Ларин Петр и машина времени

ГЛАВА 4

Позже Пётр припомнил, что какое-то количество секунд ускользнуло из его сознания. Только тошнотворное ощущение и ужасное головокружение, как будто ему приснились вертящиеся на бешеной скорости карусели, — всё, что осталось в памяти.

На месте, где он только что едва не превратил в обломки евровагонки павильончик «Кодак», внезапно появилось торчащее на высокой палке соломенное чучело.

— О-о-о! — заорал Пётр не своим голосом, нажимая на педаль тормоза и одновременно читая краем воспалённого сознания заклинание Остановки.

Машина по инерции пронеслась ещё несколько десятков метров и врезалась в огромный сарай, подняв страшный шум. Квохтали потревоженные куры, мычали коровы, где-то за сараем истошно лаяла собака.

В расположенном сразу за сараем большом деревянном доме зажёгся свет. Из отворившейся двери с опаской выглянули несколько человек — пожилой небритый мужчина в очень простой одежде с маленьким фонариком в руке, полная женщина в чём-то белом, очевидно в ночной рубашке, и двое подростков возраста примерно Ларина Петра. Дети, как ни странно, вслед за родителями двинулись гуськом к сараю и открыли скрипучую дверь в боковой стене.

— Господи! — выдохнула женщина. — Что ж это?!

Их взгляду предстала никогда не виданная прежде машина, наполовину засыпанная тюками сена.

— Да уж не самолёт, — съязвил мужчина.

Дёргая отца за руку, мальчик, захлебываясь от восторга, заголосил:

— Папа, это… Папа, мы читали в «Пионерской правде», это неопознанный летающий объект, папа, это…

Мужчина готов был уже шикнуть на сына, так как самому ему появившееся в сарае чудище казалось не чем иным, как заморской иномаркой; правда, он осознавал, что вопросом, откуда она здесь, лучше не задаваться. Но то, что произошло дальше, полностью отмело все его рациональные доводы, которые он уже готов был изложить домочадцам. Дверца машины открылась, и из неё стало выбираться существо ростом не выше его собственного сынишки в яркобелом комбинезоне и с фантастическим шлемом на голове.

Семейство работника ближайшего колхоза дружно заголосило, увидев, как нереальное существо, вытянув руки, идёт к ним навстречу. Женщина с криком побежала в дом, уволакивая детей. На расстоянии двух метров от машины существо зацепилось ногой за валявшийся на земле тюк сена и грохнулось вниз, распластавшись на тюке. Шлем упал на землю. Ларин Пётр кое-как поднялся и закричал, протягивая руки к своим исчезающим в доме соотечественникам:

— Да подождите же вы! Ну что вы в самом деле!

Дверь дома захлопнулась.

— Извините, пожалуйста, — сказал Ларин Пётр, припомнив занятия по практической психологии в чрезвычайных ситуациях и старясь говорить как можно спокойнее. — Я сожалею о своей неловкости, но…

Однако обращался он в пустоту.

Деревянная дверь снова отлетела в сторону, и на этот раз мужчина показался с охотничьим ружьём в руках. Подняв его, он наугад пальнул в сереющее пятно у сарая. Куски древесины посыпались в разные стороны.

— Стреляй! Стреляй! — обезумевший женский визг в доме свидетельствовал о том, что ситуация внутри дома вышла из-под контроля. Ларин Пётр на всякий случай отскочил за ствол толстого дерева.

Крик мужчины снова разорвал тишину:

— Я не солью, выродки, стреляю! Убирайтесь с моего участка!

Пётр метнулся в заросли, понимая, что у защитника своих угодий есть, вероятно, основания стоять насмерть. Он бросился к машине — единственному своему укрытию и союзнику не его времени, нравы которого, впрочем, немногим отличались от его собственной реальности. Спустя несколько мгновений автомобиль, слепя потревоженных колхозников светом фар, вылетел из сарая, превращая в гору щебня его вторую стену. Заклинание Ускорения не подвело — «иномарка» чудищем пронеслась мимо крыльца и исчезла в темноте. Мужчина наугад выстрелил вдогонку ещё раз. Петру вовсе не хотелось причинять семье такие уж убытки, однако заклинание не обязано учитывать такие тонкости, потому на ходу машина проскочила сквозь хилый дощатый забор, доски которого с сухим треском разлетелись в стороны.

Ларин Пётр приказал машине замедлить ход, лишь когда деревенская улочка осталась далеко позади. Тут наконец он осмотрелся. То, что Ситников называл машиной времени, двигалось теперь среди широких полей, над которыми тускнели в занимающемся рассвете ночные звёзды. Свежий сырой воздух наполнял лёгкие. Дождя как не бывало — впрочем, здесь, в конечном временном пункте назначения, его пока и не предполагалось.

«Ладно, смешно паниковать из-за того, что довелось попасть всего-навсего на каких-то пару десятков лет назад до того, как детишки стали возиться с «тетрисами», — Пётр попытался убедить себя в приятности предстоящего приключения. — Заодно посмотрю, как выглядели воспитанники той дурацкой школы, в которой учились этот идиот Зайченко и мой несчастный дядюшка».

Он заставил машину притормозить у виднеющегося впереди какого-то дорожного знака. «Колхоз “Светлый путь”» — гласил указатель.

— Да… — растерянно пробурчал Пётр. — Перекусить мне светит разве что в деревенской столовке. Если тут такая предусмотрена.

Ему, разумеется, не хватало только этого — оказаться на исходе ночи в реальности, опыта обхождения с которой ему недоставало. Он мгновенно припомнил всё, что успел сообщить ему Ситников о ядерном топливе. Заклинание Ускорения, содержащееся в Дисциплинарном Уложении, никак не указывало на то, что ему подвластно перемещение неодушевленных предметов, а также проголодавшихся мальчишек не только в пространстве, но и во времени. Однако делать было нечего. Пётр рассудил, что до наступления дня ему всё равно не принять какого-либо вразумительного решения, потому лучший способ не думать о том, что делать дальше, — просто поспать.

…Проснулся Ларин Пётр оттого, что яркое солнце нестерпимо било в глаза. Он выбрался из машины. Лёгкий гул на дороге заставил его сощурить глаза и рассмотреть приближающуюся точку. Навстречу ему катился «Запорожец» сродни тем, что ещё встречались иногда на питерских окраинах. За рулём сидел молодой упитанный мужчина в смешной полотняной белой шляпе допотопного фасона. Женщина в ситцевом платье из пёстрой ткани с удивлением вылупилась на мальчика у машины, рядом с которым не наблюдалось никаких взрослых.

Пётр отчаянно замахал рукой.

Женщина не менее отчаянно зажестикулировала. Пётр понял по движению её губ, что она уговаривает супруга не ввязываться в сомнительное предприятие, и «Запорожец» прибавил скорость настолько, насколько позволяли его мощности.

Понимая, что рисковать с магическими заклинаниями не стоит, Пётр уселся на переднее сиденье. Свисток выбрался из кармана и начал деловито прохаживаться по приборному щитку.

— Полагаю, нам всё же следует сначала осмотреться и выяснить, куда мы попали. В конце концов, не могли же мы израсходовать всё топливо! — Свисток находил ситуацию не столь удручающей.

«А ну вас в пень», — подумал Пётр, обращаясь неизвестно к кому. Несколько секунд он потратил на раздумья. Искушение побродить по неопознанной и в то же время настолько знакомой местности, разумеется, присутствовало. Но планируемое на сегодня маленькое путешествие с Соней… Конечно, девчонка не поверит никаким отговоркам, а посчитает, что Ларину Петру попросту не хватило красноречия убедить тётю Эльзу отпустить его на прогулку. Он решительно повернул ключ в замке зажигания. Огни индикаторов вспыхнули и мгновенно погасли.

— Блин!

Восклицание не относилось к роду магических. Ларин Пётр постучал по приборам, но это не дало никаких результатов. К тому же в салоне вдруг раздался странный писк, к которому Свисток не имел никакого отношения. На шкале прикреплённого к энергетической установке индикатора появилась красная светящаяся точечка, которая безнадёжно свидетельствовала о том, что топливо отсутствует. Всё же Пётр умудрился сжечь его без остатка, уходя от преследователей.

И отчаяние навалилось на него тяжким грузом.

…Избавиться от удивительной в глазах «несовременных» соотечественников машины следовало в первую очередь. Иначе толпы зевак неминуемо накличут на него ещё большие неприятности. Какие — Пётр представлял из учебников по истории. Меньше всего ему хотелось оказаться принятым за какого-нибудь иностранного шпиона времён «холодной войны». Потому он скатил автомобиль с дороги и упрятал его в зарослях ближайшего кустарника. Дурацкий комбинезон Ситникова вместе с видеокамерой он оставил в салоне. Конечно, в плане сохранности машины приходилось понадеяться на «авось», потому на всякий случай Пётр прочитал заклинание Неподвижности, которое вроде как должно было помешать возможным угонщикам сдвинуть странный автомобиль с места. Пробурчав ещё что-то, запирая дверцу, он окинул взглядом окрестности, где по-прежнему не было ни души, и направился пешком по дороге. Он прошёл порядка семи километров, прежде чем наткнулся на указатель, из которого следовало, что до станции электрички, могущей увезти его в направлении столицы, осталось не так уж и много. Ещё минут сорок спустя он примостился на жёсткой скамейке в обшарпанном вагончике, который был практически пуст, не считая юноши в военной форме с лычками старшего лейтенанта, — дачники в это время следовали в направлении диаметрально противоположном тому, в котором двигался Пётр.

…Квартал, в котором должен был находиться дядин коттедж, Пётр узнал не сразу. Точнее, его поразило всякое отсутствие привычного микрорайона, состоящего преимущественно из невысоких частных застроек. Нет, он, конечно, предполагал, что увидит совершенно иную архитектуру, но пока его смутило то, что на принадлежность этих мест к городской черте вообще ничего не указывало. Здесь преобладали серые двухэтажные бараки, между ними там-сям возникали осевшие деревянные домики, во дворах которых лениво бродили куры. Дважды Петру встретились котлованы, над которыми замерли подъёмные краны. Между тесно расположившимися серыми кирпичными домиками от подоконника к подоконнику были протянуты верёвки — так жители питерского предместья семидесятых решали проблему сушки белья.

Несколько марок машин показались Петру знакомыми. Он с облегчением подумал о том, что не так уж всё тут необычно, и по извилистой неопрятной улочке подался в сторону углового магазинчика, один из входов которого венчала вывеска «Пельменная». По дороге Пётр успел отметить магазин «Товары народного потребления», в окне которого торчали манекены, вырубленные как будто топором из большого куска пластмассы. Выглядели они так, словно раскрашивать их в качестве домашнего задания поручили ученикам второго класса школы изобразительного искусства. Одежда, выставленная на них, состояла преимущественно из спортивных костюмов, неярких курток на молниях и трикотажных женских костюмов примитивного покроя. Внимание Петра привлекла надпись «Грампластинки» на одном из магазинных окон. Несколько пластинок были выставлены в окне, и Пётр, к своему удивлению, споткнулся о незнакомые названия, которые, очевидно, сохранились в памяти разве что тёти Эльзы. Того, что Пётр привык считать классикой, здесь не держали. Отсутствие же рекламных щитов наводило на мысль о том, что он оказался не в пригороде Питера, а где-то в мордовской глуши. Впрочем, Пётр подозревал, что в его стране реклама — изобретение относительно недавнего времени.

По диагонали от «Пельменной» взгляду Петра открылось одноэтажное ярко-розовое здание, которое оказалось кинотеатром. Кинотеатр назывался «Партизан», фильм же носил мистическое название «Трое вышли из лесу». Фамилии актёров, в нём снимавшихся, Петру показались знакомыми — правда, в качестве интеллигентного вида бабушек и дедушек, приглашаемых иногда на телевизионные ток-шоу, которые с удовольствием смотрела тётя Эльза.

Обилие щитов с наглядной агитацией, которые Ларин Пётр сначала принял за рекламные, оказалось, судя по всему, неотъемлемым атрибутом этого рабочего квартала. «Слава КПСС!» оказалось для Петра самым малопонятным объявлением, но ещё больше заинтересовали его плоские застеклённые витрины на ножках, в которых кто-то проснувшийся очень рано успел поместить свежие газеты. Одна из газет называлась «Правда», вторая — «Труд». За стеклом поменьше обнаружилась ещё одна газета, цветная, в отличие от первых двух, и называлась она «Пионерская правда». Пётр припомнил, что слышал это название от мальчишки, выбежавшего к сараю вместе с отцом, и подивился тому, что в этом времени у каждой категории населения, похоже, была своя собственная «правда», вынесенная в название соответствующей газеты.

В предбаннике «Пельменной» Пётр увидел засиженные мухами круглые стеклянные часы. Они показывали половину одиннадцатого. Посетителей в «Кулинарии» было немного — всего двое мужчин, перед которыми на бумажках лежало по бутерброду. Под стулом один из них прикрывал ногой бутылку, закрученную в газетку. Надпись возле окошка, куда полагалось относить использованную посуду, гласила, что распитие спиртных напитков, принесённых с собой, строго запрещено.

— Ну и вонища! — Свисток высунулся из кармана. — Похоже, что это комбинат по переработке вчерашней пищи. — Неужели кто-то приходит сюда есть?

Что-то в обстановке этой «Пельменной» подсказывало Петру, что приходят сюда не так уж часто и не слишком охотно. И тут Петра осенило. Он стремглав выбежал из «Пельменной» и бросился назад к странным стеклянным витринам, предназначенным для коллективного чтения газет. Газеты были свежие, в этом можно было не сомневаться, — уж больно дисциплинированный дух был разлит вокруг Петра. «16 мая 1977 года» — выпуски всех трёх газет датировались именно этим числом. Ларин Пётр вытер со лба холодный пот. Значит, Ситников не сошёл с ума — ему действительно удалось изобрести машину времени. Только первое в истории человечества путешествие во времени совершил не Ситников, считающийся не вполне нормальным одинокий изобретатель с грустными глазами, а он, Ларин Пётр.

— Ия, Вневременной Волшебный Свисток, — прокряхтел тот, гордо покачиваясь на плече Петра. Похоже, мысли так сильно пульсировали в голове Петра, что достигли и этой медной закорючки.

Несмотря на величие момента, Пётр ощущал, как беспомощен он в этой дурацкой ситуации. Заклинаний, способных вернуть его в тёплую постель в доме казавшихся сейчас не такими уж плохими Спасакукоц-кими, он не знал. Возможно, они и существовали, — нет, наверняка существовали, но никто не позаботился вовремя проинформировать о них юного мага. Пётр стал лихорадочно соображать, что делать дальше. Взгляд его упал на обшарпанную будку на углу магазина, в которой висела железная серая коробка, не могущая быть не чем иным, как телефоном. Пётр бросился к нему через дорогу и едва не угодил под колёса появившегося из-за поворота с немыслимым треском автомобиля с цистерной, на которой красной краской было выведено «Пропан, огнеопасно!». Водитель, мужчина с широким грубым лицом в клетчатой кепке, затормозил, после чего огласил небольшую площадь тем, что Пётр привык именовать ненормативной лексикой.

— Извините… — по инерции пробормотал Ларин Пётр, не заботясь о том, какое впечатление его ошарашенный вид производит на водителя.

Пётр добрёл до ступенек магазина и присел на них сбоку. Всё же стоило попытаться узнать, какие шансы вернуться назад может предоставить ему эта малопонятная ситуация. Следовало более чётко уяснить себе своё положение. Обнаружив в сером железном ящике выступающий сверху желобок, предназначенный для того, чтобы в него бросали монетки, Пётр понял, что воспользоваться телефоном ему не удастся. Можно было бы, конечно, произнести заклинание и получить эту самую монетку или жетон — если бы он имел представление о том, как они выглядят. Нельзя наколдовать то, чего никогда не видел.

В «Пельменной» вовсю гремело радио. Передавали музыку, которая показалась Петру репертуаром какого-то военного хора, специализирующегося на песнях антимилитаристского характера, петь которые, однако, полагалось, голосом твёрдым и металлическим.

— Слушай, мальчик, — спросила толстая тётка в белом засаленном халате, выглянувшая из раздаточного окошка. — Что тебе тут надо? Второй раз уже заходишь.

— Скажите…

— Ой, а что это на тебе надето? Это что, джинсы на таком мальчике? Послушай, ты откуда такой взялся? — Пётр не мог взять в толк, что такого необычного в его повседневной одежде.

Он облизнул пересохшие губы и как можно дружелюбнее произнёс:

— Я не мог бы от вас позвонить?..

Тётка сжалилась над мальчиком, у которого, видимо, не было двух копеек.

— В кухне телефон, — уже мягче буркнула она и, взяв Петра за плечо, подтолкнула впереди себя в пропахшую прогорклым жиром комнатку, где, очевидно, стряпались те самые пельмени.

— А… справочника телефонного у вас нет? — вопрос этот Пётр задал почти машинально, ещё не предполагая, что именно хочет найти в справочнике.

Разумеется, глазки у тётки ещё больше вылезли на лоб, и она окончательно перестала сомневаться в том, что одетый в столь странные вещи мальчик ведёт себя странновато для двенадцатилетнего мальчика из ближайших переулков. К тому же она никак не могла припомнить, чтобы когда-либо встречала его на улицах.

Наморщив лоб, Пётр пробормотал заклинание Материализации. Оно могло воспроизвести любую вещь, которой в данный момент у него не было, но о которой он имел полное представление и которая ему была сейчас очень нужна. В данный момент такой вещью оказалась визитная карточка инженера Ситникова, относящаяся ещё к тем временам, когда молодой изобретатель жил на Васильевском в большой родительской квартире. Точнее, визитная карточка отца Ситникова, почтенного профессора биологии. Карточку эту Пётр обнаружил как-то в ангаре у Ситникова и потом сунул в свою коробку забавных бесполезных вещей.

Пётр набрал указанный номер, возникший у него перед глазами, который, конечно же, ни за что не смогла бы увидеть тётка-повариха, и стал нетерпеливо барабанить пальцами по аппарату. Поймав удивлённый взгляд поварихи, он поспешно сунул руку в карман. На другом конце провода никто не снимал трубку.

— Ну же, Ситников…

Поскольку трубку так никто и не снял, Пётр не успел задуматься о том, как удивился бы молодой Ситников, услышав по телефону мальчишку, с которым ему предстояло познакомиться четверть века спустя. Он вздохнул, поблагодарил повариху, а потом решил ещё поэкспериментировать.

— Скажите, — обратился он к ней. — Как быстрее всего проехать отсюда на Васильевский?

Та удивилась ещё больше и не нашла ничего иного, как посоветовать мальчику сесть для начала на электричку и попасть на Витебский вокзал.

Поскольку утренний голод не унимался, а в возможность получить какую-ту еду в «Пельменной» Пётр не верил, он снова вышел на улицу и решил поискать традиционную будку с фирменной вывеской «Хот-дог, пицца».

Ничего подобного, увы, не находилось. Зато через несколько домов он обнаружил небольшое кафе-стекляшку, на котором красовалась вывеска «Чебурашка». В витрине, к которой Пётр подошёл с нескрываемым любопытством, громоздились пирожные, среди которых он опознал традиционную «Корзиночку». Привычных же шкафов с охлажденным пепси, «Фантой» и «Спрайтом» он, к удивлению своему, не заметил.

— Есть у вас пепси? — поинтересовался он у молоденькой продавщицы.

— Что, мальчик? — переспросила она с таким выражением лица, что Пётр осознал необходимость по возвращении в школу изучить колорит эпохи семидесятых годов прошлого столетия.

— Томатный сок, пожалуйста, — вздохнув, он с грустью посмотрел на ассортимент детского, судя по названию, кафе.

— Десять копеек, — ответила продавщица, ставя перед Петром сок, чем заставила его похолодеть от ужаса.

К счастью, тщетно пытаясь дозвониться из «Пельменной» будущему изобретателю Ситникову, Пётр успел приметить в углу кассового аппарата груду серой и жёлтой мелочи и догадался, что так, наверное, выглядели мелкие деньги в Петербурге двад-цапятилетней давности. Пётр машинально нащупал в кармане джинсов жетончик метро. Колдовать пришлось в ускоренном режиме. Продавщица выжидательно висела над мальчиком, и тот почувствовал себя совершенно измученным, когда в его вспотевшей ладошке появился наконец кусочек затёртого металла.

Забрав свой сок, Пётр уселся за самый дальний столик. И тут в кафе ввалилась ватага парнишек, явно одного возраста с Петром. Ларин Пётр отвел глаза — парнишки как парнишки, такие каждые выходные пьют пиво и играют на гитаре в небольшом скверике напротив дома Спа-сакукоцких.

И тут, словно он произнёс вслух фамилию своих родственников, чей-то ломающийся грубый голос резко выкрикнул:

— Спасакукоцкий!

Пётр вздрогнул. Секунду он вглядывался в окликнувшего его мальчишку лет пятнадцати. На какую-то долю секунды ему показалось, что волосы вот-вот зашевелятся у него на голове, потому что перед ним стоял Руслан Зайченко. Дядин сослуживец и, так сказать, приятель, Руслан Зайченко собственной персоной, только как минимум на двадцать пять лет моложе.

Пётр помотал головой по сторонам, всё ещё надеясь увидеть здесь другого юношу, нелепого белобрысого очкарика, внешне неуловимо похожего на него самого, юношу, фотографии которого он часто видел в семейном альбоме. Отец Петра и его младший брат внешне мало отличались между собой, однако мать Петра всегда утверждала, что на дядю Ларин Пётр похож всё же больше, чем на родного отца.

— Какого чёрта ты здесь делаешь? Я же тебе ясно сказал — в «Чебурашку» ни ногой!

У Петра не осталось сомнений — реплика Зайченко, которому могло быть 15–16, относилась явно к нему. И тут развязный парень направился просто к нему. Пётр лихорадочно стал соображать, что же теперь делать: подростковые драки в школе номер семь не практиковались. Впрочем, была надежда на то, что Зайченко не станет связываться с малолеткой. Но Зайченко прошёл мимо, куда-то за спину Петра, и, обернувшись, Ларин Пётр разглядел наконец в полумраке, за огромным аквариумом, в котором не было никаких рыб, а только гора водорослей, среди которых ползала унылого вида бесцветная черепаха, ещё одного парня, ровесника Зайченко, однако его можно было принять и за мальчишку. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, кто это. «Дядя Жорж» — точнее, его юная копия — испуганно захлопнул учебник по математике и беспомощно уставился на Зайченко, хлопая близорукими глазами. Перед ним в алюминиевой вазочке стояло растаявшее мороженое.

— А, привет… Руслан, я хотел сказать, что уже почти всё сделал…

Очевидно, эти слова сразу лишили Зайченко боевого задора. Он покровительственно, как будто что-то вспомнил, положил руку на плечо двеннадцатилетнему Георгию Спасакукоцкому. Было заметно, насколько последний не в восторге от этого прикосновения.

— В смысле, и сочинение, и математику? Спасакукоцкий идиотски улыбнулся, и у Петра исчезли последние сомнения в том, что это его дядя Георгий.

— Нет… Я сделал математику и чертежи, а сочинение же к понедельнику, я сегодня ещё…

— Ну ты больной, да?! — почти взвыл Зайченко. — Мне же ещё переписать надо. Что, я понесу твои каракули? Я приклею в свою тетрадку твои вонючие листочки, да?

Зайченко заводился от собственного ухарства. Он орал на всё кафе, наслаждаясь тем, что на него с возмущением и страхом смотрит молоденькая продавщица.

— Что, специально меня подставить хочешь, да? Сильно умный?

— Но я же с утра всё принесу! — решился наконец оправдаться Спасакукоцкий не без отчаянной решимости в голосе. — Мы же во вторую смену. Что, ты за полдня не перепишешь?

— Не перепишу! — заорал Зайченко, — у меня с утра другие дела, ясно? А сегодня, когда отец припрётся уроки проверять, у меня должно быть сочинение!

И тут он невольно осекся, потому что заметил, с каким вниманием его дружки рассматривают незнакомого мальчишку младшей возрастной категории, сжимающего в руках пустой стакан.

— А это что за редиска? — Зайченко не хотелось униматься, обнаружив незапланированного зрителя. — Что это у нас такое?

Руслан Зайченко был изумлён не меньше тётки из «Пельменной»: мальчик в супермодных и суперредких джинсах — это что-то маловероятное. Потому Зайченко решил не задумываться о столь сложном для его понимания явлении и потретировать Спасакукоцкого ещё малость.

— Ну, так когда мне сочинение будет? Тот, похоже, вообще впал в столбняк.

— Ладно, жри своё мороженое, — снисходительно бросил Зайченко. — До восьми чтобы было! Только, чучело болотное, не вздумай, если меня не будет, мамаше моей отдавать. Сиди жди в подъезде. Пока.

— Пока, — ответил Спасакукоцкий с таким искренним дружелюбием, что Ларина Петра просто передёрнуло.

Нелепого вида парень принялся соскребать со стенок вазочки растаявшую лужицу. Пётр, решивший во что бы то ни стало обратить на себя внимание этого старшеклассника с близорукими печальными глазами, подумал, что, наверное, верхом нелепости будет подойти к нему и небрежно так сказать: «Привет, дядя Георгий!» Понятно, что это несерьёзно. Однако что-то в выражении лица будущего недотёпы дяди Жоржа подвигло Петра поступить несколько необычно. Он незаметно вытащил из кармана Свисток, поднёс его к губам и… в вазочке Спасакукоцкого снова появились три холодных разноцветных шарика. Ларин Пётр же отметил, что сладкоежкой дядя Георгий стал задолго до того, как тётя Эльза стала печь для него свои знаменитые пироги с вишнёвой начинкой.

Спасакукоцкий сначала остолбенел, его лицо как-то побледнело, осунулось, затем он ошалело посмотрел по сторонам и вдруг, поймав серьёзный взгляд Петра, почти расплакался, истерично швырнув на стол ложечку.

— Ну а тебе ещё что?

Пётр понял, что дело совсем плохо, если даже пристальный взгляд малолетки может довести дядю Георгия до столь плачевного состояния. Он решил больше не блефовать.

— Ты — Георгий Спасакукоцкий? — спросил он, — быстренько пересев за столик парня.

— Да, — всё ещё ничего не понимая, ответил бедолага.

Пётр панически осознал, что абсолютно не представляет, что говорить дальше, но тут возле них появилось ещё одно действующее лицо. Очень бедно одетый мальчик, похожий как две капли воды на девушку-продавщицу кафе «Чебурашка», уселся за столик. Его смешное лицо в конопушках казалось озабоченным.

— Послушай, Жорка, — начал он…

Но, видимо, разговор этот происходил не впервые и был не так уж приятен Спаса-кукоцкому, потому что лицо того снова болезненно напряглось.

— Послушай, Жорка, ну почему ты позволяешь им над собой издеваться? Они же тебя затравили, над тобой смеются обе школы, ты же…

— Что я могу сделать? И вообще, что тебе от меня надо? — огрызнулся Спасаку-коцкий.

— Мне надоело смотреть, как ты позволяешь вытирать о себя ноги! — разозлился мальчик, вставая из-за столика.

Петра так и подмывало спросить рыжего паренька о том, почему же он, такой умный, ни слова не сказал Зайченко, когда тот задирал Спасакукоцкого.

— Вовка, ну что ты там застрял, помоги иди! — девушка-продавщица, явно приходившаяся мальчику сестрой, позвала его, чтобы вместе передвинуть тяжёлую выварку с мороженым. Огненно-рыжие брат и сестра кого-то напомнили Ларину Петру, но он не мог припомнить кого. Между тем мальчик, отвязавшись от сестры, снова вернулся к Спасакукоцкому. Только настроен он был более агрессивно.

— Они же засранцы! — не унимался он. — Кем они будут через пять лет? Под какой пивнухой ты их будешь видеть каждый день? У тебя свой путь, своя дорога, у тебя золотые мозги, почему ты позволяешь этому дерьму помыкать тобой так, будто ты виноват в том, что они родились такими дебилами…

— Да пошёл ты со своими разглагольствованиями! — вспыхнул Спасакукоцкий, и тут Пётр вспомнил, где он видел эти бьющие медью волосы и обилие конопушек. Не далее как несколько дней назад все афишные тумбы кварталов, через которые Пётр проезжал, отправляясь гостить к дяде, покрылись плакатами с фотографиями мэра Владимира Ярошенко и призывами оказать ему доверие на предстоящих выборах.