Мертвая женщина играет на скрипке

Глава 15

Мы проехали на машине, сколько могли и еще немного сверх того, но дальше — только толкать. Над нами луна, под нами болото, вокруг прижавшийся к земле туман. В тумане мерещится движение, болото издает странные звуки, Лайса тихо, но с чувством ругается, ковыляя по гати на каблуках и в коротком платье.

— Может, в машине посидишь?

— Чтобы потом искать еще и тебя? Черта с два!

— Ладно, вместе тонуть веселее.

Трек со смарта Кати обрывался в «Макаре», потом появлялся сразу в болоте и там, после короткого отрезка, обрывался снова. Видимо, аппарат терял связь с сетью.

— Давай быстрее, девочка у них уже несколько часов. Черт знает, что они с ней сделают.

— У кого «у них»?

— Не знаю. Но узнаю.

Подгонять меня было бессмысленно — Лайса ковыляла в туфлях медленнее, чем шел я, и чем дальше, тем тяжелее ей приходилось.

— Это не дело, — сказал я в конце концов, — давай я тебя понесу.

— Что за глупости! — возмутилась она.

— Ты уже сбила ноги, скоро просто не сможешь идти. Давай-давай, ты маленькая. Руки на плечи, ноги на поясницу… Вот так, поехали.

— Устанешь — скажи.

— Уж не промолчу.

Маленькая-то она маленькая, но увесистая. Ничего, физические нагрузки мне полезны. Слишком много сидячей работы в последнее время.

— Здесь, — сказал я, остановившись. — Здесь снова появился сигнал.

Лайса соскользнула с моей спины на землю, и я с облегчением потянулся, разминая затекшие мышцы.

Чертыхнувшись, она осторожно сняла туфли и засунула их в крошечную дамскую сумочку. Туфли не влезли и торчали каблуками наружу. Что ж, ею можно будет при случае неплохо врезать. Кажется, это наше единственное оружие, потому что пистолет на Лайсе спрятать некуда.

Осторожно переставляя изящные босые ступни, она прошлась взад и вперед по плотине.

— Отсюда они вылезли, — полисвумен показала на приоткрытый технический люк.

— А как они туда попали?

— Под землей. Старые ходы идут под болотом, переходя в карстовые пустоты и похоронные крипты Могильников. Мелиораторы хотели туда стравить воду из болот, но так и не закончили. Видимо, у кого-то остались карты подземелий.

— Дальше они пошли туда, — сказал я, сверившись с навигатором. — Залезай обратно.

— Нет, я босиком пойду. Тут мягко.

— Не вариант. Рассадишь ногу каким-нибудь древним ржавым гвоздем из гати. И кто тогда будет кричать: «Выходите с поднятыми руками, это полиция!»?

— Ладно, мой верный конь, иди опять под седло.

Короткий отрезок трека кончился посреди тропы, где не было совершенно ничего интересного. Сойти с нее просто некуда, по обеим сторонам черная в лунном свете топь.

— И где они? — спросил я, опуская Лайсу на землю.

— Скорее всего, здесь они заметили, что у нее с собой смарт и выкинули его в болото. Возможно, как раз прошел звонок от брата, и они его услышали.

— И что дальше?

— Дорога тут одна.

— И ведет она?..

— В Могильники.

— Очаровательно. Лезь в седло. Ошеломим врага кавалерийской атакой.

Затянутые туманом снизу и освещенные луной сверху Могильники и сами по себе выглядели достаточно зловеще, но для пущего колориту в глубине массива могильных плит туман подсвечивался озерцом маленьких огоньков. Оттуда доносился тихий мерный речитатив не то молитвы, не то камлания.

Лайса покинула мою спину, и дальше мы тихо пошли рядом. Фонарик не включали, рассеянного туманом лунного света вполне хватало.

На массивном каменном надгробье стоят десятки зажженных свечей, создавая трепещущий ореол оранжевого тумана вокруг. В нем смутными черными силуэтами — дети. Их лиц не разглядеть, они молчат и не двигаются, слушают не по-детски внимательно.

— …И сказал Он: нет жалости к вам и да не будет жалости в вас. Обретут силу бессильные под рукой его, обретут свободу и достоинство. Никто из вас боле не будет один, никто из вас не будет учтен и сосчитан, никто не будет принужден и обманут. Иные хотят странного, иные хотят вашего, иные хотят всего. Но вы — дети Его и воинство Его, и нет жалости в вас…

— Что это за хер с горы? — прошептал я на ухо Лайсе, разглядывая оратора.

Высокий, худой, как из палок составленный, на голове как будто грязное мочало, лицо выглядит как посмертная маска строительного бульдозера, в глазах то ли отражаются свечи, то ли тараканы в его башке танцуют у костра.

— Маржак, — так же тихо ответила Лайса.

Точно, я же в клубе его видел. С этой… как ее… Сумерлой. По нему тогда нельзя было сказать, что он говорящий, а поди ж ты, как излагает!

— …ничьи дети, порождения праздного ума и бессмысленной тоски, пусты в середине своей, но сладка сила, наполняющая эту пустоту. Сок тайных желаний, нектар несбыточной мечты и терпкие слезы одиночества. Сила, отданная за любовь — и любовь, преданная за спокойствие. Отдайте это Ему — и день станет ближе.

— Отдаем Ему! — сказал кто-то из толпы.

— Отдаем Ему! — подхватили остальные, и двинулись вперед, окружая какую-то яму в земле.

— Грядет Он! — возопил Маржак.

— Всем стоять! Полиция! — заорала внезапно Лайса Специальным Полицейским Голосом.

В грязном и помятом крошечном красном платье с открытыми плечами и подолом чуть ниже трусов, растрепанная, чумазая, с размазанным макияжем и босая, она не производила впечатления грозной Силы Государевой, но тон был такой, что подростки шарахнулись в стороны. Я кинулся к Маржаку, собираясь быстренько привести его в состояние, пригодное для ареста девушкой весом в сорок кило, но откуда-то сбоку внезапно вылетела стая крупных черных птиц. То ли их вспугнул шум, то ли они внезапно собрались сменить место жительства на менее людное, но они рванули по-над землей плотным вихрем перьев, сдув с плиты свечи и кинувшись прямо на нас.

В командировках я приобрел безусловный, как дыхание, рефлекс: когда на тебя что-то летит — сначала падай, потом разбирайся. Я рухнул на землю, сбив с ног и накрыв собой Лайсу, а когда мы поднялись, вокруг было темно и пусто, только затихали вдали шлепающие звуки удаляющихся шагов.

— Экие у вас народные гуляния! — сказал я мрачно, поднимая девушку с земли и неубедительно изображая попытку отряхнуть грязь с того, что еще недавно было платьем. — И гид веселый, и экскурсия интересная.

— Ты меня чуть не раздавил, кабан здоровый! — недовольно ответила она. — Обязательно было так наваливаться? Я уж решила, что в тебе внезапные чувства взыграли.

— Взыграли. Особенно чувство страха.

— Да, — признала она, — это было… неожиданно.

Девочку мы нашли в яме. Она лежала на боку, свернувшись в позу эмбриона и обхватив голые плечи тонкими руками. Грязная, мокрая, в одном драном белье, до невозможности худая, Катя мелко дрожала и тихо-тихо, почти неслышно подвывала.

— Боже, что они с ней сделали? — спросила Лайса.

— К счастью, не все, что собирались, — ответил я. — Давай достанем ее оттуда.

Девочка не сопротивлялась и не помогала нам и, кажется, вообще не понимала, что происходит. Я поразился тому, какая она легкая и тощая — одни кости. Позвоночник торчит, как на рыбьем скелете, руку можно двумя пальцами обхватить. Она не выглядела такой, когда мы с ней разговаривали недавно.

— Я вызову «скорую» к плотине, — сказала Лайса, — но дотуда тебе придется ее нести.

— Донесу. А ты как?

— Я останусь здесь ждать криминалистов. Это уже не шутки, это похищение несовершеннолетней, возможно — насилие, вполне вероятно — попытка убийства. Это Мизгирь под ковер уже не заметет!

— Как скажешь. Только платье поправь, а то криминалисты будут отвлекаться.

Она смущенно прикрыла почти вырвавшуюся на свободу грудь.

— Я им поотвлекаюсь! Все, неси ее, машина выехала.

Я прижал к себе мокрое, холодное, дрожащее тельце и пошел, стараясь двигаться ровно, но быстро. Девочка легкая, но неухватистая и, пока донес, руки оттянул. К счастью, «скорая» оказалась внедорожная, и водитель согласился выдернуть тросом мой засевший седан. Я поехал за ними в больницу и уселся ждать в вестибюле, сам не знаю зачем. Какую-то ответственность чувствовал, что ли. Мы в ответе за тех, кого притащили из болота, и все такое.

Пока сидел, успокоил потерявшую меня дочку, а она сообщила Виталику, что сестра нашлась. Веселенькая выдалась ночка. Где-то через час вышел врач и спросил меня, кто я девочке. «Представитель опекуна» — ответил я туманно, но он не стал придираться.

— У девочки нет опасных травм, только несколько синяков и царапин. Она не подвергалась сексуальному насилию. Но она критически истощена, у нее переохлаждение и сильная гипогликемия. У нее нет диабета?

— Секунду, сейчас выясню… — сказал я, набивая вопрос Насте. Пусть у Виталика спросит.

«Нет, она здорова», — пришло буквально через минуту, и я сообщил врачу.

— Возможно, это последствия стресса или физических нагрузок на фоне общего истощения.

— Она в сознании?

— Да, но заторможена и слабо реагирует. Похоже, перенесла психотравму.

— Могу я ее увидеть?

— Да, но вряд ли вам удастся поговорить.

— Я все же попытаюсь, если вы не против.

На белой подушке почти такое же белое лицо. Глаза ввалились, губы тонкой бледной ниткой. В худую, как спичка, руку вставлена игла капельницы.

Я присел рядом, взял тонкую ладошку в руки — она холодная и влажная, пальцы еле заметно дрожат.

— Катя? Ты меня слышишь? Это Антон.

Глаза под веками дрогнули, рука чуть-чуть сжала мою.

— Если можешь, если хочешь, если есть силы — расскажи хоть что-нибудь.

Губы шевельнулись, я наклонился к ее лицу.

— Вы… мне… не верили…

— Прости. Ты была права, тут творится какое-то дерьмо, и его надо прекратить. Что с тобой случилось?

— То же… что и с остальными…

— Расскажи.

— Я… почти ничего не помню. Мы долго шли под землей…

— С кем?

— С кем-то. Не знаю. Потом холодно, мокро, темно, страшно. Я тону в черной воде, и я умираю. Наверное, я умерла.

— Нет, ты не умерла, с тобой все будет в порядке.

— Я очень хочу вам помочь, но я не могу…

— И не надо. Отдыхай. Приходи в себя, память постепенно вернется. Я еще навещу тебя, а сейчас лучше поспи.

Когда я вышел из больницы, луна уже скрылась, с неба снова лился бесконечный дождь. Время было к утру, ночь заканчивалась. Спать почему-то не хотелось. Написал Лайсе, спросил, как дела — но она не ответила. То ли занята, то ли связи нет.

Доехал до «Макара», решив, что там все равно не спят — и не ошибся.

— С ней все будет в порядке, — сказал я Антонине и Виталику. — Она не пострадала, но ей пока лучше на всякий случай побыть в больнице.

— Она рассказала, что случилось? — спросил директор.

Надо же, он уже вернулся, оказывается.

— Нет, она ничего не помнит. Посттравматическая амнезия. Врачи говорят, память может к ней вернуться позже — или не вернуться совсем.

— Бедная Катенька… — сказала Антонина. — К ней пускают? Надо навестить ее, принести фруктов, домашнего чего-нибудь. Там нормально кормят?

Я признался, что не знаю ответа на этот важнейший вопрос.

— Спасибо вам, Антон, — сказал директор, — теперь редко встретишь неравнодушного человека. Подумайте, мне бы не помешал заместитель.

— Не за что, Невзор Недолевич, а работа у меня уже есть.

Дети тоже не спали, сидели в гостиной, собравшись плотнее, чем обычно. Увидев меня, некоторые даже отложили смарты.

— Как там Катя? — спросила Клюся.

— Цела. Побудет немного в больнице и вернется.

— Лучше бы ей не возвращаться… — буркнул кто-то из мальчиков.

На него шикнули и он замолчал.

— Ничего не хотите мне сказать, молодежь? — спросил я устало. — Вы ведь все что-то знаете, но молчите. А заканчивается это плохо.

Молчат. Отводят глаза, загородились от меня смартами. Только Клюся смотрит прямо и с вызовом.

Она догнала меня в коридоре, схватила за плечо.

— Антон! Я нужна вам.

— Мне?

— Вам. Тебе и Лайсе. Без меня вы не разберетесь. Вы чужие тут и ничего не знаете.

— Так расскажи.

— Нет. Вы просто не поймете. Вы смотрите снаружи.

— Иногда снаружи лучше видно. Вот, например, кто у вас на ударных на прошлогодних записях?

— На ударных… Но… — девушка задумалась.

— Вот именно, Клюся. Подумай — а все ли понимаешь ты?

Дома на меня насела невыспавшаяся дочь, но я ей сказал ровно столько, сколько и остальным — жива, более-менее цела, медицина справится, все будет хорошо. Кто виноват и что делать — покажет следствие. Полиция работает, доверяйте профессионалам.

— Здорово, пап, что ты ее спас.

— Мы. Мы спасли.

— Все равно здорово.

— Иди хоть немного поспи, дочь. Ночка выдалась та еще.

Когда я вышел из душа, в прихожую ввалилась серая от усталости Лайса. Ее платье превратилось в совершеннейшую тряпку, и, если бы не наброшенная сверху полицейская куртка не по размеру, ее можно было бы назвать голой. Перемазанные болотным илом по колено ноги обуты в веселенькие желтые резиновые сапожки с утятами, на голове сущий ужас, на лице потекший макияж и пятна грязи.

— Да, кикимора. Да, болотная, — сказала она с вызовом. — Я в душ и спать, все вопросы завтра.

— Только один момент, — сказал я, — девочку в больнице, мне кажется, надо…

— …Взять под охрану? Не учи меня моей работе. Я уже распорядилась.

— Похититель может за ней прийти, опасаясь, что память вернется.

— Ее будет охранять полиция. Завтра я с ней побеседую. И не становись между мной и душем!

Я побрел спать. Думал, что отрублюсь раньше, чем лягу, но, улегшись, никак не мог заснуть, слишком много всего в голове крутилось. А когда начал, наконец, задремывать, явилась бабуля.

— Как ты мог? — сказал она возмущенно. — Мою Лайсу! Этому… Он ее использует!

— Она так-то взрослая девочка, — ответил я, чувствуя себя необычайно глупо. Воображаемый кот на бабулиных коленках смотрел на меня укоризненно.

— Он ее недостоин!

— А я, значит, достоин?

— И ты нет. Но лучше ты, чем он.

— С чего это? Он молодой, красивый, неженатый, при звании. Будут два капитана, как в книжке. Настрогают вам маленьких капитанчиков. А я потасканный отставной журналист с ребенком и семейными проблемами.

— И еще дурак, — добавила бабуля, — под носом у себя ничего не видит, а туда же, в детективы мылится, Шерлок Холмс доморощенный. Ну ничего, зато дети от тебя красивые.

— Настя в мать, — буркнул я пристыженно.

— Тем лучше. Не портишь породу. Пусть правнуки будут в Лайсу.

— Эй, она уже нашла свое счастье. Совет да любовь, и все такое.

— Отбей! — решительно заявила бабуля. — Вот прямо сейчас. Вставай и иди к ней. Дверь не заперта.

— С ума рехнулись, Архелия Тиуновна? Еще я спящих баб не домогался. Пристрелит из табельного, и будет права.

— Экий ты невдалый… Черт с тобой. Спи. Но завтра — обязательно отбей! Иначе плохо будет!

Ну да, сейчас все брошу…

Проснулся поздно, все проспал. Лайса уже ушла, дочь оголодала настолько, что пожарила себе яичницу с помидорами, оставив за собой гору грязной посуды. Как можно перепачкать столько всего парой яиц?

Сказала, что у нее стресс и она не выспалась. Я возразил, что мытью посуды это никак не мешает. Нашипела, накорчила козьих морд, но пошла мыть. Потом снова пошла, потому что «не заметила» сковородку. Плиту я, уж ладно, отмыл сам.

Выпив кофе, взялся за ноутбук.

— Работаем, Нетта!

Трактир восстановлен в прежнем виде — отреспавнился, в общем. Наджер за стойкой радостно помахал мне механической рукой.

— Привет, фиктор! Налить что-нибудь? За счет заведения!

— Нет, не нужно, спасибо, — пить нарисованное пиво кажется мне странной идеей.

— Ну смотри, а то предпоследний бочонок пошел. Караван задерживается, и, я думаю, неспроста… Не отстанет от меня мадам.

— У меня есть мысль… — я оглядел зал, в котором все столы заняты.

Кажется, стычка с мадам Мерде придала заведению скандальной популярности. Все ждут развития событий, хотят посмотреть из первого ряда. Но, если пива не будет, это трактир не спасет.

Вот тот, кто мне нужен. Точнее — та.

«Возвращение в Арканум» — мультиплеерная игра, но каждый игрок может играть соло — со своим сюжетом, развитием, квестами и прочим. Можно даже не видеть остальных, есть такая настройка. Но это не мешает им бегать по тем же локациям, экономя вычислительные ресурсы сервера. Как фиктор я вижу всех.

В общем, вон она, за столиком, героиня. Легкая броня, лук — какой-то из рейндж-классов. Симпатично отрисованный персонаж, только девочки так стараются в редакторе. Сидит, крутит головой, ищет приключений. Так мы же ей предоставим!

— Наджер, видишь вон ту девицу?

— Угу.

— Отправь ее разобраться, что там с караваном.

— Но… Как?

— Подойди к столику, скажи что-то вроде: «Я вижу, что вы опытная воительница, наверняка скучаете здесь, в нашем мирном захолустье. Но вы могли бы оказать помощь скромному трактирщику, а я вознагражу вас…» Чем-нибудь. Есть у тебя какая-нибудь развесистая фигня для девочек, чтобы не жалко?

— Найду, — сказал трактирщик неуверенно, — но разве так можно?

— Ну, крысиные хвосты-то ты брал?

— То хвосты… Они в сценарии были.

— Долой устаревшие штампы.

Трактирщик отправился к столику, присел, и вскоре героиня кивком подтвердила, что согласна. Вот, я придумал свой первый настоящий квест. Что важно — ситуационный, вписанный в текущую линию событий. А трактирщик получил опыт выдачи осмысленных квестов и, если верить Петровичу, это добавит ему ресурсов.

— Вот видишь, — сказал я вернувшемуся дворфу, — ничего сложного. Видишь героя, есть проблема — смело вешай на него. И тебе хорошо, и ему интересно.

— Спасибо тебе, фиктор! Это такое… новое чувство! Я как будто стал больше!

Ох, не понравится это мадам Мерде! Как бы начальству опять не наябедничала.

— Пап, я в «Макара», — поставила меня дочь перед фактом, собираясь в прихожей.

— Уверена, что это будет уместно? — засомневался я. — У них там сейчас проблем хватает.

— Уверена. Виталик…

— Ах, Виталик…

— Папа!

— Не-не, я ничего… Виталик так Виталик. Я тебя провожу.

— Зачем?

— В этом городе творится какая-то фигня. Мне будет спокойней.

Скорчила гримаску, но спорить не стала. Значит, тоже чувствует.

На пороге «Макара» столкнулись с Петровичем.

— О, привет! — сказал он жизнерадостно. — А я тут соцопросами балуюсь для «кобальтов». Таргет-группа и все такое.

— Слушай, а что Элина на меня бочку катит?

— Из-за Клариссы? — засмеялся Петрович. — Не обращай внимания. За подружку топит.

— Подружку?

— Ой, не бери в голову. Делай так, как считаешь правильным. Ты в своем праве. Перетопчется.

— Слушай, вот еще спросить хотел. Вот эти очки…

— Что с ними?

— С ними все хорошо. Точнее — слишком хорошо! Понимаешь, несколько раз уже ловил себя на том, что забываю, что я в игре. Как им удается делать такую достоверную картинку? Это же черт знает какие ресурсы нужны! А дочь мне говорит, что можно даже к смарту их подключать…

— Ты правда думаешь, что в очках какая-то супервидеокарта и экраны с разрешением мильон пикселей на дюйм? Они бы тогда весили пять кило, грелись, как атомный реактор, и подключались к розетке кабелем в палец. Да и нет таких технологий пока.

— Но как же тогда?

— Весь видеопроцессинг не там, а тут! — он постучал мне пальцем по лбу. — На кой черт нам навороченная периферия, когда у нас видяха наилучшего качества встроена?

— Не понял.

— Блин, ну что мы с тобой стоим на пороге? Пойдем вон в кафе, а то я не завтракал.

— В какое еще кафе! — дверь «Макара» открылась, оттуда выглянула Антонина. — Сергей, ну куда вы убежали? Антон, заходите, пожалуйста! Я оладьи напекла, чай согрела, зачем вам кафе? Даже слышать ничего не хочу!

Пришлось зайти. Не могу устоять против оладий.

— Спасибо, Антон, — порывисто и как-то смущенно обняла она меня в коридоре, — я вам так благодарна за Катю.

— Ну что вы, мне просто повезло.

— Не просто, — покачала она головой, — тут все не просто. Вы очень вовремя тут появились. Вы, ваша дочь, жена…

— А что жена? — насторожился я.

— Ничего! Просто к слову пришлось. Надеюсь, вы ее найдете, как нашу Катю.

— Надеюсь, все-таки как-нибудь иначе найду… — мне снова почудился запах Мартиных духов. Наверное, по ассоциации. Мозг иногда играет с нами в странные игры.

— Мозг нас постоянно обманывает, Антох, — сказал Петрович, наворачивая оладьи. Видно, что он тоже к ним неравнодушен. — Вот, например, быстро поверни голову слева направо, насколько можешь, глядя на стену.

Я удивился, но честно проделал — повернул голову насколько мог влево, потом, ведя взглядом по стене, повернул ее до упора направо, аж в шее щелкнуло.

— И что?

— С какой угловой скоростью двигалась линия взгляда? С какой линейной скоростью двигалась по стене точка фокуса зрения?

— Э… Я не настолько силен в математике, чтобы вот так…

— Тогда поверь на слово — слишком быстро.

— Слишком — для чего?

— Чтобы фоторецепторы сетчатки успевали обрабатывать изображение. Если ты включишь камеру смарта, сфокусируешь ее на стену и повернешь его с той же скоростью, то изображение смажется до неразличимости. Хотя скорость работы электронной матрицы выше, чем нашей биологической. И тем не менее — ты, крутя головой, видишь мир вокруг не смазанным, а четким.

— И в чем фокус?

— В мозгу. Мы на самом деле видим куда меньше, чем нам кажется. Наши глаза — так себе прибор. И оптика не очень, и разрешение посредственное, и быстродействие никакое. Зато видеопроцессор у нас зашибенский. Он и рисует нам картинку, на основе внутреннего рендеринга. Мы живем в дополненной реальности, Антох. Оперируя не тем, что видим, а тем, что рисует нам мозг на основе предыдущего опыта и наработанных паттернов. Ты много раз видел эту стену, — он показал на нарисованные Клюсей готические граффити, — и, когда ты крутишь башкой, то мозг подставляет вместо изображения, которое не успели считать глаза, кадры из буфера видеопамяти. Поэтому мы довольно часто видим то, чего нет и не видим того, что есть. Но обычно не успеваем это осмыслить, потому что мозг прячет эти противоречия, маскирует и отвлекает внимание.

— Видим то, чего нет… — задумчиво повторил я. Блин, мне ли не знать.

— Именно. Из этого много любопытных следствий. Например, поэтому опасно ездить по шоссе на велосипеде. При управлении автомобилем скорость движения, а значит — и скорость видеопотока в глазах, значительно превышает ту, на которую мы рассчитаны природой. Мы не бегаем со скоростью сто километров в час, нам никогда не было нужно обрабатывать окружающие объекты настолько быстро. Однако мы как-то управляем машиной, верно?

— Факт, — согласился я.

— Опять же за счет рендеринга реальности. Глаза успевают считывать только важнейшее: контуры объектов, их расположение и относительные скорости. В каждый конкретный момент ты не видишь, какого цвета машины вокруг, кто сидит за рулем, что валяется на обочине и какой длины юбка у девушки на тротуаре. Это суммируется мозгом из разных кадров, и картинка синтезируется. Чем выше скорость — тем процент синтетической картинки больше, а реальной — меньше. Поскольку мы не можем увидеть все, то мозг отбрасывает все маловажное и оставляет только основное — обочину, разметку, знаки, машины, пешеходы. Стандартные объекты. Велосипедист, который не пешеход и не машина — выпадает. Водитель его реально не видит. Не хватает ресурсов обработки изображения. А потом разводит руками: «Да я вообще не понимаю, откуда он вдруг взялся!».

— Интересно, — кивнул я, — не задумывался об этом. Но причем тут VR-очки?

— Они используют эту особенность мозга. Им не нужно отображать всю картинку в подробностях, тратя бешеные ресурсы на детальную отрисовку каждого кадра. Вместо этого они подсказывают мозгу, что он должен увидеть, и он рисует это сам. Например, есть у тебя вирп, так?

— Так.

— Вот этот вирп идет, или бежит, или, не знаю, пляшет вприсядку. Обычно отображение этого процесса требует полной отрисовки всего дохрена раз в секунду. Короткой юбки, длинных ног, красивых глаз и как сиськи на бегу приятно подпрыгивают. Дохрена ресурсов. Но, мозг, сука, хитрый, и, если ему в одном кадре дать сиськи, в другом — юбку, в третьем — краешек трусов, то все остальное он будет дорисовывать по ходу сам, а ноги придумает даже лучше, чем были. Он все равно это делает всю нашу жизнь с тех пор, как мы научились наводить глаза на резкость, отличая мамкину сиську от папкиной бороды. Так что, если ты, к примеру, смог бы сделать стоп-кадр из очков на внешнее устройство, то сильно удивился бы результату. Там нет того, что ты видишь во время игры. Там смутный контур одного, яркая деталь от другого, обозначенное цветом небо, намеченный силуэтом собеседник. Но в каждом кадре — разное, и мозг суммирует это реалтайм, додумывая подробности. На самом деле, видеоресурсов очки потребляют в разы меньше, чем обычный монитор. Потому что в монитор ты смотришь на фоне остальной реальности, и этот фокус не сработает, мозгу есть с чем сравнивать картинку. Поэтому в очках можно со смарта играть, а без очков — хрен там. Вот такая, Антох, загогулина.

— Слушай, — озадачился я, — ну ладно, с игрой я понял, в меру своей технической тупости. А с реальностью-то как быть? Как жить-то теперь, зная, что мир вокруг не такой, как кажется?

— Ну, до сих пор ты как-то справлялся? — засмеялся Петрович. — Вот и дальше живи. Не забивай себе голову. Просто помни, что твой мир не обязательно идентичен моему. Каждый человек живет в своем собственном.