Мечников. Том 7. Расцвет медицины

Глава 9

— Вы уж простите, что пришлось вас сразу с поезда дёргать, Алексей Александрович, но иного выхода у меня не было, — оправдывался Разумовский, пока мы с ним шли к карете, ожидавшей нас на вокзальной площади. — Ситуация из ряда вон выходящая. Я догадываюсь, чем заболел мой коллега, но лечить его старыми методами… Не уверен, что это разумно, когда в городе есть вы.

Надо же, оказывается, меня даже местные лекари считают выдающимся целителем. Что ж, это хорошо. Значит, я смогу ещё быстрее производить новые аппараты и лекарственные средства.

— Ничего страшного, мне не привыкать к ночной работе, — сказал я. — А что конкретно случилось с вашим коллегой?

Мы забрались в карету, Разумовский попросил отвезти нас на Университетскую улицу и лишь после этого ответил на мой вопрос.

— Скоро всё сами увидите. Не хочу делиться догадками, пока мы вместе не осмотрим пациента, — произнёс Александр Иванович, а затем добавил: — Но у меня есть предположения, что перед нами та самая болезнь, против которой абсолютно бесполезна лекарская магия.

Ого! А это — что-то новенькое. Обычно местные лекари стараются лечить больного даже тогда, когда сами не понимают, чем он болеет. В данном же случае Разумовский выразился так, будто и вовсе не видит смысла в его лечении.

— А кто пострадавший? — поинтересовался я.

— Роман Васильевич Кастрицын, — ответил Разумовский. — Он преподаёт нашим студентам основы борьбы с некротикой. Очень способный лекарь. Боевой, я бы даже сказал. Учитывая то, через что вам пришлось пройти, думаю, он бы с радостью с вами познакомился.

— Раз он работает с некротикой, значит, есть риск, что его ею и заразили? — поинтересовался я.

— Однозначно нет, — ответил Александр Иванович. — Я уже проверил его нашими лекарскими кристаллами. Бесполезно. Они не резонируют. Значит, некротики в его теле нет. Думаю, его постигла совсем другая участь.

Как раз в этот момент наша карета остановилась. Главный губернский госпиталь Саратова находился неподалёку от вокзала. Рядом с ним располагалась академия, где и воспитывались юные лекари.

— Пойдёмте, Алексей Александрович, господин Кастрицын лежит в моём госпитале, на втором этаже, — сказал он. — Кстати, не беспокойтесь. Как только закончим, я лично провожу вас до вашей служебной квартиры. Мне искренне неудобно, что я втянул вас в это, но я не хочу потерять своего коллегу и доброго друга.

— Расслабьтесь, Александр Иванович, — спокойно сказал я. — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь ему.

Мы поднялись на второй этаж госпиталя. За нашими спинами автоматически зажигались десятки тусклых магических фонарей.

Палата Кастрицына располагалась в самом конце госпиталя. Видимо, лекари не хотели, чтобы их коллегу кто-то видел в таком состоянии.

— Ох, Александр Иванович! — воскликнул выбежавший из палаты молодой лекарь. Судя по всему, это один из студентов академии. — Я уже не знаю, что делать с Романом Васильевичем. Из него льёт… отовсюду!

— Сколько раз его вырвало? — спросил Разумовский.

— Раз пять, пока вас не было. И столько же раз он опорожнил кишечник. Там уже даже фекалий нет, одна вода. Мы утки менять не успеваем! — воскликнул он.

— Свободны, Широков, можете пока что отдохнуть. Ваша помощь понадобится чуть позже. Мы с господином Мечниковым вас заменим, — сказал Разумовский.

Студент Широков резко застыл. Даже в полумраке я заметил, как он побледнел.

— М-мечников? Это — тот самый Мечников⁈ — воскликнул он. — Тот, который сначала умер, а потом не умер и…

— Успокойтесь, Широков! — прикрикнул Разумовский. — Сейчас для этого нет времени. У вас будет возможность пообщаться с Алексеем Александровичем в другие дни.

Широков, продолжая озираться, пробежал мимо нас, после чего мы с Разумовским вошли в палату, где лежал наш больной.

Сказать, что моя клятва лекаря активировалась — значит, не сказать ничего. По мозгу шарахнуло такой волной магии, что я чуть в стену не врезался.

Очевидно, передо мной человек, который уже находится одной ногой в могиле. А раз в главной лекарской организации Саратова никто не может ему помочь, значит, надежды действительно практически нет.

Остаётся только полагаться на мои знания из прошлой жизни.

Роман Кастрицын оказался крепким темноволосым мужчиной лет сорока. Чем-то он мне напоминал моего брата Кирилла. Сразу видно — этот человек пережил много невзгод. В бровях и бороде виднелись редкие прожилки седых волос.

Вот только сил у Кастрицына уже почти не осталось. Его кожа иссохла, в сознание он почти не приходил. Изредка открывал глаза, но смотрел при этом куда-то в пустоту. Похоже, он даже не замечал нас с Разумовским.

Я поспешно измерил ему давление, осмотрел кожные покровы, прослушал сердце. И прогноз у меня сразу же сложился абсолютно неблагоприятный.

Давление предельно низкое, пульс зашкаливает.

— У него гиповолемический шок, — сказал Разумовскому я и поспешил объяснить свои слова. — Он потерял слишком много жидкости. Сердечно-сосудистая система не выдерживает. Ей банально не с чем работать. Вся влага выходит через пищеварительный тракт. Сколько дней его уже так проносит?

— Сегодня — второй день, — сказал Александр Иванович. — Господин Кастрицын вернулся из командировки три дня назад и сразу же заболел.

Отлично, а вот и эпидемиологический анамнез подоспел.

— Где он был? — спросил я. — Это принципиально важно.

— Точно сказать не могу, поскольку эта информация засекречена, — ответил Разумовский. — Он выполнял особое задание на юге Российской Империи. Это — всё, что мне известно.

Значит, есть риск, что он побывал в Азии. Может быть, даже выбирался за пределы нашей страны. Это без его показаний мы узнать наверняка не сможем.

Я уже понял, чем болен Кастрицын. И понял, почему это заболевание лекари лечить так до сих пор и не научились. Потому что инфекционные болезни открыл я, а до этого момента у них не было ни малейшего понятия о том, как нужно правильно бороться с микроорганизмами.

— Холера, — коротко сказал я. — Вы ведь тоже о ней подумали, да, Александр Иванович?

— Да, — вздохнул он. — Я ни с чем эту дрянь не спутаю. Мне уже приходилось с ней сталкиваться, когда я работал в другом конце Российской Империи. Только вспоминать это тошно. У меня было тридцать пациентов с такими симптомами. А спасти я смог всего двух. И то, потому что у них это заболевание протекало гораздо легче, чем у остальных.

— Как вы их лечили? — спросил я.

— Пытался хоть как-то остановить диарею с помощью лекарской магии, но эффект был так себе. А мой наставник уверял, что больным нужно давать хлорид ртути. Мы пичкали их этим веществом и опием. Некоторые лекари даже додумывались делать кровопускания. Вот только эффекта это никакого не давало.

М-да… Примерно так же холеру лечили в девятнадцатом веке в моём мире. Но и удивляться тут нечему. Там ещё не изобрели антибиотики.

Однако и здесь нужных препаратов нет. Сульфаниламид и пенициллин, созданные на моём заводе, не смогут качественно воздействовать на холерный вибрион. Этот микроорганизм убивается другими группами антибиотиков.

— Значит так, Александр Иванович, слушайте внимательно, — подытожил я. — Холерой заболевают люди, которые пьют из источников воды, заражённых опаснейшими микроорганизмами.

— Я читал ваши статьи, но там вы о холере ничего не писали, — удивился Разумовский.

— Потому что для описания всех инфекционных болезней нужна не статья, а целый многотомный трактат, — ответил я. — План лечения предельно прост. Я уничтожу сидящие в кишечнике бактерии, а вы восстановите его водно-электролитный баланс.

— Простите… Что я должен сделать? — не понял Разумовский.

Каждый раз забываю, что даже самые выдающиеся лекари этой эпохи не всегда понимают элементарные вещи, которые знали их же современники из моего мира.

— Ваша задача — воздействовать на кишечник, замедлить выделение воды. Наоборот, ускорьте её обратное всасывание в кровь. Насчёт бактерий и их токсинов не беспокойтесь, они в кровоток попасть не смогут, поскольку я их обезврежу, — произнёс я.

И мы приступили к работе. Я прошёлся обратным витком по всему кишечнику пациента, а затем принялся очищать его от токсинов. Пришлось ускорить работу печени и почек, но оно того стоило. Если в кратчайшие сроки не остановить распространение инфекции, Кастрицын умрёт. Если представить ситуацию, в которой я бы приехал сюда не сегодня, а на сутки позже, он бы погиб уже этой ночью.

Холера не вызывает температуры и болей. Однако при этой болезни из организма выливается вся жидкость. В конечном итоге пациент погибает от гиповолемического шока.

Для сердца есть два вида перегрузок. В одном случае оно не может прокачать огромный объём жидкости, циркулирующей в сосудах. В другом — ему просто нечего качать. В данном случае мы как раз наблюдаем такую ситуацию.

Как заставить мотор прокачивать максимально густую взвесь, в которой толком не осталось жидкости? Конечно, это абсолютно невозможно. В итоге страдает не только сердце, но ещё и остальные органы, поскольку они перестают получать питательные вещества и кислород. Особенно это опасно для головного мозга, потому что на нём даже минимальное голодание может отозваться катастрофическими изменениями.

— Пока что — всё, — заключил я. — Бактерий в нём больше нет. В следующие несколько дней его лучше восстанавливать специальными солевыми растворами. Пройдёмте в кабинет, я распишу вам схему. Ах да, и объясните всем сотрудникам, что взаимодействовать с пациентом нужно в перчатках. Сам холерный вибрион передаётся исключительно через кал. Если плохо помыть руки и занести инфекцию в рот — появится ещё один такой же больной.

— Хорошо, Алексей Александрович, я всё понял, — закивал Разумовский. — Единственное, чего я не могу осознать — откуда у вас столько знаний о бактериях? Ведь никто в мире толком не понимает, как лечить подобные заболевания. Поверьте мне на слово, я читаю время от времени иностранные статьи, которые у нас пока что не запретили.

— К сожалению, ответить на этот вопрос я не могу. Тайна рода, — солгал я.

Но это — лучший ответ, который можно придумать. В родовые тайны никто напрямую лезть не будет. А если кто и попытается выведать у моего отца эту информацию, он всё равно ничего ответить не сможет. Поскольку этой тайны попросту не существует.

В кабинете Разумовского я составил дальнейший план лечения Кастрицына, после чего главный лекарь губернского госпиталя, как и обещал, показал мне, где находится моя новая квартира.

Широкое трёхэтажной здание находилось за парком в квартале от самой академии.

— Очень хорошее место, Алексей Александрович, — сказал мне Разумовский. — Воздух здесь чистый. Все заводы находятся далеко от центра. Для них оборудован специальный район. Плюс ко всему орден лекарей вроде как пообещал, что вам не придётся платить за проживание, пока вы работаете в академии.

— Благодарю, Александр Иванович, — забрав у него ключи, произнёс я. — Дальше сам разберусь.

— Это я должен вас благодарить, господин Мечников! — чуть не потеряв свои очки, воскликнул Разумовский. — Вы спасли жизнь моему близкому другу. Я этого не забуду. Очень надеюсь, что вы не утонете в преподавании и сможете иногда заглядывать в мой госпиталь. Я бы с радостью предоставил вам дополнительную работу.

— Скорее всего, вашим предложением я воспользуюсь в любом случае, — ответил я. — Работа в академии — это хорошо, но отдаляться от пациентов мне не хочется. Об этом мы уже позже поговорим. Мне для начала нужно понять, что от меня хочет орден.

— Ах да! — вспомнил Разумовский. — Чуть не забыл. Ректор просил передать, что вам нужно зайти в его кабинет завтра к десяти часам утра. Он всё объяснит. Если заблудитесь — спросите любого студента. Тут каждый знает, где находится кабинет ректора, — мой собеседник усмехнулся. — Все стараются обходить его стороной. Не только студенты.

Многообещающее начало. Уже не терпится поскорее приступить к новой работе. Но для начала всё-таки стоит поспать. На одних зельях-энергетиках долго не проживёшь. Сердце лопнет к чёртовой матери. Кофеин, таурин и остальные бодрящие вещества могут быть и полезными для организма, но не в избытке.

Так что с такими напитками лучше проявлять особую осторожность.

Я поднялся на третий этаж и вошёл в квартиру под номером семь. Новое жильё меня сильно удивило. Мало того что оно было заполнено множеством автоматических световых кристаллов, так ещё и комнат было гораздо больше, чем мне нужно. Две спальные комнаты, зал, кухня и санузел.

Неплохо… Фактически, трёхкомнатная квартира в центре Саратова. Так рано или поздно я доберусь до уровня жизни, который утратил мой предшественник.

— Ну всё, братва, — заперев дверь, сказал я. — Выбирайтесь из сумки. Знакомьтесь с новым домом.

Первым наружу выполз Токс.

— Ж-жить! Ж-десь! — заявил он и заполз под кровать.

Следом из моей сумки вывалилась старая дощечка, из которой тут же материализовался Доброхот. Домовой настороженно осмотрелся, затем молча взял свой деревянный артефакт, деловито прошёлся по квартире и заявил:

— Хреново. Тут ещё несколько домовых живёт.

— Да ладно? Прямо в этом здании? — удивился я.

— Эх, что ж ты меня не предупредил, Алексей! — вздохнул он. — Тут водятся даже не домовые, а… квартирные! Я что же, им должен теперь уподобляться?

— Придётся потерпеть. Новый дом у нас появится нескоро, — сказал я. — Но, если хочешь, могу вернуть тебя назад — в Хопёрск. Вот только не знаю, кем окажутся новые хозяева нашего бывшего особняка.

— Не надо! — поморщившись, махнул рукой он. — Буду привыкать к большому городу. Стану здесь самым важным домовым! Может, найду себе домовиху.

Дальше Доброхот увлёкся своими фантазиями, которые я решил не выслушивать. Первым делом я спрятал лекарскую плиту в сейфе, который находился в одной из спальных комнат. Этот артефакт я не имею права потерять. А если учесть, какой мощью он обладает на самом деле… Нужно держать его при себе. Кто знает, а вдруг на нас покусится ещё один некромант?

Тем более я уже давно понял, что за Чижиковым стоял кто-то ещё. Он много раз упоминал, что ему отдавал приказы чей-то голос из Тёмного мира. Да я и сам лично слышал его. Кто-то пытался установить со мной связь, переманить меня на сторону некромантии.

Так что потенциал плиты ещё, возможно, придётся использовать, если обладатель этого голоса снова возьмётся за своё.

— Токс, Доброхот, просьба не шуметь, — готовясь ко сну, произнёс я. — Завтра у меня первый рабочий день на новом месте. Если кто-то из вас меня разбудит до семи утра — переселю в подвал под домом. Поверьте, он тут не такой комфортный, как в нашем особняке.

Меня отключило словно по щелчку. Стоило мне положить голову на подушку, и сознание тут же провалилось в глубокий сон.

Однако и там мне не дали покоя. Как только я заснул, передо мной предстали личные покои Гигеи, в которых мы с ней когда-то лечили Януса.

— Поздравляю с переездом, Алексей, — улыбнулась богиня.

— Ну началось… У меня сегодня будет шанс выспаться или нет? — прямо спросил её я.

— Не беспокойся, я ускорила твой сон. В качестве награды за всё, что ты сделал для нашего общего дела. Завтра ты проснёшься полным сил, — сказала она. — И с зачатком нового витка.

— Ты ведь проникла в мой сон не только для того, чтобы похвалить за мои успехи? — спросил я. — Я ведь тебя знаю. У тебя есть ко мне какое-то дело.

— Есть, Алексей, — кивнула Гигея. — Твои изобретения, лекарственные препараты, завод — всё это продвигало меня выше к пустующему трону лекарей. А тебя этот процесс усиливал через клятву. Но скоро нас с тобой будет ждать стремительное падение. Поскольку изобретения тебе больше не принадлежат.

— На этот счёт не переживай. Я разберусь с Щеблетовым и верну свою долю в патентах, — сказал я.

— Проблема в том, что у тебя на это всего лишь пять дней, — сказала Гигея. — И я никак не могу на это повлиять. Если за это время патенты и завод не вернутся под твой контроль, я ослабну, а часть твоих витков завянет.

— Как всегда, прелестные новости, — с сарказмом сказал я. — Ничего. Пяти дней мне с головой хва…

Я резко вскочил с кровати. В окна уже струились лучи солнечного света. Видимо, Гигея погрузила меня в сон без предупреждения. Но оно и к лучшему. Чем лишний раз разглагольствовать с богиней, лучше качественно выспаться!

Оставив Токса и Доброхота сторожить квартиру, я вышел в коридор и тут же наткнулся на молодую девушку в длинных кожаных сапогах и чёрном официальном костюме. Пожалуй, это была первая женщина, увиденная мною, которая не носила роскошных платьев.

Но эта блондинка — явно из дворянского рода. Я чувствую, как от неё веет магией. Только не могу сказать, какой конкретно.

— О! Доброе утро! — прищурив голубые глаза, поприветствовала меня она. — Выходит, мы теперь соседи. Светлана Георгиевна Бронникова. Лекарский инженер местного ордена.

Бойкая, однако! Представилась первой, чего обычно не дождёшься от стандартных аристократок. Так ещё и инженер? Любопытно. Мне казалось, что в девятнадцатом веке это — чисто мужская профессия.

— Рад знакомству, — кивнул я. — Алексей Александрович Мечников. С сегодняшнего дня заступаю на должность преподавателя в лекарской академии.

Я предполагал, что она обо мне слышала. Но не думал, что реакция будет именно такой.

Бронникова выронила сумку, затем резко шагнула мне навстречу и восторженно воскликнула:

— Так это вы! Вы! Я уже несколько месяцев работаю исключительно по вашим чертежам! Мне доверили собирать ваши аппараты. Поначалу получалось плохо, но я уже наловчилась! У меня даже есть группа студентов, которые в свободное от занятий время занимаются сборкой ваших тонометров, фонендоскопов и прочих изобретений…

Я даже слово не мог вставить. Светлана тараторила так, будто запас воздуха в её лёгких бесконечен.

Однако нашу беседу прервал ещё один человек. За моей спиной раздался знакомый мужской голос.

— А вот и Мечников. Как я посмотрю, вы уже и в Саратове успели собрать своих последователей?

Я заметил, как исказилось лицо Бронниковой. Девушка, похоже, совсем не желала компании этого человека.

Обернувшись, я обнаружил, что в коридоре стоял не кто иной, как Владимир Мансуров.

Человек, который проиграл мне в дуэли несколько месяцев назад. И судя по хищному выражению его лица, Владимир жаждал отыграться.