Ларин Петр и машина времени

ГЛАВА 22

Сняв с каминной полки лист бумаги с начерченной на нём схемой, Ситников задумался.

— Так, — сказал он, водя пальцем по бумаге, — вот кладбище. Впрочем, кладбищем оно перестало быть в тридцатых… В войну там была линия обороны, там как раз копали траншеи, потом их перенесли на полкилометра назад, там было несколько дотов… И после войны там валялось столько неразорвавшихся снарядов, что мальчишки в первые годы подрывались едва не каждый месяц. Всё это потом долго разминировали, а потом там образовалась городская свалка. Позже, совсем недавно, лет пятнадцать назад, всё это залили бетоном. Да ты знаешь, это недалеко от старого имения Разумовских… Придётся, очевидно, взрывать… Но ничего, я с работы притащил кое-что…

…Гулкое эхо взрыва разнеслось над пустыми окрестностями типичного пустынного пейзажа века индустрии, где ничего уже много десятков лет не напоминало о том, что когда-то здесь было сельское кладбище, прилегающее к владениям графов Разумовских. Как и предполагал Ситников, над местом, где когда-то он закопал машину времени, оказался почти нетронутый временем военный дот.

Распластавшись на земле, Юлиан Ситников и Пётр переждали, пока уляжется поднятая взрывом густая каменная завеса. Когда Пётр выглянул из-за угла простоявшего несколько десятилетий дота, его взгляду открылся зияющий в земле провал.

Ситников снял с головы ржавую военную каску, которую они тут обнаружили. Протянув Петру вторую лопату, Ситников достал из «жигулёнка» старомодный фотоаппарат и повесил на грудь.

— Будем фотографировать.

Они стали копать почти каменный грунт. Через некоторое время оба поняли, что невероятно устали. Ситников первым отложил лопату и сел, отирая пот со лба.

— Знаешь, что мне всё это напоминает? Помню, в детстве я начитался своего любимого писателя Жюль Верна и решил совершить путешествие к центру Земли. Даже не думал тогда, что заберусь ещё дальше… Меня тогда искали целый день. Конечно, это было детское чтиво, но Жюль Верн повлиял на всю мою дальнейшую жизнь. Когда я впервые прочитал «Двадцать тысяч лье под водой», то сразу понял, что всю свою жизнь должен посвятить науке.

Увлечённый воспоминаниями Ситников вдруг осекся на полуслове. В четырёх метрах от них торчала полусгнившая доска, на которой были едва различимы инициалы Ю. С.

— Смотри, Пётр! Что это?

— Это ваши инициалы, Ситников. Наверное, где-то здесь и находится машина времени.

Они подошли поближе и стали лопатами разбивать спрессовавшуюся за столетие землю, перемешавшуюся со всяким мусором. Солидных размеров ниша, которая угадывалась в земле, была завалена камнями. Петру и Ситникову пришлось долго трудиться, прежде чем лопата инженера упёрлась во что-то твёрдое, что уже не могло быть затвердевшей землёй.

Пётр и изобретатель заворочали лопатами с удвоенной силой. Наконец контуры автомобиля, накрытого истлевшим чехлом, стали очевидными — правда, покрыты они были более чем вековым слоем пыли.

Ситников изумлённо провёл рукой по чехлу.

— Боже мой… Она стоит здесь сто тринадцать лет.

— Да, Ситников… Что ж, полезем внутрь.

Они окончательно измучились, прежде чем вытащили машину на поверхность. Колёса автомобиля за долгие десятилетия высохли и потрескались. Резина пришла в полную негодность. Задний мост заклинило, и машину пришлось вытаскивать буквально на руках.

…Когда автомобиль наконец оказался рядом с уцелевшей после взрыва стеной дота, начинало темнеть. Ситников прицепил трос к бамперу машины времени и сел за руль «жигулёнка».

— Подождите, Ситников. Нужно посмотреть, на месте ли инструкция.

На приборной панели лежал туго перевязанный бечёвкой пакет. В нём оказались несколько больших листов с подробными описаниями механической и электронной части, сама инструкция по ремонту и испорченные детали.

Пётр стал вслух читать исписанные сит-никовским летящим почерком листки.

— Кинематический механизм, его в 1977 году починить уже можно, — пробормотал Ситников. Понятно, почему его детали полетели, смотри — «сделано в Японии».

— Ну что? Ситников, японское оборудование же самое лучшее!

— Да? У вас в две тысячи втором?

Когда Пётр положил пакет обратно в машину, они сели в «Жигули».

— Конец девятнадцатого столетия… — мечтательно протянул Ситников. — Хорошее время для пенсии и старости. Полагаю, мне посчастливится умереть раньше, прежде чем Россию накроют все эти катаклизмы… Знаешь, о чём я подумал, Пётр? Если я оказался учёным, обласканным графом Разумовским в середине прошлого столетия, и он создал условия для моих экспериментов, может быть, я попал в историю? Полистать, что ли, старые «Петербургские ведомости»?

— Не знаю, Ситников. Когда мы с вами в первый раз возвращались из прошлого, вы настаивали на том, что лучше не знать ничего о своей судьбе.

Несколько мгновений Ситников молчал.

— Да, ты прав. Я и так знаю слишком много… Куда уж больше… Пётр, мы забыли Марту!

Маленькой собачонки, с утра крутившейся с кладоискателями, рядом не было.

— Притормозите, Ситников. Сейчас я её заберу.

Пётр выскочил из машины и бросился назад к развороченному взрывом доту. Щенок возился в груде пыли в самом низу карьера. Пётр заметил, что они невольно вклинились в то, что осталось от старого кладбища. Обломки бедных табличек, медных виньеток свидетельствовали о том, что время не пощадило кладбище ещё в начале двадцатого века.

Пётр огляделся. Ему хотелось осмотреться здесь подробнее.

— Ситников, я скоро, — закричал он что было силы, маша руками в сторону машины.

Хорошо присмотревшись, можно было разобрать несколько могильных плит, вросших в землю, которая стала потом строительной площадкой для отступающих солдат, когда те возводили линию обороны. Пётр провёл пальцами по одной из плит, счищая песок с сделанных в плите углублений, бывших когда-то именами и фамилиями почивших здесь: «…итников, учит…» Ниже стоял знак, бывший фамильной печатью графов Разумовских. Он сохранился лучше, чем фамилия похороненного здесь когда-то учителя. Учителя? Пётр стал лихорадочно соображать. Схватив острый камень, он принялся неистово тереть надмогильную плиту, силясь выцарапать у вечности ещё хотя бы несколько букв. Ему удалось восстановить дату смерти — 16 сентября 1864 года. Если… если предположить, что «…итников, учит…» был не кем иным, как заблудившимся во времени изобретателем Юлианом Ситниковым, то… получается, что Ситников скончался спустя неделю, как отправил Петру письмо в будущее…

Пётр замер в нерешительности. Потом собрал все свои силы и опустил руки на плиту, безмолвно шевеля губами. Он почувствовал, как плита под его руками потеплела, потом стала совсем горячей, и из его кармана послышалась недовольная ругань Свистка.

Когда жар стал нестерпимым, Пётр со стоном отдёрнул ладони. Огненные змеи заметались по надмогильной плите. Вся запись, вся, в течение нескольких долей секунды промелькнула перед ним.

«Здесь покоится Юлиан Ситников, учитель. Убит 16 сентября 1864 года. С тобой навсегда! Твоя жена Северина».

На ватных ногах мертвенно бледный Пётр, скользя по обрыву, выбрался наверх и без сил опустился на траву. Марта подбежала и, виляя хвостиком, лизнула его руку.

Сглотнув тошнотворный привкус, Пётр, пошатываясь, пошёл к машине, с переднего сиденья которой ему уже давно махал рукой Ситников.

— Вас убили, Ситников, — Пётр хрипло выговорил эти слова, садясь рядом с машиной на траву. — Вас убили через неделю после того, как вы мне написали. И ваша жена Северина поставила вам памятник, написав, что останется вашей навсегда. Я не могу ещё раз показать вам эту надпись, Ситников. У меня адски болят ладони. Я ожёг кожу, когда хотел восстановить всю надпись. Там было только «…итников, учит…».

— Северина? Не знаю я никакой Северины… — Ситников, как всегда, задумывался о самом главном в последнюю очередь.

Пётр заметил на заднем сиденье машины фотоаппарат.

— Я вернусь и сфотографирую то, что там.

…Оттащив машину времени на дачу и предоставив Петра самому себе, Ситников поехал в библиотеку имени Салтыкова-Щедрина. Заказав жёлтые, буквально рассыпающиеся в руках подшивки «Петербургских ведомостей» за 1864 год, он принялся внимательно изучать колонку происшествий. Неожиданный заголовок вдруг привлёк его внимание:

«Обер-полицмейстером Зиновием Куликом проведено дознание относительно смертоубийства на дуэли офицером армии Его Императорского Величества Юлиана Ситникова, учителя из мещан, имевшего честь быть домашним учителем в доме его сиятельства графа Разумовского…»

Далее кратко сообщалось о том, что учитель графского чада некто Ситников не поладил с гостившим у его хозяина поручиком жандармерии Семёном Зайченко, только что прибывшим в Санкт-Петербург с театра боевых действий на территории Королевства Польского, где подняла восстание мятежная шляхта. Находясь в регулярной армии его сиятельства генерал-губернатора графа Муравьёва, Семён Зайченко отличился особенной доблестью в преследовании повстанцев, выступивших под преступными лозунгами свободы и независимости своего края. Переусердствовав в проведении допросов третьей степени дознания, проще говоря, оскандалившись во время применения физической силы к родовитым бунтовщикам, поручик Семён Зайченко навлёк на себя некоторые неприятности и был отряжён в Санкт-Петербург с особой миссией, порученной ему для восстановления своей офицерской репутации. Очевидно, какими-то судьбами эта миссия и привела его в дом графа Разумовского, где он нашёл себе очередного противника в лице вольнодумного учителя, занимающегося с графским сыном. Можно было предположить, что именно одна из перепалок между учителем и поручиком Зайченко привела к трагической развязке.

«Поручик жандармерии Семён Зайченко, — задумчиво пробормотал Пётр, прочитав ксерокопию заметки, которую привёз ему Ситников. — Тот самый, о котором я что-то читал на сайте с биографией самозваного питерского мэра… Так вот, значит, в чём состояли великие заслуги дальнего предка Руслана Зайченко, которым он так кичится! Хороши же заслуги — особо отличиться в преследовании людей, вся вина которых состояла в том, что они не пожелали подчиниться самодержцу. Судя по фамилии, достойной родословной Семён Зайченко похвастаться не мог. Как, впрочем, подлинной воинской доблестью и элементарной порядочностью».

Ситников, из угла в угол меривший шагами комнату, привлёк его внимание.

— Не расстраивайтесь, Ситников…

— Что уж тут расстраиваться, — печально улыбнулся изобретатель. — Никому не дано ведь уйти от судьбы. Можно её перехитрить, сбежав в другое время, но и там она предложит тебе другой, вполне определённый и законченный сценарий. А я-то думал, что встречу старость на веранде за чашкой чая с малиновым вареньем где-нибудь в окрестностях Санкт-Петербурга…

— Ситников, мы ведь переписали семейную хронику моих дяди и тёти! Мы смогли сделать недотёпу и неудачника талантливым писателем! Ситников, не впадайте в отчаяние! Как только вы почините машину времени, мы наденем на неё новые колёса и я вернусь туда, в восемьсот шестьдесят четвёртый год. Я заберу вас оттуда и верну в наше время.

…Чтобы вернуть машину времени к жизни, Ситникову понадобилось несколько недель и все запасы знаний по электронике. К счастью, инструкции Ситникова, находящегося в прошлом, оказались настолько точными и подробными, что современный Ситников с работой справился. Правда, вместо отдельной микросхемы ему пришлось спаять целый блок управления, который, за неимением места внутри автомобиля, пришлось установить на капоте перед лобовым стеклом. И вид машина приняла, конечно, фантастический. Замена колёс и прочие мелкие неприятности надолго, впрочем, отсрочить время старта не смогли.

Под покровом ночи Ситников отбуксировал машину времени на свежевспаханное поле далеко от дачного поселка. Он ещё раз проверил давление в шинах автомобиля, окончательно выставил все параметры схемы перемещения во времени и на всякий случай сунул в запасник пару запасных аккумуляторов.

— Значит, так. Я залил полный бак бензина, запасные аккумуляторы есть. Я положил две рации вот здесь, под приборной доской. И самое главное…

С обеспокоенным выражением лица Ситников развернул завёрнутую в плотную бумагу гимназическую форму середины позапрошлого столетия.

— Достал у знакомой костюмерши с «Ленфильма». Надевай прямо сейчас. Хорошо, что мы отъехали подальше, хотя топать до владений Разумовского тебе придётся изрядно. Но ты ведь не хочешь врезаться в какое-нибудь дерево, которое существовало в прошлом. А здесь точно была пустошь. Когда ты окажешься там, вокруг тебя будет необъятный простор. К сожалению, там дорог нет. Тебе нелегко будет спрятать куда-нибудь машину, но другого выхода нет. Придётся положиться на авось и просто бросить её в лесу в каком-нибудь месте поглуше.

Ситников положил руку на плечо Петру и легонько подтолкнул его к машине времени.

— Всё. Временная цепь включена. Я отправляю тебя в десятое сентября тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого года, в следующий день после того, как я написал тебе письмо. У тебя будет пять дней на то, чтобы меня найти. Учитывая, что я учитель в имении Разумовских и меня хорошо знают окрестные жители, это будет нетрудно. Да, ещё держи вот это, — Ситников протянул Петру недавно сделанную ими фотографию того, что осталось от могилы Ситникова, и ксерокопию фотографии из «Петербургских ведомостей» 1864 года — граф Разумовский со своей семьёй участвует в открытии водонапорного сооружения… Позади графа хорошо виден не кто иной, как учитель Ситников, рядом с которым стоит набычившийся графский отпрыск, по виду ровесник Ларина Петра. — Думаю, эти, так сказать, реликвии тебе пригодятся. Всё, садись. Пора, дружок.

Ситников похлопал его по плечу.

— Удачи нам обоим. Увидимся в будущем.

— Хотите сказать — в прошлом? — Пётр изо всех сил старался не терять присутствия духа.

— Совершенно верно, именно это я и хочу сказать.