Ларин Петр и машина времени

Отвратительное настроение не покидало Зайченко с утра. Он сам сейчас не мог простить себе, что так сорвался на Эльзу. Сколько ведь раз давал себе слово быть терпимее к этим её ублюдкам. Зайченко искренне ненавидел человечество и столь же искренне хотел любить Эльзу Капитанову. Ему казалось, что он делает всё для того, чтобы жизнь жены была, как он любил выражаться, «просто песня». Его не интересовало, что думает о нём большинство его людей, однако ему очень хотелось пользоваться благорасположением своей супруги, доставшейся ему недюжинными усилиями. Всякий раз ему казалось, что очередная ссора с Эльзой была последней. Он заваливал её подарками и честно старался терпимо относиться к притащенной в дом гурьбе детей. Но не проходило и дня, чтобы выдержка не изменяла Руслану Зайченко, и снова между ним и Эльзой происходили безобразные сцены. Сначала ему казалось, что всё дело в скверном и капризном характере Эльзы, потом — что она использует любую возможность упрекнуть его в недоброжелательном отношении к своим детям и племяннику, а теперь она ещё и откровенно пристрастилась к выпивке, что сделало её просто невыносимой. Зайченко не хотел признавать, что всё его отношение к Эльзе на протяжении многих лет их знакомства ставило целью опровергнуть известную пословицу, гласящую, что «насильно мил не будешь», потому все его шаги и были обречены на провал. К тому же то страшное утро, когда Эльза обнаружила своего мужа мёртвым, стояло между ними зловещей тенью — не была ведь Спасаку-коцкая настолько глупа, чтобы не понимать, кто «заказал» её мужа.

…Весь в своих чёрных мыслях, мэр Санкт-Петербурга старался развлечься тем, что, сидя в своём огромном кабинете, где домашний кинотеатр в другое время был отгорожен от любопытных глаз тяжёлой бархатной шторой, смотрел «Греческую смоковницу». Он особенно любил наивные эротические фильмы времён своей молодости. На самом трепетном эпизоде, когда героиня в купальнике с разбегу бросается в бассейн, а герой, вытирая пот со лба, изображает волнения страсти, экран огромной телеустановки погас.

— Что такое? — Зайченко обернулся к двери.

В дверном проёме, держа пульт так, что тот сначала показался мэру пистолетом, стоял Ларин Пётр.

— Что ты здесь делаешь? — зарычал Зайченко. — Я же категорически запретил вам всем сюда приходить!

Вспомнив утренние события, Зайченко тут же раскаялся в своей горячности и вспомнил о только что данном себе в сотый раз обещании терпимо относиться к отпрыскам Спасакукоцких.

— Нам надо поговорить, Руслан. — твёрдо сказал Пётр, пропустив обычное, наверное, для Зайченко «дядя», чем заставил того удивлённо поднять брови и пристально всмотреться в глаза мальчишки.

— Сколько денег ты хочешь? — с дела-ной ехидцей спросил Зайченко.

Пётр помедлил.

— Нет, деньги тут ни при чём. — Он замедлил речь и каждое следующее слово произносил медленно и чётко. С неожиданной глубиной в голосе, как будто читал заклинание, он выговорил: — Распечатки текстов, огромное количество листов белой бумаги, где указаны все более-менее значительные спортивные состязания…

Зайченко, который не осознал того, что он попросту не в силах противиться магическим чарам, исподлобья посмотрел на «племянника»:

— Ну… пошли.

Он направился прямо к «домашнему кинотеатру», за которым обнаружилась ещё одна дверца, ведущая в небольшую комнатушку для неофициальных встреч, за кабинетом Руслана Зайченко.

Пётр последовал за ним.

— Садись.

Пётр уселся за небольшой столик из карельской берёзы.

— Как ты об этом узнал? — спросил Зайченко, стараясь добавить в голос непривычной мягкости.

— Сначала вы расскажите мне, где, когда и как вы получили то, что позволило вам единственному владеть данными, благодаря которым вы стали тем, кем вы сейчас являетесь.

К невероятному удивлению, прежде всего собственному, Зайченко ответил мгновенно.

— Это произошло в одно из двадцатых чисел мая… Тогда была ужасная гроза… — он на мгновение прищурился, вглядываясь в своё прошлое. — Где-то меньше недели прошло после того, как на этом чёртовом школьном балу… А через неделю была страшная гроза. Я провёл эту неделю в прескверном состоянии, и мне не было никакого дела до бреда, который нёс тот старикашка. Это уже потом я бродил по улицам в тот вечер, когда была гроза, и молния…

— …Ударила в старинную водокачку?

Зайченко удивлённо хмыкнул:

— Неплохо знаете историю города, молодой человек!

Он полез в небольшой шкафчик, который Пётр поначалу принял за бар с напитками. Из потайного ящичка он вынул ключи и повернулся к стене. Сдвинув висевшую на стене картину с изображением парусника, летящего по барашковым волнам, он отомкнул маленькую дверцу, напоминающую обычный электрический счётчик.

— Потом я во всех подробностях вспоминал этот субботний вечер. Вечером был школьный бал для старшеклассников. Впрочем, об этом, по-моему, тебе частенько рассказывает твоя тётя. Я пришёл туда злой как чёрт, по дороге мы задрались с парнями из другого микрорайона…

— Точнее, вас обставил какой-то малолетка, на которого вы наехали в кафе «Чебурашка». В его-то компании вы в первый раз за тот вечер и увидели Эльзу Капитанову… в сопровождении Жоржа Спасакукоцкого.

Зайченко насторожился:

— Что-то я не пойму, откуда ты знаешь про это?

Пётр счёл за лучшее не дразнить гусей и безразлично пояснил:

— Дядя мне рассказывал когда-то, очень давно, когда был жив.

Зайченко достал из ящичка небольшую коробку из-под женских туфель и поставил перед собой на стол.

— То, что осталось. Я уничтожаю те листы, которые мне больше не нужны.

Он помолчал немного, потом решительно продолжил:

— Так вот, на балу я напрасно старался подкатиться к твоей тётушке. Вроде как я даже ей и нравился, но в тот вечер в неё будто бес вселился. Я тогда был молодой, горячий и именно в этот вечер собирался после бала… — Зайченко заговорщицки посмотрел на «племянника» и щёлкнул языком. — Ну, ты понимаешь. Но уж не знаю, какая муха её укусила, но к Спасакукоцкому она в этот вечер будто прилипла. Да, там, кстати, действительно был какой-то малолетка, но я его не помню почти. Мы ещё тогда подрались со школьными лабухами, был у нас такой… Сафронов. Потом отсидел за наркотики, не без моей, кстати, помощи. Противный тип, всё мнил себя умнее других. Я как идиот щёлкал зубами, представляя, что так они протанцуют до самой ночи, а потом этот лох Спасакукоцкий, трясясь от страха, поведёт, чего доброго, Эльзу гулять до утра. Я был, что говорится, молод и глуп… Говорю тебе, тогда все мои мысли были о твоей вертихвостке тёте, и я не придал этому никакого значения. Бал ещё не закончился, мне надоело смотреть, как она прижимается к этому очкарику, и я пошёл в сад. Там ко мне подошёл старик. Он назвал меня по имени и сказал, что он мой дальний родственник. Он сказал, что хочет сделать меня богатым и счастливым, и предложил пойти к его машине. Я разозлился как не знаю кто, когда увидел, что он собирается всучить мне огромный ящик, набитый какими-то бумагами. Такая белая бумага с напечатанными даже не на машинке таблицами и цифрами. Он объяснил, что это результаты всех олимпиад и мировых чемпионатов за последующие полвека. К тому же он предложил довезти всё это барахло мне домой. Я хотел уже было послать его, но очень уж всё было необычно. Я даже позволил ему убедить меня затащить эту бумагу к себе наверх. Потом он сказал, что я должен обязательно узнать что-нибудь о букмекерских ставках и ждать, как он выразился, своего часа. И больше я его никогда не видел. Он сел в машину, и я, поднимаясь по лестнице, слышал, как завёлся мотор. А потом я вернулся в школу на танцы, всё ещё надеясь уломать твою тётушку.

— И вы его ни о чём не расспрашивали?

— Я пытался. Всё же он меня заинтриговал. И разговаривал он со мной как-то очень странно… Я же говорю тебе, я его даже не послал. Он сказал, что это тайна. Тайна, проникать в которую мне нет никакой нужды, потому что это не имеет никакого отношения к моему будущему успеху и богатству.

Пётр лихорадочно соображал: «Листы бумаги, просто листы бумаги, которые Руслан Зайченко уничтожал по мере того, как напечатанная на них информация становилась достоянием истории. Листы бумаги, которые… абсолютно ничем не могли помочь восстановить утраченную временную поступательность».

— Только листы бумаги? — Пётр вложил в этот вопрос остатки всех своих необычных сил начинающего мага. Зайченко должен заговорить! Он должен сказать правду до конца.

Но Руслан Зайченко, похоже, откровенничать больше не собирался. Он сложил бумаги, аккуратно перепроверив их последовательность, обратно в коробку, затем неспешно затолкал её назад в шкафчик. Так же деловито он замкнул его и стал убирать ключ в потайной ящичек.

Пётр разочарованно поднялся, полагая, что аудиенция закончена. Но Зайченко улыбнулся:

— Он дал мне ещё кое-что. Он дал мне маленький блестящий кружочек, сказав, что эта вещь станет моим талисманом. И что однажды я смогу воспользоваться ею так, как воспользовался бы, если бы техническое оснащение моего времени так не отличалось от того, среди которого приходится жить ему. Эту блестящую штуку я всегда носил с собой. Она со мной и сейчас. Хочешь взглянуть? — Петру показалось, что в глазах Руслана промелькнуло что-то недоброе, и он внутренне напрягся, услышав, как голос интуиции предупреждает его об опасности. На всякий случай он сделал несколько шагов к столу Зайченко, отметив взглядом стоящую в самом конце большую чёрную статуэтку темнокожей африканской женщины с корзиной на голове. Корзина была наполнена фруктами, каждая мельчайшая деталь была тщательно выпилена из тонкого металла.

Мэр сунул руку в нагрудный карман пиджака, достав маленький бумажник. Отстегнув крохотную молнию, он вытащил из кармашка чип, который не мог быть никаким другим, а только тем, что Пётр купил в магазине «Знания». Он с трудом удержался, чтобы не броситься к раскрытой ладони Зайченко.

— Старик сказал мне кое-что ещё. Он сказал, что однажды чокнутый изобретатель или мальчишка-подросток придёт ко мне, чтобы спросить меня о том, о чём сегодня ты меня спросил. Он сказал, что это может уничтожить всё, чего я достиг. Несколько лет назад ко мне пришёл один ненормальный, но я даже не стал слушать, что ему от меня нужно. Я запер его в психушку. А сегодня ко мне пришёл ты. И я всё тебе рассказал. Ты ведь мой племянник, правда? Я ведь не мог не сказать тебе правды. Теперь ты всё знаешь, следовательно, тебе незачем выходить из этого кабинета живым, ты согласен со мной?

Говоря это, Зайченко тихонько доставал из стола небольшой пистолет с глушителем.

Пётр вскинул руку, и огненная змейка сорвалась с его пальцев, пролетев мимо уха Руслана Зайченко. Этот несложный трюк, которому научили его в школе номер семь, сейчас спас ему жизнь. На секунду Зайченко отвлёкся, и этого хватило, чтобы Пётр изо всех сил рванул на себя статуэтку африканской крестьянки, оказавшуюся страшно тяжёлой. Подняв её горизонтально на уровне глаз, Пётр, предельно напрягая мышцы, толкнул её по воздуху в сторону Зайченко, сообщив заклинанием Полёта невероятную скорость. Мэр всё же сумел увернуться от летящего в него снаряда, и тот не разнёс ему череп.

Со страшным грохотом «африканка» врезалась в стену, заставив висящую картину рухнуть на голову Зайченко. Воспользовавшись замешательством Зайченко, Пётр бросился бежать. Секретарша не решилась его останавливать, да и не могла бы. Зрелище, которое предстало через несколько секунд, заставило её без сознания рухнуть на пол: появившийся в дверях кабинета мэр города поднял пистолет и несколько раз выстрелил по своему убегающему «племяннику».

Миновав длинную приёмную, Пётр выбежал на лестницу. Охрана равнодушно следила за очередной сценой из серии разборок мэра со своими домочадцами — персонал Зайченко привык к подобным инцидентам. Но пули, просвистевшие вслед Петру, заставили парней в камуфляже вскочить. Мгновенно они поняли, что происходит что-то непоправимое. Но именно ужас ситуации парализовал их способность к быстрому реагированию. Охрана не могла решиться преследовать мальчика, но и скрутить потерявшего над собой контроль Руслана Зайченко она тоже не осмелилась. Не обращая никакого внимания на опешивших бойцов спецназа, Зайченко, скрипя туфлями и задыхаясь, бежал вслед за Петром по лестничным пролётам.

Начальник службы безопасности Руслана Зайченко не мог решиться вмешаться в преследование, однако он хорошо понимал, что история не должна получить огласки. Следовательно, всё, что должно было произойти, могло свершиться лишь в пределах режимного здания, где обосновалась семья мэра. Он отдал команду перекрыть выход из здания, и то, что именно так он обязан поступить, Ларин Пётр отлично понимал. Выбежав на открытую террасу, он посмотрел вниз.

Пёстрые стайки машин на сумасшедшей скорости проносились внизу. Броситься вниз и размозжить себе голову — вот, похоже, единственное, что оставалось Петру.

Зайченко, тяжело дыша, выбежал на террасу.

— Всё? Прибежали, племянничек? Вот только не понимаю, зачем ты это затеял? Всё же я сносно к тебе относился и в деньгах ты отказа не получал?

— Всё же не понимаю, дядя, зачем вы это затеяли? — в тон ему ответил Пётр, который машинально старался оттянуть время. — Вам ведь придётся как-то объяснить мой труп и вашу пулю в нём?

— Какой ты наивный, — ответил Зайченко. — Если восемь лет назад, когда мои позиции были отнюдь не такими прочными, я решил, что не стану больше терпеть существование Спасакукоцкого, то…

Зайченко не договорил. Глубоко вздохнув, Пётр, вытянувшись в струнку, прыгну л вниз, моля высшие силы о том, чтобы заклинание Невесомости оказалось подвластно ему.

Потрясённый Зайченко бросился к перилам, внутренне холодея от осознания отчаянного поступка, на который так неожиданно решился его племянник. Но, перевесившись через перила, он увидел совсем не то, что ожидал. То, что предстало его глазам, заставило его остолбенеть. Одна из машин медленно отрывалась от асфальта, поднимаясь вверх. И на крыше этой машины замер Ларин Пётр, силясь удержаться на скользкой поверхности.

Машина стремительно набирала скорость. Не веря своим глазам, Зайченко поднял пистолет. Но машина поравнялась с террасой этажа высотного здания быстрее, чем он успел прицелиться. Сидевший за рулём Ситников резко распахнул дверцу, и та ударила Зайченко прямо в лицо. Опрокинувшись навзничь, Руслан на мгновение потерял сознание. Пётр быстро спрыгнул на террасу, подобрал уроненный пистолет и забрался на сиденье. Ещё секунду спустя машина времени резко взмыла вверх.

— Я всё выяснил, Ситников, — сказал Пётр, стараясь побороть пляшущие в глазах чёрные точки и лёгкий приступ дурноты. — Мы должны возвращаться в 1977 год, в то самое 16 мая, когда был этот школьный бал, после которого стали встречаться мои дядя и тётя. Оказывается, пока они обменивались любезностями, в игру включился старый Зайченко, который приплёлся из будущего.

— Невероятно… Пётр, ты уверен в том, что говоришь?

— Конечно. Он же сам мне всё рассказал. Со всеми душещипательными подробностями о том, как хреново было ему из-за того, что моя тётя танцует со Спасакукоц-ким. Даже чип показал, который с тех пор носит с собой в виде талисмана. Правда, потом он захотел меня пристрелить.

— Но почему именно эта дата, 16 мая 1977 года?

— Ситников, вы переутомились! Зайченко ничего сам не выбирал. Ведь дата была проставлена на табло нашего предыдущего пункта назначения во времени.

Ситников помрачнел.

— Что ж, ситуацию это только усложняет. Тогда получается, что этот день опасен вдвойне. Он наиболее вероятно создаёт возможности для пространственных столкновений. И тогда изменения во всей временной структуре могут произойти ещё более ужасные.

Что вы имеете в виду, Ситников?

— Погоди, Пётр, я расскажу тебе всё на месте, но сначала давай отсюда выберемся. Что-то мне наш компьютер не нравится.

Пётр посмотрел на светящиеся лампочки и понял причину беспокойства Ситникова. На верхнем табло, где был обозначен желаемый пункт во времени — 16 мая 1977 года, вдруг появилась совсем другая дата: 28 апреля 1864 года. Ситников озадаченно постучал по табло и приподнял боковую крышку компьютера, пальцем шевеля крохотные проводки. После нескольких беспорядочных вспышек компьютер перезагрузился, и на табло снова появилась правильная дата.

— Ещё и это. Надо будет сразу починить компьютер. Сразу после возвращения из прошлого.

Он ещё немного повозился с торчащими теперь из боковой крышки в разные стороны проводками. После махнул рукой:

— Чёрт с ним, включу временную цепь.

Пётр спохватился:

— Подождите, Ситников, как это, мы прямо сейчас улетаем? А Соню разве мы не будем забирать? И потом, может забрать тётю Эльзу, пока этот гад её не укокошил?

Ситников прикусил губу, но тут же облегчённо вздохнул:

— Посуди сам, Пётр, если мы сможем восстановить нормальную пространственную идентичность, то этот уродливый две тысячи второй год превратится в нормальный две тысячи второй год, где хотя бы твоя семья жила нормально. Потом мы вернёмся в две тысячи двадцать седьмой год и оттуда заберём Соню. И ни у кого не останется воспоминаний об этом ужасном Питере, в который мы попали сейчас.

— Нет, Ситников, так не пойдёт. Если с нами что-то случится или что-то у нас не получится, Соня останется здесь и погибнет.

— Пётр, мы не можем допустить, чтобы что-то случилось или что-то не получилось. И потом, не надо так уж волноваться за Соню. Даже если она давно проснулась, то… Она ведь тоже ученица школы номер семь.

Ситников включил временную цепь и нажал на газ. Автомобиль покрылся бликами голубого пламени и исчез в одном из многочисленных пространственных измерений.