Мертвая женщина играет на скрипке

Глава 10

— Проводишь? — дочь смотрит слегка мимо меня, как будто обращаясь к кому-то за правым плечом.

Это означает, что она смущена необходимостью и просит не отца, а так вообще Мироздание в целом.

— Я думал, что ходить с родителями — зашквар, — удивился я, закрывая ноутбук.

— А я думала, что «зашквар» говорят только старые пердуны.

— «Старый пердун» — хейтспич, — пожурил ее я, — правильно «возрастной».

— Ну пап, ты же обожаешь все контролировать. Все равно будешь спрашивать «где» и «что».

Контролировать? Да такого распиздяя, как я, еще поискать! Дети очень странно видят родителей.

Или родители странно видят себя.

Люди вообще странные.

«Воспитательное общежитие имени пистолета Макаренко» — гласила вывеска у входа в старый двухэтажный дом, где первый этаж облупился штукатуркой по кирпичу, а второй темнел замшелым срубом.

Я сначала подумал, что это со мной шутит подсознание, но оказалось — нет, не со мной. Слово «пистолета» было напечатано в тон табличке на виниловой самоклейке и наклеено перед фамилией. Видимо, поверх имени. Как бишь его звали-то? Не помню. Человек-фамилия.

— Ну все, спасибо, дальше я сама, — нетерпеливо и нервно сказала Настя.

— Ладно, не буду мешать взрослой и независимой девушке делать себе имидж. Я на связи.

— Иди уже!

Не успели.

— Антон? Настин папа? — из дверей выглянула женщина лет сорока, с полноватым добрым лицом и растрепанной прической. Она вытерла руку о передник и протянула мне для пожатия.

— Я этот человек, — надо же, вот так, прям за руку? Отвык. После второй пандемии рукопожатия стали не то, чтобы неприличны, но слегка интимны. Знак доверия. Почти как поцелуи. Но здесь, кажется, об этом не слышали.

— Заходите, пожалуйста!

Настасью перекосило, и она закатила подведенные багровыми тенями глаза.

— Не стоит, наверное, — попытался я, — столько дел, знаете ли…

— На минутку, буквально! Я оладьи напекла.

Дочь обреченно вздохнула — оладьи моя слабость.

— Разве что на минутку…

— Я Антонина, мама Виталика.

Теперь перекосило уже меня. Знакомство с родителями друга дочери — это как-то чрезмерно символично. Но я человек тренированный, перекосился внутри, лицом не дрогнул. Тем более — оладьи. За оладьи я готов претерпеть.

За небольшой прихожей оказалось полутемное пространство с цилиндрической печью-колонной посередине. Вдоль стен маленькие диванчики с журнальными столиками. Над каждым тусклый светильник, так что комната как бы разделяется на изолированные островки света, отгороженные сумраком. Окон то ли нет, то ли они наглухо зашторены.

— Это общий зал, — сказала Антонина, — дети живут в своих комнатах, а здесь собираются для общения.

Несколько подростков сидят на диванчиках, каждый в себе и своем смарте. Меня, Настю и друг друга тщательно игнорируют. Общаются, значит.

— Настенька, располагайся, Виталик сейчас спустится, а вы, Антон, проходите в столовую, я вас оладушками покормлю!

Я оставил дочь за веселой подростковой игрой «кто кого переигнорит» и прошел за женщиной дальше. В столовой оказалось по контрасту светло, но покрытые граффити на кладбищенскую тему стены сводили весь позитив на нет. Столы веселеньких расцветочек и яркие кружевные занавески выглядели на их фоне как цветы на поминальных венках.

— Я уже привыкла, — махнула рукой Антонина, — дети любят мрачные фантазии.

— Угу, — неопределенно сказал я, разглядывая нарисованный с большим талантом некрополь, где на плече потемневшей от времени надгробной статуи сидит неопрятный крупный ворон. Статуя изображает печальную юную деву с поникшей головой в белой, спадающей каменными складками на могильную плиту, хламиде. Лицо девы показалось мне знакомым.

— Присаживайтесь, попьем чай с оладушками! Муж на работе, а я тут по хозяйству.

— Большое хозяйство, — окинул я взглядом столовую, — на всю ораву готовите?

Пять столов, каждый на четыре человека.

— Ну что вы, дети сами, в основном, справляются, я только помогаю. Ну и вот оладушки…

Оладушки хороши. В меру поджаристые, масляные, воздушные. Правильные оладушки.

На второй стене крылатая смерть ведет за ручку маленькую девочку. Свет впереди вроде бы должен символизировать хороший конец этой истории, но брошенный позади игрушечный мишка слишком печален, а перо, зажатое в упрямом кулачке девочки, явно выдернуто из смертных крыл. Наверное, она дорого продала свое детство.

Забавненько.

На третьей стене уходит вдаль аллея темных узловатых голых деревьев. Перспектива передана мастерски, кажется, что по мощеной прямоугольным булыжником дорожке можно пойти, удаляясь от пластиковой ненатуральности интерьера столовой в мрачную реальность картины. Вот только я бы по ней не пошел — такая аллея наверняка ведет к какому-нибудь готическому кладбищу с покосившимися древними обелисками, и путешественника там не ждет ничего хорошего. На деревьях висят клочья паутины и сидят черные птицы.

— Кто это так рисует у вас?

— Клюся, — сказала Антонина, — то есть, они вместе, но по ее эскизам.

— Талантливо, но как-то мрачновато, — я понял, на кого похожа мраморная девочка с первой картины.

Художница нарисовала надгробье самой себе.

— А она тоже интернатская?

— Нет, она местная, дочь мэра, но часто ходит к нам. Хорошая девочка, единственная, кто с нашими дружит. Остальные… — женщина только рукой махнула

Она снова махнула рукой и вздохнула.

— Сложно с ними?

— Да что вы! — Антонина, неожиданно разулыбалась и даже махнула в мою сторону полотенцем, как бы отгоняя глупость, — Дети замечательные! Не понимаю, как можно было вот так…

— Как?

— Ой, неважно. Они мне все как родные! И город помогает, выделяет фонды, не голодаем.

— Я что-то не очень понимаю…

— Ой, чего это я разболталась, вы меня не слушайте! Еще оладушков принести?

— Спасибо, я сыт…

— Да вы не стесняйтесь, их много! Дети-то теперь, сами знаете, — это мучное им, это жирное, это сладкое… Напеку с разгону — а потом хоть сама всё ешь!

— Нет-нет, Антонина, я действительно наелся. Очень вкусно, спасибо. Пойду я.

— Заболтала я вас, да? А знаете что? Приходите к нам еще, как-нибудь вечером, когда дети в сборе. Тут очень не хватает новых лиц. Пожалуйста!

— Мне и одного подростка много, — смутился я, — какой из меня, к черту, воспитатель.

— Не надо их воспитывать, что вы. С ними надо просто быть.

— Не обещаю, но подумаю. Пора мне.

В общем зале три диванчика сдвинули в общий круг вокруг низкого столика. Подростки обоих полов сидят, склонившись над ним головами — перед каждым на столе смарт. Иногда они касаются экранов, при этом негромко, но активно переговариваясь.

— Я пошел, — тихо сказал я Насте, — ты остаешься?

— Да, пап, мы тут играем в одну игру…

Дети подняли головы от стола и посмотрели на меня. В полутьме зала их лица подсвечивались снизу экранами смартов и выглядели немножко жутковато. Я с удивлением отметил, какие правильные у них всех черты. То ли освещение виновато, то ли я уже подхожу к тому возрасту, когда все юные кажутся прелестными просто потому, что молоды. И еще — в них всех было что-то общее. Между собой — и, как ни странно, с Настей.

Но моя-то по-любому лучше всех!

Часы на руке короткой вибрацией сообщили, что пришло письмо.

***

На этот раз в магазине было пусто. Продавщица смотрела на меня без радости, но не гнала.

— Пришел? — сказала она, поджав губы. — Кидаться не будешь больше?

— Не буду.

— Не связывался бы ты с полицейской этой, вечно она лезет, не понимая куда. Бабка её своё дело знала, спорить не буду, но эта странь…

— Спасибо, учту. Еще советы будут?

— Зря обижаешься, я дело говорю.

Я промолчал, разглядывая товар. Никаких идей, куда можно применить выставленные на полках штуковины, у меня не возникло. Впечатляющая выставка бессмысленной фигни.

— Плакала, что предали, просила помощи, — внезапно сказала продавщица.

— Кто предал?

— Я поперву думала, что ты. Не в себе была девка, очень убивалась. Я и сказала ей — да мизинца он твоего недостоин, забудь. Ну, как всегда говорят-то. Я и не слушала ее особо, дело обычное.

— Теперь не думаешь?

— Посмотрела на тебя — дурак, да не злодей.

— Вот спасибо…

— Припомнила разговор да засомневалась. Не про мужа речь шла как будто. Наоборот, вроде как стыдно было за дурь свою, но горда уж больно.

— Мне надо ее увидеть.

— Я спрошу. Жди, с тобой свяжутся.

— Да где она, черт тебя дери?

— Жди, странь.

Мне снова захотелось чем-нибудь куда-нибудь кинуть, но у меня еще прошлая шишка не сошла.

***

— «Я в замешательстве, раздосадован и удручен», — сказал бы на моем месте более интеллигентный человек, — Петрович отхлебнул кофе. — Я же скажу проще: «Это жопа какая-то».

— Что такое?

— Не могу понять природу трояна. Может быть, кобальты что-то из дампа вытащат, но файл я декомпилировал и расковырял до последней строчки — но так ничего и не понял. Это бессмысленно и не может работать — но работает. Во всяком случае — пытается. Чертовщина просто какая-то.

— А, ну это ничего, это бывает… — покивал я. — Всю жизнь живу с ощущением, что вокруг происходит что-то, чего я не понимаю. И чем дальше, тем больше.

— А вот скажи, ты свой соцрейт давно проверял? — внезапно сменил тему Петрович.

— Не хочу расстраиваться, — пожал плечами я, — кажется, в последнее время я был плохим мальчиком.

— А ты полюбопытствуй все же.

Я включил смарт и открыл приложение — оно по умолчанию установлено во всех сертифицированных устройствах.

«Сервис временно недоступен».

— Серьезно? Так бывает?

— Не бывает. Но факт. А еще здесь не работает система распознавания лиц, система «Поток», единый финмониторинг, фискальный геолокейшн… Да ничего почти не работает.

— Провинция… — неуверенно сказал я, чтобы что-то сказать, но тут же вспомнил о «границах юрисдикции», про которые упоминал Иван. Не так все просто с этим Жижецком.

— Да, я тут в командировке, кстати, — сказал Петрович, — на некоторое время. У кобальтов тут есть свой проект, удачный момент его проинспектировать.

— Секретный?

— С чего бы? — удивился Петрович. — Совершенно официальный. Знаешь, тут есть нечто вроде детского дома…

— Представь себе, я там недавно был. Моя дочка общается с тамошними детьми.

— Познакомишь?

— Спрошу, — не стал обещать я, — там довольно странная компания.

— Я вписываюсь в любую, — оптимистично заявил Петрович, — говна-то…

***

— Как поиграли?

— Норм.

— Как тебе компания?

— Норм.

— Как сама?

— Норм.

— Какие планы?

— Отстань.

Вот и поговорили. А ведь потом скажет: «Ты вообще не интересуешься моей жизнью!». У родителей нет выигрышных стратегий, они сторона по умолчанию страдающая. Что не назло, то вопреки.

— Впечатляющий педагогический этюд, — насмешливо прокомментировала Лайса, когда за дочерью закрылась дверь комнаты, — сколько эмпатии, какое сопереживание! Розги не пробовал?

— Ювеналка не велит.

— Пользуйся случаем, тут ее нет.

— Кстати, не подскажешь, как так вышло?

— Какие-то региональные преференции, — пожала плечами девушка, — расширенное самоуправление. Отцы города не любят технологии, а пуще того не любят внешний контроль. Впрочем, это одно и то же.

— А как же приоритет федеральных законов?

— Нет правил без исключений. Думаю, у них просто хорошие связи. Кроме того — что происходит в Жижецке, то в Жижецке и остается. Да, ты собираешься отрабатывать свой новый статус? Раз ты у нас «консультант полиции», как в кино, то давай, участвуй. Принимай файл по Бабаю.

— И что с ним делать?

— Посмотри свежим взглядом, вдруг увидишь что-то, что мы упустили.

— Такое только в детективах бывает.

— Да, шансов мало. Но я в таком тупике, что…

Файл оказался архивом плохо рассортированного цифрового мусора. Я-то думал, что у полиции все лучше налажено. Фотографии с мест преступления — от некоторых тошнило, но многие непонятно к чему относились. Много крови, много предметов на полу, много крупных планов непонятно чего. Но ни одного тела.

Таблицы, сортированные по времени, таблицы, сортированные по месту, таблицы, сортированные по знакам зодиака и фазам луны. Пространные текстовые описания немыслимой казенности формулировок.

«Следователь СО Жижецкого ОМ г. Н, капитан юстиции Волот Л. Л. в кв.35 по ул. Отдыха, 15 при естественном и искусственном освещении с участием эксперта-криминалиста Грабаря Н. Н., о/у ОУР Пузина С. И. в присутствии понятых… с соблюдением требований ст.177 УПК РФ произвели осмотр квартиры 35 по ул. Отдыха,15, о чем в соответствии со ст. 180 УК РФ составили…»

И вот такого утомительно подробного, скрипучего от сухости бюрократического текста — десятки файлов, разложенных по папкам в непонятной мне логике. Никакой общей картины у меня не складывалось. Разве что очевидное — отсутствие тел во всех случаях. Количество крови на местах преступления таково, что судмедэксперты уверенно говорят о смерти пропавших, но сами трупы ни разу не обнаружены. Большая заумная цыдуля от специалиста по психопатам сложными словами подводила к зловещей идее хранения этих самых тел маньяком в виде трофеев. Моя буйная фантазия немедля нарисовала такую картину, что аж волосы на жопе дыбом встали. Фамилия консультанта тоже Волот, но не Л.Л., а А.Т.. Зам. нач. упр. науч. част. проф. некроб. Волот А. Т.

Бабуля?

Примерно через два часа работы с документами мои невеликие аналитические способности покинули меня окончательно. Я тупо пролистывал полицейские аббревиатуры и сокращения, уже не пытаясь вникнуть в протоколы опроса свидетелей, которые все равно ничего толком, на мой взгляд, не сказали.

— И как я должен это анализировать? — сказал я в сердцах уютно устроившейся с книжкой в уголке экрана Нетте.

— Подключить аналитический модуль? — с готовностью вскочила она.

— А что, есть такой? — тупо спросил я.

— Отсутствует в базовой конфигурации системы, может быть установлен дополнительно. Требуется подключение к сети. Объем данных — ноль целых три десятых гигабайта. Скачать аналитический модуль?

— Ну, скачай… — сказал я неуверенно.

— Требуется принятие пользовательского соглашения, — Нетта достала откуда-то канцелярскую папку, стряхнула с нее пыль и раскрыла. На экране развернулся стандартный текстовый модуль, которые никто никогда не читает.

Я промотал его, проглядывая по диагонали — «Кобальт системс» предупреждала, что «модуль нелинейной аналитики находится в стадии бета-тестирования», что он поставляется «as is», что обработка идет на стороне сервера и требует передачи данных вовне клиентского устройства на основании такой-то лицензии и согласно таким-то пунктам закона о перданных, и что фирма зуб дает, что не передаст данные и результаты их обработки третьим лицам, но оставляет за собой право «использовать анонимизированные паттерны для улучшения работы сервиса», что бы это ни значило.

Я задумался — с одной стороны, это вроде бы как не мои данные, а служебные. С другой — они во всех федеральных базах полиции, и доступ к ним много у кого есть. С третьей — «анонимизированные паттерны» звучит внушительно и непонятно, а никаких подписок я не давал. С четвертой — очень не хочется выйти из комнаты с тупым лицом и сказать Лайсе, что я дурак. И это, пожалуй, перевешивает все аргументы против.

Нажал «Принять».

Пару минут что-то грузилось и инсталлировалось. Ожидание скрашивала Нетта, деловито качающая рычаг ручного насоса под растущим прогресс-баром. Она вытирала пот с нарисованного лба, картинно отставляла обтянутую коротким платьицем попу, поправляла декольте, из которого почти-но-не-совсем вываливалось содержимое — в общем, старалась, как могла. И как я раньше обходился без вирпа?

«Приступить к анализу данных?»

«Да».

«Определите область значений».

Ну вот, я так и думал, что упрусь во что-нибудь непонятное. Что они имеют в виду? Вообще, это наверняка для каких-нибудь естественных наук модуль, а не для детективов-любителей. Он, поди, графики термоядерных реакций строит или баллистические кривые для ракет. А у меня по математике в школе четыре с минусом было. Четыре — из жалости, минус — честный.

Выделил мышкой папку с архивом и перетащил на окно программы. Тупо? Тупо. Но надо же что-то делать?

«Принять массив данных?»

«Принять».

«Задайте вид анализа», — я загрустил, мотая список из малопонятных пунктов. «Описательный, разведочный, прогностический, индуктивный, казуальный…» — я выбрал последний, потому что слово вызывало у меня ассоциации с чем-то простым и обыденным. Вывалилась простыня пунктов с чек-барами, ползунками и полями ввода: «доверительный интервал, математическое ожидание, разница средних значений, статистическая мощность, бимодальное распределение, дисперсия, медиана, процентиль, регрессия данных…». Даже не стал читать, оставил все по умолчанию и дальше только жал «Принять» и «Продолжить».

«Приступить к анализу?» — Нетта сидит, скрестив босые ноги, с солидной инкунабулой в руках.

— Приступай, — сказал я голосом.

Она кивнула, сдула с носика прядку волос, что-то быстро записала.

«Выделить пики распределения? Выявить аномалии распределения?»

«Да», — не знаю, что это, но пусть выявляет. Странное ощущение, когда нарисованная девица умнее тебя.

«Полный анализ данных займет значительное время. Выдавать промежуточные результаты?»

«Да».

«Есть аномалия данных по документу „Предварительный протокол осмотра жилого помещения ул_Бирича“. Выявлены критические корреляции с внешними массивами данных».

И что мне с этим делать? Открыл документ:

«…перечисленным лицам разъяснено их право присутствовать при всех действиях, проводимых в процессе осмотра, делать заявления, подлежащие занесению в протокол.

…разъяснена их обязанность удостоверить факт, содержание и результаты осмотра…

…Местом осмотра является двухкомнатная квартира №35, расположенная на третьем этаже четырехэтажного дома…

…расположена на лестничной площадке слева от лестницы. Вход в квартиру прегражден двумя дверьми: внешними металлическими и внутренними деревянными. Металлические двери оснащены двухригельным замком, расположенным на высоте 1,5 м от пола. На деревянной двери два двухригельных накладных замка. Замки, двери и дверной косяк без повреждений. За входом в квартиру расположен коридор длиной 3 м и шириной 1,5 м. По коридору слева расположено трюмо, на котором бутылка из-под воды. Справа находится стенной шкаф с верхней одеждой…

…Из коридора вправо имеется дверь, ведущая в большую комнату размером 6х4м. В комнате вдоль правой стены расположен диван, покрывало на котором содрано и скомкано. В правом дальнем углу находится деревянная тумбочка, на которой стоит телевизионная панель. В противоположной от входа в комнате стене — окно. Слева от окна расположена балконная дверь, которая на момент осмотра раскрыта. Правая сторона окна раскрыта…

…пятно крови неправильной формы размером приблизительно полтора на два метра, кровь свернувшаяся, цвет черный… …присутствуют следы волочения, ведущие в ванную комнату…»

Очередной протокол осмотра, я таких уже десяток просмотрел. Не все из них были с мест преступления, большинство в рамках рутинных следственных действий, но попадались и вот такие, с кровью. Перечитал долгое нудное перечисление всего, что что попалось следователям на глаза, скупые и малопонятные описания обстановки. Нашел соответствующие делу опросы соседей — никто ничего не видел и не слышал. Квартира сдавалась через агентство, собственник в городе отсутствовал, арендатор был приезжий, командировочный. Кровь по куче неизвестных мне аббревиатур соответствовала его медицинским данным, запрошенным с места жительства, количество крови указывало на гарантированный летальный исход. Полицию вызвали соседи снизу, когда у них протек красным потолок. Так себе сюрприз.

«Следы волочения» указывали, что тело неоднократно перемещали туда-сюда с неизвестной целью, но в итоге куда-то дели. Картина, характерная для Бабая, это даже я уже понял — много крови, тело таскали и таки утащили, никто ничего не слышал и не видел, хотя дело было в центре города и бегать по улице с трупом не очень удобно. Пропавший мужчина средних лет, приезжий — тоже типичная жертва. И главная «визитная карточка» — следы установки на пол какого-то оборудования. «Предположительно медицинского штатива». Зачем Бабай таскал его с собой, что на нем было установлено — неизвестно, но делал он это всегда. В более ранних делах «Зам. нач. упр. науч. част. проф. некроб. Волот А. Т.» на основе каких-то следственных экспериментов делала предположения о полевой системе переливания крови, хотя зачем ее откачивать прямо на пол?

В чем же аномалия, выявленная нейросеткой «Кобальта»? С какими «внешними данными» пересеклась информация этого файла? Я определенно чего-то не вижу. Мне просто не хватает опыта чтения таких протоколов, чтобы составить себе мысленную картинку.

Постучал легонько в дверь к Лайсе.

— Входи!

Полисвумен сидела с ногами в кресле и читала книжку. Халатик короткий, ноги красивые — я чуть не забыл, зачем пришел.

— Мы можем съездить на место преступления? Это не будет нарушением каких-нибудь протоколов?

— Какое именно? — удивилась она.

— На улице Бирича.

— Последнее которое?

Черт, а я и на дату не посмотрел. Офигеть я детектив. Шерлок Холмс просто. Может, в этом аномалия?

— Что-то увидел в документах?

— Считай это интуицией, — туманно ответил я, — так можно?

— Давай съездим. Надо только в отдел заехать, кажется, там ключи в вещдоках так и остались, потому что владелец недвижимости не объявился.

— А это вообще нормально?

— Не очень.

Вот, еще одна возможная аномалия. Или нет.

— Но он уехал из города за несколько лет до. Квартира сдавалась в краткосрочную аренду, деньги агентство переводило на счет по договору, налоги уплачивались автоматически. Найти его не удалось, но связь с делом маловероятна. Да там есть в архиве.

Ну да, есть, наверное. Только я это тоже провтыкал. Чтобы работать с полицейскими документами, надо иметь полицейскую голову.

Камера, положенная по федеральному закону, над подъездом висела, но, по местному обыкновению, была разбита, и чинить ее никто не спешил.

«Двухригельный замок, расположенный на высоте 1,5 м от пола», подклинил, и мне пришлось взять ключ у Лайсы и провернуть его самому. В небольшой обшарпанной квартирке было сумрачно, душно и плохо пахло — смертью, тленом, прокисшим мусором и землей. Интересно, соседей не беспокоят привидения? Местечко очень располагает к обитанию неупокоенного духа невинноубиенного. Я бы на его месте вовсю завывал тут по ночам, требуя отмщения.

Поскольку владелец числился в нетях, а агентство, сдающее квартиру в аренду, не собиралось заниматься ремонтом, то помещение сохранилось в том же виде, в каком его оставили криминалисты. Ковер, который, согласно протоколу, впитал в себя большую часть крови, отсутствовал, но размеры пятна на вздувшемся ламинате показывали, что ее было действительно много.

Теперь я уже и сам не понимал, зачем мы здесь. Надеялся, что глазами пойму что-то упущенное в документах — но нет, не осенило. Три недели прошло, если какие-то следы и были, то давно остыли. Криминалисты отработали, сняли все отпечатки, вывезли все улики, обнюхали каждый угол и вывернули все ящики. Что нового я хотел тут увидеть?

Под скептическим взглядом Лайсы ходил по квартире, изображая на себе умное лицо. Попытался представить себе произошедшие тут события — не преуспел. Вот пятно крови. Очень познавательно, да. Тут он, наверное, и помер — от потери крови или от самой раны. Скорее всего, от первого — краем глаза видел в медицинском заключении. Мол, при смертельном ранении столько крови не вытекает — сердце перестает ее качать, и она остается внутри тела. Либо он долго умирал, истекая кровью, либо ее специально спустили, как у зарезанного на шашлык барашка (такую версию по прошлым делам выдвигала «Зам. нач. упр. науч. част. проф. некроб. Волот А. Т.»).

— А как звали твою бабушку? — спросил я Лайсу.

— Архелия Тиуновна, а что?

— Э… Ничего, наверное.

— Ну, как там твоя интуиция?

— В процессе интуирования, — ответил я недовольно. Маловато веры в меня в голосе этой женщины…

На руке завибрировали часы. «Сообщение Кобальт-коннект! Посмотреть на смарте?» Я достал аппарат, где Нетта вывесила оповещение:

«Вы встретили родственную душу! Рядом с вами человек, который подходит вам для общения. Степень соответствия 54%, высокая! Возможно это шанс на дружбу или, как минимум, повод пообщаться! Не проходите мимо, отношения — это важно!».

Я с подозрением огляделся. Кроме нас с Лайсой никого не было. Соседи?

«Подтвердить коннект?»

«Да», — согласился я пальцем.

Откуда-то донесся тихий, но отчетливый «блымк» сообщения. И это было явно в квартире.

— Что это? — закрутила головой Лайса.

— Моя интуиция! — гордо сообщил я.

— Вы с ней в чате общаетесь?

Я открыл приложение, там теперь было два «коннекта» — Лайса Волот (98%, на процент подросло!) и Андрей Девицкий, 54%. Я отправил ему стикер «Привет». Блымкнуло совсем рядом. Лайса навелась на угол комнаты и потребовала:

— Повтори!

Новый «блымк» — и она потянула на себя массивную кровать.

— Да помоги ты! — миниатюрная барышня не сдвинула ее и на сантиметр.

Вместе мы отодвинули мебель от стены — там было пыльно и пусто.

— Еще!

Новый «привет» — да, где-то тут отзывается. В четыре руки скинули залежавшееся пыльное белье и обнаружили щель между пружинными подушками и деревянным основанием. Тонкая рука Лайсы в латексной перчатке туда еле пролезла.

— Что-то есть, нащупала, но подцепить не могу. Ух, я криминалистам фитиля вставлю! Как они это пропустили?

Я решительно пнул деревянную спинку, наверняка нарушив все возможные протоколы обращения с вещдоками. Она с хрустом отвалилась, открыв узкий зазор, где годами скапливалась пыль, конфетные фантики, упаковки от презервативов и крошки еды. Поверх всего этого богатства вертикально торчал провалившийся в щель небольшой планшет-трансформер, из тех, что с клавиатурой.

— Руки убери! — завопила на меня Лайса, когда я потянулся к нему. — Отпечатки!

— Все-все, не трогаю!

Она аккуратно взяла устройство за уголок и поместила в пакет с застежкой. Она что, всегда их с собой носит?

— Отвезу спецам в отдел, пусть посмотрят. Значит, говоришь, интуиция?

— Не следует ее недооценивать, — уклончиво ответил я.

Лайса, кажется, преисполнилась подозрений. Неужели я выгляжу недостаточно умным для детектива-любителя?

«Следы мертвых ведут в пустоту», — написал какой-то мудак в подъезде. Возможно, мой внутренний мудак на обратной стороне моих глаз.

***

— Отец! — о, не «пааап» даже. Серьезная заявка.

— Отец, ты можешь сегодня сходить со мной в «Макара»?

— В куда?

— Ну, в общагу к ребятам. «Дом Макаренко». Их надо спасать.

— Что случилось?

— Случилось страшное! Интернета нет. Поломался. Выключить и включить пробовали. Техподдержка игнорит.

— Плач и стенания воцарились в стенах сих?

— А также депрес, хтонь и тлен, — подтвердила дочь.

Могу себе представить. Детям пришлось поднять глаза от гаджетов. Это ж невесть что увидеть можно! Реальность без фильтров! Шок и трепет!

— Ты поможешь?

Не та ситуация, когда можно ответить «нет», даже если твои познания ограничены кнопкой «Ресет».

— Конечно.

— Спасибо пап, ты супер. Пойду отпишусь, что мы придем.

— Так у них же интернета нет?

— Так через «Кобальт» же! — дочь посмотрела на меня с глубоким недоверием. Кажется, я только что посеял сомнения в своей способности решить проблему. Теперь она боится опозориться с таким невдалым отцом.

— А, ну да, конечно… — ответил я уверенно, не имея ни малейшего понятия, о чем речь. — Как там Виталик?

— Он меня романсит.

— Он тебя что? — не сразу понял я.

— Ухаживает типа.

— А ты?

— А я не знаю.

Типичная картина.

***

— Одноранговая сеть, пи-ту-пи, — пояснил Петрович.

— Тупи — не тупи…

— «Кобальт» имеет резервную передачу данных между пользовательскими устройствами напрямую. Пакеты ходят через роутеры и смарты, в городе беспроводные устройства доступа всегда перекрываются. Кино не посмотришь, но сообщения передаются. Медленно и печально, как по диалапу.

— Как по… что?

— Не бери в голову, миллениал! — захихикал Петрович. — Что вы будете делать, когда мы, старперы, сдохнем? Усядетесь в кружок вокруг последнего рабочего компа и вымрете от технической безграмотности?

— Это айкьюшейминг! Я гуманитарий! Мой девиз: «Техника для человека, а не человек для техники!».

Петрович пробормотал что-то вроде «говнометарий», но тихо, про себя, и я сделал вид, что не расслышал. В конце концов, он согласился помочь, а это главное.

— А теперь вот тут чекбокс и вот тут слайдер, — я с некоторой завистью смотрел, как легко Петрович завладел вниманием подростков, — и опаньки! Теперь вы шарите трафик, а не параллелите, дошло? Вы же все на одних ресурсах пасетесь, а «Кобальтом» можно спарсить даунлоад, снизить нагрузку на сеть и сразу скорость подрастет. Учитесь, пока я жив!

— А с сетью чо? — спросил кто-то. — Мобильный траф нудный.

— Сейчас глянем, молодежь, не уныльтесь.

Молодежь смотрела на Петровича как на нового мессию. Только что казалось, что в холле набор индивидуумов, социальных примерно как впавший в спячку еж. И вот уже все сидят кучкой, касаясь локтями, забыв про свое священное «личное пространство», глаза горят интересом, вопросы сыплются градом — и в центре всего этого пожилой седой дядька, ничуть не смущенный таким вниманием. Он не подстраивался, не играл — вел себя совершенно естественно. Ему бы вожатым работать.

— Кто мне покажет, где у вас роутер?

— Я! Я! Я! — желающие прям наперегонки.

Дружной компанией двинулись в коридор.

— Да вы половины возможностей «Кобальта» не доюзываете! — вещал на ходу Петрович. — Вот, например, социвенты. Да будь я помоложе, эх…

— Да вы и сейчас ничего, — кокетливо сказала очкастая юница с синей челкой.

— Прелестное дитя, не надо троллить дедушку, — отмахнулся Петрович, — дедушка сам тот еще тролль! Так вот, социвенты. Кобальт-коннект — это только стартовая лока. Через кобальт-ивенты вы можете качать отношения в реале, как репу в эрпэгэ!

Какую репу? О чем он? Но дети, похоже, его понимали.

— Вырастет ваша репа большая-пребольшая! И, если до мышей не до… хм… В общем, надо весело, но аккуратно. Да что я вам объясняю, сами попробуйте.

Роутер висел на стене в кладовке, между швабр и тряпок, над ведром с надписью «Половое». Надпись перечеркнута маркером, ниже подписано «Гендерное». Петрович осмотрел плоскую коробочку в свете тусклой пыльной лампочки, аккуратно снял, не отсоединяя проводов, покрутил, пошатал разъемы, вздохнул.

— Линии нет. Где-то разрыв. Провайдеру звонили?

— Они говорят, «Проблема на вашей стороне».

— Вот ненатуралы! — возмутился Петрович. — Входной хаб где? Ну, куда оптика заведена?

Дети смущенно запереглядывались.

— В подвале, — буркнул тощий подросток с таким большим кольцом в ухе, что в нем вполне мог бы сидеть пиратский попугай, — и провайдер морозится.

— Не понял, ему что, абонентка лишняя? Линия — его ответственность.

— Ага, они присылали техника…

— И что?

— Он сказал: «В подвал не полезу». И ушел. Теперь техподдержка игнорит и заявки сбрасывает.

— Чудеса какие-то. Ладно, показывайте, где тут у вас подвал.

Дети потупили глазки и замялись.

— Что такое?

— Ну… Там, — кольцеухий махнул рукой вдоль коридора, — там лестница, и дверь внизу.

— И что, никто даже свечку не подержит?

— Может, ну его, интернет этот? — внезапно сказала Синяя Челка. — И на мобильном норм. Ну, почти…

— Вот сейчас не понял, — озадачился Петрович.

Ответом ему были только смущенные перегляды.

— Ну ладно, сам схожу, мне не влом. Антох, посветишь там?

Я молча принял из его рук фонарик.

— Я с вами! — неожиданно сказала дочь. — Обожаю подвалы!

Виталик взял ее за локоток и что-то зашептал на ушко, но она выдернула руку и сердито сказала: «Тем более!». «Романсит», значит? Ну-ну.

Подвал оказался закрыт. В конце короткой лестницы на крошечной площадке избыточно монументальная дверь — деревянная, старая, из массива дуба, с коваными железными полосами поперек. Такую только тараном выбивать. Впрочем, ключ к здоровенному амбарному замку, запирающему тяжелую металлическую щеколду, висит на гвозде рядом.

— Сурово, — оценил Петрович, — а зачем засов изнутри? Кто оттуда вломится-то?

Он снял замок, откинул щеколду, отодвинул вставленный в толстые упоры засов и потянул на себя дверь. Она не подвела — открылась с подобающим обстановке зловещим скрипом. Из темноты пахнуло пылью, канализацией, сырой землей и гнилым деревом. Аромат сезона. Выключатель у входа клацнул уныло и безрезультатно, свет не загорелся. Дочка зажгла фонарик на телефоне, я включил фонарь Петровича — он давал узкий, но сильный луч, пробивший темный коридор так глубоко вдаль, что непонятно, как такое вообще помещается под небольшим домом.

— На стену посвети, — сказал Петрович, — ага, вот кабель-канал приляпан. Наша путеводная нить, такскзть.

— Стойте, я с вами! — прибежал, запыхавшись Виталик. Вид у пацана был напуганный, но решительный, как будто мы не в подвал спустились, а в полярную экспедицию собрались.

— А как же… — начала насмешливо Настя.

— Плевать! — попытался сказать он Суровым Мужским Тоном, но голос предательски подвел жалобным всписком. Романсер хренов.

— Пошли уже, — дал отмашку Петрович, — чего топчемся?

И мы пошли.

— А зачем качать репу? — спросил я Петровича, пока мы шагали по пыльному подвалу.

— «Репа», о мой непродвинутый коллега, это «репутация», — пояснил он, — вот играешь ты в игрушку, например. Там есть параметр «репутация», определяющая отношение к тебе персонажей. Большая репа — тебя уважают, дают квесты, скидки, и даже можно с некоторыми неписями отношения замутить. Любовь-морковь и всякое такое. Слабая репа — с тобой через губу разговаривают и цены ломят.

— Понял, не дурак.

— Так вот, в социальном модуле «Кобальта» есть репа с другими юзерами. Вот, например, если эти два юных организма будут переписываться, потом встречаться, потом в киношку, там, или клубешник завалятся, а потом и…

— Неудачный пример, — отрезал я.

Сзади зафыркала веселым дельфинчиком Настя и засопел обоссанным ежиком Виталик.

— Ну, не эти, ладно, другие два организма с совместимым устройством анатомии. «Кобальт», учитывает все их движения навстречу друг другу. От первого смайлика в чате до совместного похода в бар и далее по наклонной в койку.

Фырканье сзади усилилось, сопение замерло.

— Никого конкретно не имею в виду! — отмахнулся Петрович. — Как там нейросетка себе это все считает, я в деталях не знаю, но, по юзеркейсам судя, попадает на отличненько. И вот ты знаешь, что юзерица А к тебе неровно дышит на 80 из ста, а юзерица Бе — на те же проценты смотрит мимо. Легко докачать репу с А до койки — это, в среднем, около 90, — но у А сиськи маленькие и ноги кривые. Или пойти сложным путем и начать охмурять Бе, потому что у нее с сиськами все хорошо и ноги от ушей. Но есть шанс, что и с Бе репу не прокачаешь, и А обидится.

— И что, люди на такое соглашаются? — поразился я. — Это же как-то… Ну, не знаю. Слишком напоказ, что ли.

— Это, мой консервативный друг, называется «геймификация реальности», самый писк. Алё, юное поколение, у вас репа включена?

— У всех включена, — буркнул Виталик и густо покраснел, — а как иначе?

— Вот, видишь, они уже по-другому и не умеют. Не знают, как подойти, как посмотреть и чего сказать. А тут… Стоп, а кабель, сука, где? Заболтали вы меня!

Я посветил на стену — кабель-канал куда-то пропал. Вообще, мы как-то долго шли для одного отдельно взятого подвала. Сыроватый темный кирпич сменился каменной кладкой, в воздухе все сильнее пахло землей и гнилью.

— Ой, блин… — Виталик резко побледнел.

— Пошли обратно, мы не могли далеко уйти.

Мы развернулись и пошли обратно, светя на пол и стены. Койка, значит, около 90? Ну, в среднем?

Забавненько….

Подвал сыроват, душноват и мрачноват, но я не беспокоился — мы шли, никуда не сворачивая, и заплутать было негде. Вскоре вернулись к кирпичным стенам и даже невесть чем напуганный Виталик стал выглядеть пободрее. Наверняка у них тут страшилки про этот подвал в полный рост — дети такое обожают. Черная рука, гроб на колесиках — такое. Будь я гроб на колесиках, самое тут бы и катался. Вон, и колея есть…

Я присмотрелся — на грязном полу подвала были следы, как будто кто-то тащил санки. Но меня напрягло другое — это были единственные следы. Наших следов не было.

— Да где этот чертов кабель уже? — сказал раздраженно Петрович.

— Может, мы куда-то не туда свернули? — неуверенно предположила Настя.

— Да не сворачивали мы! Вот и стены кирпичные… Хотя… — Петрович подсветил своим смартом, — другой кирпич-то. Тот посветлее был и покрупнее, я заметил, когда кабель-канал проверял. Может, и правда свернули… Давайте назад и внимательно, светите во все стороны, ищем развилку.

Виталик тихо всхлипнул. Я украдкой посмотрел на него — вид у парня стал окончательно негероический. Лицо бледное, руки трясутся, в глазах слезы.

— Нам конец, — сказал он негромко, — нам конец…

Вот еще не было печали. Паникеров нам тут не хватало.

— Так, юноша! — оборвал я его. — Кончай соплю разматывать. У тебя что, клаустрофобия?

— Вы не понимаете, — он заламывал руки, как Пьеро из провинциального ТЮЗа, — нам не выбраться…

Я укоризненно посмотрел на дочь. Она выразительно пожала плечами — мол, кто же знал.

— Так, — воззвал я к остаткам его разума, — мы тут полчаса от силы, не могли уйти дальше пары километров. Даже если мы заблудились, то это не пещеры, а городские коммуникации, тут за каждым углом дверь в какой-нибудь подвал или люк в кабельную шахту.

— Вы не понимаете, — пацан трагически взмахнул конечностями, — не понимаете…

— Не-а, не понимаем, — подтвердил я.

Настя взяла его за локоть, успокаивая. Парень замолк, и только драматически вздыхал, как раненый дюгонь. Черт, моя дочь достойна чего-нибудь получше этой размазни! Впрочем, так думают все родители всех дочерей мира.

Возвращались назад по следам, отчетливо видным на грязном полу, однако коридор из тесаного камня все не появлялся. На единственной встреченной нами развилке налево шел кирпичный сводчатый ход, направо — сплошная деревянная крепь из потемневшего горбыля.

— Что за хрень такая? — выразил общее мнение Петрович. — Вот же наши следы… Или не наши?

Я присмотрелся внимательнее, присев с фонариком к полу. Даже такому хреновому следопыту, как я, было понятно, что здесь шли не четверо, а двое. Как я раньше не заметил? Я наступил рядом — рифленый след моего кроссовка ничуть не походил на оставленные какими-то ботинками с квадратным каблуком отпечатки, смазанные, как будто прошедшие тут шаркали и волочили ноги.

— И куда нам теперь? — спросила Настя. Голос ее прозвучал напряженно, но пока без паники.

— Намконец, намконец, намконец… — тихо бормотал себе под нос трясущийся Виталик.

— Давайте опять назад, — поколебавшись, ответил Петрович, — и еще внимательнее. Скорее всего, мы бродим рядом с нужным проходом, но почему-то его проскакиваем. Идем не торопясь, светим под ноги и на стены.

— У меня батарейка садится! — пожаловалась Настя.

— Отключи радиомодули, все равно тут не берет.

— Что?

— Режим «авиа».

— Поняла.

В четыре пары глаз и три фонарика, шаг за шагом, дошли до того места, где повернули в прошлый раз. Нашли единственное ответвление, но настолько узкое, что мы никак не могли вылезти из него и не заметить.

— Ерунда какая-то, — расстроенно сказал Петрович, — где ж мы так лопухнулись?

— Неважно, — ответил я, — давайте искать ближайший выход и выбираться наверх. Там и сориентируемся.

— Нам не выбраться! — трагически воскликнул Виталик, но мы пренебрегли его мнением как излишне эмоциональным.

Пошли вперед. Коридор несколько раз свернул под небольшими углами и внезапно закончился. Перед нами была такая же кирпичная стена. Тупик.

— Что за бред? — сердился Петрович. — Кто тянет под землей такой коридор в никуда? Ничего не понимаю…

Мы промолчали, только Виталик тихо всхлипывал. Развернулись и пошли обратно. Развилки с деревянным проходом не нашли — коридор закончился аркой, за которой пошел тоннель из тесаного камня.

— Вроде в таком уже были! — приободрился Петрович. — Мы на верном пути!

Мне так не показалось, но я промолчал.

Сырой землей, гнилым деревом и еще какой-то дрянью пахло просто неимоверно. Как будто тут кто-то червей на рыбалку копал. Однако проход был сухим и просторным, пол ровным и место казалось «нахоженным» — пыль и грязь только по краям, посередине дорожка натоптана. Наверняка где-то рядом выход. Или, наоборот, вход. Куда-то.

Коридор прямой, никаких развилок и ответвлений, так что мы шли быстро, надеясь скорее выбраться из этой нелепой ситуации. Заблудились в подвале, позорники! Через несколько минут оказались в просторном помещении с колоннами, большом настолько, что от наших шагов появилось зловещее эхо, а свет фонариков перестал доставать до стен и потолка.

— Что это за место такое? — удивился Петрович.

— Это Могильники, — обреченным тоном ответил Виталик.

Он уже не стонал и не трясся, но выглядел так, как будто ему тут самое место.

— Не вижу никаких могил, — я обежал помещение лучом фонаря, куда достал.

Квадратные в сечении колонны из брусков серого тесаного камня уходили куда-то в темноту, между ними ничего не было. Тут можно стадионного масштаба концерты проводить, места хватит — только интерьерчик мрачноватый.

— Они дальше, — голос пацана звучал устало и безжизненно, — говорят, кто сюда попал, обратно уже не выходит. А если и выходит, то лучше бы ему тут остаться.

— Суров местный фольклор, — оценил я, — зловещ и страшен. Живые позавидуют мертвым и все такое.

— Уже завидуют. Все тут завидуют мертвым…

— Что это там? — Настя выставила вперед руку со смартом, пытаясь осветить пространство подальше.

— Где?

— Там что-то двигалось. Послушайте!

Мы замолкли. В навалившийся ватной тишине подземелья нарастали странные пощелкивающие шорохи. Что-то протяжно заскрипело. Отличные спецэффекты. С таким зловещим звуком должны отворяться врата ада.

— Мне страшно! — дочка прижалась ко мне, я обхватил ее рукой за плечи.

— Может, какие-то подвижки почвы? — сказал я неуверенно.

Это не прибавило оптимизма — когда ты в подземелье, слова «подвижки почвы» как-то не радуют.

— Вот, опять, смотри, пап! — в свете фонаря что-то мелькнуло, быстро перемещаясь от колонны к колонне. Теперь я тоже это увидел. И это точно не крыса. Ну, я надеюсь. Потому что если это крыса — то ловить таких крыс должны саблезубые тигры. Но они давно вымерли. И как бы нам не последовать их примеру.

— Они пришли за нами, — уныло заблажил Виталик, — это конец…

— Ты можешь о чем-то кроме своего конца думать вообще? — возмущенно шикнула на него Настя.

— Давайте назад, в коридор, — сказал Петрович, — там хотя бы сзади не обойдут…

Я не стал уточнять, кто именно «не обойдет». Мы «организованно и без паники отступили на запасные позиции» — так мои знакомые военные называют поспешный драп. В коридоре успокаивало наличие близких стен, но звуки он как будто усиливал. Из множества шорохов, шелестов и потрескиваний выделился один преобладающий — шурх-шурх-чок-чок-скрип-скрип-чок-чок-шурх-шурх. Похоже на то, как ковыляет на старом протезе одноногий инвалид. Звук отчетливо приближался.

— Скырлы-скырлы, деревянная нога! — похоже, у Петровича те же ассоциации.

— На моей коже сидит, мою шерсть прядет, мое мясо варит! — подхватила словами из той же сказки Настя.

Прозвучало это как-то не позитивно.

Мы шли по коридору, стараясь удалиться от зала с колоннами, но звук за спиной только нарастал. Настин смарт окончательно разрядился, фонарик в нем погас, света стало меньше.

— Тупик! — воскликнул Петрович.

Бежать было некуда — путь закончился квадратной комнатой с кирпичными стенами. Скрип-скрип-чок-чок-шурх-шурх. Черт, как-то и мне страшновато.

— Здравствуйте! — раздался громкий голос. Из открывшейся в стене двери упал прямоугольник электрического света, — вы, наверное, Антон? Мне жена сказала, что вы пошли в подвал искать обрыв.

В ярко освещенном дверном проеме я видел только силуэт, но на всякий случай кивнул.

— Виталий, будь любезен, представь нас.

— Это мой… э… Невзор Недолевич это. Директор «Макара».

— Исполнительный директор, — поправил его силуэт, и не «Макара», а воспитательного общежития номер три. И его отчим. Пойдемте, я покажу вам, где кабель проходит. Вижу, вы тут слега заплутали.

— Петрович, — представился смущенно Петрович.

— Настя, — пискнула Настя.

Нам было неловко — накрутили себя чуть ли не до паники. Кстати, скрип-скрип-чок-чок-шурх-шурх сразу куда-то делись. Удивительно, как влияет на людей темное подземелье.

— Здесь старые подвалы один на другом, — неспешно говорил Невзор Недолевич, показывая дорогу, — планировка очень запутанная, легко заблудиться. Некоторые помещения остались с основания города, с подземелий городского кремля! Живая история!

На потолке горели старые тусклые лампы накаливания без плафонов, но в их свете все выглядело совершено иначе. Обычный подвал обычного дома, никакой мистики.

— Вот здесь кабельный ввод.

— Угу, сейчас, — Петрович по плечи нырнул в стенную нишу с проводами.

— Так, что тут… Ага, вижу… Да… А если так? — забормотал он оттуда.

— Приятно познакомиться с вами, Антон, — светским тоном сказал исполнительный директор, — жена мне много про вас рассказывала.

— Взаимно, — соврал я. Мне он ничуть не понравился. Не люблю людей в костюмах как у гробовщика. Не люблю людей, гуляющих в таких костюмах по мрачным подвалам. Не люблю людей, от которых их приемные сыновья сжимаются и непроизвольно прячутся за мою спину.

— Ага, вот в чем дело, — сказал Петрович, — сейчас у вас все будет. Готово. Электрика — наука о контактах.

— Спасибо вам, — церемонно ответил директор, — я, увы, далек от современных технологий. Откровенно говоря, не вижу в них пользы детям.

— Все яд и все лекарство! — в тон ему ответил Петрович, и на обратном пути они завели долгий, нудный и витиеватый спор двух старперов о молодежи. Директор выступал за традиционные ценности и дисциплину, Петрович — за прогресс и право молодости на ошибки. Соревновались в эрудиции и кидались цитатами. Если бы не приторная вежливость собеседников, получился бы классический интернет-срач.

— Строгий отчим? — тихо спросил я Виталика.

— Странный, — ответил он после долгой паузы, — но мамке вроде норм.

В общем зале за время нашего отсутствия обстановка радикально изменилась. Там царили хаос и Клюся. Энергичная девица в ярком мейкапе с подведенными черным глазами и багровой помадой пришла в розовых кедах, черных шортах и белой маечке-обдергаечке с красной эмблемой «Анархия» на груди. Мокрые от дождя осветленные волосы зачесаны наверх задорным подобием ирокеза. Пунк-нот-дед, версия «лайт», для девочек — и гитара в руках.

— …Моя мертвая мамка вчера ко мне пришла… — пела она сильным хрипловатым голосом, но, увидев директора, оборвала песню на полуслове.

— Клюся, — констатировал он тоном врача, объявляющего эпидемию чумы.

— Невроз Невдалыч! — поприветствовала она его ответно.

— Невзор Недолевич, — спокойно поправил ее тот. Привык, наверное. — Не буду вам мешать. Вы интересный собеседник, заходите еще, — Петровичу. — Отпускайте к нам дочь, тут очень не хватает новых лиц, — мне.

И удалился в заднюю часть дома.

При его появлении веселье как-то угасло и после ухода уже не возобновилось. Все опять расползлись по углам. Виталик с Настей подсели к самой младшей на вид девочке — лет тринадцати — и о чем-то с ней заговорили, а ко мне неожиданно подошла Клюся.

— Я Клюся, — сказала она, глядя на меня исподлобья. Прозвучало почти угрожающе.

— Антон, — ответил я, разглядывая девушку.

Она постарше остальных, лет восемнадцать-девятнадцать. Симпатичная, если умыть, хотя черты лица немного грубоваты — тяжелый подбородок, крупный нос, резкие скулы, которые она зачем-то подчеркивает черным макияжем. Серые глаза, крашеная блонда.

— Твоя? — кивнула она на Настю.

— А то чья же.

— Красавица.

— Есть такая проблема, — согласился я.

— Следи за ней, тут таким нелегко.

— Каким?

— Ярким. Заметным. Чужим.

— Ты тоже, я смотрю, не сливаешься с пейзажем.

— Я наполовину местная. Я дочь Мизгиря. Я привыкла.

— Наполовину?

— Мать была странью.

— Была?

— Лайса не сказала? Бабай. В прошлом году.

— Ох. Извини. Сочувствую.

— Засунь свое сочувствие… — зло оскалила белые ровные зубы девушка. — Помоги мне, а я пригляжу за твоей дочкой.

— Я сам могу приглядеть за дочкой.

— За женой ты зашибись приглядел.

— И что тебе надо?

— Попроси Лайсу за меня.

— Что попросить?

— Она знает. Попроси. Тебя она послушает.

— С чего ты взяла?

— Ни с чего. Попросишь?

— За спрос не бьют в нос.

— Смешной, — фыркнула она, — как раз за него и бьют. Ладно, ты, вроде, норм. Не сильно душный. Попасу твою красотку.

— Вот спасибо… — ответил я, но она уже развернулась и пошла к столу, пытаясь сексуально покачивать худыми бедрами. Вышло неубедительно.

Забавненько.

Петрович попрощался и ушел, а я решил подождать Настю, чтобы пойти вместе. Присел в уголке на диванчик, достал смарт, чтобы не выделяться, подмигнул Нетте, но смотрел поверх, наблюдая за компанией.

Клюся тут рулит, это заметно. И не только потому, что старше. Она другая, словно не из этого поколения цифровых анахоретов. Такие девчонки-оторвы встречались в дворовых компаниях моего детства, но где сейчас найдешь дворовую компанию? Девушка тормошит этих унылых смартострадальцев, заставляет их шевелиться и вынимать носы из экранов. Они даже друг на друга иногда смотрят! Ну, кроме Виталика. Этот пялится только на мою дочь, чтоб у него гляделки повылазили.

Странное ощущение, когда кто-то ухаживает за твоей дочерью. Не назвал бы его приятным. Вон, искоса на меня поглядывает, и, когда думает, что я не вижу, касается, как бы случайно, то руки, то плеча… О, и коленку трогает, рукоблуд! Настя делает вид, что не замечает. А я борюсь с желанием ручки повыдергивать.

Смарт в руке дрогнул виброй. Нетта помахала с экрана конвертом. «Пап, прекрати жечь нас взглядом, у меня аж спина чешется», — Настя.

Блин. Спалился. Отправил стикер с закатившим глазки котиком и стал смотреть чуть в сторону.

Дети собрались вокруг стола, выложили перед собой смарты и играют в какую-то игру.

— Встану рано-раненько, — начинает Клюся, касаясь экрана своего смарта.

— Умоюсь чисто-чистенько, — подхватывает коротко стриженный парнишка за ней. Тоже касается экрана смарта и смотрит на следующего.

— Оденусь бело-беленько, — быстро говорит худой рыжий пацан.

— В чистое, белое, новое, вышитое… — продолжает темноволосая круглолицая девчушка.

— Как на свадьбу, как на пир, как на похороны… — следующая. Говорит, касается экрана, переводит ожидающий взгляд дальше.

— Выйду за ворота за новые, выйду за ворота за дубовые, в чисто поле гляну-погляжу…

— Там бежит река глубока, на той реке лежит доска, под той доской спрятана тоска…

Окна зашторены, свет погашен, серьезные, сосредоточенные лица детей освещены снизу призрачным сиянием экранов. Даже меня захватил ритм этого странного камлания.

— Подниму ту доску, подберу ту тоску…

— Понесу-поспешу, к себе прижму, в душу положу…

— Плачь, душа, не ленись, вспоминай уходящую жизнь…

— Жизнь короткую, невеселую, судьбу никчемную, бестолковую…

— А во черном доме на черном столе скатерть красна…

— А на скатерти той во большом ковше зелено вино…

— А за черным столом во широкий круг дружечки сидят…

— И вина не пьют, и в стакан не льют, и глядят-молчат…

Сказавший касался экрана и переводил взгляд на следующего. С каждой репликой голоса звучали все напряженнее.

— На меня глядят, про меня молчат…

— Здесь все сказано, здесь все кончено…

— Не ходить мне больше за дубовы ворота…

— Не сидеть за черным столом — красной скатертью…

— Не пить с дружочками зелена вина…

— Ждет меня темный омут, в нем черна вода…

— Не видать в той воде моего лица…

— Лица белого, глаз пустых, тела мертвого… — круг закончился на младшей девочке, сидящей рядом с Виталиком.

Она произнесла свою реплику дрожащим, срывающимся голосом, а потом, зарыдав в голос, вскочила из-за стола.

— Нет! Не хочу! Вы специально! Вы это подстроили! Только не я!

— Катюш, ну что ты… — поднялся за ней Виталик.

— Нет, уйди, и ты с ними! Тоже мне, брат, называется! Видеть тебя не хочу!

Девочка, плача, убежала из комнаты. Виталик, неловко извинившись, ушел за ней.

— Что это было, Насть? — спросил я, когда мы шли домой.

Стемнело, лил дождь, фонари сияли туманными шарами в перспективе смутных влажных улиц, пахло влажной землей и гнилым деревом.

— Ну… Я сама не очень поняла, — призналась дочь, аккуратно обходя лужи, — игра такая. Вроде буриме, но по-другому.

— Мрачновато как-то, нет?

— Есть немного, — согласилась она. — Они тут все слегка готичные и на депресах. Но неплохие, правда. С ними интересно.

— А девочка эта, которая так расстроилась?

— Катюха? Сестра Виталика. Она по жизни уныль джойлесная. А тут еще на нее выпало…

— Что выпало?

— Да ерунда. Они тут все суеверные до ужаса. Кроме Клюси. Клюся сасная.

— Какая?

— Ну, крутая, резкая.

А я подумал скучную взрослую мысль, что такие «крутые» девчонки обычно компенсируют показной удалью что-то крайне грустное.

«Не верь в себя. Ты — суеверие», — сообщила мне стеномарательная мудрость.

Сами вы это слово.