказала Сумерла. — Мертвая ведьма послала?

— Я сам кого хочешь пошлю. Но есть мнение, что у вас моя жена.

— Ах, Архелия, дура старая… — покачала головой карлица. — Уже и померла, а все неймется ей. Не сосватала тебе свою нерожденку?

— Мы обсуждаем мою личную жизнь? Тогда скажите лучше, где моя жена.

— Здесь. Где ж ей быть-то теперь?

Это «теперь», учитывая место действия, мне совсем не понравилось, но я не для того тащился ночью по подземельям, чтобы уйти ни с чем.

— Я пришел за ней.

— Пошли.

Что, вот так просто? Подозрительно…

— И ты, прийма Мизгирева, иди, — бросила она Клюсе, развернулась и пошла между могил. Маржак двинулся следом.

— Прийма? — крикнула ей в спину девушка. — Ты сказала «прийма»?

— А ты думала, кровная, рухлена? — бросила Сумерла через плечо. — Откуда у него дети, у шиша хупавого?

— А мать? Что с моей матерью?

— За мной иди, сказано тебе, хухря зазорная!

Мы дошли до высокого строения — то ли большой крипты, то ли маленькой часовни. Внутри было темно, только луна светила через фигурную решетку окна.

— Ждите, — бросила Сумерла и растворилась в тенях. Охранник ее остался стоять несуразным чучелом.

— Прийма… — бормотала Клюся. — Ах он тварь… То-то он… Ну я ему теперь…

Я ее не слушал. Я слушал скрипку, чей звук пробивался откуда-то еле-еле, но все же отчетливо. Она играла что-то несложное и монотонное, с бесконечно повторяющимися ходами.

— Пошли, — Сумерла вернулась быстро.

Мы спустились по каменной лестнице на два пролета вниз. Клюся злобно шептала под нос, накручивая себя.

Марта играла, точно, но отрешенно, не так, как она играет обычно. Смычок так и носился по струнам. Красива и безмятежна, но как будто не жива. Казалось, единственное, что в ней осталось Мартиного — движущаяся рука со смычком. Музыкальный автомат, а не человек. «Мертвая женщина играет на скрипке», — снова вспомнилось мне.

— Мама? — неверяще спросила Клюся.

И только тогда я увидел вторую женщину, сидящую рядом. Она выглядела не просто мертвой, а давно мертвой. Высохшее как у мумии лицо с запавшими глазами, серые губы-ниточки, серая, как гончарная глина, кожа. И все же — она чуть-чуть раскачивалась в такт музыке.

— Марта! — я решительно двинулся к ней, но между нами встало несколько корявых черных силуэтов. Как их там? Покляпые?

— Я не отдам их, — сказала Сумерла.

— А я тебя и не спрашиваю, — ответил я, примериваясь, с которого начать.

— Они играют для балия, и, как только вода уйдет из крипты, он услышит музыку и пробудится.

— Включите ему радио, — сказал я и врезал первому.

— А он хорош, — сказал знакомый голос, когда я пришел в себя. — Пятерых покляпых завалил. Если бы не Маржак…

В голове плыло, как после нокаута, и я никак не мог сообразить, кто это.

— Оставьте его! — крикнула откуда-то сзади Клюся. — Что вы с ним делаете, уроды сраные?

Ее голос я, кстати, сразу узнал.

— Угомонись, девка, — неодобрительно ответил ей кто-то. — Ишь, вздумала палкой своей махать…

— Да я тебе эту биту знаешь куда засуну?

— Она кусается! — пробасил кто-то сзади.

— Терпи!

— Тьфу, вы хоть иногда моетесь? — злобно сплюнула Клюся. — А я ведь вам верила, Невроз Невдалыч!

— Невзор, Клюся, Невзор Недолевич, — терпеливо ответил директор.

Теперь-то и я узнал голос. Просто не ожидал его тут услышать. Судя по тому, что я видел через цветные круги перед глазами, мы все еще в подземельях. Надо полагать, мне кто-то опять удачно дал по башке. Что-то часто стал получать, старею что ли?

— Антон, я вижу, вы нас уже слышите.

Я секунду подумал, корректно ли ругаться при детях, но потом вспомнил, что Клюсе уже восемнадцать, и высказался.

— Удивительная экспрессия! — оценил Невзор. — Вы закончили?

Я выдал еще пару определений и иссяк. Все-таки легкая контузия сказывается. Чем это меня так?

— Понимаю ваше недовольство, но, увы, это была вынужденная мера. Вы очень склонны к необдуманному насилию.

— А вы — к обдуманному?

— И минимально необходимому, — согласился директор. — Поверьте, я не злой человек. Мои письма должны были дать вам понять необходимость и вынужденность совершаемых действий.

— Значит, все-таки Бабай — это вы?

— Нет, конечно, — скривился он, — какой из меня убийца? Но я один из тех, кто принимает неприятные решения.

— «Совершенное группой лиц по предварительному сговору», — процитировал я.

— Вряд ли нас будет судить суд человеческий, — вздохнул Невзор. — Хотя мы, конечно, ответим по делам своим.

— И зачем все это тогда?

— Мы вынуждены. Принуждены внешней неодолимой силой. Я не в восторге от балия и его нейки, но их приход — меньшее зло по сравнению с тем, что пожирает моих воспитанников, стирая даже сам факт их бытия.

— Так это не вы?

— Для меня это «проблема Авраамова». Я раз за разом приношу в жертву своих детей, но никто не посылает мне агнца.

— Да вы, ебать, страдалец просто! Библейского уровня подлости. И сколько же детишек вы уже отвели на заклание?

— Я не жду от вас прощения или понимания. И я не знаю, сколько. Ведь это нерожденные, они стираются так, словно их никогда и не было. В каком-то смысле так и есть. Это тульпы, порождения страдающего от одиночества разума.

— Все они тульпы? Но чьи? Кто отдаст порождение своей тоски вам?

— Все отдадут. Вам ли не знать, что люди переменчивы в склонностях, и та, кто казалась нужнее воздуха, становится постылой игрушкой… А дети, порожденные одиночеством, взрослея, оказываются не нужны почти всегда. По счастью, тульпы — большая редкость. К несчастью, пять лет назад Стрежев породил их в изобилии. Но даже этот акт творения, доступный немногим, более легок, нежели жизнь с порождением своего разума. А судьба брошенной тульпы крайне печальна.

Мне стало немного стыдно. Чуть-чуть. Почти не. Так что заразить меня чувством вины не вышло. Лично я никого не бросал. Во всяком случае… Или? Черт. Так, нахрен.

Я пошевелил руками и ногами, сел ровнее. Еще немного и смогу встать. А когда я встану, кто-то ляжет.

— А моя мать? — спросила вдруг Клюся. — Ее вы за что?

— Спроси своего Мизгиря, — равнодушно пожал плечами Невзор. — Он решил от нее избавиться, уж не знаю, чем помешала.

— И вы ее убили?

— Почему я? Почему убил? Она разделена, как все покляпые. На явь, навь и правь. Какая сторона верх возьмет, в той ей и быть. В любом случае завтра Большая Луна, и все, так или иначе, закончится.

— Уже завтра? — потрясено сказала девушка. — Но…

— Грядет Великий Балий. К добру ли, к худу — не знаю. Но Бабай станет не нужен, а мне и этого достаточно.

Я не особенно прислушивался к этому потоку бреда. Я незаметно разминал мышцы, готовясь встать и прибегнуть к любимому способу решения проблем — бессмысленному насилию. Где-то тут моя жена, и нехер становиться у меня на пути.

Не вышло. Едва я собрался объявить следующий раунд, как явились Сумерла с Маржаком. Я помню, какой этот черт сильный и на удар стойкий, так что решил еще немного посидеть за канатами. Восстановить форму.

— Проваливай, Невзор, — сказала Сумерла пренебрежительно, — твое время заканчивается, так не теряй его зря. Делай свое дело.

Директор, к моему удивлению, молча поклонился и ушел.

— Твоя жена непраздна, ты знаешь?

— Чей это ребенок? — почему-то я был уверен, что Сумерла знает.

— Разве тебе важно это, странь? Разве ты не принял бы ее с любым? Ты, взявший в дочери ту, кто сама себе мать? — она тихо засмеялась, как будто железные шарики в бутылке встряхнули. — Но это неважно. Она станет последней жертвой, на ней прервется цикл и восстанет Великий Балий.

— Хера с два! — сказал я и восстал сам.

Когда я пришел в себя, возле моей постели сидели дочь и Лайса.

— Где… А, да, — оглядевшись, я понял, что вопрос лишний. Больницу ни с чем не спутаешь.

— Тебя нашли на крыльце приемного покоя, — сказала Лайса. — Не хочешь рассказать, что случилось?

— Некоторые эпизоды остались за кадром и для меня, — признался я. — Но что за тварь этот Маржак? Меня и раньше вырубали, но вот так, всухую?

— Ты сцепился с Сумерлой? — удивилась Лайса. — Зачем?

— У нее Марта.

— Точно? — нахмурилась она.

— Сам видел.

— Ты нашел ее, пап! — обрадовалась Настя. — Я знала, что ты сможешь!

Смочь-то я смог, а толку?

— А Клюся куда делась? — спросила дочь. — Она не пришла в «Макара».

— О, черт… — я дернулся встать, голова отозвалась болью. — Надо ее вернуть.

— Не надо, — сухо ответила Лайса. — Она уже вернулась. И это было трудно не заметить.

— Где она?

— В отделении. Задержана за хулиганство, вандализм, поджог, нанесение материального ущерба, нанесение телесных повреждений средней тяжести и оскорбление сотрудников полиции. Многократное.

— Какая энергичная барышня, — я пощупал шишку на затылке. Шишка болела, но не выглядела опасной. — И где она так повеселилась?

— Пришла к дому отца, — сказала Лайса, — не застала его, побила битой стекла, кинула бутылку с бензином в кабинет. К счастью, пожар почти сразу погас, так что ущерб умеренный — какие-то записи, оргтехника. Потом пошла в его офис, не застала, повторила подвиг, но уже без бензина. Охранник пытался ее остановить, но она его вырубила, использовав биту.

— Решительная девчушка.

— Не то слово. Не остановившись на этом, она отправилась в мэрию, где как раз шло обсуждение завтрашнего праздника.

— Ночью шло?

— Ночные дела обсуждаются ночью, — констатировала Лайса. — Клюся ворвалась на совещание и, выкрикивая, со слов присутствующих, бессмысленные дикие обвинения, попыталась избить отца. Битой. Но к этому моменту уже подоспела полиция, и ее задержали. Сопротивления она не оказала, но ругалась страшно.

— А в чем она его обвинила?

— В убийстве матери и в том, что он Бабай.

— Он тоже?

— Что значит «тоже»? — насторожилась Лайса.

— Я тут кое-что узнал про Бабая.

— Так, девочка, выйди! — сказала полисвумен моей дочери. — Нам с твоим отцом надо это обсудить.

— Вот еще! — возмутилась Настя. — И не подумаю! Вдруг вы его… Ну, не знаю что. Я тут никому не доверяю!

Она села, скрестив руки, упрямо сдвинув брови и приняла позу отрицания. В этом момент она стала так похожа на свою мать, что внутри у меня что-то болезненно екнуло. То ли разбитое сердце, то ли отбитая печень.

— Не вижу вреда в том, что она это услышит, — сказал я. — История неприглядная, но отгораживание детей от реальности не помогает им выжить в этом жестоком мире.

— Черт с тобой. Рассказывай.

— Бабай — коллективная сущность. Исполнительный орган местного сектантства. Туда входит Невзор, Сумерла и почти наверняка Мизгирь. Возможно, Маржак — но вряд ли, он просто громила. Ты лучше меня знаешь местный бомонд, сама подумай, кто еще годится в подозреваемые.

— Невзор? — поразилась Настя.

— Девочка, раз уж тебя не выгнали, воздержись, пожалуйста от комментирования, — недовольно сказала Лайса. — Если бы злодеи были похожи на злодеев, мы бы давно всех арестовали.

— Не факт, что он злодей. У меня сложилось впечатление, что скорее делегированный общественник. Но дело не в этом. Похоже, что в городе возник конфликт интересов местных сектантов и какой-то внешней силы, которая претендует на вмешательство в их дела.

Я рассказал Лайсе то, что услышал от Сумерлы и «Невроза», а также то, до чего додумался сам. Я хоть и бывший боксер, но иногда использую голову не только для получения в нее ударов разной степени тяжести.

— Значит, ты считаешь, что в Жижецк лезут твои наниматели? — спросила, дослушав меня, Лайса.

— Уже влезли.

— И что им тут надо?

— Как раз собирался это выяснить. Но мне нужна Клюся.

— У девочки большие неприятности, — покачала головой Лайса.

— Ты мне должна, я нашел тебе Бабая, — ответил я. — Кроме того, если я прав, то выдвигать против нее обвинения никто не будет.

— Попробую что-нибудь сделать. Подожди здесь, мне надо поговорить с начальством, — она достала смарт и вышла в коридор.

— Пап, а что такое «тульпы», про которые вы все говорите? — спросила Настя.

— Представь себе, что кто-то чувствует себя очень одиноким. Одиночество — это не просто дискомфорт, это сильнейший, почти смертельный стресс. Оно вызывает гормональную реакцию, родственную клинической депрессии, расстройства психики и восприятия. Рассудок угнетен, поведение тревожное. Это наследие стайного прошлого приматов — отбившаяся от своих особь обречена. Срабатывает защитный механизм — у человека появляется воображаемый друг. Он представляет себе брата, или подружку, или родителя, или ребенка — кому чего не хватает. Разговаривает с ним, делится наболевшим, заботится или просит заботы. Это позволяет ему выживать в одиночку, обманывая свой мозг. Постепенно этот воображаемый друг становится для него совершенно реальным. И вот тут он либо готовый пациент для дурдома, либо — творец тульпы.

— Но… Ведь они не реальны, да?

— А что есть реальность? — улыбнулся я. — Но да, в общем случае, их видят и могут с ними взаимодействовать только их создатели. С точки зрения условной «нормальности», которая есть понятие статистическое, их не существует, а тот, кто их видит — психически болен. Или же часть их реальностей не пересекается. Но пять лет назад в городе Стрежев произошло… нечто. В силу катаклизма неизвестной природы тульпы там обрели материальность. Каждый, кто мечтал о воображаемом друге, сыне, брате, любовнице — получили желаемое.

— И что было дальше?

— Разное. Но вот что удивительно — обретя искомое, почти все поняли, что это не то, что им нужно на самом деле. Люди обожают себя обманывать, и нет ничего опаснее внезапного исполнения заветных желаний. И, как это не раз случалось в мифологии, а может, и истории нашего мира — создатели отвергли свои творения, сделав их непредставимо несчастными.

— И что с ними стало?

— Я не знаю точно, дочь. Мы покинули Стрежев, и до недавнего времени я не вспоминал о нем. И вот я узнал, что стало с брошенными детьми.

— Что? — спросила замирающим голосом Настя.

— Они живут в «Макаре». Стрежев избавился от своих тульп. Их принял Жижецк, но из милосердия ли? Не были ли они с самого начала предназначены для… Не знаю, для чего.

— Как Катя, да?

— Как Катя.

— Какая печальная история.

Настя замолчала и задумалась. Я поднялся с кровати, скривившись от головокружения. Постоял, покрутил головой из стороны в сторону. На ринг мне рано, но ходить смогу. Интересно, где моя одежда?

Обшарив шкафчик, нашел пакет с грязными драными тряпками, которые, очевидно, ею когда-то были. Ладно, мне не свататься идти. Кое-как натянул и стал выглядеть натуральным бомжом из-под моста.

— Пап, а паап… — протянула Настя очень странным голосом. — А Марта — твоя тульпа, да? Ты создал ее в Стрежеве, но не бросил, а увез с собой?

— Нет. Она тульпа, но не моя. Я увез ее с собой, потому что так было надо. Без этого мне бы не отдали тебя — это долгая история. Мне не нужна была тульпа. Я очень сильно любил твою маму.

Настя еще немного помолчала, но все же решилась:

— Скажи, только честно, — я тульпа?

— Нет, — сказал я твердо, — ты моя дочь. Моя и Анюты Трубной, твоей матери. Обстоятельства твоего… появления на свет необычны, но ты самая настоящая девочка. Ты не рассеешься без следа и памяти, уйдя от меня во взрослую жизнь. Но ты все равно не спеши, я еще не готов тебя отпустить.

— Ты мне когда-нибудь все-все расскажешь?

— В любой момент, когда ты захочешь это услышать.

— Наверное, еще не сейчас.

— Черные небеса! — воскликнула Лайса, входя. — На какой помойке ты нашел себе этот гардероб?

— Превратности жизни, — пожал плечами я.

— Придется заехать в «Макара», я не могу привезти тебя в отделение в таком виде. Ты не выглядишь надежным поручителем за Клюсю. Ты выглядишь диким людоедом из городских джунглей.

В «Макаре» было тихо, как на кладбище. Дети в гостиной проводили меня изумленными взглядами, а смелая Оксана даже спросила: «Что с вами случилось?». Кажется, добиваться моего поцелуя уже не кажется ей такой хорошей идеей.

— Все нормально, — ответил я всем, — не пугайтесь. Мне просто надо умыться и переодеться. Директор не появлялся?

— Нет, — ответил Виталик. — Невзор Недолевич давно не приходил.

Я быстро принял душ и переоделся. Рассмотрев себя перед зеркалом, обнаружил множество новых синяков, но не на самых заметных местах, так что и черт с ними.

Настю, несмотря на ее протесты, оставил на хозяйстве, а мы с Лайсой поехали на служебной машине.

— Я оформила на тебя поручительство, — сказала полисвумен под скрип дворников по стеклу. — Теперь ты за нее отвечаешь, включая явку в полицию по первому требованию. Если она что-то еще выкинет — тебя оштрафуют или даже подвергнут административному аресту. Еще не поздно отказаться, девица бедовая!

— Я рискну, — вздохнул я.

— Так у вас правда… — начала Лайса обиженным тоном.

— Нет, — оборвал я, — неправда. До чего тут все любят сплетни!

— Маленький городок, что ты хочешь.

Клюся сидела на полу камеры в майке, шортах и красных кедах. Койка там была, но она ее игнорировала, видимо, в знак протеста.

— О, так ты правда жив? — вяло удивилась она. — Я им так до конца и не поверила.

— Что это ты учинила, малолетняя террористка?

— Сумерла рассказала мне про мать. Мизгирь… Я убью его!

— Это именно то заявление, которое надо делать в камере, умничка. Оно очень поможет мне вытащить тебя отсюда.

— А ты можешь меня вытащить?

— Только если ты пообещаешь мне не делать глупостей. Хотя бы то время, пока я за тебя отвечаю. И да, покушение на жизнь мэра города тоже относится к глупостям. Сможешь воздержаться? Говорят, если долго сидеть на берегу реки, труп врага проплывет мимо тебя сам.

— Сначала этот заплыв надо организовать, — не согласилась со мной Клюся. — Но я готова подождать. Я тебя не подставлю, честно.

— Ловлю на слове.

Мне пришлось подписать кучу бумаг, здесь все очень консервативно. Никакой электронной подписи и онлайн-согласия. Бумаги были наполнены зубодробительным полицейским канцеляритом, и, по мере попыток чтения, меня охватывало ощущение, что я покупаю раба в ипотеку. Столько условий и мелкого шрифта… В общем, Клюся теперь моя с потрохами, но и отдуваться за нее тоже мне. Пока она не будет осуждена или оправдана по сути предъявленных ей обвинений — а разбирательство может тянуться долго. Все это время мне, как и ей, нельзя покидать город. А у меня были другие планы.

Досадненько.