Леонид. Время выбора

Глава 14

Кливленд, штат Огайо, встретил нас дымом заводских труб и запахом раскаленного металла. Нет, в центре, конечно, возвышались несколько небоскребов, но, чувствуется, больше для престижа — такой дороговизны земли, как на Манхэттене, здесь и в помине не было. Это было индустриальное сердце Америки, ее стальной хребет. Никаких туристов, никакой светской мишуры — только заводы, доки на озере Эри и рабочие кварталы. Нашей целью здесь была небольшая, но широко известная в узких кругах фирма Огайо Кранкшафт Компани, или просто «Токкo». Я знал, что именно в ее неприметных корпусах, родился один из главных секретов прочности американских моторов.

Компания эта занималась производством колен-и-распредвалов, причем поставляла их для грузовых отделений крупнейших компаний — в том числе Дженерал Моторс.

Мы прибыли на вокзал «Юнион Терминал» — гигантское здание, поражающее даже после нью-йоркского «Гранд Централ». Нечасто встретишь вокзал-небоскреб! Судя по всему, американские города в какой-то момент вдруг решили «мериться вокзалами», строя натуральных монстров. Сюда даже приезжали под землей! Наш экспресс замедлил ход и нырнул в тоннель задолго до остановки. В окна ударил электрический свет тоннелей. Здесь, в Кливленде, паровозы отцепляли на окраинах, и в центр состав втягивали электровозы — дымить в «храме торговли» было запрещено.

Когда мы вышли из вагона, я ожидал увидеть привычный вокзальный дебаркадер — закопченную стеклянную крышу и сквозняки. Но вместо этого мы оказались в мраморном дворце, упрятанном в бетонный бункер.

— Куда теперь? — растерянно спросил Устинов, озираясь на указатели. — На улицу?

— Точно не знаю, Дмитрий Федорович. Но если это то, что я думаю, -на улице делать нечего.

Мы поднялись по широким пандусам и вышли в главный вестибюль. Все это сильно напоминало здания транспортных терминалов, виденные мною в 21 веке — где в одном гигантском здании и магазины, и рестораны, и дьюти-фри, и выход в метро, и чего только нет. Устинова это зрелище просто ошеломило. Это был не просто вокзал в понимании русского человека — место, где сидят на узлах и ждут поезд. Тут же мы видели целый город, накрытый одной крышей.

Прямо из вокзального холла широкие, сияющие витринами бронзовые двери вели в гигантский универмаг «Higbee’s». Другой коридор, устланный коврами, вел прямиком в лобби роскошного отеля. Третий — в офисную башню, — 52-этажную иглу, пронзающую небо.

— Смотрите, Дмитрий, — я обвел рукой пространство. — Тут не нужно выходить под дождь. Человек приезжает из пригорода на электричке прямо в подвал, на лифте поднимается в офис на сороковой этаж, в обед спускается в ресторан или магазин, а вечером уезжает домой. Он может прожить здесь неделю, ни разу не выйдя наружу.

— Разумно, — признал Устинов, разглядывая витрину с галстуками. — Целый комбинат услуг!

— Вот именно. Они тут зарабатывают на пассажире трижды: на билет, на проживании в номерах и на покупках. Ни перед чем проклятые капиталисты не останавливаются ради денег!

Про себя же я подумал, что, когда мы будем проектировать новые вокзалы в Москве или вестибюли метро — надо закладывать эту идею.

Оставив Устинова караулить саквояжи у бронзовых истуканов в главном зале, я направился к телефонным будкам. Нашел в записной книжке номер приемной «Огайо Кранкшафт».

— Мистер Брежнев, Советская торговая миссия, — произнес я в эбонитовую трубку, пахшую чужим табаком и дешевыми духами. — Мы приехали на аудиенцию к мистеру Данну!

На том конце замешкались, но секретарь все же ответил:

— О да, сэр! Мистер Данн ожидает. Прислать машину?

— Лишнее. Возьмем такси. Просто подтвердите адрес: Гарвард-авеню?

Получив «добро», я вернулся к Дмитрию. Желтый «Чекер» принял нас в прокуренный салон и понес прочь от вокзала — в город.

Город встретил нас металлическим привкусом на губах. Несколько банков и отелей в центре лишь смотрели на большую террасу, за которой пряталась настоящая жизнь. Истинный Кливленд лежал внизу, в глубокой долине реки Кайахога, прозванной «Флэтс».

Такси вылетело на виадук, и Устинов прилип к стеклу.

— Масштабно тут все… — одобрительно произнес он.

Внизу, до самого горизонта, кипел и ворочался индустриальный ад, прекрасный в своей мощи. Багровые горы железной руды, сгруженные с озерных барж, соседствовали с черными пирамидами угля. Доменные печи «Репаблик Стил» изрыгали в небо оранжевое пламя и бурый дым. Река внизу казалась черной и густой, как мазут. Еще в Нью-Йорке мне говорили, что иногда она загорается сама собою. Здесь билось сердце Америки, ее стальные мускулы.

Ну и экология, кхм, соответствующая.

Минут через двадцать такси свернуло в промзону. Как оказалось, цель поездки на фоне металлургических левиафанов выглядела довольно скромно: длинные краснокирпичные корпуса с пилообразными крышами из световых фонарей, закопченными окнами и сетчатым забором. Впрочем, для меня неприметность и наружная скромность всегда служили знаком качества: пыль в глаза пускают те, кому нечего продать. Здесь же делали детали.

Двор был завален штабелями стальных поковок. Грубые, шершавые заготовки валов громоздились горами, ожидая очереди. Подошвы ботинок ощущали мелкую дрожь земли — где-то в недрах цехов ухали молоты и визжали резцы.

В офисе, пропитанном запахами старой бумаги и машинного масла, мариновать нас в приемной не стали. Секретарь указал на тяжелую дверь.

Уильям К. Данн оказался под стать своему заводу. Крепкий, с закатанными рукавами рубашки, он совсем не походил на «белого воротничка». Крепкие руки выдавали человека, умеющего стоять у станка. Он создал эту фирму четырнадцать лет назад и держал ее мертвой хваткой.

— Мистер Брежнев! Мистер Устинов!

Данн дружелюбно пожал наши руки. Его рукопожатие напоминало скорее работу тисков, чем вежливый жест.

— Рад, что добрались. Слышал, русские ищут прочность? Вы по адресу. Мы делаем лучшие коленвалы в Америке!

— Поэтому и приехали, мистер Данн. Нам нужны моторы, которые не ломаются.

— Тогда идемте, — пропуская прелюдию с кофе, Данн гостеприимным жестом направил нас в цех. — Покажу то, что перевернет ваше машиностроение!

С гордостью основателя он повел нас сквозь грохочущий механический цех, сквозь маслянистый туман, на участок термообработки. Здесь стояли странные гибриды: токарный станок, скрещенный с мощной радиостанцией. Рядом с механикой громоздились шкафы, полные ламп и трансформаторов.

Рабочий в защитных очках снял со стеллажа свежевыточенный, маслянисто блестящий вал, зажал его в центрах. На одну из шеек опустилась сложная медная скоба, испещренная водяными отверстиями — массивный хомут, похожий на незамкнутое кольцо. Это был электромагнитный индуктор.

— Раньше мы часами калили болванку в печах, а потом очень долго правили под прессом — ее вело от жара, — перекрикивая гул генератора, объяснил Данн. — А теперь, джентльмены, смотрите внимательно!

Он кивнул оператору.

Щелчок кнопки, и внутри медного кольца с низким, утробным гудением родилось невидимое поле. Пять, шесть секунд — и холодная стальная шейка начала светиться — сначала вишневым, потом алым, и, наконец, ослепительно-белым светом. При этом остальная деталь оставалась темной и холодной.

Щелк! Нагрев оборвался, и в ту же секунду из отверстий самого индуктора ударили злые струи воды. Деталь исчезла в облаке шипящего пара. Пш-ш-ш!

Буквально через десять секунд рабочий извлек вал. Деталь осталась прямой, как стрела. Поверхность шейки отливала синевато-серой угрозой сверхтвердой стали. Устинов, забыв об этикете, шагнул вперед, проведя пальцем по остывающему металлу.

— Отлично… — шепнул он по-русски. — Закаленная снаружи, вязкая внутри деталь. И никаких проблем, возникающих при цементации!

Данн улыбнулся, глядя на нас. Он знал, что показывает будущее.

— Именно, господа. Добавьте к этому пулеметную скорость работы и рекордно низкую себестоимость. Это «Токко», господа. Наш патент. И он может стать вашим!

— Да, все просто великолепно. Именно это мы и видели в Англии — небрежным тоном произнес я, не без удовольствия наблюдая, как вытянулось лицо американца. — Уильям, я правильно понимаю, что «сердцем» вашей установки является мощный ламповый генератор, похожий на те, что используют в радиопередатчиках?

Мистер Данн нахмурился. Он явно не ожидал от «русского комиссара» такого глубокого понимания технологий, и уж тем более — наличия каких-то английских конкурентов.

— Совершенно верно, мистер Брежнев! — с уважением в голосе произнес он. — Мы используем генератор мощностью в сто киловатт, который выдает ток с частотой около двух тысяч герц. Это позволяет нагревать только поверхностный слой детали, оставляя сердцевину вязкой.

— А индуктор… он из полой медной трубки, и вы охлаждаете его водой изнутри? — не унимался я.

— Вы абсолютно правы!

Затем Устинов завалил его вопросами о разных режимах работы оборудования, применяемых марках стали и возможных проблемах. Американец отвечал довольно бойко, явно удивленный глубиной познаний моего помощника. Он нашел благодарного и, главное, компетентного слушателя.

Когда я решил, что он понял, что мы разбираемся в теме, пришло время брать быка за рога.

— Мы были бы заинтересованы в покупке лицензии на вашу технологию, мистер Дэнн, — сказал я. — И не отказались бы от приобретения пары единиц оборудования!

Реально — я знал, что даже если они откажут в продаже лицензии, у нас уже есть главное: понимание принципа, ключевые параметры и, самое важное, — имя производителя «сердца» этой установки. Сердца, которое производила фирма RCA. И к ней у нас был свой, особый подход.

— Прекрасно, — Уильям расплылся в широкой улыбке. — Тогда пройдемте в офис!

Вскоре мы были в кабинете мистера Данна, располагавшемся запросто, в антресоли основного цеха. От производственных помещений кабинет отделяло лишь широченное окно. Задернув жалюзи, Данн вызвал по телефону коммерческого директора и предложил нам кофе.

Вскоре в кабинет ввалился плотный коротышка в круглых очках — коммерческий директор завода, мистер Уитворт. После обмена любезностями я сразу перешел к делу.

— Мистер Дэнн, ваша технология произвела на нас большое впечатление, — начал я. — Советский Союз сейчас разворачивает массовое производство грузовиков и тракторов, и для нас вопрос ресурса двигателей и трансмиссий стоит очень остро. Мы хотели бы приобрести у вас полную лицензию на технологию поверхностной закалки ТВЧ, включая документацию на генераторы и конструкцию индукторов, а также закупить партию из пяти ваших установок для нашего головного автотракторного института. Мы готовы заплатить за весь пакет двадцать пять тысяч долларов.

В комнате повисла пауза. Американцы переглянулись. Сумма была немаленькой по временам Депрессии, но я видел по их глазам, что они ожидали большего.

— Мистер Брежнев, — мягко начал коммерческий директор Уитворт, — мы ценим ваше предложение. Но вы должны понимать, что «Токкo» — это уникальная, запатентованная технология, у которой нет аналогов в мире. Она дает колоссальное конкурентное преимущество. Мы считаем, что справедливая цена за эксклюзивную лицензию для такой большой страны, как ваша, должна составлять не менее сорока тысяч долларов. И еще по тысяче за каждую единицу оборудования!

Начался торг. Они расхваливали уникальность своего патента и многомиллионную экономию, которую он даст нашей промышленности. Я терпеливо слушал, а затем выложил на стол свои, чисто технические контрдоводы.

— Джентльмены, я не оспариваю выгодность вашей идеи. Но вы продаете нам не готовый продукт, а, по сути, «полуфабрикат», который нам придется доводить до ума в совершенно других условиях. Во-первых, ваши технологические карты рассчитаны на ваши марки стали. А у нас — другие стандарты, другой химический состав. Нам придется заново подбирать все режимы закалки. Это месяцы дорогостоящих экспериментов.

— Во-вторых, — продолжал я, не давая им вставить ни слова, — ваше оборудование работает от американского стандарта электросети — 60 герц. А у нас в стране принят европейский стандарт — 50 герц. Промышленное напряжение у вас — 440 вольт, у нас — 380. Все ваши генераторы, все расчеты индуктивности придется пересчитывать и адаптировать. В третьих, ваше оборудование и документация выполнены в дюймовых размерах. Возьметесь ли вы за перевод их в метрическую систему? Не думаю. Это еще одна сложнейшая инженерная задача. Наконец, в четвертых, при освоении нового оборудования всегда возникают непредвиденные трудности, которые мы сейчас даже не можем себе вообразить. Нам, по-хорошему, нужен шеф-монтаж. Вы готовы прислать к нам в Союз на год-два бригаду ваших инженеров для проведения полного цикла адаптации и внедрения?

Коммерческий директор замялся.

— Ну… международные контракты на техническую помощь — это очень сложная процедура…

— Вот именно, — подхватил я. — То есть, все эти проблемы мы должны будем решать сами. Вы, по сути, продаете нам красивую идею и набор «сделай сам». Поэтому моя цена — двадцать пять тысяч долларов — учитывает наши будущие колоссальные затраты на эту доработку. И она окончательная.

Американцы переглянулись и покачали головами.

Переговоры очевидным образом заходили в тупик.

И тогда я решил разыграть свой главный и последний козырь.

— Хорошо, джентльмены, — я сделал паузу и открыл свой портфель. — Я вижу, мы не можем прийти к согласию. Возможно, нам стоит рассмотреть предложения от других компаний.

И выложил на стол несколько глянцевых фотографий. Это были те самые снимки, что сделал Устинов на заводе Уилсона в Ковентри. На них была четко видна их установка ТВЧ в действии.

— Во время нашего визита в Англию, — сказал я спокойно, глядя в изумленные глаза Дэнна, — британские коллеги из фирмы… из одной фирмы продемонстрировали нам свой метод закалки шестерен для трансмиссий. Как видите, принцип очень похож. Они тоже готовы продать нам свою технологию, и, признаться, их условия выглядят более… привлекательными. Конечно, ваша система кажется нам более отработанной, но эта разница в цене… А мы все равно поедем обратно через Англию, правда, Дмитрий?

Устинов машинально кивнул. Я не договорил и медленно начал собирать фотографии видя краем глаза, как изменилось лицо Дэнна. Он, изобретатель, был уверен в своей уникальности. А я только что показал ему, что у него есть конкурент, который не просто использует похожую технологию, но и применяет ее в тяжелой промышленности и готов делиться с русскими. Это был удар под дых. Понятно, все это был стопроцентный блеф, но выглядел он настолько достоверно, что я и сам бы на него повелся.

— Минуточку, мистер Брежнев, — быстро сказал он, когда моя рука уже коснулась последней фотографии. — Давайте не будем торопиться. Я думаю, мы сможем найти решение, которое устроит обе стороны.

Затем он коротко обменялся взглядами с коммерческим директором. Тот едва заметно кивнул. Я понял — предел прочности нащупан, но запас еще оставался.

— Мы готовы «подвинуться», — продолжил Данн, подаваясь вперед; столешница под его локтями скрипнула. — Ваши трудности, действительно, заслуживают внимания. Но двадцать пять тысяч… это благотворительность, а не бизнес. Давайте искать середину. Тридцать тысяч за лицензию. И, скажем, по тысяче зеленых как роялти с каждой установки, которую вы соберете у себя.

— Пять машин мы берем готовыми, это не обсуждается, — парировал я, не давая ему перехватить инициативу. — А вот лицензия…

В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь далеким, утробным гулом цехов. Я сделал вид, что мучительно калькулирую в уме, хотя считать было нечего. В карманах, метафорически выражаясь, гулял ветер. Казна Микояна не резиновая, а лимиты Сталина — и вовсе дамоклов меч. Каждый доллар, отданный здесь, в Огайо, означал, что мы не купим лишнюю лампу для радара или чертеж для авиации. А они, все-таки, более приоритетны.

— Я вас услышал, мистер Данн. Предложение честное. Но у меня есть указания от Москвы, и они жестче, чем ваши легированные стали. Двадцать пять тысяч наличными. Здесь и сейчас. И ни центом больше. Увы, это потолок.

Данн нахмурился, его лицо окаменело. Он уже открыл рот, чтобы возразить, но я поднял ладонь, останавливая поток возмущений.

— Оставшуюся сумму — эти пять тысяч и аванс по роялти — мы закроем товаром. Вы наверняка знаете, чем богата наша страна. Строевой лес, сибирская пшеница твердых сортов. Или пушнина — соболь, норка. Меха у нас лучшие в мире.

Коммерческий директор «TOККО», до этого момента сохранявший маску вежливого интереса, скривился так, будто проглотил лимон.

— Мистер Брежнев, при всем уважении… — в его голосе сквозила усталость человека, вынужденного объяснять очевидное дикарям. — Посмотрите в окно. Мы — машиностроительная компания в сердце Огайо. Что нам делать с вашей пшеницей? Печь булки для рабочих? Или, может, прикажете накинуть соболиные шубы на токарные станки, чтобы они не мерзли зимой? Нам нужны активы, которые работают на бизнес, а не шкурки убитых зверей. Бартер исключен.

— Ну что же — вздохнув, произнес я, — это справедливо. Жаль, что мы не смогли договорится. Пойдемте, Дмитрий Федорович!

Мы встали. Лица американцев вытянулись. Черт, приятно наблюдать живые эмоции вместо этого вечного улыбчатого оскала!

— Постойте-ка, — сделал я вид, будто вспомнил что-то важное. — Дмитрий Федорович, а мы захватили с собой рекламу «Энимс»?

— Кажется, да! — неуверенно произнес Устинов.

— Давайте покажем их нашим гостеприимным хозяевам! Будем считать, что это последний шанс заключить сделку!

Кожаный портфель щелкнул замками. На свет появилась синяя, пахнущая типографской краской папка с логотипом ЭНИМС. Экспериментальный НИИ металлорежущих станков за эти годы не стоял на месте, изготовив десятки моделей интереснейшего металлорежущего оборудования. Пожалуй, тут мы могли кое-чему научить американцев.

— Взгляните сюда, мистер Данн. Мы ведь не только покупаем чужие секреты. Кое-что наши предприятия умеют и сами!

Я развернул чертежи.

— Это концепция агрегатных станков. Унифицированные узлы позволяют сделать высокопроизводительное оборудование прямо под вашу задачу. Вы расширяете производство, не так ли? Что вы скажете, если вместо тридцати станков вам понадобится три?

Данн, забыв о переговорах, подался вперед. Инстинкт инженера сработал в нем быстрее алчности коммерсанта.

— Модульная схема? — произнес он, и в его голосе прорезался неподдельный интерес.

— Именно. Смотрите, Уильям. Вы делаете коленвалы. Вам нужно сверлить масляные каналы, фрезеровать торцы, делать шпоночные пазы. Покупать под каждую операцию специальный станок у «Цинциннати» или «Хелд» — это безумные деньги. А мы предлагаем конструктор.

Я постучал карандашом по схеме литой станины.

— Вы берете нашу станину — отличный советский чугун, гасит вибрацию так, что можно стакан с водой ставить. На неё, как кубики, монтируете наши унифицированные силовые головки — сверлильные, расточные, фрезерные. Сами собираете конфигурацию под конкретный вал. Надо перенастроить линию? Сдвинули головки, поменяли инструмент — и готово. Десять станков по цене одного!

Это сработало. Я увидел, как за стеклами очков мистера Уитворда защелкал невидимый калькулятор. Конечно, он прекрасно знал, сколько крови и денег стоит заказ уникального оборудования. А тут русские предлагают дешевое, «дубовое», неубиваемое литье и готовые узлы, из которых механики соберут хоть черта лысого.

Он поднял глаза на босса. Тот пожал плечами, перестал морщиться и, кажется, тоже прикинул выгоду: железо — это актив. Железо можно пустить в дело. В любом случае, это много интереснее зерна и мехов!

В конце концов, Данн резко выдохнул и с размаху ударил ладонью по столу.

— Ладно! Черт с вами, мистер Брежнев. Убедили. Может, вы и чертов большевик, но при этом вы еще и толковый механик, а это я уважаю.

Он продолжил, протягивая руку:

— Двадцать пять тысяч кэшем — сейчас. Разницу в пять тысяч и первый взнос по роялти закрываем поставкой. Пять комплектов этих ваших… агрегатных монстров. Спецификацию подберем так, чтобы я мог сверлить валы для «Геркулеса». Но если чугун окажется с кавернами — верну всё в Москву за ваш счет! Идет?

— По рукам, — я с трудом удержал победную улыбку, которая рвалась наружу. — Качество гарантирую. Контракт подготовят специалисты «Амторга». Я дам им все необходимые указания!

Мы вышли из душного офиса Данна в приподнятом настроении. Это была двойная победа. Удалось не просто сэкономить драгоценную валюту, но и, черт побери, протащить на этот надменный американский рынок нашу, советскую продукцию.

— Видишь, Дима, как тут делаются дела? — произнес я, вдыхая пахнущий дымом воздух Кливленда. — Иногда вовремя показанная фотография стоит пятнадцать тысяч долларов!