Леонид. Время выбора

Глава 3

Ставя задачу перед Спецотделом, я подчеркнул ее срочность. Поэтому плохие новости не заставили себя ждать. Уже через три дня на мое имя поступила докладная записка. Вывод в ней был однозначен: провести секретную продувку модели нашего истребителя в какой-либо из зарубежных аэродинамических труб «простым» путем, даже через подставную фирму из нейтральной Швейцарии, практически невозможно. Американские лаборатории NACA и ведущих авиационных университетов работали в режиме строгой секретности, тщательно проверяя каждого коммерческого заказчика. Так запросто соваться туда с «моделью спортивного самолета» было верхом наивности и прямым путем к провалу. Никакую постороннюю фирму туда прост не пустят. Только свои: гиганты типа Боинг, Локхид или Дуглас — могли рассчитывать на беспрепятственное сотрудничество.

В общем, за здорово живешь такое не провернуть. Тут только два варианта — или «втереться в доверие» к американцам, стать для них настолько важным и выгодным партнером, чтобы они сами, ради многомиллионного контракта, закрыли глаза на некоторые странности и оказали «небольшую дружескую услугу», или… Или раз и навсегда забыть про аэротрубу NACA.

Именно в тот момент, когда я сидел, погруженный в эти безрадостные мысли, в кабинет без доклада, почти вломившись, вошел Маленков. Вид у него был встревоженный, он с порога, не здороваясь, начал говорить.

— Леонид, у меня беда. Катастрофа. Ты помнишь наш разговор про Завод № 22 в Филях?

Я молча кивнул.

— Так вот, они встали. Окончательно. Производство ТБ-3 прекращено по твоему приказу. ТБ-6 и прочие творения Туполева ты зарубил. Новый скоростной СБ еще на бумаге, до серии ему — как до луны. Завод, флагман нашей авиапромышленности, стоит! Директор каждый день обрывает мне телефон, рабочие пишут в ЦК, в «Правду», что их оставили без работы. Еще немного, и начнется бунт. — Он плюхнулся в кресло напротив и вытер лоб платком. — Серго Орджоникидзе рвет и мечет. Что мне делать? Может, черт с ним, возобновим пока производство этих старых «летающих сараев»? Хоть какая-то загрузка…

— Ни в коем случае, — резко прервал его я. — Георгий, мы не можем тратить народные деньги на бомбардировщик, который уже сейчас полностью устарел! Мы будем выглядеть полными идиотами в глазах Хозяина после всего, что было сказано на совещаниях. Возврата к ТБ-3 не будет. Никогда!

— Но что тогда⁈ — почти взвыл он. — Что им делать⁈ Это наш лучший завод, единственный, умеющий производить цельнометаллические самолеты по полному циклу!

Я медленно подошел к шкафу с чертежами.

— У нас есть решение. Готовое, простое и эффективное. Мы просто о нем забыли в суете последних месяцев.

Я развернул на столе большой синий лист кальки. На нем был изображен угловатый, до предела функциональный трехмоторный самолет с характерной «рубленой» кабиной и гофрированной обшивкой.

— «Юнкерс-52», — сказал Маленков, узнав силуэт. — Точно. Мы же еще два года назад, по твоей наводке, закупили и лицензию, и несколько машин. Но…

— Да, — подхватил я, — но тогда все это увязло. Сначала Туполев сопротивлялся, не желая видеть на своем заводе «чужака». Потом были проблемы с адаптацией под наши двигатели, с технологией. Потом немцы начали темнить, не передали всю документацию. Но основа-то есть! Оснастка частично готова! А главное — сейчас армии и гражданскому флоту как воздух нужен массовый, надежный транспортный самолет!

— Но моторов-то все равно нет! — возразил он. — Под него же нужен Райт-Циклон, наш М-25, а Швецов его еще не довел до ума!

— Моторов пока нет. Согласен, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Но я лично обещал товарищу Сталину, что они будут. И они будут. Нет никаких причин считать что Швецов не справится. В течение 6 месяцев моторы будут. А завод должен начать работать уже сейчас. Дай им приказ: разворачивать серийное производство планеров Ю-52 под маркой, скажем, ТС-22. Транспортный самолет, двадцать второй завод. Пусть строят фюзеляжи, крылья, ставят их на шасси. Да, пока — без моторов. Будут стоять в углу заводского поля и ждать своего часа. А как только Швецов даст первые серийные двигатели, мы поставим их на готовые машины и сразу получим эскадрилью транспортников. А там, глядишь, и СБ подтянется.

Маленков выдохнул с облегчением. Решение было простым, логичным и, главное, оно позволяло ему немедленно отчитаться и перед Орджоникидзе, и перед Сталиным, и потушить назревающий пожар.

— Да, это выход! — он хлопнул себя по колену. — Транспортник… Это же и для армии, и Севера, и для десанта, и… Вот бы еще с пассажирским самолетом что-то порешать!

Он подался вперед, его маленькие, живые глазки маслянисто заблестели.

— Ты же знаешь, Хозяин после этого случая с французом просто одержим состоянием нашей гражданской авиации. На последнем совещании он прямо сказал, что наши АНТ-9 и калининские К-5 — это позор. Медленные, неудобные, «летающие гробы». А Аэрофлот — это же лицо страны! Иностранные делегации летают, послы…

— Ты прав, Георгий, абсолютно прав, — я прервал его, чтобы он не сбил меня с мысли. — «Юнкерс» — это отличная рабочая лошадка, в транспортной авиации — так уж точно. Но для гражданской он плохо подходит. Тут, особенно для международных линий, нужен самолет другого класса. Скоростной, комфортабельный, современный. Такой, чтобы не стыдно было показать иностранцам.

Я подошел к шкафу и достал подшивку американских авиационных журналов, которые мне доставлял Спецотдел. Я быстро нашел то, что искал. На глянцевой странице был изображен изящный, стремительный двухмоторный моноплан с идеально гладкими, «зализанными» формами.

— Вот, — я положил журнал перед Маленковым. — Douglas DC-1. Новейшая американская машина. Он только что вышел на линии. Цельнометаллический, с убираемым шасси, скоростной. Это самый совершенный пассажирский самолет в мире на сегодняшний день.

Маленков с уважением присвистнул.

— Красавец. Но нам такой не продадут…

— Продадут, — сказал я с абсолютной уверенностью. — Американцы — те еще торгаши. За хорошие деньги они продадут что угодно. Но… — я сделал паузу, — я думаю, мы можем получить нечто большее: доступ ко всем их технологиям — к производству полумонококов, к их знаменитым штампованным профилям…

Маленков, обрадованный возможности разом решить эту застарелую проблему, вскочил, полный энергии.

— Это… это гениально, Леня! — выдохнул он. — Хозяин будет в восторге! С такой идеей можно идти к нему прямо сейчас! Я подготовлю записку…

— Погоди, Георгий, — остановил я его. — Не торопись. Идея еще сырая. Дай мне пару дней все обдумать, взвесить. Разговор с Хозяином, сам знаешь, должен быть подготовлен «от и до».

Маленков удалился, возбужденно бормоча что-то о «новых горизонтах», оставив меня наедине с рождающимся в голове грандиозным планом. Я подошел к окну. Внизу шумела Москва, а я мысленно уже был там, за океаном, и в моей голове разрозненные, мучившие меня проблемы складывались в единую, дерзкую и невероятно рискованную комбинацию.

Идея Маленкова была золотой жилой. Но он видел лишь ее верхушку — красивый новый самолет для Аэрофлота. А я видел всю ее бездонную глубину.

И постепенно у меня в голове начала складываться грандиозная, многоходовая комбинация. Простой авиазавода… недовольство Сталина пассажирской авиацией… моя отчаянная нужда в американской аэродинамической трубе… Все эти, казалось бы, не связанные друг с другом проблемы вдруг начали сходиться в одной точке.

Маленков ушел, полный энтузиазма, а я остался один на один с этой случайно подброшенной им идеей. Пассажирский самолет… «Дуглас»… В голове, как шестеренки сложного механизма, начали сходиться и зацепляться друг за друга разрозненные до этого факты, проблемы и решения.

Дуглас DC-1 — самый совершенный пассажирский самолет в мире на сегодняшний день. Но скоро появится его младший брат, который станет легендой 40-х годов: Дуглас DC-3. В той истории, которую я помнил, Советский Союз в итоге именно на DC-3 закупил лицензию, и начал выпускать под маркой Ли-2. Эта машина стала становым хребтом всей нашей транспортной авиации на десятилетия. Но сейчас, в тридцать четвертом, никакого DC-3 еще не существовало. Он появится только через год или два, по заказу какой-то авиакомпании. Сейчас был только его предшественник, DC-1, выпущенный в единственном экземпляре прототип. Сейчас же у них готовился к выпуску DC-2, Аэрофлоту не очень-то интересный: всего 14 пассажирских мест…

И тут в голове, как вспышка, родилась дикая, почти наглая мысль. А что, если?..

Что, если не ждать, пока американцы сами его создадут? Взять и выступить в роли того самого заказчика!

Дрожа от возбуждения, я бросился к столу и принялся рисовать схему. План начал обретать зримые, почти осязаемые контуры. Я, от лица Советского Союза, как главный и самый желанный покупатель, прихожу к Дугласу и говорю: «Ваш DC-2 великолепен. Но для наших сибирских просторов он узковат. Мы готовы купить у вас лицензию и заказать гигантскую партию машин при одном условии: вы для нас, по нашему техническому заданию и за наши деньги, разработаете его увеличенную, более широкую версию. С фюзеляжем, вмещающим не два, а три кресла в ряду».

Последствия такого хода были колоссальными.

Во-первых, мы не просто покупаем самолет — мы инициируем и оплачиваем создание лучшего в мире транспортника, получая на него все права. Их сделают то ли 10, то ли 15 тысяч… и с каждого мы получим лицензионные отчисления.

Во-вторых, и это было куда важнее, — под предлогом «технического контроля» за разработкой нашего, «советского» DC-3, я получал легальный, почти неограниченный доступ на заводы Дугласа. А это означало доступ ко всем их революционным технологиям. Под предлогом «технического контроля и приемки» на завод Дугласа в Калифорнию отправляется большая группа наших лучших инженеров. Они получают легальный, почти неограниченный доступ ко всей американской технологии. К их знаменитому плазово-шаблонному методу, к технологии штамповки силовых профилей, ко всей организации конвейерного производства. Мы не просто покупаем самолет — мы крадем всю их производственную школу, экономя годы и миллионы. Наши инженеры получают возможность не просто краем глаза подсмотреть, а буквально под микроскопом изучить всю их производственную культуру. А там есть что изучить!

И, наконец, третье (и главное). На фоне этого многомиллионного, взаимовыгодного, тесного и дружеского сотрудничества… моя маленькая, почти частная просьба «продуть» в их аэродинамической трубе модель «спортивного самолета» для какой-то швейцарской фирмы будет выглядеть сущим пустяком. В разгар нашего плодотворного сотрудничества, когда американцы получают наши деньги и видят в нас лучших друзей, я, как руководитель делегации, подхожу к мистеру Дугласу с одной маленькой, частной просьбой. Говорю, что одна наша подставная швейцарская фирма проектирует маленький гоночный самолет. И прошу, в виде дружеской услуги, «продуть» его модель в их великолепной аэродинамической трубе. За отдельную, щедрую плату. Откажет ли он своему главному, многомиллионному клиенту в таком пустяке? Никогда. И под видом «гоночного самолета» мы получим точные, бесценные данные по аэродинамике нашего сверхсекретного истребителя.

Черт, я сам собой горжусь. Из ничего родился прекрасный план, где каждая часть прикрывала другую, и все вместе они решали десяток моих самых насущных проблем. Оставалось лишь найти способ «продать» эту грандиозную аферу Сталину.

Собственно, а почему замыкаться только в рамках авиапрома? Там много чего есть! Автомобили повышенной проходимости — те самые «Студебеккеры». Новые радиолампы. Авиационные приборы. Оборудование для нефтепереработки и нефтехимии. И многое, многое другое.

Решено — эта поездка должна стать операцией по тотальному технологическому ограблению Америки! Пока основная делегация будет заниматься самолетами, мои люди из Спецотдела, работая под прикрытием инженеров и торговых представителей, должны будут решить еще несколько задач государственной важности. Добыть технологию производства особый «желудевых» ламп у компании RCA — это мозг для наших будущих радаров. Потолковать со Зворыкиным — ведь радарам нужны еще и дисплеи. Закупить образцы авиационных турбокомпрессоров — это сердце для высотных разведчиков. Получить образцы полистирола у Доу Кемикал — это нервы для наших радиостанций. И самое, пожалуй, важное — достать у Дюпон формулу тетраэтилсвинца, присадки для получения 100-октанового бензина. Без него все наши новые, форсированные моторы — просто куски дорогого металла.

В общем, заняться в Америке есть чем. Там уйма технологий, нужных для решения проблем, стоявших перед обороной страны. Оставалось лишь одно — найти способ «продать» эту авантюру Сталину. Очень уж не любил он транжирить валютные средства.

Крепко подумав, я понял — чтобы все это реализовать, провернуть эту грандиозную, почти фантастическую аферу, нужен был союзник. Могущественный, прагматичный, пользующийся абсолютным доверием Хозяина и, что самое главное, лично заинтересованный в этой поездке. И такой человек был мне известен только один — Анастас Микоян.

Я позвонил ему по «вертушке» и попросил о встрече по неотложному делу. Через час я уже был в его кабинете.

Я начал издалека, с проблемы простоя завода в Филях, а затем плавно перешел к недовольству Сталина состоянием пассажирской авиации.

— … и мы с Георгием Максимилиановичем подумали, Анастас Иванович, что было бы здорово не просто латать дыры, а совершить прорыв. Закупить в Америке лицензию на их новейший «Дуглас».

Микоян слушал внимательно, и идея ему явно нравилась.

— Правильно мыслите. Хороший пассажирский самолет — это престиж страны.

— Но чтобы провернуть такую сделку, нужна делегация особого уровня, — я перешел к главному. — Нужен человек, который сможет говорить с этими американскими капиталистами на равных. Член Политбюро. Например, нарком, отвечающий за работу советской пищевой промышленности, который по долгу службы интересуется их технологиями консервирования и заморозки…

Он хитро прищурился, поняв, куда я клоню.

— Идея хорошая. Но очень дорогая. Валюта, сам понимаешь…

— Мы окупим ее сторицей, — заверил я его. — Но я подумал, что и для вас, для вашей отрасли, это может быть уникальная возможность. Увидеть их мясокомбинаты, холодильные установки. Привезти оттуда технологии, которые помогут накормить страну.

Анастас Иванович явно заинтересовался. Помощник наркома уже дважды заглядывал к нам, пытаясь понять, когда Микоян освободится для других посетителей. Но мы вс говорили и говорили. Однако я видел, что он колеблется — чтоо-то ему мешало признать мою правоту. И тут я решил выложить свой главный, личный козырь:

— Поездка будет сложной. Мне нужен будет помощник, которому я доверяю. Технически грамотный, с блестящим знанием английского. Я хотел бы взять с собой вашего брата, Артема. Он сейчас активно участвует в проектировании нашего нового истребителя, работает в группе Яковлева. Для него увидеть заводы «Дугласа», их организацию труда, их технологии — это была бы бесценная школа. Он вернется оттуда другим человеком, с новым восприятием инженерных задач…

Это оказался очень сильный аргумент! Микоян откинулся на спинку кресла и рассмеялся.

— Леонид, дорогой! Ты кого угодно уговоришь! — Хорошо, — он посерьезнел. Поговорю с Хозяином. Думаю, он поддержит. И валюту на самолет, и на твои… — он сделал многозначительную паузу, — … «сопутствующие технические нужды», я выбью. Готовь предложения по маршруту, и кандидатуры в делегацию!

Я вышел из его кабинета с чувством почти полной победы. Казалось, все складывалось идеально. Я вернулся к себе в ЦК, чтобы отдать первые распоряжения по подготовке поездки.

И в этот момент в кабинете резко, пронзительно зазвонил телефон «вертушки». Я снял трубку.

— Леонид Ильич? — голос на том конце был мне незнаком, но в нем слышалась тревога. — Вас беспокоит заведующий родильным отделением кремлевской больницы…

Внутри все оборвалось.

— Что с женой? — выдохнул я.

— У Лидии Николаевны начались преждевременные роды. Состояние тяжелое. Мы делаем все возможное, но, сами понимаете…

Я не помню, как бросил трубку. Не помню, как выбежал из кабинета, ничего не сказав ошеломленному помощнику. Я помню только оглушительный стук собственного сердца и одну-единственную, отчаянную мысль, бившуюся в мозгу: «Только бы им помогли! Только бы они были живы!»