Ларин Петр и машина времени

ГЛАВА 9

Ветер за окном гнул берёзовые ветви, листья на которых уже вовсю налились молодым соком. За неполную неделю, проведённую Петром на окраине Питера в лаборатории Ситникова, по-настоящему расцвели каштаны. Валяясь на диване, Пётр успел перечитать всего Крапивина и Жюль Верна, обнаруженных им на даче у изобретателя. Можно было даже порадоваться тому, что наконец-то появилось время читать книжки. Но Петру было грустно. Грусть, охватившая его в тот момент, когда, попрощавшись с Эльзой Капитановой и помахав Спасакукоцкому, он решительно вышел из школьного вестибюля, не прошла, пока он ехал в электричке, не прошла и когда он шагал просёлком, ведущим к дачам. Петра угнетало щемящее чувство одиночества.

Да, ему было тоскливо оттого, что он расстался с этими ребятами. Нет, не с дядей Жоржем и тётей Эльзой, а со смешным недотёпой Спасакукоцким и такой милой, дразняще-волнующей Эльзой. Особенно грустно было ему вспоминать Илью Сафронова. Тот ведь успел черкнуть ему свой телефонный номер на обрывке с аккордами, и он, Пётр, обещал принести ему послушать свои записи. Знал бы Илья, что они, записи эти, лежат совсем недалеко отсюда, в Царскосельском парке, в общежитии, разместившемся в старой графской фабрике. Только их существование отстоит на двадцать пять лет вперёд. Здесь, в часе езды электричкой, продолжалась их обыденная жизнь. Но Пётр больше никогда не появится в ней. Там, в школе номер семь, у него были Соня, Валерка, другие ребята, но привычная ему компания юных магов так отличалась от этих старшеклассников из семидесятых! Петра не покидало ощущение, будто он расстался с друзьями.

Нет, завтра он их увидит. Тётю Эльзу, вечно ноющую, придирчивую, поражающую подчас своими дурацкими высказываниями. И дядю Жоржа, это посмешище для своих сотрудников, особенно для Руслана Зайченко. При мысли, что не далее как завтра ему снова предстоит встреча с Зайченко, Петра передёрнуло.

И Илью он увидит… На яркой цветной фотографии-постере, которую он вынул из тинейджерского журнала и пришпилил к стенке.

И ещё одна мысль неотступно сверлила сердце Петра. Ситников. Он знал, что Ситникова он уже не увидит никогда. Даже постаревшим. Завтра, наверное, он возьмёт газету недельной давности и в рубрике криминальной хроники прочтёт о том, что на окраине Питера неизвестными был застрелен пожилой странный человек, оказавшийся нигде не работающим изобретателем Ситниковым.

Пётр почувствовал, как запершило в носу. Не видя никакого выхода из ситуации, он отвернулся к стене, отложив Жюль Верна, и молча пролежал так до обеда, слушая, как во дворе возится Ситников, грохоча какими-то железяками и напевая себе под нос.

Весь субботний день Ларин до самого вечера возился в лаборатории, помогая инженеру-химику оборудовать машину времени дополнительным устройством для передачи электроэнергии в двигатель. Когда начало темнеть, он надел спортивный костюм, купленный ему Ситниковым в магазине на станции. На небе не было ни единого облачка, и Пётр засомневался в том, что гроза, обещанная в листовке, повествующей о злоключениях старинной водокачки, каким-то образом всё же соберётся.

Машину времени изобретатель предложил накрыть чехлом и прицепить на буксир к «жигулёнку», который он одолжил на вечер у соседа, пожилого отцовского приятеля. Пора было двигаться в сторону города. Несколько книг Ситников позволил Петру прихватить на память с собой. Петру, увы, нечего было подарить Ситникову. Он едва не расплакался, когда тот взлохматил ему волосы и сказал, что ничего нет в этом страшного — ведь они прощаются только до завтра.

Пётр твёрдо решил поговорить с Ситниковым. Да, он нарушит тем самым Дисциплинарное Уложение, он снова нарушит ход истории, вызвав, может быть, ещё более горестные события… но разве не стоило всё это жизни его друга? Пётр решил про себя, что он должен всё рассказать Ситникову, даже если наказанием ему станет лишение всех его магических способностей.

«Жигулёнок» остановился на небольшой площадке совсем близко от Царскосельского, прямо возле легендарной водокачки. Строительная площадка, или просто пустырь, посреди которого нелепо торчал одинокий подъемный кран, была безлюдна. Часы Ситникова показывали без пяти девять.

Изобретатель вышел из машины и с сомнением снял свой дождевик, бросая его на заднее сиденье.

— Сегодня в Ленинграде весь день сохраняется ясная, безоблачная погода, — инженер-химик щёлкнул кнопкой встроенного в машину приёмничка. — Завтра ожидается небольшая облачность, незначительное понижение температуры…

— Пётр, не может быть ошибки? — Ситников критически огляделся вокруг, потом испытующе посмотрел на ранние звёзды, которые уже зажигались в вечернем небе. — Могли просто перепутать день. Какая разница в исторической хронике, в какой именно точно день ударила молния? И потом, хронику ведь составляли по пожарным сводкам происшествий, могли и перепутать. Могли случайно перепутать.

Пётр успокаивающе улыбнулся:

— Ситников, у нас метеослужба за двадцать пять лет так и не исправилась. И прогнозы погоды такие же неточные, как и сейчас.

Ситников снова вытащил дождевик из машины и положил его на капот. Он не переставал волноваться, и его тревога мало-помалу передалась Петру.

— Боже мой! — вдруг возбуждённо заговорил Ситников. — Я доживу до двадцать первого века. Я буду жить в две тысячи втором году. И у меня получится вот это — машина времени, на которой я смогу путешествовать по эпохам, о которых я всегда сожалел. И теперь мне предстоит знать об этом и ждать целых двадцать пять лет. Завтра ты будешь говорить со мной, а я останусь одновременно здесь и буду жить с этим ожиданием…

У Петра снова запершило в носу. «Пора!» — решил он.

— Послушайте, Ситников, — начал он, придав голосу максимальную взвешенность. — Сейчас мы с вами должны серьёзно поговорить. Для того чтобы запустить машину времени, вы позаимствовали партию урана у…

— Нет же, Пётр! Снова ты об этом! — Юлиан Ситников оборвал Петра так категорично, что тот понял: ему больше не удастся сказать ни слова. — Мы же с тобой договорились, — добавил инженер уже мягче, положив руку на плечо Петру. — Никому не дано знать своего будущего. Оно сокрыто от нас, и именно поэтому мы полноценно проживаем своё настоящее. Это знание убьёт для нас неповторимость каждой минуты, дорогой мой мальчуган! Мы живём и не боимся жить только потому, что не подозреваем, к чему это всё приведёт. И тебе не надо говорить мне ничего о моём будущем. Ведь даже если ты рвёшься мне что-то рассказать с самыми добрыми намерениями, это может ударить рикошетом по тебе или кому-то ещё. Я сам должен пережить всё, что приготовила для меня моя судьба.

Пётр кивнул. Спорить было бесполезно. Оставалось одно — отойти от Ситникова на несколько метров и беззвучно расплакаться.

Впрочем, немного успокоившись, Пётр решил сделать ещё одну, последнюю попытку. Порывшись в багажнике «жигулёнка», он нашел там новенький блокнотик в красном переплёте с позолоченным значком на обложке, таким же, какой носили почти все старшеклассники в школе его будущих дяди и тёти. Блокнотик предназначался участнику какой-то там комсомольской конференции. Пётр выдрал оттуда листочек (в уголке каждой странички тоже был изображён такой же значок) и быстро стал писать, пока Ситников снова углубился в свои расчёты:

Он свернул листочек вчетверо, приписал сверху: «Ситников, не читайте этого до начала весны 2002 года, но, ради бога, не потеряйте это за 25 лет!!!» — и сунул пока себе в карман.

Пока Пётр писал, Ситников начал какую-то странную возню возле фонарного столба, бормоча при этом ругательства по поводу того, что он забыл в лаборатории гаечный ключ и теперь руками вынужден заворачивать гайки контактов.

— Добрый вечер! — послышалось вдруг сзади.

Подняв голову, Пётр увидел милиционера.

— Что вы делаете со столбом? — учтивостью в голосе и не пахло.

Ситников, стараясь говорить так, будто встретил доброго знакомого и теперь есть с кем поделиться своей невзгодой, ответил наигранно-беззаботно:

— Так, небольшой метеорологический эксперимент. Я метеоролог, знаете ли…

Недоверие в глазах стража порядка ещё больше возросло.

— А это что у вас? — он попытался приподнять чехол машины времени.

— Не трогайте, ради бога! Это очень дорогие инструменты. Они выписаны из-за границы, я везу их в Академию наук…

— А бумаги у вас на них есть? — поинтересовался милиционер.

— Конечно! — с готовностью ответил Ситников, плюхнулся на переднее сиденье «жигулёнка» и стал выворачивать из бардачка бумаги, которых там было огромное количество, делая вид, что ищет нужные. В сторону отлетело небольшое удостоверение в серой корочке. Милиционер взял его в руки и внимательно нахмурил брови. Минуту спустя он протянул его обратно Ситникову и, взяв под козырёк, пожелал Ситникову счастливого пути.

Пётр развернул корочку. Принадлежала она, конечно же, ситниковскому соседу, владельцу «жигулёнка», и являлась не чем иным, как пропуском в особо секретную лабораторию одного из НИИ, занимающихся космическими исследованиями.

Пока Ситников приводил в порядок разбросанные бумаги и снова аккуратно складывал их в бардачок, Пётр незаметно сунул бумажку в карман оставшегося на капоте дождевика. Туда же он сунул подобранный возле машины камешек — инженер-химик наверняка заинтересуется, что за тяжесть оказалась у него в кармане.

Когда стрелки ситниковских часов показывали без пятнадцати минут десять, Ситников начал снимать чехол с машины. Пётр выбрался из «жигулёнка». От нечего делать он поколдовал над первой выуженной из бардачка бумажкой, чтобы ещё раз взглянуть на фотографию семейства Спаса-кукоцких и удостовериться, что с ними всё в порядке.

— Ситников, что это? — вопил он минуту спустя, суя под нос изобретателю снимок. — Что-то получилось не так! Это другие люди! Я не знаю, это не они!

Ситников, с тревогой глядящий на небо, лишь мельком взглянул на фотографию.

— Не они? Но там же ты.

— Ну и что?! Я не знаю, кто это, это не они!

— Ладно, не мешай, — Ситников отмахнулся от растерявшегося Петра. Главное сейчас — вернуться в своё время.

Он поднял дверцу машины времени и включил временную цепь. На нижнем табло, где значилась надпись «Предыдущий пункт назначения во времени», стояло 16 мая 2002 года. Инженер ткнул пальцем в индикатор:

— Ты ведь из этого времени приехал, так? Пётр кивнул.

— Хорошо, ты сейчас вернёшься в то же самое время, в ту же самою секунду. Ты даже не заметишь, что отсутствовал.

На верхнем табло, где следовало обозначать «пункт назначения во времени», изобретатель набрал те же цифры, что были на нижнем. Даже время — 1 час 30 минут — он оставил прежним. Потом Ситников выбрался из машины и показал на дорогу.

— Вон там, отсюда ещё не видно, я провёл мелом белую линию. Ты будешь стартовать оттуда. Расстояние я рассчитал. Учитывая приземистость машины, ты должен стартовать… — он вытащил из кармана часы и посмотрел на стрелки, — ровно через семь минут и двадцать две секунды, чтобы вовремя коснуться провода. Поедешь, когда зазвонит будильник — с этим словами Ситников вытащил из второго кармана небольшой будильничек и положил его на сиденье рядом с Петром.

— Хорошо…

Оглядевшись по сторонам, он стал натягивать на себя дождевик — начал накрапывать невесть откуда взявшийся мелкий дождик.

— Вроде всё…

Пётр поднял глаза:

— Спасибо, Ситников.

Что-то дрогнуло у него внутри, он выскочил из машины и, не закрывая дверцы, бросился на шею Ситникову. Тот, отвыкший в последнее время от проявления таких бурных тёплых чувств, неожиданно прослезился.

— Спасибо тебе, Ларин Пётр. Пока. Надеюсь, увижу тебе таким же славным через двадцать пять лет.

— Надеюсь… — пробормотал Пётр, усаживаясь обратно в машину.

— Ладно, не волнуйся, — Ситников проверил, плотно ли Пётр закрыл за собой дверцу. Как только на скорости 340 километров в час ты дотронешься крючком до провода, молния обязательно ударит в водокачку, и всё будет в порядке.

Пётр прощально улыбнулся, стараясь сдерживать волнение. Ситников сунул руку в карман дождевика и нащупал камешек вместе с листочком, положенным туда Петром.

— Открыть в 2002 году? Пётр, что это?

— Узнаете в две тысячи втором году.

— Пётр, это информация о будущем? — Ситников смял листочек и швырнул его в темноту. — Мы же договорились с тобой. Я предупредил тебя, какие могут быть последствия.

— Ситников, надо рискнуть! От этого зависит ваша жизнь! Те последствия, которых вы боитесь, не будут ужасными…

— Нет, Пётр, нет. Я не возьму на себя ответственность править историю.

— Тогда я буду вам рассказывать, я…

Пётр собрался прокричать в лицо Ситникову всю страшную правду, от которой так отворачивался изобретатель. Но у него ничего не получилось. Резкий раскат грома прокатился над пустырём. Порывом ветра с крыши водокачки сорвало шлак, грязь и какие-то провода.

— Провод! — закричал Ситников. Он уже бежал к лестнице, ведущей на крышу водокачки. Дождевой шквал рванулся с небес, мгновенно растворяя всё в серой дождевой завесе. На ходу Ситников обернулся и прокричал Петру, стараясь пробиться сквозь шум дождя:

— Я полезу наверх, на водокачку, и спущу тебе верёвку, а ты к ней привяжешь провод! Понял?

Да!

Мгновение спустя его поглотила грозовая тьма. Ветер превращался в ураганный порыв, раскаты грома сотрясали автомобиль. Когда Ситников добежал до водокачки, часы показывали без пяти десять.

— Пётр, держи!

Верёвка, разматывающаяся в воздухе подобно лассо, летела в сторону машины. Когда Пётр привязал конец сброшенной верёвки к кабелю, он замахал руками, крича в сторону водокачки:

— Готово!

Пока Ситников поднимал верёвку, Пётр закричал изо всех сил:

— Ночью, когда вы вызовете меня к «Александровскому», вас…

— Громче! Ничего не слышу!

— Вас убьют, когда я буду уезжать…

Он не успел прокричать больше ничего, когда яростный голос Ситникова перекрыл дождь:

— Три минуты, Пётр, три минуты, трогай!

Всё было кончено. Он не успел. Повинуясь необратимости, Пётр повернул ключ зажигания и начал произносить слова заклинания Ускорения. Машина направилась к тому плохо различимому месту, где Ситников провёл жирную белую полосу.

…Цепляясь за какой-то выступ на крыше водокачки, Ситников пробирался к металлическому штырю у самого её края, который он смог разглядеть в темноте. Когда минутная стрелка на его часах переместилась на одно деление вперёд, невероятный сильный порыв ветра сбил его с ног. Падая с крыши, он всё же успел ухватиться за штырь. Кабель, который он при падении выпустил из рук, уцепился за брючину, раздирая кожу Ситникова.

Пытаясь дотянуться до застрявшего конца кабеля, инженер отпустил одну руку и стал акробатически изгибаться. Ему повезло: когда кабель уже готов был упасть на землю, инженер перехватил его рукой и подтянулся наверх. Почти без сил он опустился на крышу. Пот лил с него градом, смешиваясь с дождевыми каплями, от которых уже не спасал изорванный дождевик.

Попробовав штырь, с которым связывались все его надежды, на прочность, изобретатель пытался подсоединить к нему кабель. Но тут перед ним возникло ещё одно неожиданное препятствие — порывом ветра сломало толстый сук старого дерева, стоящего возле водокачки. Сук упал на асфальт и придавил натянутый кабель. Для того чтобы соединить контакты, требовалось подтянуть кабель к штырю хотя бы на несколько сантиметров, но именно их и не хватало.

Ситников безуспешно дёргал кабель, пытаясь освободить его от обломка дерева. Однако, когда провод наконец поддался и Ситникову удалось высвободить необходимые сантиметры, он понял, что случилось кое-что похуже. Из-за того что кабель запутался в ветках сломанного сука, отсоединился контакт у фонарного столба. Натянутый над улицей провод оказался обесточенным. И Ситников почувствовал, как на его голове дыбом встают волосы.

Тем временем Пётр развернулся у белой линии и притормозил в ожидании момента, когда зазвонит лежащий рядом будильник. Он всё ещё не мог оправиться от сознания того, что затея с письмом провалилась. Ситников его разорвал из-за своей дурацкой ответственности перед человечеством, и теперь…

И тут его взгляд упал на верхнее табло временной цепи. Его сознание как будто вспыхнуло.

— Чёрт! Какой же я дурак! Это же машина времени! Я вернусь раньше и его предупрежу. Пятнадцать минут мне хватит.

Вместо указанного на табло времени 1 час 30 минут он мгновенно набрал 1 час 15 минут. На душе у него сразу стало легко. Пётр почувствовал, как тяжкий камень свалился с души.

— Й-йес! Я перехитрил вас, Ситников! — в порыве радости он хлопнул ладонью по рулю. И сразу понял, что делать этого не следовало: приборное табло и табло временной цепи немедленно погасли, машина заглохла.

— Нет же! Нет! Так не должно быть!

Пётр тщетно лихорадочно крутил ключ в замке зажигания, не решаясь применять заклинание Ускорения к заглохшей машине. Ничего не помогало. «Конец!» — промелькнуло в его сознании. Он отчаянно ударил рукой по рулю. И двигатель ожил. Невообразимо ругаясь, Пётр переключил скорость и осторожно двинулся с места. Можно было начинать читать заклинание.

Ситников же всё это время с ужасом смотрел, как движется на циферблате секундная стрелка. Когда она коснулась очередного деления, показав 10.03, до удара молнии оставались считаные мгновения. Машина времени уже неслась, развивая сумасшедшую скорость, а кабель всё ещё валялся на земле, придавленный сломанным суком.

Времени на раздумья не оставалось. Ситников набросил на провод верёвку и, уцепившись за неё подобно медвежонку коала, ринулся вниз. Удар был, очевидно, сильным, но Ситников его не почувствовал. Отшвырнув в сторону злосчастный сук, он схватил конец кабеля и бросился к фонарному столбу.

Минутная стрелка его часов передвинулась на четвёртое деление.

И вдруг небо над пустырём разорвала тонкая ядовитая голубая змейка. Молния ударила в металлический штырь на крыше водокачки. Огромной силы ток рванулся вниз по кабелю, Ситников едва успел подсоединить контакты, и мощный электрический импульс пронёсся по кабелю, высекая снопы искр.

Прикреплённым к двигателю металлическим крюком машина времени, разогнавшаяся до 340 километров в час, коснулась натянутого над мостовой проводника. На глазах у потрясённого Ситникова, который, окаменев, стоял у фонарного столба, автомобиль охватило яркое голубое свечение.

Машина исчезла. Лишь две огненные колеи оставались какое-то время на дороге.

И вдруг разыгравшаяся над городом гроза утихла так же внезапно, как и началась. Волосы, вставшие дыбом на голове Ситникова, потрескивали от огромной дозы статического электричества. Глаза изобретателя в этот момент стали глазами безумца. Отшвырнув лохмотья дождевика, он стал выплясывать вокруг столба. Потом остановился и задрал голову к небу, вглядываясь в светившиеся в прояснившемся небе яркие звёзды.

…Звёздная ночь взорвалась визгом тормозов, когда, вложив всю свою силу в заклинание Остановки, Пётр с трудом успел избежать столкновения со стеной дома, в которую упиралась дорога. Да, похоже, Ситникову удалось вернуть его в две тысячи второй год. Дома и рекламные щиты были Петру хорошо знакомы.

Он выпрыгнул из машины и не удержался от радостного клича, прорезавшего ночную тишину.

Электронные часы над автосалоном показывали пятнадцать минут второго. Пётр особенно не волновался — он не сомневался, что у него ещё есть время предупредить Ситникова.

Но тут же он обнаружил, что машина снова заглохла.

— Блин, что за фигня! Опять.

Усевшись за руль, Пётр понял, что машина заглохла основательно. Даром что он колотил руками по рулю — чуда не происходило. Ему казалось, что он чудовищно подводит Ситникова, выведя машину из строя в такой неподходящий момент. И тут из-за поворота вынырнул автомобиль и пронёсся мимо него. Сомнений не было, это был микроавтобус исламистов. Забыв про машину времени, Пётр бросился к багажнику, вытащил свой самокат и рванулся следом, надеясь теперь на одну только силу заклинания. Но драгоценные секунды, потраченные на открывание багажника и разворачивание самоката, были необратимо потеряны. Бросив бесполезную теперь машину времени, Пётр гнался за террористами изо всех сил, но сокращающееся между ними расстояние спасти Ситникова уже не могло. Пётр увидел, как ствол автомата высунулся из окна, и человек, которого можно было хорошо уже разглядеть, рухнул на асфальт, прошитый очередью.

Мгновение спустя Пётр увидел и себя самого. Тот, второй Пётр, одетый в светящийся белый противорадиационный комбинезон, кричал не своим голосом и при этом быстро бежал к машине. Пётр увидел, как микроавтобус с террористами разворачивается, устремляясь в сторону небольшой машины, как его двойник прыгает в машину, как она начинает двигаться всё быстрее, потом её охватывает синее светящееся пламя и она исчезает… в прошлом. Микроавтобус с террористами на полном ходу врезался в павильончик из евровагонки с вывеской «Кодак», перевернулся и, проехав юзом несколько метров, замер на обочине.

Тело человека, одетого в нелепый противорадиационный балахон, выделялось на асфальте. Опасливо косясь в сторону лежащего на боку микроавтобуса, Пётр бросился к нему. Рухнув на колени возле убитого, Пётр закусил губы и стал осторожно приподнимать его голову.

Внезапно человек застонал и, держась за голову обеими руками, сел на асфальте.

— Ситников… Вы живы?

Вместо ответа инженер расстегнул на себе комбинезон и сунул под него руку мальчика. Пальцы Петра упёрлись в стальную пластину.

— Бронежилет? Но откуда…

— В последние годы, дорогой мой, не так уж трудно достать такую штуку. Надо просто иметь, что в обмен на неё предложить.

Пётр вздохнул — Ситников был неисправим; очевидно, в обмен на жилет он изобрёл что-то очень действенное для каких-нибудь «солдат свободы». И тут же он спохватился:

— Значит, вы всё же прочитали письмо, Ситников?

— Угу, — благодарно взлохматил ему волосы изобретатель своим обычным жестом.

— А как же ваша уверенность в том, что категорически нельзя вмешиваться в будущее?

— Знаешь, я не выбросил эти обрывки в память о тебе.