Меч Реконкисты 2

Глава 11

„Конечная цель блаженной жизни — телесное здоровье и душевная безмятежность.“

Эпикур

На фоне усиленных Фулиго зомби, а также самого босса центра ни кобольд, ни его телохранители не показали ничего выдающегося. Санитар убил их походя, будто бы ненароком. Также легко, как когда-то смахивали кровь с клинка те японские хитокири, от которых он взял название своего титула.

"Что, опять почувствовал себя самым толстым глистом в организме?" — Ехидно спросило его сознание голосом Коловрата. Сквозь хриплые добродушные нотки цвела ухмылка и беспокойство в глазах. Он видел это также отчетливо, как собственные руки.

"Отстань от него, не видишь, Вику и так досталось! Пусть успокоит на них свои нервы" — звонкая трель Крис. И напряжения в сжавшихся пальчиках.

"Мне кажется, он просто утоляет свою жажду крови. Ненасытный наш Санитар", — Неестественный, игрушечный голосок бывшего напарника. Его безусловное доверие, как к старшему в их тандеме.

Виктор действительно хорошо успел изучить своих друзей.

Однако сейчас он не стал обращать внимание на их речи. С Санитара довольно уже чужих голосов. Но и пугаться не стал.

В конце-концов, до боли знакомые диалоги, которые генерировал его измученный мозг, казались куда лучше, чем прошлый ансамбль неизвестных ему мертвецов.

"А были ли они вообще?" — Возникла в голове непрошенная мысль. Своя собственная, и от этого становилось особенно страшно.

"Вдруг, весь этот шепот мертвых мне просто показался? Вдруг, мое сознание получило такой сильный шок, что теперь замещает воспоминания? Перекладывает вину за мысли, за слова, за действия на внешние обстоятельства. Не дает потечь крышей еще больше: это не я такой плохой, просто монстр наслал на меня сонм ужасных кошмаров…"

Эти мысли убивали его. Сомнения подрывали остатки самообладания, причиняли физическую боль, ставили под сомнение само существование личности Виктора.

"Я мыслю, значит я существую. Но что, если мыслит кто-то другой? А если я думаю, что мыслит кто-то другой, но это я сам и есть? Слишком запутано. Где реальность, что считать ей, если нет эталона. Если больше не от чего отталкиваться? Так вот как чувствовали себя шизофреники. Надо было больше читать Ганнушкина и его клинику психопатий…"

Переключиться на общие мысли, а также стандартные для него размышления не вышло. Внутри все попеременно сжималось то от страха, то от гнева. На место ужаса приходила злость на других, которая снова вызывала ужас своей бескомпромиссностью и неоправданной жестокостью.

Санитар всегда загонял себя в строгие рамки, не давал себе распуститься ни в делах, ни в мыслях. Одергивал себя каждый раз, когда хотелось поныть или обидеться. Искал позитивные аргументы в море негатива. И сейчас эта его ментальная дисциплина играла против него.

Потому, что стало невозможно определить — где его глубинные темные мысли, где навязанные убеждения, а где — привычный стандарт золотой середины с уклоном в лучшее.

"Нет, это были не мои мысли. Я не мог так думать о людях вокруг… То есть мог, но не так… Не о ней точно! Ира… А вдруг, это мое истинное отношение к ней, просто вытащенное наружу? Нет, я же любил ее. До сих пор люблю… Или нет?!"

— А-А-А-А-А! — Завопил мечник. Упал на колени, закрыл ладонями уши, но его внутренний голос все продолжал подбрасывать уголь в топку самокопаний.

Он стал вспоминать все свои ужасные поступки, как до Катастрофы, так и после. Ну, или то, что он считал ужасным. Убийство невесты Сталевара, пусть и в качестве самообороны. Злость и обида на предательство лучшего друга, издевательство над тихой двоечницей в школе, пусть и мнимая, но смерть напарницы в логове Кошмарника, его снисходительность к Тедди, и многое, многое другое.

"Нет, стоп, это никуда не приведет! Нужно обосновать свои действия логически. Были эти голоса, или не было их вовсе, я поступал правильно! Виноваты армейцы!"

Он сам не заметил, как механически нашарил рукоять упавшей на пол шашки. Как резкими, дергаными движениями поднялся на ноги. Подобно Фулиго в теле Вереска несколькими минутами ранее. Как с пустым, ничего не выражающим лицом побрел в сторону баррикад. Цепко схваченная Филиппа, лязгая, волочилась за ним по полу, словно дубинка австралопитека.

"Да, во всем виноваты они! Это люди Вереска провоцировали меня с самого подъема на лестницу. Они, и только они. Обвиняли в халатности, в слабости, в гибели своих слабаков, как будто я должен подтирать сопли. Я вообще не состоял в группировке! Мог развернуться и уйти, но нет. Нужно было в очередной раз спасать шкуры очередного мусора в очередной драке не на жизнь, а на смерть".

Он вплотную подошел к баррикаде, все с тем же холодным, бессмысленным выражением поднял Филиппу, рубанул крест накрест для прохода внутрь.

"Ублюдки, которые решили сделать из меня козла отпущения. Я всегда и везде кому-то что-то должен. Обязан помочь, спасти, проследить, чтобы ни один из мудаков не окочурился раньше времени. Дай, дай, дай, дай. Все они только берут, надеясь ничего не отдать взамен. Получи я ранение — да любой из местных просто прошел бы мимо! Хотя нет, как минимум, половина принялась бы зубоскалить".

"Вечереет, холодает, жаба жабу доедает", — Со смехом сказал ему голос Тедди.

"Точно! Свора шакалов против рейда мертвецов. Они стоили друг друга, так зачем я вмешался? Зачем пытался их защитить, помочь отбить чужую базу, где мне даже не рады? И все, что я получил в ответ — пули, да убойные навыки в спину, пока дрался с их предателем-командиром!"

"Кто-то должен ответить", — Тихий, томный, даже чарующий голос со стальными нотками. Он привлекал, как привлекает убийство ненавистного врага, как охотника влечет первая кровь. Он был незнаком Санитару, но именно такие обертоны мечник мог ожидать от Лиссы.

"Кто-то должен ответить", — Согласно повторил он про себя.

Пока хитокири предавался внутреннему монологу (точнее, диалогу, а то и вовсе — конференции), его собственное тело успело перебраться на ту сторону. После чего зависло на месте, слегка покачиваясь взад-вперед.

Виктора быстро обступили трое выживших бойцов из Армии. Они больше не стремились убить его, отомстить за своего генерала. После того, как чужое воздействие перестало туманить людям мозги, бойцы Вереска осознали ситуацию. Но было поздно.

— Кто-то должен ответить, — Произнес мечник вслух. В его взгляде снова появилась мысль, лицо трансформировало бесстрастную маску в ледяную ярость. И эта ярость сейчас оказалась обращена на окружавших его боевиков.

— Стой, подожди! Мы не виноваты! Уважаемый Санитар, это все зомби… — Обратился к нему один из троицы. Вот только их жесты, их панические взгляды, а также трясущиеся руки говорили мечнику совсем другое.

Он медленно обвел взглядом помещение. Прошелся глазами по дверям, за которыми чувствовал живых людей, по второй баррикаде метрах в пяти от первой, за которой стояли низкие уровни с оружием в руках.

Пятеро автоматчиков, один с полицейским щитом, двое с копьями из лопат и грабель. Плюс более опытная троица рядом, вся — ближнего боя. Кавказский кинжал, клевец прямиком из музея, какая-то полая труба.

"Они боятся меня. Боятся и ненавидят. Ударят в спину, как только отвернусь. Никто из них не чувствует ни вины, ни раскаяния, ни элементарного уважения к спасителю от нежити.

Никаких извинений, никаких вторых шансов. Они нападут, когда смогут. А если нет — то начнут выставлять меня в черном свете везде, где только смогут, и каждому, кто согласится их слушать".

Санитар и так уже был на взводе. Его расшатанной психике не хватало одного-единственного толчка, крохотного шага, спички, которая подожжет океан ненависти внутри него. Все это щедро предоставили ему оставшиеся в живых армейцы.

— Почему ты перед ним оправдываешься?! — Вскипел самый молодой из бойцов, — Ты же видел этого монстра? Доминик специально заслал к нам гребаного убийцу, чтобы убрать генерала. Наверняка, и зомби тоже он…

Тук-к-к

Голова обвинителя слетела с плеч так легко и естественно, будто была чужеродным элементом. Нелепым аксессуаром, что держался на честном слове до первого порыва ветра. Что ж, этот ветер Санитар обеспечил наглому не по годам боевику в полной мере.

"Легко. Как же легко…" — Улыбнулся Виктор, пока оставшаяся парочка медленно (в его восприятии) тянула к нему свое нелепое оружие.

Внутри мечника сладко заворочалось предвкушение боя. Нет, не боя. ПРАВОСУДИЯ!

"Я должен покарать тех, кто нарушает неписаные правила. Тех, кто подставляет других. Тех, кто не достоин жить в новом городе. В МОЕМ новом городе".

В этот раз Филиппа не издала даже свиста. Хитокири не знал, вырос ли его навык за время боя на пределе сил, или мерзкий клубок эмоций в животе, найдя выход, подарил ему вдохновение. Однако собственные движения приобрели невероятную легкость.

Злость почти сразу трансформировалась в безмятежность. С каждым взмахом шашки, с каждым фонтаном крови из разрубленных конечностей тугой комок боли, депрессии, отчаяния слегка съеживался и опадал.

Сомнения и ужас разжимали свои тиски, давали чарующее ощущение высшего правосудия, абсолютной правоты и уверенности в своих силах. Даже в схватках с нежитью он не считал себя настолько правым, как сейчас, терзая остатки боевого отряда Армии.

В отличие от своего глупого товарища, оставшиеся бойцы умерли далеко не сразу. Санитар рубил им кисти, мягко, почти нежно, проводил Филиппой по лицу, срезая щетину, пряди волос, уши, нос, губы — любые выступающие части. Бил по ребрам обратной стороной клинка, а затем прыгал за спину летящему телу, чтобы остановить его поднятым коленом.

Пятеро стрелков за второй баррикадой пытались помешать. Стреляли из своего грохочущего оружия, терзая собственные барабанные перепонки, вопили и кашляли в пороховом дыме. Кто-то даже упал на колени, выблевал из себя желчь пополам со вчерашним ужином.

Виктор уворачивался от очередей с неторопливостью танцора. Будто специально отклонял тело в последний момент, чтобы услышать визг пролетевшей мимо пули, ощутить колебание ветра на открытом участке кожи.

Он смеялся от радости. Такое легкое решение проблем. Не нужно думать, не нужно больше сомневаться, искать себе оправдания, винить за погубленные жизни.

"Я был прав. Прав. Прав. Прав. Прав. Сталевар и его невеста, те смертники на крыше, монашек со своим блаженным приятелем-наемником. Виноваты они. Теперь не я, но сама жизнь, мать природа, учит их уму-разуму.

Апокалипсис не смог отменить физические законы, только расширил их. Яблоко все равно упадет Ньютону на голову. Галилей все равно скажет, что Земля — вертится, а Архимед будет чертить фигуры на песке. Сократ выпил свой яд. Он показал, что сограждане его недостойны. Раскольников убил старуху и понес наказание. Потому, что за преступлением всегда следует наказание.

"Вы и убили, Родион Романович". Вы и обрекли себя на смерть, недостойные меня Вереск и его присные. Потому что равновесие добра и зла — такой же физический закон, как сила тяготения или магнитное поле".

Даже сумбур в его голове тек теперь вяло и ненапряжно. Санитар наслаждался самим процессом, перескакивал с мысли на мысли, радуясь отсутствию негатива и чудовищного давления. Но приподнятое настроение не мешало ему безжалостно расправляться с остатками Армии.

Защитники баррикады вскоре последовали за своими товарищами. Виктор не стал издеваться над ними так, как издевался над неудачливыми бойцами "первого ряда". В конце-концов, жалкие пятерки с автоматами никак не успели ему досадить. Они виноваты лишь в том, что прогнили вместе со своим боссом и его ближниками.

"Искупление, вот, что вам я несу. Как я и сказал Доминику, город должен быть очищен. Но никто не говорил, что дело ограничится одной лишь нежитью".

Санитар убил всех. Женщины, пара-тройка детей-подростков, почти три десятка мужчин, почти все — раненые, немощные или низкоуровневые. Он выбивал дверь и заходил внутрь каждого кабинета в этой рекреации. Рубил всех, кто пытался напасть на него. Затем проходился Филиппой по лежащим на полу, по молящим его на коленях, по прячущимся в шкафах или под столами.

"Абсолютный контроль пространства" больше не давал осечек. Попытка людей из соседних классов сбежать, пока мечник сеял смерть в другом месте, легко пресеклась "Долгой Прогулкой".

"Умрите, умрите, умрите", — Улыбаясь широкой сектантской улыбкой, напевал он.

С каждой смертью его отпускало напряжение. С каждым фонтаном крови слабели и выцветали голоса его бывших сокомандников, пока не исчезли вовсе после гибели старого инвалида.

Он убивал, чтобы разрешить свои сомнения. Убивал, чтобы показать свою собственную волю. Так, единожды изнасилованные девушки могут стать безотказными, спать с любым попросившим, лишь бы доказать самой себе, что они делают это добровольно.

Морально изнасилованный хитокири показывал, что он мог действовать по собственной воле. И это, как ни странно, работало.

Ему уже не нужно было мучительно вспоминать шепот мертвых, доказывать себе, что это они толкали его под руку, шептали его губами гадости в адрес всех вокруг. Да, это они. Потому, что сам Санитар может сделать точно также безо всяких лицемерных оправданий.

Вот только делал это только сейчас, после зачистки нежити. А никак не до гибели рейда. Понимающему достаточно.

Не все из его жертв играли роль овец на заклании. Некоторые сопротивлялись, конечно. Стреляли в него из остатков огнестрела, пытались обрушить ими же возведенную стену, выпрыгивали из-за угла, один даже кинул гранату. Не побоялся закрытого помещения.

Взрывом размазало большую часть людей в той комнате, а Виктор все с той же блаженной улыбкой закрутил свою Филиппу, рассеял вокруг себя взрывную волну. Трюк, недоступный ему до прихода на базу армейцев.

Санитару было все равно. Он не замечал чужого сопротивления, как писатель, поймавший вдохновение, не замечает уже написанных слов. Более того, чужие атаки позволяли ему восстановить, а, точнее, вспомнить привычные навыки.

За тот короткий, но показавшийся хитокири бесконечным, бой с рейдом нежити, он успел отвыкнуть от собственных козырей. От всеведения "Абсолютного Контроля пространства", от смертоносных стоек Дестрезы, от привычного ощущения аур вокруг него.

Будь его умение с ним, в том тумане, и большая часть армейцев осталась бы жива, а Фулиго вряд ли бы смог продержаться дольше минуты-двух.

И теперь он… не мстил, нет. Лишь восстанавливал справедливость. Попутно выпускал всю накопленную от чужого морока ярость, всю ненависть, что отравляла ему сердце даже после гибели наславшего проклятие. Его сердце пело, но эта песня слишком походила на истерику.

Вот так, в полузабытьи, в приятном потоке сознания, он избавился от ужаса. От страха того, насколько близка была грань. Не грань смерти, с этим Виктор свыкся еще после смерти Коловрата. Но грань безумия. Именно эта эмоция и дала толчок, изначально погнала его на баррикаду.

Он остановился только когда перестал ощущать во всех помещениях коридора живые души. Остановился, поднял голову. Оглядел весь тот погром, который успел совершить.

Лужи крови из-под выбитых дверей, отрубленные конечности, брызги на стенах, вонь расслабившихся после смерти кишечников, пустые глаза-бусины, восковые, неестественные лица на отрубленных головах.

"Необходимая жертва", — Подумал он, но мысль не принесла ему облегчения.

Ушел чужой морок. Ушло наведенное безумие. Сознание залатало наиболее тяжелые душевные раны, нанеся новые. Подобно тому, как алкоголик в запое похмеляется новой дозой зеленого змия.

— Что я наделал? — Неверяще произнес он. Впрочем, скорее по привычке. Потому, что должен был сказать что-то подобное. Картина развернувшийся бойни не вызвала у него особых эмоций. Разве что легкая гадливость вместе с разочарованием в себе.

Есть предел того, сколько сильных чувств способен испытывать человек за определенный срок. Санитар превысил его в несколько раз. Так что он лишь покачал головой и отвернулся от роковой сцены. У него будет время обдумать последствия, как учиненной им бойни, так и изменений в сознании после наведенного безумия.

А пока Виктор развернулся и пошёл обратно, сквозь пролом в баррикаде. Туда, где дрожали в уголке чудом выжившие в битве армейцы, и лежало в луже собственной крови скорченное тело его напарницы.