Леонид. Время выбора

Глава 5

За окном гаснут московские огни, а я сижу в гулкой тишине своего кабинета в здании ЦК. Гора бумаг на столе, остывший чай в стакане, и единственное светлое пятно — круг света от зеленой «наркомовской» лампы. Дико хочется спать — с тех пор как Лида с малышкой вернулись домой, я совершенно не высыпаюсь. Мысли шевелятся тяжело, как мельничные жернова. Вот вроде бы хорошая у меня идея с поездкой в США. А как ее реализовать?

Во-первых, поездка кандидата в члены ЦК в Америку — это очень даже непросто. Это вам, граждане, не командировка в Рязань. Это, между прочим, политический акт государственной важности, обставленный таким количеством барьеров, что проще было, кажется, пешком до Луны дойти.

К 34-му году процедура оформления загранкомандировки уже была отработана до мелочей, как ритуал в древнем жреческом культе. Сначала — официальная докладная записка в ЦК. Не просто просьба, а талмуд на сотню страниц с детальным обоснованием: цели, задачи, сроки, смета в валюте с точностью до цента, полный состав делегации с объяснением, зачем нужен каждый конкретный человек, и, главное, — какой немедленный и сокрушительный эффект все это даст для обороноспособности Союза.

Но нести эту записку в Политбюро, вернее, теперь — в Президиум ЦК «вхолодную» — дохлый номер. Сначала ее должны завизировать все заинтересованные стороны. Нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе. Нарком обороны Ворошилов. Куратор внешней торговли Микоян. Каждый из них должен был увидеть в этой затее свой интерес и поставить свою подпись. С Микояном я, допустим, договорился. А остальные? Может получиться так, что Микояна как раз в Америку отправят, чикагские скотобойни смотреть, а вот меня — нет.

Потом, когда все подписи собраны, бумага, обложенная этими визами, как икона драгоценным окладом, ляжет на стол… Ежову, как главе Оргбюро ЦК. У него она может зависнуть на… неизвестно какое время. А параллельно с этим твою душу и биографию вывернут наизнанку в другом, куда менее приятном ведомстве. Запросы в НКВД, досье, характеристики, проверка всех родственников до седьмого колена… Перед отъездом — обязательный инструктаж у Ягоды, где тебе поставят пару-тройку разведывательных задач и прикрепят «искусствоведа в штатском», который будет следить за каждым твоим шагом.

Ну а когда наконец бумага «вызреет», решение по ней, прохаживаясь с трубкой по своему кабинету, будет принимать один человек, имя которого вы, конечно же знаете. И решение это будет зависеть не только от виз и от цифр в смете, но и от его настроения, подозрений, сиюминутного видения ситуации.

В общем — да. Ситуация!

Ладно, рассмотрим ситуацию с другой стороны. Вот приду я к Орджоникидзе. Попрошу визу на заявление. А зачем ему это? Как его убедить? Очевидно, ему надо что-то пообещать! Скажем, присмотреться в Америке к каким-то изделиям, интересным Наркомтяжпрому. То же самое с Ворошиловым. Да и с остальными!

Нащупав решение, я в волнении заходил по кабинету. Наверняка у всех наших наркомов найдется, на что посмотреть за границей. Импортное оборудование нужно решительно во всех отраслях! Причем дело надо представить так, будто вопрос с моей поездкой уже решен, иначе наркомы или не проявят интереса, или захотят ехать сами. «Я тут в Америку собираюсь, прикупить кое-что по своей линии. С товарищем Сталиным уже поговорил, да. Конечно, одобряет! А вам не надо ничего присмотреть? Могу взять вашего человека в делегацию!» И вот когда у меня наберется целый пакет насущных заказов — идти с ними в Президиум. Уж тогда меня не отфутболят!

В общем, надо действовать как в старом еврейском анекдоте: встречаются два коммерсанта. «Слушай, — говорит один, — купишь вагон первоклассного мармелада за двадцать тысяч долларов?». «Конечно!» — отвечает второй. Они ударяют по рукам, и один бежит искать вагон мармелада, а второй — двадцать тысяч долларов.

Открыв окно кабинета, я закурил, пуская клубы дыма в вечернее мартовское небо.

Ну хорошо. Допустим, поездку я получу. Другой вопрос — мне надо получить санкцию на приобретение американской лицензии на ДС-3. Вот тут и крылась главная ловушка.

Я сам, своими руками, только что пролоббировал постановку на производство «Юнкерса-52» на заводе в Филях. Машина надежная, как чугунная гиря, настоящая рабочая лошадка. И я прекрасно представлял себе будущий разговор в его кабинете.

— Таварищ Брэжнев, ми уже купили у немцев хороший транспортный самалет. Зачем нам еще один, американский? Ви что, хотите паставить на конвейер сразу два типа машин? Распылять средства? Создавать бардак в снабжении?

И возразить на это было бы нечего. С точки зрения железной логики централизованного планирования он был бы абсолютно прав. Два разных транспортных самолета в одной нише — это непозволительная роскошь, преступное разбазаривание ресурсов.

Переубедить его? Доказать, что «Дуглас» на голову выше «Юнкерса», что это машина следующего поколения? Почти невозможно. Ведь ДС-3 еще не существовало! Как доказать, что это самолет хорош, если его еще нет? Все это были бы лишь слова, техническая лирика.

Беда в том, что и сумма-то выходила немаленькая. Сама лицензия могла стоить 150–200 тыс долларов. Но мало купить лицензию — надо приобрести еще несколько готовых самолетов для исследования, некоторое количество машинокомплектов для отверточной сборки, чтобы быстрее пустить самолет в производство, да еще конструкторские и консультационные услуги. Плюс перевод дюймовых размеров в метрические. В общем, цифры складывались в одну, совершенно немыслимую сумму: полтора миллиона долларов. По самым скромным подсчетам, на поездку понадобится полтора миллиона долларов. На один единственный транспортный самолет!

Нда… Пробить покупку еще одного транспортника, пусть и лучшего в мире, я не мог. Сталин, при всей своей широте в вопросах мировых революций, в тратах государственных денег был весьма бережлив. Каждая валютная копейка проходила через госаппарат, как верблюд через игольное ушко. А без сделки с Дугласом рушилась вся моя хитроумная комбинация. Без многомиллионного контракта не будет ни дружеского расположения, ни доступа на их завод, ни, самое главное, той самой «маленькой услуги» с их аэродинамической трубой.

Круг замкнулся. Мой гениальный план, который решал все, сам уперся в неразрешимое противоречие, которое я же и создал. Тупик стал еще более глухим. Нужно было искать другой предлог. Другую, совершенно неочевидную дверь, в которую можно было бы протиснуться со своим истребителем.

На следующий день я решил позвонить начальнику Управления ВВС РККА Алксниса.

Утро началось не с кофе, а с моего звонка Алкснису. Не дожидаясь, пока новость о поездке дойдет до него по аппаратным каналам, я решил сам нанести упреждающий удар и заручиться поддержкой самого главного заказчика самолетов — Военно-воздушных сил.

— Яков Иванович, приветствую. Брежнев. Есть принципиальное решение Политбюро о большой технологической командировке в Штаты. Будем смотреть авиацию. Мне нужно ваше мнение: какие машины нужны армии как воздух, а в наших КБ пока даже в проекте не значатся?

В трубке на мгновение повисла тишина. Алкснис, прямолинейный и резкий, как штыковая атака, обдумывал вопрос.

— Интересный разговор, Леонид Ильич, — пророкотал он наконец. — Давай по порядку. Истребитель? Поликарпов пыхтит, скоро выкатит и биплан И-15, и моноплан И-16. Вы с Яковлевым, я слышал, вовсю работаете над И-17… В общем, тут мы худо-бедно справляемся. Ближний бомбардировщик? Туполевская бригада вот-вот выдаст СБ. Машина обещает быть скоростной. Тоже закроем позицию.

— Транспортные самолеты? — осторожно подкинул я, прощупывая почву.

— Транспортники? — он хмыкнул. — Тьфу на них. Летающие сараи. У нас на вооружении триста штук ТБ-3. Да, медленные, но в качестве десантно-транспортных еще лет десять послужат. Да и «Юнкерс» твой, говорят, на заводе в Филях запускают. Нет, транспортники — это не боль.

Он сделал паузу, и я понял, что сейчас прозвучит главное.

— А вот что нам действительно нужно, так это три вещи. Первое — замена старику ТБ-3 в роли дальнего бомбардировщика. Нужен современный, скоростной, высотный тяжелый бомбардировщик. Второе — замена Р-5. Нужен двухместный многоцелевой разведчик и легкий бомбардировщик, «рабочая лошадка» для поля боя. И третье, самое главное, Леонид Ильич, — его голос стал жестким, как сталь, — нам нужен штурмовик! Настоящий летающий танк! Бронированный, с мощным пушечным вооружением, способный висеть над головой у пехоты и вколачивать в землю вражеские траншеи, пушки, танки. У нас для этого нет ничего! Вообще ничего! И никто этим толком не занимается!

— Понял, Яков Иванович, — я быстро делал пометки. — Значит, главный приоритет — штурмовик. Только вот, Яков Иванович, давай уточним терминологию, чтобы мы говорили об одном и том же, — я взял карандаш. — Что именно вы понимаете под словом «штурмовик»? Какие характеристики, какова его тактика применения?

— Характеристики — скорость под 350 км/ч, 300–400 кг бомб, двухместный с задней огневой точкой, радиус действия — 200–300 км. Тактика простая, как трехлинейка! — с энтузиазмом загремел в трубке Алкснис. — Это самолет, который работает на предельно малых высотах, буквально над верхушками деревьев. Незаметно, на малой высоте и высокой скорости, подходит к цели, внезапно выскакивает из-за леса или холма и обрушивается на неподготовленного врага! С двадцати-тридцати метров он кладет бомбы точно в цель, поливает траншеи свинцом из пушек и пулеметов — и уходит! Всё!

— А как же зенитный огонь? На такой высоте его же расстреляют из любого ручного пулемета.

— Ерунда! — отмахнулся командующий ВВС. — В этом-то вся и хитрость! На бреющем полете у него огромная угловая скорость. Ни одна зенитка, ни один пулеметчик за ним просто не успеет поймать прицел. Он пронесется как молния, и пока враги головы поднимут, его уже и след простыл! Для этого и броня не особо нужна, главное — скорость у земли и маневренность.

Я слушал эту, мягко говоря, спорную теорию, и у меня холодело внутри. Доктрина «неуязвимости на бреющем полете» — прямой путь к чудовищным потерям, что и будет доказано в первые месяцы грядущей войны.

— Ясно, — осторожно сказал я. — А что вы думаете насчет другой концепции штурмовки? Пикирующий бомбардировщик. Он подходит к цели на большой высоте, вне зоны досягаемости зениток, а потом сваливается на нее в отвесном пике, обеспечивая высочайшую точность бомбометания.

Алкснис в трубке фыркнул.

— А, эти американские штучки… Игрушки для воздушных парадов! Я видел их кинохронику. Чушь собачья. Во-первых, это технически сложно. Нужны воздушные тормоза, особая прочность конструкции, специальная подготовка летчика, чтобы он в штопор не свалился и сознание от перегрузок не потерял. Во-вторых, пока он будет выходить из этого своего пике, его любая зенитка собьет, как куропатку. Им, конечно, интересно получить такой самолет — японские линкоры бомбить. А нам-то зачем? Нет, Леонид Ильич, это не наш путь. ВВС РККА не цирковые трюки нужны, а простая и надежная машина для большой войны.

— Понял, Яков Иванович, — я быстро делал пометки. — Значит, главный приоритет — низковысотный, скоростной штурмовик.

— Кровь из носу, — отрезал Алкснис. — Будешь у американцев — смотри их «Кертиссы», «Валти». Все, что работает по наземным целям. Нам нужен или готовый образец, или хотя бы технология…

Записав данные, я задумался. Ну вот, можно говорить и о других машинах. Повод для поездки вырисовывается железобетонный.

Ну что, небо было «прикрыто». Пора было вернуться с небес на землю. Следующим в моем списке был начальник Управления механизации и моторизации РККА, Иннокентий Андреевич Халепский. Именно от него зависела вся танковая и автомобильная политика армии.

Взяв трубку, я попросил соединить с ним.

— Иннокентий Андреевич, Брежнев беспокоит. Собираю сводную заявку для большой поездки в США. Могу прикупит нужные технологии. Что нужно вашему ведомству? О чем душа болит?

В трубке раздался усталый вздох. Халепский был человеком, похороненным под лавиной производственных проблем.

— Леонид Ильич, да вы наши нужды лучше нас самих знаете, — пробасил он. — Все одно и то же. Дизель никак не идет, ни танковый, ни автомобильный. С топливной аппаратурой — сущий ад. Копируем бошевскую, а она не работает как надо. Станков нет, точности нет.

— Топливную аппаратуру я записал, — сказал я. — А что насчет трансмиссий? Планетарные передачи нужны?

— Чрезвычайно! Как воздух. Для танков — особенно. Да мы же это с вами уже обсуждали…

— Хорошо. А автомобили? С полным приводом, повышенной проходимости?

— Да нет, — без особого интереса ответил он, — это, пожалуй, излишество. Сложно, дорого в производстве. Нам бы с обычными полуторками и ЗИСами разобраться, наладить массовый выпуск без брака.

Услышав это, я тихонько вздохнул. Да, в чем-то он был прав. Даже «простые» заднеприводные автомобили с трудом давались нашей промышленности. Только вот иногда надо заглядывать за горизонт. А Халепский мыслил категориями сегодняшнего дня. Нужно было зайти с другой стороны.

— Понятно. Что еще? Может, шасси для бронеавтомобилей?

Иннокентий Андреевич мгновенно оживился.

— Вот это нужно! Обязательно! Наши БА на базе грузовиков на первом же бездорожье садятся на брюхо. Нужна крепкая, надежная база, способная таскать по грязи бронекорпус и башню с пушкой.

Ну вот ты, дружок, и попался.

— Так оно, наверное, должно быть полноприводным, это шасси? Чтобы из любой грязи вылезать?

В трубке повисла пауза. Я прямо чувствовал, как в голове у начальника УММ РККА ворочаются тяжелые шестеренки.

— Хм… — протянул он. — Пожалуй, что так. Да. Чтобы по раскисшей дороге таскать несколько тонн брони, все колеса должны грести… Мы, конечно, работаем над шасси Кегресс, и результаты обнадеживают. Но полный привод тоже подошел бы. Пожалуй, вы правы, Леонид Ильич.

— Значит, записываю, — подытожил я, скрывая улыбку. — Технология дизелей, топливная аппаратура, планетарные передачи и, главное, — образец трехосного полноприводного грузовика. Иннокентий Андреевич, я составлю тогда записку, а вы завизируете — и сами, и у Климента Ефремовича. Хорошо?

Повесив трубку, я с удовлетворением посмотрел на свои записи. Халепский, сам того не поняв, только что санкционировал мне поиск машины, о существовании которой он даже не подозревал. Машины, которая станет одним из символов будущей Победы.

«Студебеккер». Да. Именно он мне и нужен.

Теперь стоило подыскать союзников. Кому первому позвонить? Кто самый главный «интересант»? Конечно, хозяин тяжелой промышленности, самый могущественный промышленник Союза; тяжеловес, которого уважает и слушает Хозяин. Серго Орджоникидзе.

Рука сама тянется к «вертушке».

— Соедините меня с наркомом Орджоникидзе.

Несколько долгих, напряженных гудков. Наконец в трубке раздается его глухой, немного усталый баритон.

— Слушаю.

— Серго, добрый вечер. Брежнев. Прошу прощения за поздний звонок, есть неотложное дело.

— Говори, Леонид, — в голосе ни тени удивления. Эти люди живут в другом измерении времени.

— Серго, у нас появилась возможность совершить мощный технологический рывок в авиастроении. Купить в Америке лицензию на машину, которая опережает все, что у нас есть, на пять-шесть лет. Но это вопрос комплексный. Он немедленно потянет за собой производство новых двигателей, новые требования к бензину, к металлургии, к приборостроению… В общем, надо прикинуто — какие технологии нам нужно приобрести, и составить заявку.

Я замолкаю, давая ему обдумать сказанное. Пауза в трубке длится, кажется, целую вечность. Слышно только, как он тяжело дышит.

— Мысль интересная, товарищ Брежнев, — наконец произносит он, и в его голосе я улавливаю нотки неподдельного интереса. — Я проработаю вопрос в рамках совей системы. А вы завтра утром представьте мне развернутые соображения!

Повесив трубку, я выдохнул с облегчением. Ну, дело пошло: теперь главное — собрать пул заказов и правильно разыграть перед Хозяином карты.

Знал бы я тогда, на что себя обрекаю…

Следующее утро началось не с кофе, а с оглушительного телефонного трезвона. Стоило Орджоникидзе дать отмашку на сбор заказов в своей системе, как мой кабинет превратился в штаб фронта во время генерального наступления. Слух о «большом американском посольстве» разлетелся по московским наркоматам со скоростью лесного пожара. Я едва успевал записывать. Следом на линии висел начальник Управления приборостроения:

— Леонид Ильич, как коммунист, Христом Богом молю: добудьте документацию на автопилоты «Сперри»! Наши летчики в облаках слепнут, как котята, бьются!

Звонили химики, требуя разузнать про крекинг-установки. Двигателисты — про новые карбюраторы «Стромберг». Мой старый учитель по Бауманке, Владимир Яковлевич Климов, просил присмотреться к американским турбокомпрессорам; кроме того, очень нужны были магнето. Копирование французских образцов для двигателя «Испано-Сюиза» сильно задерживалось. Позвонили из НАТИ:

— Леонид Ильич, — услышал я в трубке голос Александра Сергеевича Егорова, директора автотракторного института, — никак не можем наладить производство топливной аппаратуры для автомобильного дизеля! Год назад купили лицензию у «Зауэра», а плунжерные насосы сделать не можем!

Кроме Наркомтяжпрома, в азартную игру «закажи Брежневу подарок из Америки» вскоре включились и другие ведомства. Видимо, слух о грядущей поездке быстро вышел за границы ведомства Орджоникидзе. Даже медицина не осталась в стороне — Бурденко, директор нейрохирургического института, просил какое-то хитрое оборудование для переливания крови.

Лавина чужих нужд, проблем и надежд накрыла меня с головой. Я чувствовал себя дирижером, по мановению палочки которого вступает огромный, слаженный оркестр. Моя частная, по сути, авантюра на глазах превращалась в государственный проект такой мощи, что остановить его теперь не смог бы даже сам Сталин.

И именно в этот момент, на пике триумфа, зазвонила «вертушка» ВЧ. В трубке раздался мягкий, вкрадчивый голос Лазаря Моисеевича Кагановича.

— Леонид, здравствуй. Мне Серго сказал, ты в Америку собрался? Хорошее дело затеял, большое. Орджоникидзе очень хвалил.

От этого елейного тона у меня почему-то похолодело внутри.

— И он тут решил, — Каганович сделал едва заметную, театральную паузу, — усилить твою делегацию. Для политического веса. С тобой поедет мой старший брат, Михаил.

Я замер, до побелевших костяшек сжимая эбонитовую трубку.

— Он сейчас, ты знаешь, проходит стажировку. У него впереди — назначение на очень крупный пост в оборонной промышленности. Так что пусть съездит, посмотрит, как работают капиталисты, поучится. Заодно и тебе будет хороший помощник. Присмотрит там… за порядком.

Я пробормотал что-то благодарственное, не помня себя. В трубке щёлкнуло, и наступила тишина, показавшаяся мне могильной.

Ну вот. Только этого мне не хватало!