Леонид. Время выбора

Глава 12

Первые сутки в Нью-Йорке были потрачены на подготовку нашей «большой прогулки» по Штатам. Пока Микоян встречался с чиновниками из госдепартамента, а Каганович, собрав вокруг себя толпу репортеров, позировал на фоне небоскребов, я решил еще раз пробежаться по всем важным пунктам предстоящей поездки.

Вечером, когда спала официальная суета, в моем номере в «Уолдорф-Астории» я смог встретиться с послом Трояновским. Ни Кагановича, ни Микояна на этой встрече не было.

— Итак, Леонид Ильич, обстановка у нас следующая, — Трояновский, сняв пенсне, устало потер глаза. — Пресса от вас в восторге. Молодой, энергичный, прекрасно говорит по-английски — вы для них идеальная картинка «нового большевика». Но не обманывайтесь: бизнес настроен крайне неоднозначно. Одни видят в нас рынок сбыта в условиях кризиса, другие — смертельного врага. Рузвельт и политики его «Нового курса» нам симпатизируют, но его положение очень шаткое. Республиканцы в Сенате готовы съесть его живьем. Так что действовать нужно будет очень тонко… Минимум политики, максимум коммерции.

Все это было ожидаемо. Я и не собирался произносить речи на митингах забастовщиков. Меня интересовало другое: подготовило ли посольство программу нашего визита.

— Что у нас по визитам на технологически значимые фирмы, Александр Антонович? Все ли согласны с нами работать, или кто-то еще чурается большевистских денег?

Посол протянул мне тонкую папку.

— Программа для вас подготовлена, Леонид Ильич. Все интересующие фирмы уведомлены и ждут вас. «Дуглас» в Калифорнии готов к переговорам в конце следующей недели. Руководство RCA готово принять группу Катаева в Камдене. Завод Фейрчальд на Лонг-Айленде тоже дал согласие на сотрудничество. В Студебеккере в ждут вас с особым нетерпением: они надеются с помощью СССР выйти из состояния банкротства. Все идет по плану. Люди на местах готовы к встрече и сопровождению каждой группы.

— Отлично, — я закрыл глаза, мысленно прокручивая карту и маршруты. — Значит, начинаем завтра же. Время — наш главный враг.

Однако, составляя детальный план поездки, я уперся в одну деликатную проблему: деньги. Билеты и гостиницу, в принципе, можно было оплатить через посольство или «Амторг» по безналу, (что тоже, не сказать, чтобы очень уж удобно), но в целом, на Среднем Западе без наличных нечего было делать. До времен, когда в каждой лавочке и забегаловке будет стоять терминал безналичной оплаты, было ох как далеко.

Формально кассой заведовал Михаил Каганович. Но идти к нему было бесполезно: замнаркома уже вошел в раж экономии «народной копейки», требуя отчет за каждый цент и подозревая всех в желании прокутить валюту. Объяснять ему, зачем мне солидная сумма на карманные расходы, было бы долго, унизительно и, скорее всего, безрезультатно.

Оставался один путь. Я поднялся в номер к главе делегации.

Анастас Иванович Микоян, отбыв номер с обязательными визитами к политикам, пребывал в расслабленном состоянии. Облаченный в домашнюю стеганую куртку, он сидел за столом, заставленным тарелками с фруктами, сыром и гостиничными сэндвичами.

— А, Лёня- джан! — он приветливо всплеснул руками, увидев меня. — Заходи, дорогой. Садись. Чаю выпьешь? Или чего покрепче? Устал ты, вижу, хоть глаза горят, а сам серый. Поешь фруктов, здесь они свежие, как в Эривани!

Я присел, вежливо отказавшись от чая.

— Анастас Иванович, я поездку планирую. Маршрут сложный: Кливленд, потом Чикаго. Заводы, встречи, пересадки. Могут возникнуть… непредвиденные обстоятельства. Мне нужен оперативный фонд. Наличными. И, желательно, без лишних расписок и согласований с Михаилом Моисеевичем. Он сейчас не в духе.

Микоян перестал жевать виноградину и внимательно посмотрел на меня своими черными, маслянистыми глазами. Он был прагматиком до мозга костей и, как старый торговец, прекрасно понимал, что в Америке мандат ЦК и чопорное «спасибо» открывают далеко не все двери.

— Ни слова, дорогой, ни слова! Сейчас все будет!

Подойдя к своему личному саквояжу, который никогда не доверял носильщикам, он порылся в нем и передал мне плотный, пухлый пакет.

— Здесь пять тысяч долларов, Леонид, — тихо сказал он. — Сумма огромная. Здесь на эти деньги можно дом купить.

С некоторым сомнением я посмотрел на толстую пачку серо-зеленых банкнот. В основном там были сотенные и пятидесятидолларовые купюры с портретами Франклина и Гранта.

— Анастас Иванович, — засомневался я. — Может, лучше оформить дорожные чеки «Американ Экспресс»? Все-таки дорога, чужие города, гангстеры. А чеки, если украдут, можно восстановить. Да и возить безопаснее.

Микоян усмехнулся, покачал головой и придвинул конверт ближе ко мне.

— Эх, Леонид, вроде умный ты парень, а мыслишь как турист. Чеки — это же бумага с твоей фамилией. Каждую твою покупку по чеку потом можно отследить через банк. Где был, кому платил, сколько.

Он выразительно постучал пальцем по столу.

— А мы с тобой занимаемся деликатными делами. Ты поедешь по заводам. Вдруг придется… «поблагодарить» хорошего человека за то, что он случайно оставил на столе нужный чертеж? Или уговорить мастера показать особый станок? Ты ему что, чек выпишешь? Чтобы к нему завтра из их американских «органов» пришли?

Микоян выразительно прищурился, будто давай понять всю глубину моей наивности.

— Нет, дорогой. Золото и наличный доллар — вот единственный язык, который понимают все, и который не болтает лишнего. Деньги любят тишину. Бери кэш. Только держи его ближе к телу, во внутреннем кармане. Я не спрашиваю, на что ты их потратишь. На подмазку шестеренок, на чертежи или на подарки нужным людям. И мне, и Кобе важен результат. Но послушай меня, как старшего товарища.

Голос Микояна стал серьезным, в нем прорезались жесткие нотки. Он наклонился ко мне через стол.

— Деньги — это искушение. Ты парень молодой, видный. В Америке все вокруг блестит, завораживает, соблазняет. Но ты помни одно: Коба транжир не любит! Если до него дойдет слух, что советский коммунист здесь барствует, сорит деньгами в ресторанах, одевается как павлин или, не дай бог, играет в казино — пощады не жди. Он каждую государственную копейку считает, как свою личную. Мотовство или, не дай бог, бытовое разложение для него — хуже предательства. Да и шпионы тут не дремлют: подсунут тебе какую-нибудь певичку из кабаре, а там и посадят на крючок. Смотри!

Микоян погрозил мне пальцем.

— Трать на дело — хоть миллион, слова никто не скажет. Но на себя — ни-ни. Скромность, Леонид, скромность. Мы здесь бойцы, а не купцы. Ты меня понял?

— Предельно, Анастас Иванович. Лишнего не позволю ни себе, ни другим.

— Верю, — он снова откинулся на спинку стула, и его лицо вновь стало благодушным. — И еще… В этой группе едет Артем. Брат мой — парень молодой, горячий. Голова светлая, руки золотые, но в жизни еще наивный. Я доверяю тебе, Леонид. Присмотри там за ним, как за самим собой. Пусть он вернется домой опытным конструктором, а не… ну ты понимаешь. Сдай мне его с рук на руки в целости.

— Обещаю. Артем Иванович будет под моим присмотром.

— Ну, тогда с богом, — он пододвинул конверт ближе ко мне. — Кстати, какой у тебя точный график? Где вас ловить, если что?

— Сегодня ночью поезд в Кливленд, — отрапортовал я, пряча деньги во внутренний карман. — Там работаем по металлургии. Затем — переезд в Чикаго. Там соединяемся с группой Грачева. Ну а оттуда как-то надо в Калифорнию добраться.

Микоян удовлетворенно кивнул.

— Добро. Значит, свидимся на берегу Мичигана. Я тут закончу дела с банкирами и тоже выезжаю в Чикаго дня через три. Мне нужно их знаменитые скотобойни глянуть, «Юнион Сток Ярдс». Говорят, они там из одной свиньи делают всё: от сосисок до щеток, только визг пропадает зря… Хочу своими глазами увидеть этот, хм, конвейер смерти. В общем, встречаемся в Чикаго. Не задерживайся!

Получив добро от Микояна на «разграбление американского народного хозяйства» и приличную сумму денег, я побежал заниматься билетами и прочими мелочами. Первым делом — попросил сотрудника консульства, отвечавшего за фотолабораторию, проявить сделанные в Англии снимки. Все получилось весьма приличного качества. «Лейка» — вещь!

Затем собрал свою «команду». собрал у себя в кабинете руководителей всех ключевых групп. Программа общей рекогносцировки была окончена. Пора было переходить к конкретным действиям.

— Итак, товарищи, — я обвел взглядом собравшихся: Яковлева, Устинова, Грачева, Катаева, — общая диспозиция ясна. Пора начинать основную операцию. С сегодняшнего дня мы разделяемся и начинаем работать по целям.

Я подошел к большой карте США, висевшей на стене.

— Первая группа, авиационная, — я посмотрел на Яковлева и Артема Микояна, — вы пока остаетесь здесь, на Восточном побережье. Завтра вылетаете на Лонг-Айленд, на завод фирмы Fairchild. Официальная цель — ознакомление с их транспортными самолетами. Реальная — их радиокомпасы и технология аэрофотоаппаратуры. Особенно интересны фотоаппараты с фокусным расстоянием в 40 дюймов. Соберите все сведения, какие только сможете. После этого приезжайте к нам в Чикаго.

— Вторая группа, научная, — я повернулся к Катаеву. — Семен Исидорович, ваша главная охота начинается. Я договорился о вашем визите на главный исследовательский центр компании RCA в Камдене, штат Нью-Джерси. Легенда — изучение опыта организации радиовещания. Ваша цель — Владимир Зворыкин. И технология «желудевых» ламп. Вам будут помогать люди из Амторга. Трояновский тоже обещал содействие.

— Третья группа, — я перевел взгляд на Виталия Грачева, — автомобильная. Ваша задача, Виталий Андреевич, — самая дальняя. Вы поездом выезжаете в Индиану, в город Саут-Бенд, на завод Студебеккер. Вы там — главный инженер советской тракторной миссии, желающей закупить партию шасси. На месте вас встретит наш человек из чикагского отделения «Амторга». Ваша задача — прощупать почву для нашего главного предложения по разработке трехосного грузовика. Оцените их технологический уровень, готовность к сотрудничеству. Мы с Дмитрием приедем и по вашему докладу решим, что с ними делать. Но не кладите все яйца в одну корзину: присмотритесь и к их конкурентам в области полного привода.

Грачев кивнул. Глаза его сияли: сбывались самые смелые его мечты.

— Ну а мы с вами, — я посмотрел на Устинова, — летим в Кливленд, штат Огайо. Официально — для переговоров со станкостроительными фирмами. Реально — за технологией закалки токами высокой частоты в компании «Огайо Крэнкшафт». А оттуда, Дмитрий Федорович, — сначала проедем в Чикаго, где соберем группу для поездки на запад, в Калифорнию. Вот вам на поездку…

И я отсчитал Яковлеву с Микояном-младшим полторы тысячи долларов, Катаеву и Грачеву — по тысяче.

— Итак, товарищи. Задачи поставлены. Связь — через шифроотдел консульства. Доклады — каждый вечер. Начинаем работу, товарищи!

Затем мы с Устиновым принялись думать, как ехать в Огайо. Впрочем, долго размышлять не пришлось. Об автомобильной поездке не могло быть и речи: дороги в Штатах, конечно, были лучше наших, но трястись дюжину часов за рулем перед важными переговорами было бы верхом глупости. Никаких хайвеев еще не было. Рузвельт только-только пробивал через конгресс финансирование обширного плана общественных работ, значительным элементом которого должны были стать шоссейные дороги. Так что пока Америка была страной железных дорог, и мы решили воспользоваться именно стальной магистралью.

Вопрос с отъездом решился с отменной быстротой. Мне даже не пришлось покидать отель. Я лишь спустился в лобби и спросил портье, можно ли заказать билеты прямо из отеля. Оказалось — можно, и вскоре я уже стоял у стойки с табличкой «Transportation Desk».

За ней меня встретил чопорный, похожий на старого дворецкого джентльмен в старомодном сюртуке.

— Добрый день, сэр. Чем могу служить?

— Мне нужно отправить одного из моих коллег в Чикаго завтрашним поездом, а сам я с помощником еду сегодня в Кливленд, штат Огайо. Нам нужны билеты в спальные вагоны и бронь гостиниц.

В Советском Союзе на это ушла бы неделя. Нужно было бы писать письма, мотаться по вокзалам, выбивать «броню» в кассах, ставить печати в командировочных удостоверениях… Здесь же джентльмен просто кивнул и придвинул к себе толстую книгу железнодорожного расписания.

— В Кливленд… Рекомендую «The Cleveland Limited», сэр. Отправление с Гранд-Сентрал в 19:45. В пути двенадцать часов. Удобно, выспитесь. Для джентльменов в Чикаго лучшим выбором будет «20th Century Limited».

Он снял трубку телефона.

— Два купе до Кливленда на сегодня. И два до Чикаго на завтра. Запишите на счет мистера Брежнева, комната 2705.

Затем он пододвинул ко мне бланк телеграммы.

— Отель в Кливленде? Рекомендую «Terminal Tower», он прямо в здании вокзала. А в Чикаго посоветую «Стивенс». К сожалению, у нас там нет филиала, сэр, но «Стивенс» — это единственное место на Западе, которое может поспорить с нами размерами. Три тысячи номеров, сэр. Вам там будет не тесно

— «Стивенс», значит — «Стивенс» — не стал спорить я.

— Прекрасный выбор. Я сейчас же отправлю телеграмму. Подтверждение будет у вас в номере через час.

Вся процедура заняла пять минут. Никаких паспортов, никаких справок с места работы. Просто слово и деньги.

— И насчет багажа, сэр, — добавил клерк, протягивая мне пачку картонных бирок с резинками. — Просто надпишите их и прикрепите к чемоданам. Бой заберет их из номера. Вам не нужно о них беспокоиться до самого Кливленда.

Я взял билеты — хрустящие, еще пахнущие типографской краской, и отошел, чувствуя смешанное чувство восхищения и зависти. Ловко у них тут все устроено. Принцип «Time is money», оказывается, творил чудеса задолго до сервисов «Ту-ту» и «Яндекс гоу»! Если бы мы смогли наладить такую же оперативность в управлении вооруженными силами… мы стали бы непобедимы.

Итак, решив все вопросы много быстрее, чем ожидалось, я получил несколько часов свободного времени. Отчего бы не провести их в Нью-Йорке? Завтра — поезд, гарь заводов и бесконечные переговоры. Нужно было вдохнуть этот город полной грудью, пока есть время.

— Дмитрий Федорович, Виталий Андреевич, — обратился я к Устинову и Грачеву, которые перебирали в моем номере пачки технических проспектов. — Бросайте бумагу. Идем гулять.

— Гулять? — удивился ответственный Устинов. — Леонид Ильич, у нас же поезд скоро…

— Успеем на поезд, никуда он не денется. Такси возьмем и все дела. А Америку вы должны увидеть не только из окна вагона!

Быстро собравшись, первым делом мы снова, как и в Лондоне, спустились под землю.

Здесь не было вежливых билетеров — везде стояли лязгающие автоматические турникеты, в которые нужно было бросать никелевую монетку в 5 центов. Пройдя эту процедуру (Грачеву она далась нелегко) мы отправились вниз, навстречу эхом отражавшимся от грязного кафеля реву подземных электровозов. И — никаких эскалаторов! Метро в Нью-Йорке оказалось «мелкого заложения». Вообще местная подземка, «сабвей», разительно отличалось от лондонской. Оно было грязнее, шумнее, брутальнее. Поезда, расписанные разноцветными рисунками, с грохотом, от которого, казалось, сотрясались основы мироздания, проносились мимо замусоренных платформ, вздымая целые вихри из обрывков газет.

Выбрались мы на поверхность в районе Таймс-сквер. Майский вечер встретил нас теплым ветром с Атлантики. После питерских заморозков и лондонских туманов здесь было уже настоящее лето. мы оказались в каньоне из стекла и бетона. Дневной свет едва пробивался вниз, отражаясь от окон сотен небоскребов. Здесь уже не было лондонской чопорности и чинности — нас окружало настоящее столпотворение. Толпы людей, говорящих на всех языках мира, уличные зазывалы, рев клаксонов, пронзительный вой полицейской сирены — все смешивалось в один оглушительный, пьянящий гул.

Мы вышли на Пятую авеню, сливаясь с пестрой толпой. Грачев тут же начал крутить головой, провожая взглядом проезжающие автомобили, как девушки на танцах провожают кавалеров.

— Глядите, Леонид Ильич! — дернул он меня за рукав. — «Корд» переднеприводный! А вон «Дюзенберг» пошел! А подвеска-то какая мягкая, плывет как лебедь…

Движение на улице было плотным и агрессивным. Организация трафика здесь отличалась от того, к чему привыкли мы. Вместо привычных постовых или светофоров на столбах, посреди перекрестков высились массивные бронзовые башни, увенчанные фонарями.

— Красный и зеленый, — прокомментировал Устинов, разглядывая конструкцию. — Желтого нет?

В этот момент в бронзовой башне что-то громко лязгнуло, раздался резкий, неприятный трезвон, и поток машин с ревом сорвался с места, едва не наехав на пятки зазевавшимся пешеходам. В общем, как оказалось, вместо «желтого» был установлен звонок. Не лучшее решение, учитывая, что водители активно давали гудки, создавай на улицах натуральную какофонию.

На углу 34-й улицы мы остановились. Там, протыкая низкие, подсвеченные заревом города облака, уходила в небо игла Эмпайр-стейт-билдинг. В теплом майском воздухе здание казалось нереальным, словно нарисованным светом на черном бархате. Все этажи сияли огнями.

— Эх и здоровая дура… — выдохнул Устинов. — Вот это размах! Столько контор, столько людей работает.

— Не обольщайся, Дима, — усмехнулся я, указывая на сияющую громаду. — Никого там не работает! Местные называют его «Empty State Building» — «Пустой дом». Он построен в разгар кризиса. Арендаторов там практически нет! Эти огни в окнах — фикция, приказ владельцев. Они жгут электричество в пустых этажах, чтобы имитировать жизнь и не показывать, что король голый. Блеф. Грандиозный, красивый, сияющий блеф.

Устинов посмотрел на небоскреб уже иными глазами.

— Но построить-то они его смогли, — резонно заметил Грачев. — Блеф блефом, а технология бетона и стали у них — дай бог каждому.

— Да, — согласился я. — Неплохо бы перенять…

Мы двинулись дальше. Проходя мимо Рокфеллер-центра, я увидел примету времени, о которой мои спутники читали только в газетах. На углу, в легком плаще и шляпе, стоял прилично одетый мужчина с усталым, интеллигентным лицом. Бывший клерк, а может, и бухгалтер, выброшенный на улицу после краха Уолл-стрит. Перед ним стоял ящик с красными, натертыми до блеска яблоками.

— Apples, sirs? Five cents, — тихо, не поднимая глаз, произнес он.

Я остановился, выгреб из кармана мелочь.

— Три яблока, пожалуйста. Сдачи не надо.

«Мистер» посмотрел на меня с такой смесью благодарности и стыда, что Грачев смущенно отвернулся. Мы шли дальше, хрустя сочными плодами — символами города, в котором мы находились.

Ноги сами привели нас к Центральному парку. Здесь царила весна. Пахло молодой листвой, сырой землей и цветущей сиренью. После каменного мешка Манхэттена это казалось раем.

— Хорошо-то как, — вздохнул Грачев, расстегивая пиджак. — Прямо как у нас в парке Горького, только дорожки поровнее.

Но идиллия длилась недолго. Стоило нам углубиться в аллеи, как мы увидели другую сторону этой медали. Несмотря на теплую погоду, многие скамейки были заняты. На них лежали темные, неподвижные фигуры, укрытые с головой толстыми слоями газет — знаменитыми «одеялами Гувера».

Справа, за деревьями, сквозь молодую листву светились окна самых дорогих квартир Пятой авеню, где ванны принимали в шампанском. А здесь, в пятидесяти метрах, люди спали под передовицами о росте биржевых индексов.

— Контрасты… — мрачно процедил Устинов, глядя на торчащие из-под газет ботинки с дырявыми подошвами. — Богатейший город мира.

— Это и есть капитализм, Дмитрий Федорович, — ответил я, понимая, что лучшей политинформации не придумать. — Джунгли. Кто не успел, тот опоздал.

Гуляя по городу, я невольно ловил себя на мысли, что такая Америка мне все-таки нравится. Толпа, в которую мы влились, выглядела так, словно сошла с экрана гангстерского боевика. Здесь, в центре Манхэттена, я не увидел ни одной футболки, ни одних шорт, ни одного человека в бесформенном спортивном костюме. Мужчины, все как на подбор, были в костюмах-тройках, при галстуках и, разумеется, в шляпах. Женщины- в платьях, иногда — в плащах или легких летних пальто. Мягкие фетровые шляпы, канотье, кепи — море головных уборов плыло над улицей. Даже те, кто выглядел явно небогато, старались держать марку: пиджак мог быть потертым, воротничок сорочки — застиранным, но это была одежда цивилизованного человека.

В воздухе пахло бензином, жареным кофе и табаком, но не было того тошнотворно-сладкого душка марихуаны, который в моем времени пропитал мегаполисы Запада. Под ногами хрустел мусор, но не валялись использованные шприцы. Никаких дерганых наркоманов с безумными глазами, никаких зомби, согнутых пополам «фентаниловой» ломкой.

Тротуары не были идеальными: ветер гонял обрывки газет с биржевыми сводками, в урнах и вокруг них валялись горы окурков, а асфальт был обильно украшен плевками и пятнами жевательной резинки. В переулках можно было получить по зубам, можно было остаться без кошелька, но нельзя было наступить в продукты распада человеческой личности. Это была суровая, грубая, но еще здоровая Америка. Америка здорового человека, а не пациента психдиспансера.

Что мне еще понравилось — нигде не было видно знаменитого «американского смайла» — резиновой, натянутой улыбки-оскала, которая в двадцать первом веке станет обязательной маской каждого клерка. Лица прохожих были «настоящими» — сосредоточенными, озабоченными, усталыми или веселыми — но живыми.

Тут мне на глаза попалась вывеска «бэби сторе». Сразу же возникли мысли о Галочке. Конечно, сейчас ей ничего не было нужно, кроме пеленок и материнского молока, но ведь дети быстро растут. Когда я еще раз окажусь в потребительском раю? Наверно. Никогда! В общем, стоило взять что-нибудь на вырост. Особенно — обувь: с ней всегда проблемы.

Как раз напротив, за витриной, украшенной фигурками аистов, виднелись ряды детской одежды. Недолго думая, я толкнул дверь.

Магазинчик оказался симпатичным: подлинный образец порядка и чистоты. Горел яркий свет, пахло новой кожей и картоном. Выбрав несколько симпатичных платьиц и теплый кашемировый костюмчик, я подошел к прилавку с обувью. Маленькие, почти кукольные туфельки и ботиночки вызвали в душе укол щемящей нежности и тоски.

— Вам помочь, сэр? — за прилавком стоял улыбчивый, энергичный продавец — худощавый юноша с прилизанными, лоснящимися от бриолина волосами.

— Да, — кивнул я. — Мне бы вот эти, — я указал на пару крепких кожаных туфелек. — И, пожалуй, вот эти, на размер побольше.

— Прекрасный выбор! — одобрил продавец, упаковывая товар. — Не желаете ли воспользоваться нашим педографом, чтобы убедиться в идеальной посадке? Где ваша малышка?

— Она далеко. В России, — ответил я. — И покупка это сильно «про запас».

— О, понимаю вас, сэр. Предусмотрительно, сэр! — засуетился продавец, приняв меня, видимо, за сотрудника посольства.

— А что за педограф?

На этом вопросе лицо продавца расцвело от гордости.

— О, это чудо современной науки! Пойдемте, я вам покажу!

Он провел меня в центр зала, где на постаменте стоял солидный деревянный аппарат, похожий на тумбу с несколькими окулярами сверху. Как раз в этот момент другой продавец подвел к нему молодую мать с мальчиком лет четырех.

— Вот, смотрите, — с восторгом прошептал мой гид. — Мальчику сейчас подберут идеальную пару, и вы увидите, как это работает!

Продавец сноровисто надел на ногу малыша новый ботинок и подвел его к аппарату. Затем легко поднял и поставил ступни ребенка в специальное углубление у основания деревянной тумбы.

— Смотри фокус, малыш! — весело сказал он и нажал на тумблер.

Аппарат загудел, и его нутро осветилось болезненным, мертвенно-зеленым светом. Мать, продавец и сам мальчишка, встав на цыпочки, с одинаковым детским восторгом прильнули к трем окулярам в верхней части «педографа».

— Видите? — гордо комментировал мой провожатый. — Вы видите скелет его стопы прямо внутри ботинка! Каждая косточка! Можно сразу понять, не жмет ли, есть ли запас для роста! Никакого дискомфорта! Никакого гадания! Наука на службе у коммерции! Не во всяком магазине есть такой аппарат, сэр!

Я смотрел на эту сцену, и улыбка застыла на моем лице. Этот самый чудо-аппарат представлял собой ничто иное как примитивный, абсолютно незащищенный, явно работающий на полную мощность рентгеновский излучатель. Буквально на моих глазах невидимые смертоносные лучи пронизывают растущие, делящиеся клетки в теле этого ребенка. Дикари! Они понятия не имеют ни об опасности онкологии, ни о лучевой болезни.

Мать, восхищенная увиденным, тут же купила ботинки. Я, стараясь сохранять на лице вежливое выражение, поспешно расплатился за свои две пары туфелек.

— Если вы в другой раз привезете сюда свою дочку, сэр, непременно приходите с нею! — радушно произнес продавец. — Ей бы у нас понравилось!

— Боюсь, она не оценит, — сухо ответил я и поспешил на улицу.

— С обновкой, Леонид Ильич! — поздравил меня Устинов.

Купить бы еще детскую коляску… В Москве их почти не попадалось в продаже. Но такой магазин мне на глаза не попадался

— Товарищи, а не желаете ли перекусить? — вдруг спросил Виталий Грачев.

Я поискал глазами место, где можно перекусить, и не без удовольствия отметил, что улицы пестрели вывесками «Diner», «Oyster Bar», «Grill», но нигде не было видно золотых арок в форме буквы «М». «Макдональдс», кулинарное проклятие, подсадившее эту энергичную нацию на иглу из сахара и трансжиров, еще не родилось. Еда здесь все еще была едой, а не коллекцией эрзацев и химических наполнителей желудка.

И тем не менее, пришлось ограничиться уличным фаст-фудом: времени на кафе уже не было. У выхода из парка, возле Колумбус-сёркл мы заметили тележку уличного торговца, окутанная облаком пара. Пахло вареным тестом, специями и жареным луком.

— Пробовали настоящую американскую еду? — спросил я своих спутников.

— Это какую? Котлеты в булке? — с сомнением спросил Грачев.

— Типа того. Хот-дог. «Горячая собака».

— Странное название для еды! — неодобрительно заметил Грачев.

Усатый итальянец-торговец ловко соорудил нам три порции, щедро полив сосиски горчицей и навалив сверху гору горячей кислой капусты. Мы стояли на углу, жевали эту простую, грубую, но чертовски вкусную уличную еду, и смотрели на юг, где небо было багровым от неонового пожара Таймс-сквер.

Вокруг гудели машины, спешили люди, где-то вдалеке выла сирена.

— А все-таки энергии в них много, — задумчиво сказал Устинов, вытирая пальцы платком. — Хорошо, в Европу пока не сильно лезут. Но если этот гигант встанет на ноги…

— Встанет, — кивнул я. — Обязательно встанет. И однажды направит всю свою мощь против нас. Поэтому, товарищи, наша задача — вывезти отсюда всё, что не приколочено. А что приколочено — отодрать и тоже вывезти. Каждая украденная нами технология, каждый купленный станок — это кирпич в стену нашей обороны. Доели? Тогда в отель. Скоро у нас поезд. Нас ждет Огайо!