Мечников. Том 7. Расцвет медицины

Глава 6

Удивительно, но клятва лекаря не сработала, когда мы одновременно нанесли друг по другу по одному удару обратными витками. Я не пытался поранить Сеченова, лишь хотел обездвижить его, чтобы он не сбежал от предстоящего разговора, да и изначально мне не понравился его агрессивный настрой, словно и он не рад моему воскрешению.

Я вызвал спазм его поясничных мышц, но и сам Иван мне серьёзных увечий не нанёс — всего лишь перенапряг связки в руках, чтобы я временно потерял возможность сражаться с ним.

— Всё… Всё, Алексей! — тяжело дыша, прошептал Сеченов. — Давай успокоимся, ладно?

Любопытно… Кажется, я понял, почему клятва лекаря не отреагировала на нарушение заповеди «Не навреди». Мы атаковали друг друга одновременно. Поэтому магия посчитала, что опасность угрожала, как мне, так и Сеченову.

— Я успокоюсь, когда ты объяснишь мне своё поведение, — произнёс я. — Знаешь, если бы я плохо тебя знал, решил бы, что ты действительно решил навариться на моей смерти. Однако ты — не такой человек. Я не верю, что так поступил из-за банальной жадности. Так что же тобой руководит на самом деле?

— Сейчас же откройте дверь! Выходите оттуда! — послышался крик Кораблёва, тарабанящего в смотровую, где мы с Сеченовым и укрылись.

— Сеченов, если ты причинишь вред Алексею, я тебя… — принялся угрожать Синицын по ту сторону двери.

— Не беспокойтесь, Иван Сергеевич! — произнёс я. — Мы просто поговорим. Никакого смертоубийства. Лучше последите за Лебедевым. Мы скоро к вам присоединимся.

— Я бы с радостью поговорил с тобой прямо сейчас, Алексей, но ты ведь слышал! — воскликнул Иван Сеченов. — У меня пациент с подозрением на острую кишечную непроходимость. Я как раз и пришёл, чтобы позвать кого-то на помощь. Что-то у меня не получается его восстановить самостоятельно. Ни одна известная мне методика не работает!

Ладно, тут я спорить не могу. Сначала нужно помочь человеку, а уже потом решать мои проблемы. Как ни крути, а здоровье больных для меня всегда было на первом месте.

— Хорошо, Иван, я помогу тебе, — кивнул я, придерживая свою ноющую левую руку за плечо. — Однако учти. Наш разговор ещё не закончен. Если я почувствую, что ты меня обманываешь — пеняй на себя, Иван. У меня к тебе ещё много вопросов.

— Как и у меня к тебе, — усмехнулся он. — Мой старый партнёр восстал из мёртвых. Хотя, скажу честно: в отличие от остальных, я с самого начала догадывался, что ты ещё жив.

— И каким же образом ты пришёл к этому выводу? — поинтересовался я.

— А об этом поговорим, когда закончим с пациентом. Идёт?

— Резонно, — вздохнул я. — Пойдём. Чем быстрее спасём больного, тем быстрее решим остальные проблемы.

А у меня их ещё навалом.

Я отпер дверь, затем заглянул к Кораблёву и произнёс:

— Если что — я в госпитале. Пожалуйста, займитесь пока что моей справкой о смерти. Пусть орден лекарей всё исправит. Я готов возвращаться к работе.

Иван Сергеевич только и успел кивнуть, а я уже помчался вслед за Сеченовым. Дело идёт к вечеру, а я до сих пор так и не разобрался с большей частью своих проблем.

Справка, Сеченов, завод, мои похороненные вещи! Да уж, есть, чем заняться!

— Стой, Алексей! — крикнул мне вслед Синицын. — Помощь нужна?

— Нет, Илья, лучше останься с Кораблёвым. Разберись с нашими справками о смерти и заодно проследи за Лебедевым! Если Игорю станет хуже, сразу сообщи мне об этом. Его нужно вытаскивать из этого состояния.

— Ладно! — кивнул он. — А ты, Иван, теперь оборачивайся почаще! Ты мне никогда не нравился. И в конечном итоге я насчёт тебя оказался прав!

Сеченов лишь тяжело вздохнул, проигнорировал слова Синицына и направился в госпиталь вместе со мной.

Вообще, в каком-то смысле Синицын прав. Ему Сеченов не понравился с первого взгляда. Но Илья привык мыслить эмоциями и на их основании принимать решения. А такой способ оценки людей далеко не самый лучший. Если я буду мыслить, как он, вскоре после этого я потеряю близких друзей и приобрету ещё больше врагов. Это как минимум будет иметь для меня негативные последствия.

Когда мы с Сеченовым вошли в здание госпиталя, я сразу же услышал истошные крики только что поступившего пациента. На помощь к нему собрались остальные представители среднего лекарского персонала. Юрий Сапрыкин и Анна Елина. Увидев меня, они оторопели и даже не смогли произнести ни слова, но у меня не было времени объяснять каждому встречному факт своего «воскрешения».

— Расскажи подробнее, что с больным, — остановившись около кушетки с пациентом, спросил Сеченова я.

— Сам он адекватно изъясняться не может из-за сильного болевого синдрома, — сказал Иван. — Но его родственники рассказали мне, что он так уже несколько дней мучается. В туалет сходить не может, живот раздувает, частая рвота.

— Иван, а дай-ка мне свой тонометр, — попросил я. — Фонендоскоп я свой сохранил, а вот тонометром пришлось пожертвовать в битве с… Сам знаешь, с кем.

Я решил не упоминать лишний раз о некроманте при пациенте, которому сейчас и так приходится худо. Слухи о тёмных магах его здоровью явно не помогут.

Иван передал мне свой тонометр, я поспешно измерил давление и обнаружил, что оно рухнуло ниже ста на шестьдесят. Сеченов, похоже, не больно-то понимал, зачем я сейчас этим занимаюсь. Местные лекари практически не видели связи между сердечно-сосудистой системой и пищеварительной.

Однако распространённая фраза «в организме всё взаимосвязано» на самом деле близка к истине гораздо сильнее, чем может показаться.

При инфекционных воспалительных процессах в кишечнике практически всегда происходит падение давления. Токсины бактерий и продукты распада веществ, находящихся в кишечнике, приводят к выделению в кровь огромного количества ядов, приводящих к резкому расширению сосудов. Именно поэтому падает давление, а уже после компенсаторно поднимается пульс и возникает тахикардия.

Больной был покрыт крупными каплями холодного липкого пота.

Однако тот факт, что он до сих пор испытывает сильную боль, в каком-то смысле — даже хорошая новость.

Судя по тому, что я услышал, приложив головку фонендоскопа к его животу — парез кишечника, то есть отключение его двигательной активности — ещё не произошёл. Волны перистальтики — ритмичные сокращения кишки — пока что никуда не делись. И именно они являются причиной болевого синдрома.

Но! Наличие боли — благоприятный признак при острой кишечной непроходимости. Вот если бы боль резко исчезла, тогда бы пришлось бить тревогу. Поскольку это бы означало одно — нервные волокна отмерли, начался некроз. И теперь часть кишечника невозможно спасти априори, а за судьбу самого пациента придётся бороться на грани своих возможностей.

— Так, Иван, слушай и запоминай… — начал я.

— У-у-у, больно, больше не могу! — простонал пациент.

— Терпим! — велел я. — Сейчас мы введём вам обезболивающее. Потом отоспитесь и на утро будете как новенький. Даю слово, — я перевёл взгляд на Ивана и продолжил свой урок. — Смотри, наша главная задача на данный момент — провести дезинтоксикацию с помощью лекарственных средств. И параллельно с этим устранить причину непроходимости. Слышишь, что я говорю? Причину! Сначала уберём её, а потом уже само заболевание.

— Дезинтоксикация? — нахмурился он. — Придётся усилить работу печени или…

— Нет, это нам не поможет, — покачал головой я.

И в этот момент до меня дошло, что мы до сих пор не создали предельно простое, но крайне необходимое изобретение.

Капельницу! Капельницу, чёрт подери, так никто из нашей троицы избранников до сих пор и не создал. Всё как-то руки до неё не доходили. Хотелось изобрести что-нибудь великое! Гениальное!

Но порой забывается одна очень мудрая присказка: «Всё гениальное — просто!»

Что ж, это будет хорошим уроком. Как только разберусь со своими патентами, нужно будет сразу же составить список всех тех простейших инструментов, которыми пользовались мои современники. А потом начать их массовое производство.

— Анна Иннокентьевна! — крикнул я. — Подойдите сюда! Нужна ваша помощь.

Дочь местного барона вздрогнула, услышав мой голос, но сразу же прибежала. Видимо, до сих пор не могла понять, как и большинство окружающих меня людей, какого чёрта я восстал из могилы. Но к этому мне пора бы уже привыкнуть. Чувствую, практически каждый из моих знакомых ещё месяц будет от меня шарахаться.

А что поделать? Я оказался в эпохе, где клиническая смерть практически не диагностируется, а по всему миру расползаются хоть и небольшие, но зловонные капли некротики, из-за которых люди привыкают верить только в худшее.

— Да, Алексей Александрович? — воскликнула она. — Чем могу помочь?

— У меня для вас трудная задача. Я сейчас дам вам порошок, нужно приготовить из него раствор. Примерно пол-литра, — объяснил я. — Всё как обычно, в стерилизованной воде. Её же ещё не успели вылить после того, как я исчез?

— Нет-нет! Всё на месте! — закивала она.

— Отлично. А потом вам предстоит очень непростая работа. Долгая и кропотливая. Так, а Сапрыкин до сих пор внутривенные уколы делать не научился? — поинтересовался я.

— Научился! Я весь месяц его тренировала, — ответила Анна.

— Отлично, значит, готовите раствор, затем берёте запас шприцов и идёте сюда, — скомандовал я и передал Анне мешочек с порошком, который заготавливал специально для этого случая еще больше месяца назад, благо мои запасы остались нетронутыми.

— Что ты планируешь делать? — шёпотом спросил Сеченов.

Я отвёл Ивана от пациента на пару минут, чтобы разъяснить ему свой план действий. Как только мы погрузились в работу, я временно забыл о возникших между нами разногласиях. Лекарское дело важнее всего остального.

— Дезинтоксикацию, — повторил свою прежнюю формулировку я. — Нужно разбавить токсичные вещества специальным раствором. Тогда ему станет гораздо лучше.

— А зачем пол-литра? Ты с запасом решил приготовить? — уточнил Иван.

— Нет. Это всё будет влито в его кровь, — объяснил я. — Сам посмотри! У него обезвоживание! Его рвёт, он не может ни пить, ни есть. Из-за этого концентрация токсинов в крови стремительно возрастает. От этого, уж прости за прямоту, может и мозг отъехать!

— А пол-литра — это не слишком много?

— Может даже оказаться, что пол-литра — это слишком мало, — уверил его я.

— Так, допустим, — кивнул Иван. — Но у меня кое-что не укладывается в голове… Павлов запатентовал шприцы по два, пять и десять миллилитров. Если мы будем использовать только последние… Ему что, придётся пережить пятьдесят внутривенных инъекций⁈

— Подряд, — кивнул я.

— Подряд⁈

— Придётся поддерживать лекарской магией его вены. Да, я знаю, что звучит это, как чистейшее безумие. Вообще, для этого процесса нужно специальное оборудование. Капельница. Но изготавливать её из подручных средств — дело неблагодарное. Ещё бактерии новые ему в кровь занесём. Так что придётся использовать пятьдесят инъекций, болеутоляющее, лекарскую магию и двух сотрудников из числа среднего лекарского персонала.

— Ох, как мне не хватало этого… — улыбнулся Сеченов. — Такие сумасшедшие планы только ты можешь придумывать. И ведь я уверен на сто процентов, что всё это сработает!

— Тогда не теряем время почём зря, — сухо ответил я. — Работаем!

Через десять минут Анна Елина и Юрий Сапрыкин принялись вводить дезинтоксикационный раствор. Двадцать пять инъекций в левую руку и двадцать пять в правую. Но я заранее уточнил, что делать это нужно крайне медленно. Растянуть все эти уколы на полтора или даже два часа. В это время Иван Сеченов восстанавливал вены больного, чтобы ещё и в сосудистой стенке не возник некроз. Сам пациент уснул, поскольку я дал ему приличную дозу противовоспалительного и снотворного. Таким образом он даже перестал чувствовать, что мы с ним делаем.

Через десять минут работы мы поняли, что Сапрыкин справляется гораздо хуже Анны. Она в плане внутривенных инъекций была настоящим асом. Поэтому пришлось перераспределить количество уколов. Анне доверили тридцать, а ему двадцать.

Пусть лучше делает меньше, медленнее, но без ошибок. Ещё не хватало, чтобы он ввёл раствор в мышцу или подкожную жировую клетчатку. Придётся ещё и там некроз убирать!

Я же тем временем вовсю работал над стабилизацией функций кишечника пациента.

Специальной медицинской аппаратуры у меня нет и в ближайшее время не будет, так что приходится постоянно прослушивать фонендоскопом и пытаться определить на слух, что происходит в брюшной полости больного.

Работу кишечника я наладил, ускорил выделение жидкости в его полость. Теперь каловые массы ускорят своё движение. Затор скоро исчезнет.

Но из-за чего он возник?

Опа…

— Так вот ты где спряталась! — воскликнул я, спуская натянутые выше пупка штаны больного.

— Алексей Александрович, вы что делаете⁈ — оторопел Сеченов.

— Смотрите, коллега, вот где у нас скрылась главная причина заболевания, — сказал я. — Наш пациент додумался скрыть её несколькими слоями ткани. Надо было сразу нам сюда заглянуть…

Под поясом штанов за несколькими бинтами, которыми больной за каким-то чёртом так умело скрыл от нас главный очаг воспаления, скрывалось выпячивание.

— Это ещё что такое? — удивился Сеченов. — Неужто грыжа?

— Она самая. Что, первый раз видите грыжу? — поинтересовался я.

— Если честно, мне о ней только читать приходилось, — ответил он. — Откуда она могла взяться?

— Причин несколько, — произнёс я. — Первая — ранение. Видите этот шрам в левой половине живота? Именно его пациент скрывал от нас. Судя по всему, кто-то всадил ему туда клинок… Нет! Нож. Судя по форме раны и её глубине — это нож. Почему он её скрывает — узнаем чуть позже, когда он очнётся. Но сейчас это и не важно. Смысл в том, что слои брюшной стенки заросли неправильно. В конечном итоге брюшина вместе с частью кишечника выпала наружу. Затем мышцы сократились и пережали петли кишечника. Вот и вся причина непроходимости!

— И всё? Так просто? — удивился Сеченов.

— Не совсем… — я прервался, поскольку обратил внимание, что Елина и Сапрыкин перестали работать и принялись внимательно нас слушать. — Коллеги, я очень ценю ваше стремление к знаниям, но я лучше расскажу вам отдельно об этом. Сейчас надо работать. Вливайте раствор дальше!

— Да, — закивала Анна. — Простите, Алексей Александрович.

— На чём я остановился? — нахмурился я. — Ах, да! Есть ещё один нюанс. Мы ведь оба знаем, что не каждое проникающее ранение заканчивается образованием грыжи, верно ведь, Иван Михайлович?

— Если бы такое происходило, у нас бы уже все войска закончились, — пожал плечами он.

— Вот именно, — ответил я. — Тут действуют ещё два фактора. Своевременное обращение к лекарю и физическая нагрузка. Посмотрите сами, перед нами лежит молодой крестьянин. Представляете, как он пашет? Кто-то пырнул его ножом, по какой-то причине он решил это скрыть, не стал обращаться к лекарям и продолжил работать. А физический труд приводит к увеличению давления в брюшной полости. Это давление выталкивает органы через рану наружу.

— Так каков вывод? Спорт — это плохо? — встрял в нашу беседу Сапрыкин, который никак не мог сконцентрироваться на работе.

По-хорошему его отвлечение нужно было пресечь, но вопрос он задал верный. И это необходимо разъяснить.

— Наоборот, — покачал головой я. — Спорт укрепляет брюшную стенку и увеличивает её способность противодействовать внутрибрюшному давлению. Но сами подумайте! Если в брюхе дырка — что из этого выйдет? Спорт и физические нагрузки тут ни при чём. Они усугубляют ситуацию лишь тогда, когда уже имеется патология.

Дальнейшая часть операции пролетела довольно быстро. Я аккуратно вправил грыжу, затем в один момент срастил все слои брюшной стенки и ещё раз ускорил продвижение каловых масс в кишечнике.

Как раз к тому моменту Анна и Юрий закончили проводить инфузионную терапию.

— Всё, — заключил я. — Теперь укладывайте его в отделение и… Утку приготовьте. Скорее всего, его пронесёт ещё до того, как он придёт в себя. И санитаров предупредите, чтобы вовремя убрали за ним. Иначе другим пациентам придётся терпеть… А впрочем, ладно, лучше положить его в инфекционный бокс, если он сейчас свободен.

Я просто осознал, что после непроходимости наружу выберется такой запах, какой выветрить будет уже очень затруднительно.

Я подозвал Ивана к себе, и мы покинули госпиталь, чтобы наконец-то переговорить наедине. Уже наступил вечер. Я почти несколько суток держался без сна, но мои надпочечники решили, что самое время выплеснуть в кровь запас стрессовых гормонов, чтобы придать мне бодрости.

В итоге я чувствовал себя даже лучше, чем после полноценного восьмичасового сна.

Вот только поговорить нам так и не дали. Около входа в госпиталь нас встретил мужчина средних лет, который изо всех сил рвался внутрь, но его сдерживал наш сторож Макар.

Говорить о реакции Макара на моё появление даже не стоит. Я уже начал адаптироваться к удивлённым взглядам. А вот с нарушителем покоя точно стоит разобраться.

— Так, что здесь происходит? — со сталью в голосе произнёс я. — Вы кто такой и с какой целью прорываетесь в наше учреждение?

— Простите, господин лекарь, — принялся кланяться мужчина. — Там человек лежит… Он только что к вам поступил, с болями в животе. Скажите, как он? Удастся его спасти?

— Уже удалось, — кивнул я. — Вы его родственник?

— Отец, — всхлипнул мужчина. — Скажите, а могу я с вами… С глазу на глаз поговорить? Пожалуйста! Это очень важно.

Я уже догадался, к чему вёл этот разговор. А потому кивнул Сеченову, сообщив этим жестом, что всё в порядке, после чего прошёл вместе с мужчиной к противоположному углу здания.

— Я вас слушаю, — сказал я.

— Каюсь, грешен! — снова начал кланяться он. — Это я во всём виноват! Андрейка мой не стал никому рассказывать, скрывал до последнего. Но это я натворил… Вы уже, наверное, сами обо всём догадались.

— Догадался, — ответил я. — Вы его ножом пырнули?

— По пьяни… — зажмурился он. — Я как напьюсь, сам себя не контролирую. А тут он ещё сказанул что-то обидное… Ох, да и вовсе не обидное, если уж на то пошло. Просто сказал, чтобы я переставал нажираться, как последняя свинья. Вот я и… Натворил то, что натворил.

Теперь понятно, почему парень не стал никому рассказывать о ножевом ранении. Не хотел подставлять отца. Благородно с его стороны. И очень низко со стороны моего собеседника.

— И с какой целью вы мне об этом рассказываете? — строго спросил я. — Не можете сами пойти к городовым? Хотите, чтобы я их вызвал?

— Нет, — покачал головой он. — После этого разговора я сам им сдамся. Просто хотел убедиться, что вы знаете, от чего лечить моего сына.

— Ваш сын здоров, — уверил его я. — Через несколько дней будет готов к работе.

Прежде чем продолжать разговор, я проверил, не пьян ли этот человек. Посмотрел в его глаза, попытался уловить запах перегара.

Нет. Видимо, он уже несколько дней не пьёт. Его всего перетряхивает — яркий признак резкого прерывания употребления алкоголя. Видимо, не один месяц он был в запое.

— Позвольте дать вам непрошеный совет, — произнёс я. — Подождите один день. Не ходите к городовым. Поговорите с сыном. Будет печально, если его жертва окажется напрасной. Если он готов вас простить — возьмите себя в руки и измените свою жизнь. Если не простит — идите к городовым.

— Х-хорошо, господин лекарь, — закивал он. — Так и поступлю. Спасибо вам, что спасли моего сына.

Ох… Вроде меня не было всего несколько дней, а создаётся впечатление, что я не занимался медициной в Хопёрске больше месяца. Всё-таки таким трудоголикам, как я, нельзя прекращать работать. А то начинает казаться, что опыт утрачивается.

Я вернулся к Сеченову и повёл его к единственному месту, где мы могли переговорить наедине. Мы пошли на завод.

К этому моменту все рабочие оттуда уже должны были уйти. Раз Иван взял бразды правления, значит, после дежурства в амбулатории или госпитале ему придётся возвращаться и вести документацию, проверять качество приготовленных препаратов и готовить план работы на следующую неделю.

Без чётких команд наши господа трудяги ничего не сделают.

Мы уселись в моём бывшем кабинете, Иван несколько раз перепроверил, чтобы в округе никого не оказалось, и только после этого заговорил:

— Итак, Алексей, ситуация куда сложнее, чем ты думаешь. Раз уж ты пришёл со мной сюда, значит, готов меня выслушать. Правильно я понимаю?

— Готов-готов, Иван, — ответил я. — Но я рассчитываю услышать весомые аргументы. Моя семья осталась без денег. Даже если бы ты им одну шестую патента предоставил, я бы не стал к тебе приставать. Но, судя по слухам, ты забрал себе всё.

— А ты веришь в слухи? — спросил он.

— Не верю, именно поэтому хочу узнать от тебя лично, чем ты руководствовался и как на самом деле обстоят дела.

— А дела обстоят паршиво! — воскликнул он.

Сеченов впервые выглядел таким взбешённым. Я практически ни разу не видел, чтобы он достигал точки кипения. Обычно Иван вёл себя крайне уравновешенно. А если и пытался показать эмоции, то делал это наигранно.

— Нас предали, Алексей. В первую очередь — тебя, — заявил он. — Ты ведь помнишь, что наш патент был поделён на три части?

— Да, между мной, тобой и Щеблетовым, — ответил я. — А до того, как мы с тобой начали сотрудничать, доход от моих первых патентов делился только между мной и ним. И что же… Ты хочешь сказать, что это он меня предал?

— После того, как вас с Синицыным признали погибшими, Щеблетов приехал ко мне. Выглядел он так, будто его только что молния ударила. Он твердил, что мы всё должны забрать себе. Разделить доход в соотношении семьдесят к тридцати. Причём, как ты уже понял, тридцать процентов — это про меня.

— Что⁈ — воскликнул я. — Он совсем спятил? С какой стати нам платить ему такую сумму?

— Я сказал ему то же самое. Он долго пытался меня отговорить. Упоминал, что есть люди, которым не понравится моё решение. Можешь мне не верить, но я сказал ему прямо, что собираюсь оформить часть нашей доли на твоего дядю, — объяснил Иван. — Вот только после этого я услышал от него то…

Сеченов замолчал.

— Договаривай. Я хочу знать всю правду.

Он не лжёт. Как бы Синицын не пытался доказать, что Ивану доверять нельзя, но я уже в пятый раз убеждаюсь, что этот человек не пытается мне лгать. Мы с Иваном прошли через огонь и воду. Он прибыл в эту глушь только потому, что восхищался моими открытиями. Да, даже такой человек в теории может измениться, но я в это не верил и верить не собирался.

Однако перестраховка всё равно не помешала. После нашего столкновения Сеченов разговорился гораздо охотнее.

— Щеблетов сказал, что любой человек, который будет получать деньги от наших патентов, будет убит, — сказал Иван. — Именно поэтому я временно оградил твою семью от этих денег. Притворился жадным ублюдком, который решил прибрать к своим рукам весь доход. Но ты сам можешь убедиться, проверь бухгалтерию — все документы здесь. Я не потратил ни копейки. Ни твой доход, ни свой.

— Я верю тебе, Иван, — кивнул я. — И я тебе благодарен за верность. Можешь не переживать, я этого никогда не забуду. А вот Александр Анатольевич показал себя не с лучшей стороны… Но от него можно было ожидать нечто подобное. Пока Синицын контролировал финансы, а я держал всё производство на своих знаниях и авторитете, он не пытался соваться в это дело. Его устраивали те деньги, на которые мы договорились изначально.

— Я не знаю, с кем он связался. Такое впечатление, что он заручился поддержкой очень влиятельных семей из Саратова, — сказал Иван. — Слишком уж самоуверенно излагал свои требования.

— Ладно, насчёт Щеблетова я подумаю, — ответил я. — Мне нужны два-три дня, чтобы прийти в себя и прикинуть, как его прижать. Я не собираюсь отдавать ему свои проценты. Производство должно быть восстановлено. И работать оно будет на нас и на нуждающихся в помощи людей. Но никак не на него.

Да, не стану отрицать, Александр сильно помог нам в продвижении лекарственных препаратов на самых первых стадиях. Но это ведь не значит, что мы теперь будем выплачивать ему девяносто процентов своих доходов!

Он занимался продвижением, а мы занимались созданием препаратов и производством!

— Кстати, а что с препаратами? Налтрексон, иммуномодуляторы, противовирусные… Всё, что мы заканчивали производить месяц назад. Какова их судьба? — поинтересовался я.

— Я скрыл эти проекты, Алексей, — улыбнулся Сеченов. — Всё готово. Всё лежит на тайном складе. Щеблетов об этих препаратах ничего не знает. Я ведь говорил тебе, что подозревал о твоём возвращении, помнишь?

— Да, и ты так до сих пор и не ответил, как тебе удалось узнать, что я жив?

— Мы ведь заключили договор. Мой Подалирий и твоя Гигея до сих пор в союзе. Гигея передала брату, что не чувствует тебя, но при этом ваша связь не разорвалась. Подалирий передал мне образы. Ну… Ты ведь помнишь, он, скажем так, неразговорчивый! — Иван хохотнул. — Так или иначе, по ним я понял, что ты всё ещё жив. И я дал себе клятву. Даже если пройдут годы… Пока я не узнаю от Гигеи, что тебя больше нет в живых, я не стану продвигать твои изобретения самолично. Подалирию моё решение не понравилось, но…

Закончить свою фразу Сеченову не дал ворвавшийся в наш кабинет Илья Синицын.

— Ах, вот вы где! — воскликнул он. — Я весь город обошёл. В кабаке всех до смерти перепугал своим появлением!

— А зачем ты меня в кабаке искал? — спросил я. — Ты же знаешь, что я туда не хожу!

— Неважно! — отмахнулся Синицын. — Кораблёв решил вопрос. Орден лекарей снова признал нас живыми. Они несколько часов обменивались магическими письмами. И последнее… Оно адресовано тебе. Кораблёв запретил мне его читать, Алексей. Но я… Уж прости! Одним глазком заглянул. Тут тебе предлагают новую работу! Долой Хопёрск! Хе-хе!

Я вырвал письмо из рук Ильи, пробежался по нему глазами и выяснил, что меня действительно вызывают в Саратов. Орден лекарей хочет, чтобы я работал в…

Стоп, что⁈

Я аж глаза несколько раз протёр, пытаясь вникнуть в текст сообщения.

Предложения о такой должности я точно не ожидал после своего воскрешения!