Леонид. Время выбора

Глава 16

Итак, пока Устинов, оставшись в Чикаго, доводил до ума сделку с Данном, мы с Грачевым отправились в городок Саут-Бенд в Индиане. От Чикаго это примерно пара часов на поезде. Здесь, в американской глубинке, и располагался главный завод Студебеккер.

Дорога до Саут-Бенда вызвала во мне ностальгические воспоминания о «второй родине» — Приднепровщине под Каменским. За окном вагона тянулась Индиана — плоская, как бильярдный стол, и бесконечная. Куда ни кинь взгляд — везде колыхался зеленый океан молодой кукурузы и пшеницы, вырастающий из жирного, черного, как гуталин, чернозема. Если бы не кричащие рекламные щиты с призывами жевать табак, я бы мог поклясться, что еду где-то под Днепропетровском. Конечно, вспоминались и виденные мною в 21 веке поля Донбасса. Но там пейзаж был иной: поля были разрезаны линиями лесополос. Здесь же иной раз кукуруза колосилась буквально до горизонта.

Высокое небо Индианы тоже сильно отличалось от привычной картины. Оно не было голубым. Его затянула странная, белесая, похожая на снятое молоко пелена. Солнце сквозь эту высотную муть светило тусклым, медным светом, лишая пейзаж теней. Я знал, что это такое. Это была пыль Канзаса и Оклахомы, поднятая в стратосферу и несомая ветром на восток. Природа уже выставила Америке счет за жадность, и теперь буквально тысячи тонн пыли висели прямо над нашими головами, пока фермеры внизу беззаботно возделывали свои поля, лишенные защитных лесополос.

Городишко оказался небольшим, но довольно живописным. На перроне небольшого, чисто выметенного вокзала нас уже ждали. И не просто клерк с табличкой, а машина, которая заставила Виталия Грачева восхищенно присвистнуть.

Прямо к ступеням вагона был подан роскошный, темно-вишневый седан. Он разительно отличался от угловатых «коробок», которыми были забиты улицы Чикаго. Длинный, приземистый, с каплевидными крыльями и закрытыми задними арками, он казался сгустком скорости, застывшим в металле. Шофер в форменной фуражке, увидев нас, тут же подхватил чемоданы и распахнул тяжелую дверь, приглашая в прохладный салон, пахнущий дорогой кожей.

— Мистер Хоффман прислал за вами автомобиль фирмы, сэры, — с уважением сообщил он.

— Прекрасно. Обязательно выражу ему свою искреннюю благодарность, — сообщил я, залезая в салон.

Вскоре мы уже были на заводе. Тут нас встречали как спасителей. Информация о возможном крупном советском заказе, просочившаяся после разговора Грачева с управляющими, видимо, уже облетела всю отчаянно борющуюся за выживание компанию.

Нас приняли на высшем уровне — переговоры вели лично два человека, на чьих плечах держались остатки империи Студебеккер. Первый, вице-президент Пол Хоффман, отвечавший за продажи, напоминал натянутую до звона струну. Поджарый, с хищным профилем и быстрой, «стреляющей» улыбкой, он излучал нервную энергию игрока, поставившего на зеро последнюю фишку. Казалось, он готов продать снег эскимосам, лишь бы спасти компанию. Второй, Гарольд Вэнс, руководивший производством, был его полной противоположностью — тяжеловесный, вырубленный из мореного дуба молчун. Он смотрел на нас исподлобья, оценивающе и хмуро, словно видел перед собой не людей, а сложную деталь, которую предстояло обработать на станке. Сразу же стало понятно — переговоры не будут легкими. Это не лощеные джентльмены с Уолл-стрит, а жесткие, прагматичные промышленники, прошедшие огонь, воду и Великую Депрессию.

Сначала — обязательная экскурсия по заводу. И снова, как и на заводе Огайо Крэнкшат, нас поразила чистота, порядок и высочайшая культура производства. Мы прошли по цехам, где собирали их знаменитые легковые автомобили — элегантные «Диктаторы» и роскошные «Президенты». Грачев, фанатик своего дела, не отрываясь смотрел на работу штамповочных прессов и организацию сборочной линии, бормоча себе под нос: «Смотри, как у них кузовные панели на кондукторах сходятся… Ни щелочки!»

Затем нас повели в то, что здесь называют «шоу-рум». Перед нами предстал весь модельный ряд: от легких полутонных пикапов до мощных трехосных грузовиков.

— Вот, джентльмены, наша коммерческая линейка, — с гордостью начал Хоффман. — Надежные машины, проверенные дорогами сорока восьми штатов.

— Впечатляющие машины, мистер Хоффман, — начал я. — Но для наших условий они, боюсь, не подходят. Советскому Союзу для освоения Сибири нужны не просто грузовики. Нам нужны вездеходы. Мы готовы разместить у вас крупный заказ, который, я уверен, поможет вам решить ваши временные финансовые трудности. Но нам нужна особая машина.

Мы с Грачевым выложили на стол наши предварительные требования: трехосный грузовик грузоподъемностью до десяти тонн. И главное — с колесной формулой 6×6, все мосты ведущие.

Вэнс, производственник, скептически покачал головой.

— Десять тонн… полный привод… Боюсь, мистер Брежнев, у нас нет ничего подобного в серийном производстве! Это потребует серьезной конструкторской работы. Разработка нового переднего моста, раздаточной коробки… Должен предупредить, все это — дорого и долго.

— Мы готовы полностью оплатить все расходы на НИОКР, — отрезал я. — Скажем, сто тысяч долларов сверх стоимости основной партии.

Хоффман и Вэнс переглянулись. Сумма была более чем щедрой.

— И еще одно, — добавил я. — Вся конструкторская документация на новую машину должна быть подготовлена сразу в метрической системе. Мы не можем переводить дюймы в миллиметры на наших заводах, это ведет к ошибкам и браку.

Американцы снова переглянулись, на этот раз с откровенным изумлением. Требование было странным, но технически выполнимым. Они не знали, что я просто страховал себя от будущих обвинений во «вредительстве». Ведь я прекрасно помнил, что «косяк» с дюймовыми размерами чертежей стоил нескольких лет отсидки авиаконструктору Туполеву. А ведь Андрей Николаевич был далеко не последний человек в ГУАП!

Переговоры длились несколько часов. Мы обсуждали детали, сроки, стоимость партии. И тут, в одной из пауз, Пол Хоффман, после короткого совещания с Вэнсом, сделал неожиданное контрпредложение.

— Мистер Брежнев, — сказал он, глядя на меня своим прямым, деловым взглядом. — Мы видим серьезность ваших намерений. И мы хотим быть с вами предельно откровенны. Наша компания сейчас в тяжелом положении. Нам нужны не просто заказы, нам нужны крупные инвестиции. Может быть, вместо того чтобы финансировать разработку одной машины, Советский Союз рассмотрит возможность купить все наше грузовое подразделение целиком?

Я замер, пытаясь скрыть удивление.

— Что вы имеете в виду? — осторожно спросил я.

— Я имею в виду все, — продолжил Хоффман. — Конструкторское бюро, все патенты, производственные линии, всю технологическую оснастку. Мы поможем вам все демонтировать и перевезти в Россию. Вы получите готовый, работающий бизнес. Мы, в свою очередь, сможем сосредоточиться на спасении нашего основного, легкового, производства.

— И какова цена? — спросил я, чувствуя, как учащается пульс.

— Полтора миллиона долларов, — просто ответил Хоффман. — За все.

Я посмотрел на Грачева. Его глаза горели. Готовый американский автозавод! Целиком! С технологиями, станками, инженерами. Это была не просто сделка. Это был шанс перепрыгнуть через десятилетие. Я чувствовал себя игроком, который поставил на одну фишку, а ему вдруг предложили купить все казино. Нужно было немедленно связываться с Микояном. Ну и конечно, эта сумма была уже далеко не «мелочью». Сейчас я чувствовал себя игроком в покер, который ждал мелкой взятки, а ему вдруг предложили сорвать банк. Главное сейчас было не показать своей бешеной заинтересованности.

— Полтора миллиона долларов, джентльмены, — сказал я медленно, с легким оттенком разочарования в голосе. — Это очень серьезные деньги. Особенно за подразделение, которое, при всем моем уважении, не является лидером на рынке тяжелых грузовиков.

Тут в разговор вступил молчавший до этого Грачев. Это был его звездный час, и мы заранее отрепетировали эту партию.

— Простите, джентльмены, если я вмешаюсь, — начал он на хорошем, техническом английском, которому его спешно обучили перед поездкой. — Просто я помощник мистера Брежнева, изучал ваш рынок. За полтора-два миллиона долларов мы можем начать переговоры с компанией «Мак», которая является признанным лидером в производстве тяжелых машин. Их грузовики имеют лучшую репутацию по надежности. Или, скажем, с компанией «Автокар», которая имеет уникальный опыт в создании специальных шасси.

Он говорил четко и быстро, буквально осыпая собеседников названиями фирм и техническими характеристиками, и держась при этом непринужденно, будто всю жизнь провел в Америке. Хоффман и Вэнс слушали его с возрастающим удивлением. Они-то думали, что ведут дела с дилетантами, которые клюнут на первый блестящий бренд. А перед ними сидел человек, знающий рынок лучше их самих.

— Кроме того, — подхватил я, развивая успех, — не забывайте о наших давних и очень прочных связях с господином Фордом. Его компания уже помогла нам построить Горьковский автомобильный завод. Мы вполне могли бы обратиться к нему с предложением о создании совместного предприятия по выпуску грузовиков, и я не уверен, что он нам откажет. Ваше предложение, безусловно, интересно своей комплексностью, но цена… Цена делает его неконкурентоспособным.

Я встал, давая понять, что разговор, возможно, окончен.

— Думаю, нам стоит остановиться на нашем первоначальном плане — заказе опытной партии и лицензии. Это более реалистично.

Хоффман и Вэнс снова переглянулись. Их блеф не прошел. Они поняли, что мы не единственный и не последний их шанс. Начался настоящий, вязкий американский торг. Они упирали на уникальность своих легковых технологий, которые «идут в комплекте». Я — на риски, связанные с покупкой бизнеса у компании-банкрота. Грачев приводил все новые и новые технические аргументы, сравнивая их решения с решениями конкурентов, находя слабые места и «узкие» звенья.

К концу дня, после нескольких часов изматывающих переговоров, мы пришли к компромиссу. Цена была сброшена до одного миллиона ста тысяч долларов. За эту сумму мы получали все: чертежи, комплект оборудования, всю технологию, патенты и даже опцион на найм нескольких ключевых инженеров для помощи в запуске производства в СССР.

— Прекрасно! Нам осталось утрясти это с руководством, и дело будет сделано! — произнес я, вставая для рукопожатия.

— Очень на это надеюсь! — ответил Хоффман, вытирая со лба пот.

Мы пожали руки. Это был еще не контракт, но твердое соглашение о намерениях. И я, и они понимали: сделка века практически состоялась. Для них это было спасением, глотком воздуха для задыхающейся компании. Для меня — триумфом, превосходящим самые смелые ожидания.

— Что ж, господин Брежнев, — сказал Хоффман, и на его лице впервые за весь день появилась широкая, искренняя улыбка. — Я думаю, такое событие нужно отметить. Позвольте показать вам нашу настоящую гордость. То, на чем мы действительно строим свое имя.

Он повел нас обратно в сверкающий шоу-рум, но на этот раз — к автомобилю, стоявшему в центре зала на специальном подиуме. Это был тот самый лимузин, на котором мы сюда приехали.

— Джентльмены, это Студебеккер Президент Ланд Круизер 1934 года. Длинный, приземистый, темно-вишневого цвета, он казался не просто автомобилем, а сгустком скорости и элегантности.

— Аэродинамические формы, — с гордостью произнес Хоффман, проведя рукой по плавной линии покатой задней части кузова. — Стиль «стримлайн». Мы первые, кто решился на это в массовой серии!

Я не мог не залюбоваться этим, без сомнения, прорывным автомобилем. Все в нем было подчинено движению: наклоненная решетка радиатора, каплевидные крылья, стремительная хромированная птица на капоте, готовая сорваться в полет. Это был образец стиля ар-деко, воплощенный в металле. Мне машина почему-то напомнила «Мерседес», на котором ездил Штирлиц. Такая же винтажная, но приятная и очень соблазнительная вещь.

— Прекрасное авто, — искренне сказал я. — Настоящее произведение искусства. И очень комфортно, как мы успели оценить!

— Оно ваше, — просто ответил Хоффман.

Я удивленно поднял на него глаза, вопросительно приподняв бровь.

— В знак начала нашего сотрудничества примите этот небольшой подарок от компании Студебеккер, — он протянул мне ключи. — Ваш поезд в Чикаго только вечером. Уверен, путешествие по американским дорогам на этом автомобиле доставит вам большее удовольствие, чем тряска в вагоне.

Мы с Грачевым переглянулись, впечатленные таким поворотом событий. Это был широкий, чисто американский жест — царский подарок стоимостью почти в полторы тысячи долларов, и одновременно — самым лучшим рекламным ходом.

Оформление «царского подарка» заняло чуть больше времени и потребовало участия машинистки — строгой дамы в очках, которая села за массивный «Ундервуд» прямо в кабинете Хоффмана.

— Юридически мы не можем просто отдать ключи, мистер Брежнев, — пояснил вице-президент. — Налоговая служба не верит в альтруизм, а полиция на трассе первым делом спросит документы. Поэтому оформим «Bill of Sale» — купчую. Цена сделки — один доллар. Это делает контракт нерасторжимым.

Порывшись в в кармане, я выудил серебряный доллар с профилем Свободы и со звоном положил его на сукно стола.

— Это честная цена, сэр. Мне нравится ваша ценовая политика!

Все вежливо поулыбались шутке.

— Теперь — «Title», паспорт машины, — Хоффман кивнул машинистке. — Мисс, будьте внимательны.

Дама занесла пальцы над клавишами и выжидательно посмотрела на меня.

— Name? (Имя?)

— Леонид, — произнес я по буквам. — L-E-O-N-I-D.

Она отстучала ритм. Каретка машинки звякнула.

— Surname? (Фамилия?)

— B-R-E-Z-H-N-E-V.

Машинистка споткнулась на сочетании «ZH», недоверчиво посмотрела на меня поверх очков, но послушно вбила зубодробительную для англосакса фамилию в бланк.

— Address? (Адрес?)

Тут я задумался. Писать отель в Чикаго было глупо — не сегодня-завтра мы съедем. Москва? Слишком сложно для местной полиции.

— Нью-Йорк, — нашелся я. — Пятая авеню, 261. Офис корпорации «Амторг».

Клавиши снова застучали, вбивая в плотную, с водяными знаками бумагу данные нового владельца. Через минуту Хоффман размашисто расписался внизу и протянул мне еще теплый лист.

— Поздравляю с покупкой, мистер Брежнев. На бамперах сейчас дилерские номера штата Индиана, они действительны тридцать дней. Этого хватит, чтобы добраться до порта. Страховку мы включили в «стоимость».

И он вручил мне тяжелую связку ключей.

— Дорога на Чикаго — прямо на запад, никуда не сворачивая. Удачи!

Обратный путь в Чикаго превратился в настоящее приключение. Я сел за руль. Огромный, удобный салон, мощный, почти бесшумный 8-цилиндровый двигатель, невероятная для меня, привыкшего к жестким эмкам, плавность хода. Мы неслись по ровному, как стол, бетонному шоссе со скоростью под сто тридцать километров в час. Мимо пролетали аккуратные фермы, маленькие городки, заправки с яркой неоновой рекламой. Грачев, сидевший рядом, с восторгом комментировал каждую деталь — работу независимой подвески, легкость переключения передач.

Я вел машину, чувствуя под рукой мощь и комфорт этого чуда техники, и думал о том, какой гигантский путь предстоит пройти нашей стране, чтобы научиться делать не просто машины, а вот такие автомобили. Но сегодня мы сделали к этому огромный шаг. Приобретая завод «Студебеккер», мы покупали целую культуру, философию производства. И этот сверкающий лаком «Лэнд Крузер», несший нас сквозь сердце Америки, был ее лучшим символом.

На полпути к Чикаго наши желудки начали настойчиво напоминать о себе. Мы проехали несколько маленьких городков, но нигде не было видно привычной вывески «Ресторан» или хотя бы «Кафе».

— Есть хочется, спасу нет, — пожаловался Грачев, заглядывая в мелькающие за окном одноэтажные домики. — Но тут, кажется, люди вообще не думают. Одни заправки да церковь.

Я притормозил у бензоколонки «Тексако», чтобы заправить нашего прожорливого «Студебеккера» и заодно узнать дорогу к пище.

— Ланч? — переспросил меня чумазый паренек-заправщик, вытирая руки ветошью. — Да вон, езжайте к перекрестку. Там, на выходе, отличная аптека. У старика Джо лучшие сэндвичи в округе.

— Аптека? — изумленно переспросил Грачев, когда я перевел ему совет. — Леонид Ильич, он что, издевается? У меня голод, а не язва желудка. Зачем мне касторка?

— Это Америка, Виталий Андреевич, — усмехнулся я, выруливая на дорогу. — Здесь логика своя. Привыкайте.

Мы остановились в большой витрине, заваленной горами каких-то коробок, тюбиков и пестрых журналов. Над входом действительно горела надпись «Аптека».

То, что мы нашли внутри, меньше всего напоминало храм медицины. Это был намый натуральный универсальный магазин. Вдоль длинных стоек на высоких вращающихся табуретах сидели люди, и занимались они не лечением. За стойкий вместо чопорного старика в пенсне суетились шустрые парни в сбитых набок пилотках и напомаженные девицы, изо всех сил старавшиеся походить на Грету Гарбо или Кэй Фрэнсис. С грохотом работали миксеры, взбивая молочные коктейли, шипели краны с газировкой, на раскаленных противнях шкворчало мясо. Короче, тут продавали все.

Лекарства? О да, они здесь были. В самом дальнем, пыльном излучателе сиротливо стоял один-единственный стеклянный шкафчик с микстурами, до которого нужно было еще добраться через завалы дешевых будильников, резиновых грелок, детективов в мягких обложках и детских игрушек.

— Провизор-ресторатор, — пробормотал я. — Хорошо, что не сантехник-гинеколог!

Нам подали меню.

— Смотрите, Виталий Андреевич. «Динер намбр уан», «намбр ту»… Комплексные обеды.

Мы взяли «Обед номер два» за тридцать пять центов и «Обед номер четыре» за семьдесят.

— Наверное, четвертый вкуснее, раз цена вдвое выше, — предположил Грачев.

Когда нам принесли еду, мы переглянулись.

— Стандартизация, — констатировал я.

Обед № 4 ничем не отличался от № 2 по качеству. Просто если во втором вам дали три микроскопических, зажаренных до состояния сухарей «кантри сосидж», то в четвертом их было шесть. Вкус был такой же «американский» — много соли, много кетчупа и полное отсутствие натурального вкуса мяса. Это была первая ласточка грядущей эпохи фастфуда. И хоть мерзких «Макдональдсов» еще не было, но Америка уже уверенно катилась в бургерный ад.

Уныло пережевывай свой «Намбар фор», я размышлял — а не принять ли мне когда-нибудь участие в этом веселье? Ведь где-то в глубинке наверняка уже пыхтит чайник «Макдональдса». Может, прикупить его, пока он не стал паровозом?

Но вот чего точно не стоит делать — это тащить его в родную страну.

Подкрепившись (или, вернее, просто набив желудки), мы двинулись дальше и к ночи были в Чикаго. Мы подкатили к главному входу «Стивенса» со стороны Мичиган-авеню. Под гигантским бронзовым козырьком уже суетилась армия швейцаров и посыльных в ливреях с золотыми галунами.

Едва я затянул ручной тормоз, как дверца — та самая, распахивающаяся против хода — была услужливо открыта швейцаром.

— Добро пожаловать в «Стивенс», сэры. Позвольте ваш багаж.

Пока бои выхватывали наши чемоданы из багажника, ко мне подошел другой служащий, в фуражке с надписью «Garage».

— Оставить машину на парковку, сэр?

Грачев, который выбрался с пассажирского сиденья и ревниво оглаживал запыленное крыло «Студебеккера», напрягся.

— Леонид Ильич, — шепнул он мне тревожно по-русски. — Мы что, отдадим ему ключи? А если угонит? Или поцарапает? Машина-то новая, необкатанная… Да и номера пока транзитные!

— Спокойно, Виталий Андреевич. Это Америка. Здесь красть у отеля — себе дороже.

Однако совершенно оставлять без внимания такой автомобиль тоже было бы неправильно. Я повернулся к парковщику.

— Да. Поставьте в гараж. И, парень, — я достал из кармана полдоллара (щедрые чаевые по тем временам) и вложил ему в ладонь вместе с тяжелой связкой ключей. — Машина прошла долгий путь. Помойте её. И пусть механик проверит уровень масла и воды. Завтра она должна блестеть.

— Будет сделано в лучшем виде, сэр! — парень расплылся в улыбке, ловко пряча монету. — Она будет как новая.

Он протянул мне плотный картонный квиток с номером — «Claim Check».

— Ваш талон, сэр. Просто покажите его на стойке, когда машина понадобится, и мы подадим её к подъезду за пять минут.

Грачев провожал уезжающий «Студебеккер» взглядом, полным отческой тревоги, пока тот не скрылся за поворотом пандуса, ведущего в подземный гараж.

— Удобно, — признал он наконец, но тут же добавил: — Но я бы все равно сам масло проверил.

— Виталий Андреич, «первым делом самолеты, ну а девушки — потом». Закроем все сделки, купим все что нужно, а там и начнем масло в лимузинах проверять. Когда-нибудь. В Москве!

На следующее утро я, страшно довольный вчерашним днем, отправился к Кагановичу — получать «добро» на сделку приобретения грузового отделения Студебеккера. Увы, хорошее настроение тотчас же развеялось. Оказалось, я фатальным образом недооценил косность и идиотизм партийной бюрократии.

На следующее утро я с папкой документов направился в люкс к Михаилу Кагановичу. Сумма в миллион сто тысяч долларов требовала его официальной визы. Я был уверен, что после такого успеха он не станет возражать.

— Сколько⁈ — рявкнул он, едва я озвучил цифру, и брызнул слюной. Папка с документами полетела со стола. — Миллион сто тысяч⁈ Да ты с ума сошел! Я тебе что говорил? Миллион — это под мой контроль! А ты уже тут распоряжаешься! Да за такие деньги Сталин нам обоим головы открутит! Кто тебе позволил⁈

— Михаил Моисеевич, это исключительный случай! Мы приобретаем целый завод! — пытался я возразить. — Это шанс перепрыгнуть через десятилетие! Технологии, станки…

— Да к херам мне твой завод! Закрой рот! — заорал он, его лицо налилось багровой кровью. — Щенок! Учить меня будешь? Технологии… Мне плевать на твои технологии! Ты вообще сюда по линии авиации едешь, какого хрена ты в грузовики лезешь? Это — нецелевая трата валюты! Я запрещаю! Никакой сделки не будет! Можешь жаловаться хоть в Политбюро!

Спорить было бесполезно. Это была тупая, непробиваемая стена номенклатурного чванства.

Взбешенный, я пошел к Микояну. Он выслушал меня молча, с непроницаемым лицом.

— Ну, я же тебе говорил, Леня, — вздохнул он, когда я закончил. — Миша — идиот. Но он — брат Лазаря. И Сталин поручил ему контроль за финансами. Формально он прав. Я не могу отменить его решение.

— Но, Анастас Иванович, это же шанс всей нашей жизни! — я был в отчаянии.

Микоян долго молчал, постукивая пальцами по столу.

— Есть один, последний вариант, — сказал он наконец. — Сталин валюту считает, это правда. Но он понимает язык ресурсов. Попробуй предложить им бартер. Скажи, мы готовы заплатить им не деньгами, а нашим товаром — лесом, пушниной, зерном. Может, клюнут. Больше я ничего сделать не могу.

Это был слабый шанс, но я ухватился за него. Мы организовали срочный конференц-звонок с Хоффманом и Вэнсом. Скрепя сердце, я изложил им новое предложение: оплата всего контракта — полным объемом или по частям — поставками советского сырья.

Реакция Хоффмана была вежливой, но ледяной.

— Господин Брежнев, — сказал он, и в его голосе больше не было и тени вчерашнего радушия. — Студебеккер корпорейшн — это автомобилестроительная компания. Мы не лесопилка, не меховое ателье и не зерновая биржа. Нашим рабочим и кредиторам нужны доллары, а не собольи шкуры или сибирская лиственница. Мы с сожалением вынуждены констатировать, что наше предложение о продаже бизнеса больше не в силе.

Наверное, сейчас даже на той стороне телефонной линии было слышно, как я заскрежетал зубами. Все рушилось прямо на глазах. Последним шансом на успех я решил разыграть последнюю карту — ту самую, что принесла успех в Кливленде.

— Постойте, джентльмены. Если вам не нужен товар, возможно, вас заинтересуют средства производства? Мы готовы оплатить часть суммы поставками наших агрегатных станков. Литые станины, модульные головки. Это позволит вам дешево переоснастить линии под новые модели…

Господин Хоффман на другом конце линии тяжело вздохнул.

— Мистер Брежнев, вы не понимаете всей глубины нашей трагедии, — печально произнес он в трубку. — Буквально за год до начала Великой Депрессии мы выложили кругленькую сумму за переоборудование нашего производства. Купили лучшее оборудование в мире. Пять лет назад, перед самым крахом, наш покойный президент Альберт Эрскин вложил в модернизацию завода десятки миллионов. Мы купили новейшие прессы, конвейеры, сушильные камеры. Эти станки стоят все еще в заводской смазке, ни разу не включенные. Теперь у нас избыток мощностей на десять лет вперед. Нам не нужны станки, даже бесплатные. Нам нужны деньги, чтобы запустить те, что уже есть.

Крыть было нечем. Это был крах. Сделка века, которая была уже почти у меня в кармане, сорвалась из-за тупости одного партийного идиота.

В трубке повисла неловкая пауза. Я понимал, что если сейчас положу ее, это будет полное поражение.

— Хорошо, мистер Хоффман, — сказал я, заставив свой голос звучать спокойно. — Понимаю вашу позицию. В таком случае, давайте вернемся к нашему самому первому предложению, которое, я надеюсь, остается в силе. Советский Союз готов заказать и полностью профинансировать разработку для своих нужд специального трехосного грузовика с колесной формулой 6×6, с полным пакетом технической документации в метрической системе. Сумма контракта — сто тысяч долларов.

На том конце провода снова переглянулись. Это было не полтора миллиона. Но это были живые, гарантированные деньги.

— Да, мистер Брежнев, — после паузы ответил Хоффман. — Это предложение остается в силе. Мы готовы подписать контракт.

Я повесил трубку. Чувство было двойственным. С одной стороны — горечь от упущенной возможности. С другой — я все же добился своего. Да, мы не купили казино. Но мы сели за игорный стол и получили право заказать свою, особую карту. Мы получим машину, получим технологию. Медленнее, сложнее, чем могли бы… но получим.

Вечером мы с Грачевым сидели в гостиничном номере, заливая горечь поражения плохим виски из плоской фляжки.

— Не вини себя, Виталий Андреевич, — сказал я, видя, как инженер тоскливо смотрит в окно на огни Чикаго. — Мы сделали все, что могли. Бюрократию эту — танком не переедешь! Заказали им разработку новой машины, — и то хлеб.

— Да это понятно, Леонид Ильич, — вздохнул он. — Просто обидно. У нас же была возможность получить всё сразу. А теперь… Нет, я не сомневаюсь, что «Студебеккер» справится с заказом. Но пока они этот новый трехосник спроектируют, пока испытают… Года три, а то и пять потеряем. А армия просит вездеходы сейчас. На чем пушки по весенней распутице таскать? Опять на лошадях?

Он помолчал, вертя в пальцах стакан, а потом вдруг встрепенулся. В глазах мелькнула искра профессионального азарта.

— Леонид Ильич! А что если нам зайти с другого фланга? Помните, мы когда их рынок шерстили, я вам про маленькую контору говорил — «Мармон-Херрингтон»?

— Из Индианаполиса? — припомнил я. — Те, что «Форды» переделывают?

— Именно! — Грачев подался вперед, оживая. — Поймите, ведь завод «Студебеккера» нам, по большому счету, был нужен ради технологий шасси. Рамы штамповать, кабины варить, моторы лить — мы и сами умеем, ЗИС и ГАЗ худо-бедно справляются. У нас затык в другом: не умеем мы делать надежный передний ведущий мост и раздаточную коробку. Ну, то есть именно ту трансмиссионную «начинку», что превращает обычную полуторку в вездеход.

Я медленно поставил стакан на стол, чувствуя, как мозг начинает просчитывать варианты.

— А эти ребята из «Мармон-Херрингтон»… — продолжил Грачев, видя мой интерес. — Их к гигантам индустрии не отнесешь. У них нет огромных конвейеров, они скорее инженерное ателье. Они берут серийные грузовики и ставят на них свои уникальные мосты. Патенты у них железобетонные, шарниры равных угловых скоростей — лучшие в мире.

— И что ты предлагаешь? — спросил я.

— Купить их! — горячо воскликнул Грачев. — Не лицензию на один узел, а всю их технологию целиком. Фирма маленькая, сейчас перебиваются мелкими военными заказами. Стоить они будут раз в десять меньше «Студебеккера». Тысяч двести, может, триста. Если постараться уложиться в рамки вашего лимита, окажется, что и виза Кагановича будет не нужна!

Он возбужденно начал загибать пальцы:

— Купим у них патенты и оснастку на ведущие мосты. Пригласим пару инженеров для консультаций. Если надо — докупим оборудование. И сможем прямо сейчас, не дожидаясь нового грузовика, начать ставить их на наши серийные машины! Берем обычную «полуторку» ГАЗ-АА, ставим мост Мармона — получаем вездеход. Берем трехтонку ЗИС-5 — то же самое. Мы сможем насытить армию проходимой техникой в разы быстрее и дешевле!

Идея мне показалась просто блестящей. Не дали купить большой завод — купим «золотой ключик», который откроет нам двери в мир полного привода.

— Отлично! Ты гений, Виталя!

Расчувствовавшись, я хлопнул его по плечу так, что щуплый инженер пошатнулся.

— Это именно то, что нужно! Если мы притащим эту технологию, — модернизируем весь наш автопром малой кровью. Собирайся. Завтра же с утра бери этот чертов «Лэнд Крузер» и езжай в Индианаполис. Прощупай их так же подробно, как и этих… В этот раз мы без добычи мы не вернемся!

На душе стало немного легче. В конце концов, что я распереживался? На Студебеккере свет клином не сошелся. Найдем другой вариант.

А с Кагановичем я еще рассчитаюсь. Обязательно.