Ларин Петр и машина времени

ГЛАВА 28

Пётр так и уснул у костра, накрывшись грубым шерстяным одеялом, прихваченным для него Ситниковым. Тепло пылающих веток разморило его, и парнишка сам не заметил, как уснул. Последнее, что он увидел, прежде чем смежить веки, — скорбный профиль Ситникова, склонившего голову на колени в напряжённом раздумье.

Прошёл почти час, когда Ситников наконец решился. Рывком поднявшись, он почти бегом двинулся к дороге. Полчаса спустя он перемахнул через забор дома церковного старосты и несмело постучал в окно Северины Сидорович.

Крохотный огонёк свечи явственно говорил о том, что в комнатке не спят. Северина отворила окно почти сразу. Она всё с тем же ничему не удивляющимся взглядом зябко куталась в тёплый шерстяной платок.

— Это я, Ситников, — несмело подал голос изобретатель.

— Вижу, — улыбнулась Северина.

О том, что происходит нечто ужасное, Северина догадалась сразу. Насмешливоприветливая улыбка исчезла с её лица.

— Погоди, я сейчас открою засов, и ты войдёшь.

— Нет, Северина, нет.

— Что-то случилось?

— Нет… То есть да. Северина, я пришёл попрощаться.

Северина непонимающе помотала головой.

— Как попрощаться? Ты… уезжаешь? А когда ты вернёшься?

— Северина… Никогда. Мы, боюсь, больше никогда не увидимся.

— Юлиан… — прошептала она потерянно.

— Северина, я хочу сказать, что очень люблю тебя. Но я понял, что мне здесь не следует больше находиться. Мне здесь, как оказалось, всё же не место. — Ситников старался быть предельно искренним. — Я должен вернуться туда, откуда приехал.

— Но откуда, Юлиан?

— …Любимая, я не могу тебе этого сказать.

В одно мгновение молодая женщина перепрыгнула через подоконник и, роняя платок, оказалась рядом с Ситниковым.

— Тогда… Тогда возьми меня с собой.

— Он отвёл глаза.

— Туда, куда я уезжаю, я не могу тебя взять. Даже если бы я очень захотел, я не смог бы взять тебя с собой, — он умолк. — Поверь, я никогда тебя не забуду. Я очень тебя люблю.

Она беззвучно расплакалась, пряча лицо в ладонях.

Хлопая ресницами, он смотрел на неё как побитая собака.

— Я… я не понимаю, что ты хочешь сказать, — с трудом выговорила она, глотая слёзы.

— Северина, ты не сможешь понять это.

— Но я должна знать. Если ты действительно любишь меня, скажи правду.

Ситников долго молчал, не решаясь выговорить ни слова. Наконец он решился.

— Северина, я из будущего. Я прибыл сюда на машине времени, которую сам придумал. И я должен вернуться обратно, в две тысячи второй год.

Его слова произвели неожиданный эффект. Глаза Северины сверкнули гневом.

— Да, безусловно, Юлиан. Я всё понимаю. Я тоже очень люблю Жюля Верна. Именно потому, что я тебе об этом сказала, ты решил поиздеваться надо мной столь дурацким образом? — Она залепила Ситникову звонкую пощёчину. — Я думала, ты хотя бы уважаешь меня. А ты придумал такую отвратительную глупость! Ты просто мог сказать мне, что больше не хочешь меня видеть. По крайней мере, по отношению ко мне это было бы честнее!

Она повернулась и пошла к дверям в дом старосты. Ситников сдавленно прошептал:

— Но я сказал тебе правду…

В ответ из-за двери донеслись рыдания. Ситников постоял у окна ещё несколько секунд, потом сорвал с ближайшего куста цветок шиповника и положил его на подоконник. Потом он горестно поплёлся к калитке.

…Хозяин небольшого кабачка уже готовился запирать заведение, когда нетвёрдой походкой к дверям подошёл уважаемый им учитель Ситников. Казалось, Ситникову наплевать на то, что он пришёл в такой поздний час. Равнодушно скользнув взглядом по трактирной стойке, Ситников уставился на хозяина кабачка, и тот понял его без слов.

Высокая бутылка появилась в его руке.

— Как для вас, господин учитель. Фабричная.

Ситников молча опрокинул стакан. Хозяин не решился намекнуть своему позднему посетителю на то, что пора бы и честь знать. Разумеется, любого другого он бы, не раздумывая, вытолкал взашей. Но Ситников… Тут кабатчик смутился. Никогда прежде он не видел учителя не то что пьяным — даже чуть навеселе.

— Дрянные новости, господин учитель?

Ситников пробормотал что-то невнятное, и у кабатчика мелькнула мысль о том, что его запоздавший собеседник не слишком силён в единоборстве со спиртным. Ещё он подумал о том, что спозаранку ему придётся поспешить на станцию. Однако Ситников, посмотрев на него более дружелюбно, попросил налить ещё…

…Пётр проснулся у давно потухшего костра, когда над горизонтом уже висел багрово-красный диск. Солнечные лучи успели немного согреть землю.

— Ситников, мы не проспали?

Ответом ему была тишина.

Пётр вскочил. Ситникова рядом не было.

Теряясь в самых неожиданных догадках, Пётр вытащил из кармана фотографию. Не жалея ладоней, которые в этот раз припекло сильнее, чем в предыдущий, он выпустил на снимок огненную змейку. Дата смерти Ситникова по-прежнему была отчётливо видна на снимке. Фамилии убитого по-прежнему не было.

Лошадиный топот заставил Петра вздрогнуть. Ситников, взмыленный не в меньшей степени, чем его лошадь, спрыгнул рядом с машиной.

— Я взял лошадь у хозяина кабака. Чёрт, я напился! Пётр, я напился, я пил полночи напролёт, пока не свалился. Утром добрый хозяин позволил мне оседлать его лошадь. Мы оставим её где-нибудь на станции, так мы с ним условились, позже её заберёт его сын… Впрочем, боюсь, придётся её просто выпустить.

Тем временем пожилой кассир на железнодорожной станции с удивлением поприветствовал блондинку в дорожном костюме с припухшими веками, выдававшими недавние слёзы.

— Чем могу служить, сударыня?

Чёрная вуаль опустилась на тонкое нервное лицо.

— Билет до Пскова, — отрывисто выговорила женщина, сжимая в руках небольшой баул.

— Туда и обратно?

— Нет, в одну сторону.

…Пуская из цилиндров клубы горячего пара, пассажирский поезд, ведомый новеньким локомотивом, приближался к станции. Северина Сидорович была среди немногочисленных пассажиров, садящихся в вагон. Опухший после бессонной ночи кабатчик, поднимаясь следом за ней, чрезвычайно обрадовался, завидев знакомое лицо, с коим можно было поговорить о ночном происшествии.

Когда часы на станции показали восемь часов, локомотив дал протяжный свисток, и поезд медленно тронулся. Северина съёжилась у окна. Ей отнюдь не улыбалась перспектива соседства со словоохотливым кабатчиком.

Она с трудом заставляла себя изображать внимание, пока суть рассказа не обожгла её сознание.

— Вы не представляете, милейшая, как убивался учитель сынка его сиятельства графа. Никогда не видел, чтобы человек так убивался из-за женщины. Я ему: не надрывайтесь, поостыньте, а он: я не знаю, дескать, как теперь жить после того, как я нанёс такую обиду этой женщине. Она, говорит, и так, бедняжка, натерпелась, она, говорит, отца похоронила, говорит, одна-одинёшенька на целом свете, а я так полюбил её…

Северина повернулась к попутчику, отбросив вуаль:

— Это был учитель сына его сиятельства? Юлиан! — закричала Северина, бросаясь к дверям тамбура.

На площадке между вагонами она рванула на себя ручку экстренного торможения. Поезд затормозил и спустя несколько секунд остановился. Северина выпрыгнула из вагона и побежала назад к станции. Окликнув извозчика, она приказала что есть силы скакать обратно в деревню.

На бегу роняя шляпу, она вбежала в пустую бывшую кузницу.

— Юлиан! Юлиан!

Плача от нервного напряжения, она опустилась на большой стол посреди лаборатории. Взгляд её упал на макет железной дороги с картонным автомобилем на рельсах. «Машина времени» — гласила сделанная простым карандашом подпись.

— Машина времени, — потрясённо пробормотала она. — Так он говорил правду?

Северина бросилась к дому церковного старосты, где с утра, как она помнила, стояла оседланная лошадь. Через минуту Северина скакала к тому месту, где неделю назад лошади едва не опрокинули её в трясину.