Ларин Петр и машина времени

ГЛАВА 8

Школа гудела от какофонии голосов. В вестибюле Петру не составило труда смешаться со стайкой детишек, сжимающих в руках футляры со всевозможными музыкальными инструментами.

Отдельно толклись старшеклассники. Девчонки постарше, и среди них Эльза, шушукались о чём-то в стороне. Спасаку-коцкого нигде не было видно. Пётр помахал Эльзе рукой, но она едва кивнула ему. Мальчик догадался, что Эльза решила на сегодня свои приключения закончить, а возможно, ей просто не хватило решимости показаться перед одноклассниками в обществе Спасакукоцкого, да ещё с каким-то малолеткой в придачу.

Подумав о вероломности слабого пола, Пётр побродил по коридорам в надежде обнаружить будущего дядю Жоржа. Попутно он не преминул вызвать перед собой фотографию будущего семейства Спасакукоцких и с тревогой заметил, что изображение Гражины на ней сильно поблёкло, точнее, едва различимой осталась лишь одна девичья фигурка, лицо почти слилось с фоном весенних листьев. Это свидетельствовало о том, что Эльза Капитанова пока не склонна видеть в Георгии Спа-сакукоцком свою вторую половину.

«Да… — расстроенно начал соображать Пётр. — Одна надежда на Зайченко. На то, что он всё-таки придёт на бал. И попытается помириться с Эльзой. И что делать это он станет в присущей ему грубой манере. То есть пристанет к ней после того, как закончиться бал. И потащит с собой в парк. А там должен появиться Спасакукоцкий, который будет Эльзу спасать». Финальный аккорд его умозаключений выглядел таким же расплывчатым, как лицо Гражины на фотографии.

Спасакукоцкого Пётр обнаружил на верхнем этаже. Тот сидел на лестнице, ведущей на чердак, и сосредоточенно грыз ногти.

— Ну? — Пётр бухнулся рядом. — Почему ты её отпустил?

— А что я? — забормотал Спасакукоцкий. — Она ещё во дворе вдруг попрощалась и пошла к своим девчонкам…

— Ясно, она боится, что ты не сможешь показать себя блестящим кавалером. А ты должен убедить её в обратном.

Спасакукоцкий недоумевающе пожал плечами.

— Хорошо, — сжалился над ним Пётр. — Можешь отдохнуть, пока будет этот ваш школьный концерт. Но потом начнутся танцы, и твоя задача — не отставать от неё ни на шаг. Помни: ты должен приучить её к тому, что ты пришёл с ней на этот бал и проводишь её домой, когда всё закончится. А потом в парке на вас набросится Зайченко. И попытается отпихнуть тебя в сторону, чтобы поговорить с Эльзой. Не волнуйся, на этот раз он будет один. Не пойдёт же он со всеми своими приятелями объясняться с девчонкой, которая выставила его на посмешище. И ты просто набьёшь ему морду. А потом вы с Эльзой будете вместе жить долго и счастливо целую жизнь.

— Я? Я набью морду Зайченко? Да он от меня мокрого места не оставит.

— Ты забываешь, что наблюдать за всем этим буду я. Вот увидишь, ты без труда распластаешь Зайченко по земле.

Отстав от Георгия Спасакукоцкого, Пётр отправился бродить по школе. Ему было интересно всё, в особенности показавшиеся нелепыми коричневые платьица с накрахмаленными белыми фартучками девочек участниц концерта.

— Слышь, малой, а прикид у тебя ничего, — раздался сзади задиристый, но дружелюбный оклик.

Опустив глаза на свои джинсы, Пётр догадался, что обращаются к нему. Обернувшись, он увидел мальчишку-старшеклассника лет пятнадцати, с улыбкой от уха до уха. Судя по всему, у мальчишки не было дурацкого комплекса, категорически запрещающего старшеклассникам знакомиться с малолетками. И вообще, эта улыбка от уха до уха… Было в ней что-то такое, что Пётр почувствовал, как на него дохнуло… нет, не домом, а временем. Его собственным временем. Эта улыбка… Пётр готов был поспорить, что эта улыбка ему предельно знакома.

— Откуда шмотьё-то? Поделись маленьким секретом. У тебя, наверное, родители в загран ездят? Может, ещё и пласты привозят?

Пётр мотнул головой, чтобы как-то поддержать разговор. Не всё в сленге подростков этого времени было ему знакомо.

К парню подошёл ещё один, его же возраста. В руке он держал зачехлённую гитару.

— Слышь, Илья, может, пока по пиву тишком? До нас ещё вон как долго, что мы, будем тут сидеть муть эту слушать?

И тут Петра осенило. Не оставалось больше никаких сомнений в том, откуда ему так хорошо знакома эта потрясающая улыбка. Именно эту добрую задорную физиономию он видел каждое утро, просыпаясь, на плакате над своей постелью. Илья Сафронов, лидер и вокалист популярнейшей группы «Террариум», печальные баллады которого сводили с ума всю школу номер семь и которые и заставили-то Петра взяться за самоучитель игры на гитаре.

— Пётр, — Ларин Пётр решительно протянул руку своему будущему кумиру. Нет, кумиру своего поколения. — А… можно с вами на пиво? И вообще (тут у него блеснула мысль)… Я уже слышал, когда вы выступали. Можно, вы напишете мне… автограф?

Пётр задохнулся от восторга, представив, как он поразит воображение своих одноклассников, поведав им о том, что умудрился слетать в прошлое, чтобы познакомиться с юным Ильёй Сафроновым и заполучить его автограф. Мальчишки-старшеклассника, только начинающего свои гитарно-вокальные опыты, призванные сломать позже все существующие каноны отечественного рока.

— Слышал нас? А где? Наверное, когда мы на Дне Победы вон там на площадке играли? Ну и попёрли же нас оттуда… мы же там три песни всего сыграть успели.

Впрочем, мальчишка говорил всё это, уже двигаясь вместе со своим товарищем и Лариным Петром в сторону «Пельменной», с которой Пётр успел познакомиться накануне. По пути, обрадовавшись продвинутому слушателю, Илья Сафронов рассказывал Петру о своих злоключениях, самым последним из которых было то, что его исключили из комсомола и выдрали на педсовете за то, что он упорно играл на школьных вечерах «неправильную», буржуйскую музыку.

Жёлтая бочка на колёсиках, появившаяся возле «Пельменной», несомненно, и была целью Ильи Сафронова. Небольшая очередь, выстроившаяся вдоль неё, состояла преимущественно из мужского населения питерской окраины.

Илья поздоровался за руку с лохматым мужчиной лет сорока, который своим неприкаянно-рассеянным видом напомнил Петру Ситникова.

— Приветствую, дядь Саш. Как ваше ничего? — Одновременно мальчишка считал медяки. — Три бокала возьми, а то тётка раскричится. Нет, два, — он взглянул на Петра и решил посмотреть на ситуацию реальнее, отказавшись от идеи угощать пивом очевидного малолетку, хотя и джинсового, хотя и порассказавшего ему по дороге кое-что о теперешней западной музыке. Правда, он не мог понять, почему так печально посмотрел на него Пётр, когда Илья Сафронов предложил ему встретиться завтра и принести послушать те самые виниловые пласты, которые он, очевидно, слушал запоем и которые были недоступны самому Сафронову. Не мог же Пётр ему объяснить, что к завтрашнему дню он ещё не получит возможность вернуться в школу номер семь, а после вряд ли ему ещё раз представится случай навестить Илью Сафронова в прошлом, чтобы привезти ему свой музыкальный центр с компактами. Более того, дотошно изучив биографию своего любимого музыканта, он отлично знал, что следующие пятнадцать лет Сафронову придётся проживать не очень радостную жизнь, — в этом времени не слишком жаловали музыку, которую он начинал играть…

Поэтому Пётр, несколько приуныв, шагал рядом с будущими известными рокерами и размышлял о том, что у него появилась замечательная возможность переплюнуть всех нынешних музыковедов и вживую разобраться в «истоках и первых шагах» музыки своего кумира.

Освежившись пивом, ребята отправились назад в школу, они планировали ещё немного порепетировать. Вместе с ними Пётр направился в пионерскую комнату. Вначале ему подумалось, что это что-то вроде игровой для младшеклассников, но оказалось, что это пыльная аудитория, заваленная пионерскими горнами, красными флажками и толстыми рулонами пожелтевших настенных газет с дурацкими карикатурами на учеников, судя по всему, этой школы. Сафронов достал из чехла гитару. Когда музыканты прогнали небольшую программу из шести композиций, Пётр тоже взял в руки инструмент. Конечно, его владение гитарой было далеко не виртуозным, как, впрочем, и юной будущей рок-звезды, однако темы, которые наигрывал Пётр, поразили Сафронова. Он схватился за вторую гитару, пытаясь вслед за Петром воспроизвести только что услышанные мелодии. Они удавались ему сразу, более того, он добавлял к ним хорошо знакомые Петру вариации. Ничего удивительного, это были самые главные хиты группы «Террариум», которые Сафронову предстояло написать в последующие двадцать пять лет.

…В дверь пионерской комнаты заглянула Эльза.

— Привет, — она небрежно кивнула Сафронову.

Пётр удивился: никогда, мельком увидев на экране телевизора группу «Террариум», «тётя Эльза» не обмолвилась о том, что знаменитый певец учился с ней в одной школе, всего лишь на класс младше. Впрочем, Эльза, похоже, мало интересовалась музыкой; эфемерные наряды, кои она опробовала на своих куклах, занимали её куда больше.

— Привет! — Сафронов даже вскочил, отбросив в сторону гитару.

Пётр уже начал догадываться, что его будущий дядя и Руслан Зайченко — далеко не единственные мальчишки в этой школе, являющиеся воздыхателями Эльзы Капитановой. Скорее даже не воздыхателями. Просто Эльза, видимо, была самой популярной девушкой в школе, девушкой, не быть немного влюблённым в которую среди мальчишек считалось даже странным.

Сафронов подошёл к Эльзе, приобнял её и чмокнул в щёку. Она ответила ему таким же дружески-рассеянным поцелуем.

— Увидела, что вы сюда идёте, и решила зайти. Поиграете что-нибудь? — Эльза по инерции кокетничала.

— Не вопрос. — Второй мальчик, лицо которого тоже казалось Петру знакомым по старым фотографиям «Террариума», которые он видел на сайте группы, подошёл к Эльзе, приобнял её за талию и проводил к единственному в пионерской комнате креслу. Рука его как бы невзначай застряла не на спине Эльзы, а чуть пониже.

— Ну, ты, хватит девушку лапать! — загоготал Илья Сафронов.

Эльза тоже звонко рассмеялась, чем привела Петра в несказанное удивление. Как-то не вязалось это её довольно развязное поведение с вечным нудным морализаторством «тёти Эльзы», которая всегда так возмущалась Соней Тумановой, когда та звонила Петру на выходных. За последние два года Пётр успел составить представление о «тёте Эльзе» как о символе непорочности, доходящей до абсурда.

Но его удивление стало перерастать в лёгкий шок, когда мальчик-гитарист достал из кармана плоскую фляжку с профилем Сталина, отхлебнул из неё и, поморщившись, протянул Эльзе:

— Коньяк «Ужгородский». У предка отлил.

Эльза поднесла фляжку к губам и тоже сделала большой глоток. У Петра округлились глаза. Судя по привычному жесту, которым она протянула фляжку Сафронову, в этой компании подобным её угощали не в первый раз. А может, и не только в этой.

Но на этом цепочка удивлений не закончилась.

— Подымим? — Илья вытащил из кармана пачку сигарет.

— Здесь? Завучиха придёт, дым унюхает, хай поднимет. Пошли лучше за угол, темнеет уже, — второй гитарист говорил со знанием дела.

Вся компания, включая Петра, направилась в школьный сад. Устроившись на ступеньках «аварийного» подъезда и покосившись на выходящие в сад окна учительской, Сафронов стал чиркать спичкой. Эльза между тем вытащила сигарету из его пачки.

Сафронов поднёс ей огонь. Неумело затянувшись, Эльза слегка закашлялась, но тут же с многозначительным видом, явно подражая своим любимым киногероиням из зарубежных фильмов, стала выпускать дым из сложенных бантиком губ.

— Ну что, ещё по глотку? — второй парень снова достал фляжку.

— Угу! — Эльза протянула руку первой.

Почему-то это взбесило Петра. Он вспомнил «тётю Эльзу», грузную, неухоженную, с вечно вороватым видом крадущуюся мимо мужа к буфету, где у неё никогда не переводилось спиртное.

— Слушай, не надо бы тебе пить!

— Почему? — Эльза удивлённо подняла брови домиком.

— Потому что для тебя это плохо кончится! Очень плохо! — добавил он почти с отчаянием.

Ребята заулыбались. Малолетка, хотя и такой замечательный, все же оставался малолеткой.

Илья Сафронов засобирался в актовый зал проверить, не приближается ли его очередь выбираться на сцену. Пётр опустил подбородок на колени. Эльза, выпуская дым из ноздрей, мечтательно улыбалась.

— Не холодно тебе? — будущий гитарист «Террариума» придвинулся к ней ближе и обнял за плечи.

— Осторожно, пелерину помнёшь. — Эльза вдруг отстегнула пелерину от бретелек платья-сарафана и аккуратно положила её рядом с собой на ступеньку. Пётр нашёл, что без пелерины её платье выглядит неприлично смелым в сравнении с нарядами одноклассниц.

Нырнув плечом под мышку приятелю, Эльза почти легла ему на колени. Юноша не замедлил обхватить её ещё плотнее. Пётр демонстративно отвернулся. Восприняв это как поощрительное понимание, юноша поцеловал Эльзу в висок, потом в шею. Рука его скользнула под бретельки. Эльза подняла к нему голову и ответно коснулась губами его подбородка.

Пётр тяжело вздохнул. Похоже, что Эльза просто не представляла, как иначе можно отвечать на мужские заигрывания. И, конечно же, все эти поцелуи и поглаживания её чрезвычайно интриговали. Ларин Пётр недоумевал: как в таком случае его дядя Спасакукоцкий смог пробиться через эту череду поклонников? Не иначе здесь мог помочь только такой брутальный случай, как нападение на него хулиганов и приведение его «раненым» в дом Эльзы.

«Неизвестно, что ещё там у них было, пока Эльзина мамаша ушла утром на работу, а Эльзе не велела идти в школу, пока за Спасакукоцким не придут родители, на случай, если бедному мальчику станет плохо», — думал Пётр.

— Смотри, кто-то идёт! — вдруг испуганно воскликнула Эльза.

К аварийному подъезду приближались четыре тени. В темноте мигали огоньки сигарет. Не самая пристойная лексика и заметный запах перегара свидетельствовали о том, что Руслан Зайченко и его компания уже начали отмечать школьный праздник по-своему.

Музыкант поднялся. Эльза стремительно стала прикалывать к бретелькам пелерину.

— Музыкант наш сидит. А чего-это ты тут? Ну-ка, дай балалайку! Что, нету? А где твоя балалайка? А что это в углу? — по красному даже в темноте лицу Руслана и его тяжёлому, несвежему дыханию видно было, что выпускник уже, что называется, «пошёл вразнос».

— Руслан, посмотри, тут эта шмакодявка! — один из приятелей Руслана увидел Петра.

Однако всё внимание Зайченко было приковано к Эльзе. Пётр догадался, заметив растерянность музыканта, что подобные сцены, когда Зайченко набрасывался на мальчишек, осмеливавшихся заигрывать с Эльзой, были вполне в духе школьных традиций. И, похоже, подобная зависимость не всегда была так уж неприятна Эльзе, ей щекотали нервы такие бурные объяснения, дающие ей возможность выступать миротворцем и демонстрировать свою власть над звероватым Зайченко. Девушке льстило быть любимицей человека, который терроризировал всю школу. Однако она и сама чувствовала себя не очень-то уютно во время приступов ярости Руслана. Например, сейчас Эльза испугалась, вся её напряжённая поза свидетельствовала о том, что девушке уже не до шуток. Возможно, потому, что Руслан был пьян.

…Похоже, что Зайченко действительно не контролировал себя. Он не рассчитал силу удара, замахнувшись на мальчишку-гитариста, и тот, ойкнув, упал назад, громко (Петру показался очень страшным этот звук) ударившись головой о кирпичную стену. Он безжизненным мешком сполз по стене вниз и остался лежать на верхней ступеньке. Руслана это протрезвило мгновенно. Секунду он стоял безмолвный как столб. Затем дёрнулся к Эльзе, схватил её за руку и собрался быстро сбежать вместе со своей компанией, но тут его взгляд упал на Петра.

Отскочив в сторону, Пётр выхватил из кармана Волшебный Свисток. Особенно долгой и сложной трели у него не получилось, он продудел нечто краткое и очень понятное, что на языке всех мальчишек мира переводится как «Полундра! Наших бьют!». Зайченко подскочил к нему и изо всей силы толкнул его так, что Пётр кубарем покатился по влажной земле, чувствуя, как мелкие стёклышки и камешки впиваются в ладони. Он не успел вскочить, как его ещё раз пнула босоножка Зайченко, он услышал пронзительный крик Эльзы: «Руслан, не трогай его!» — но уже в следующую секунду рядом с ним на земле оказался сам Зайченко. Отчаянные трели Свистка застали Илью Сафронова на крыльце, где он, прячась за колонной от взглядов учителей, курил с мальчишками из школьного духового оркестра.

Двое парней в форменных костюмчиках духового оркестра машинально бросились за Сафроновым, когда тот понял, что слышит вопль о помощи. Илья на ходу сбил наземь Зайченко и повернулся к остальным:

— Блин, мужики, что тут вообще происходит! Какого чёрта…

Взгляд его упал на приятеля, который начал приходить в себя и теперь, постанывая, пытался сесть на ступеньку. Рубашка второго музыканта была залита кровью. Рядом на корточках сидела Эльза, сотрясаясь от рыданий.

Приятели Зайченко, видя, что дело приняло нешуточный оборот и драка переросла в настоящее ЧП, сами растерялись. Сафронов, не обращая на них внимания, присел на ступеньку рядом с приятелем, подсунув руку под его спину. Зайченко тем временем подхватился с земли и, увидев вокруг себя толпу мальчишек, рванул к себе Эльзу, прошипев ей в ухо: «Линяем!»

— Не трогай меня! — нервно закричала Эльза, но Руслан, не слушая её и не выпуская её локтя, бросился бежать школьными огородами к задней калитке школьного сада, которая отделяла его от городского парка.

Капитанова плакала и вырывалась, но разжать железные пальцы Зайченко ей было не под силу. Её светлые босоножки увязли в земле и, споткнувшись о какую-то торчащую ветку кустарника, она упала. Громко затрещала порванная пелерина. Эльза зарыдала ещё громче, но Руслан рывком тащил её дальше.

Именно в этот момент как из-под земли перед ними вырос Георгий Спасакукоцкий.

Оставшись в одиночестве, некоторое время он пропадал в школьном буфете, даже не пытаясь разыскать Эльзу. После, посидев немного в зале, отправился подышать воздухом по школьному саду в ожидании непосредственно бала. Конечно, ему уже давно хотелось уйти домой, но обещание, данное Эльзе, чему-то обязывало. Услышав крик и шум драки, он собрался незамеченным подойти поближе и посмотреть, что происходит, и тут наткнулся на бежавшую ему навстречу разгорячённую парочку.

— Помогите! — прокричала ему прямо в лицо Эльза, которая даже не разобрала в темноте, кого она видит перед собой.

Руслан, озабоченный тем, чтобы побыстрее унести ноги, даже не обратил бы внимания на встретившегося ему Спасакукоц-кого. Но «дядя Жорж» изо всех сил рванул из его руки руку Эльзы раньше, чем успел осознать, что он делает. Рванул с такой неожиданной силой, что Эльза не удержалась на ногах и снова упала. Зайченко пошатнулся и направил свой мощный кулак прямо в лицо Спасакукоцкому. Но тот резко выбросил ногу вперёд, и Руслан, которому ботинок Спасакукоцкого угодил прямо в солнечное сплетение, с громким воем скорчился на траве. Спасакукоцкий склонился над ним, но не затем, чтобы помочь подняться, а чтобы ещё раз огреть Зайченко ботинком. Тот дёрнулся, чтобы схватить противника за ногу и повалить рядом с собой, но Спасакукоцкому удалось вывернуться и ещё раз пнуть Зайченко.

Отскочив в сторону, Спасакукоцкий посмотрел на плачущую Эльзу. Платье её было всё в земле. «Надо её отсюда увести», — мелькнуло в голове «дяди Жоржа», и несколько минут спустя они забаррикадировались в женском туалете, где Эльза, стащив с себя потрепанный сарафан, замывала пятна под струйкой из умывальника, а Спасакукоцкий придерживал дверь — на всякий случай.

Пётр, бросившийся вслед за уволакивающим Эльзу Зайченко, успел увидеть лишь заключительный аккорд маленькой школьной драмы. Он увидел, как грязно матерясь, неуклюже поднимается с земли Руслан Зайченко и как Спасакукоцкий, поддерживая Эльзу под локоть, скрывается с ней за «аварийным» подъездом. Дождавшись их в вестибюле, он увидел, как свежеумытая и успокоившаяся Эльза выходит из бокового коридора, обмениваясь со Спасакукоцким репликами, которые всё ещё сопровождались машинальными всхлипываниями. Они не заметили Петра, отступившего в тень от колонны. Пётр услышал, как Эльза говорит, что в своём заметно мокром платье ей меньше всего хочется сейчас появиться в актовом зале в сопровождении мальчишки. Спасакукоцкий понимающе улыбнулся ей и снова исчез в школьном буфете.

Пётр устало вздохнул. Кажется, ему удалось сбросить с себя нелёгкое бремя сведения вместе собственных будущих дяди и тёти. Знакомство состоялось — причём не просто знакомство, получилась прямо-таки блестящая и одновременно душераздирающая история, представившая Эльзе Георгия Спасакукоцкого в самом лучшем, геройском виде. Отойдя к информационной доске, где ярче всего светила лампа дневного света, Пётр содрал с доски открытку, которую прислало учительскому коллективу какое-то промышленное предприятие. Подержав её в руках, Пётр ощутил, как шероховатая поверхность открытки превращается в глянец фотографии. Он взглянул на неё и понял, что нехорошее чувство не напрасно до сих пор не отпускало. На фотографии оставались лишь три человека — дядя Жорж, тётя Эльза и он сам. Все — на неестественном расстоянии друг от друга. Между ними была только весенняя зелень. От изображения Гражины не осталось даже нечёткого силуэта, который был различим ещё несколько часов назад.

Следовательно, пока ничего не получилось. Спасакукоцкий спас для Эльзы этот вечер и этот бал, но равнодушие, с которым она попросила не сопровождать её в зал, говорило о том, что «дядя Жорж» всё ещё рискует остаться в её жизни одним из многих мальчишек этой идиотской школы.

…Концерт юных дарований тем временем закончился, и из актового зала начали выносить стулья и скамейки, освобождая место для танцев — главной части бала «Пока не разведены мосты». Неожиданно Пётр снова столкнулся с разгорячённым Сафроновым.

— Не знаю, что это за танцы под духовой оркестр (час назад он успел заручиться обещанием завуча сыграть на балу не шесть композиций, а взять на себя большую часть музыкального сопровождения школьной вечеринки)! Мы не играем. Витьке плохо совсем. Он головой серьёзно долбанул ся, хорошо, что завучиха не просекла. Его сестра домой повела. Сказали заву-чихе, что живот заболел.

И тут его взгляд прояснился. Он вперился в Петра.

— Слушай, а ты хоть какие композиции сможешь? Не бойся, можешь импровизировать. Мы не своё играть будем! Тебе только гитару перебирать, а я буду соло. Ты же вроде нормально…

У Петра от неожиданности дух захватило. Сейчас ему предстоит выйти за сцену, пусть и стараясь держаться в тени за рослым Ильёй и бэк-вокалистом, и с ходу играть композиции, которыми заслушивались в конце семидесятых. О, Пётр мог бы много порассказать о музыке семидесятых. Больше, во всяком случае, чем сам Сафронов, знакомый с «Deep Purple» по многократно переписываемым некачественным бобинным записям.

— Не вопрос, поиграем, — многозначительно ответил Пётр.

…Обязательные сладкие баллады оказались Ларину Петру вполне по плечу. Музыканты из группы Ильи Сафронова удивлённо переглядывались друг с другом, когда Пётр уверенно вступал с гитарной партией.

Когда закончился быстрый танец, Пётр незаметно дёрнул Илью за рукав. Он успел посвятить его в тайну своего предприятия относительно необходимости заставить Эльзу Капитанову потанцевать со своим спасителем. Илья объявил в микрофон:

— Сейчас будет песня для моих друзей, для Эльзы Капитановой и Георгия Спасакукоцкого. Сейчас Георгий пригласит Эльзу и все юноши пригласят своих девушек.

Пётр увидел, как негодующе поджала губы та самая «завучиха». Такая раскованность учителями ещё не признавалась. Он увидел, как залился краской Спасакукоцкий, даже пот выступил у него на лбу. Он увидел, как недоумевающе распахнули глаза девчонки. Спасакукоцкий двинулся к Эльзе. Та, польщённая тем, что снова оказалась в центре внимания, и уже утешившаяся после недавнего происшествия, царственно сделала шаг к нему и так же царственно опустила руки ему на плечи.

Пары стали медленно двигаться в танце под звуки хрустальной баллады «Вторая радуга». Пётр, вытянув шею, смотрел в зал. Георгий и Эльза танцевали, но как-то на очень почтительном расстоянии друг от друга. Лёд ещё не тронулся между ними, Эльза пока с удивлением привыкала к новому знакомству, а Спасакукоцкий никак не мог преодолеть своей скованности и не решался повести себя более напористо, несмотря на благоприятную ситуацию. Пётр понимал, что положение вещей по-прежнему остаётся критическим. Внезапная тоска охватила его. Он вдруг почувствовал, как что-то рушится в нём самом, никогда прежде не охватывали его такие надломленность и бессилие. Пётр понял: сейчас переписывалось и его будущее, более того, под угрозой начинало оказываться его собственное существование. Страшная догадка вдруг пронзила его: он вспомнил, как отец рассказывал ему, что они с мамой решили пожениться не где-нибудь, а в гостях у дяди с тётей, когда те отправились к морю в свадебное путешествие, а отец Петра притащился к ним в гости со своей подружкой. Пётр ещё раз вызвал перед собой фотографию, превратив в неё на этот раз листочек с аккордами, которые на всякий случай пометил для него Илья Сафронов. Он увидел, что его собственное изображение начинает расплываться, тускнеть. И у тёти Эльзы и дяди Жоржа на фотографии становятся совсем другие лица — отсутствующие, неживые. Кажется, будто эти двое случайно оказались рядом на бессодержательном фотоснимке.

— Георгий, ты умеешь целоваться? — игриво спросила Эльза.

Спасакукоцкий замялся:

— Ну, не знаю…

Пока он краснел и мямлил, какой-то более смелый парень оттёр Спасакукоцкого в сторону и стал уводить в танце Эльзу. Пётр почувствовал, как его руки немеют. Всё его тело отказывалось ему повиноваться.

Озабоченный тем, что гитара почти умолкла и перешла на обрывочные невнятные переборы, Илья оглянулся. Пётр почувствовал, как руки сводит судорогой. Он едва не потерял сознание, из последних сил вглядываясь в беспомощную и уже одинокую фигурку Спасакукоцкого и удаляющуюся от него с другим партнёром Эльзу.

— Малой, что с тобой? — Илья шагнул в его сторону.

— Я не могу играть, — прошептал Пётр.

Он не видел, но ощущал всем своим существом, как блёкнет, тускнеет на снимке его собственное изображение.

— Дядя! — закричал он изо вех сил.

У него всё плыло перед глазами, но он успел увидеть, как Спасакукоцкий вдруг решительно вскидывает голову, подходит к будущей супруге и отталкивает нахала.

В следующую секунду Ларин Пётр почувствовал себя лучше, он с шумом втянул в себя воздух и увидел, как, кружась, пара отступает в тень. Спасакукоцкий и Эльза почти исчезли в полумраке, свет выхватывал только светлое платье. Но Петру не нужно было даже напряжённо щуриться, чтобы увидеть, что там происходит. Губы Спасакукоцкого и Эльзы сливались в поцелуе.

Когда «Вторая радуга» была закончена, Пётр отбежал за кулисы и снова взял в руки скомканный листочек с аккордами. На глянцевой картинке, которую он вслед за этим ощутил в руках, снова всё было в порядке. Александр улыбался своей застывшей дурацкой улыбкой, хмурилась вечно недовольная Гражина, восторженно-кукольно улыбалась тётя Эльза, заискивающе-застенчиво — дядя Жорж, и сам он, Пётр Ларин, спокойно и сосредоточенно смотрел в объектив.

…Вспотевшие старшеклассники аплодисментами благодарили музыкантов.

— Обалденно, малой, правда, обалденно! — Илья Сафронов лучился самодовольством. — Сейчас я одну свою штуку им задвину, ты хотя бы фон создавай.

Пётр покачал головой:

— Нет, всё, мне… пора.

Дисциплинарное Уложение быстро всплыло в его сознании. Всё, эта страница его жизни подошла к финалу. Дисциплинарное Уложение строго-настрого запрещало практикующим магам совершать в иных измерениях даже самые незначительные поступки, не имеющие отношения к прямой цели, с какой маг оказался в том или ином месте. Да и без Дисциплинарного Уложения Пётр успел осознать, какие необратимые последствия может иметь его появление в прошлом времени, в котором его будущие дядя и тётя всего лишь на несколько лет старше его самого.

Но тут в юном маге проснулся самый обычный мальчишка. Да и Илья Сафронов настаивал:

— Ну пожалуйста! (Наивный, он полагал, что его новый приятель вдруг вспомнил о том, что мальчишкам его возраста давно пора быть дома в постели.) Пожалуйста! На одном соло я тут не вытяну!

Ребята аплодисментами требовали от музыкантов играть дальше.

— Ладно. Сыграем вам одну свою мелодию… — Сафронов начал обозначать основную тему, и Петра осенило: он слышал что-то отдалённо напоминающее «Возвращение», одну из самых совершенных композиций «Террариума». Значит, это не совсем новая работа, значит, эта мелодия звучала в ушах Сафронова ещё тогда, в отрочестве?

Пётр вступил вслед за Ильёй. Но это было не та «штука», которую хотел показать старшеклассникам юный музыкант, это было настоящее «Возвращение», которое Илье ещё предстояло создать много позже, уже зрелым музыкантом.

Сафронов вопросительно взглянул на Петра. Он узнавал и не узнавал то, что играл Пётр. Нет, он явственно слышал свою тему, но это была другая музыка, никто из всех, кого он слышал, ещё не играл так.

— Ритм-секция берёт блюзовую основу, только в четыре раза быстрее. Барабаны! Барабаны!

Старшеклассники невпопад задрыгали ногами, пытаясь попасть в такт нового непривычного танца. Некоторые сообразили быстрее и просто стали выписывать ногами немыслимые кренделя. Особенно хорошо это получалось у Эльзы Капитановой и Спа-сакукоцкого. Те, кто танцевал рядом с ними, даже перестали танцевать сами и стали наблюдать за невиданной ещё импровизированной манерой танцевать.

Неожиданно соло перешло к Петру. Он не делал ничего нового, это было сумасшедшее попурри самых разных альбомов группы «Террариум». Сафронов удачно подхватывал некоторые темы. Музыкальная какофония накрыла Сафронова с головой, и он в экстазе начал выдавать совсем уж несвоевременные аккорды, вдохновлённый новой, ещё не родившейся на самом деле музыкой, которой предстояло стать его собственной.

Взяв последнюю ноту, Пётр вдруг испугался тишины. Ему показалось, что у него заложило уши, но потом он посмотрел в зал и увидел потрясённые десятки глаз, уставившиеся в одну точку — на его гитару. Перед самой сценой застыла пунцовая от возмущения «завучиха».

Пётр перевёл дух и снял гитару. Потом решительно шагнул к микрофону:

— Вы пока не готовы к такой музыке. И вряд ли она сразу вам понравится. Вряд ли вы успеете под неё потанцевать. Но ваши дети будут её очень любить.

Понимая, что эта выходка никак не красит юного мага, Пётр, не прощаясь с Ильёй, шагнул за кулисы.

Спускаясь в вестибюль по лестнице, он услышал, как сзади его окликает Эльза. Он остановился. Девушка, в глазах которой блестело какое-то странное изумление, проговорила, положив руки ему на плечи:

— Спасибо. Я не знаю, кто ты… Но… Ты потрясающе играешь. И ещё… Спасибо.

— Прощайте, барышня! — слащаво-учтивым голосом напомнил о себе Свисток. — Прощайте, барышня, и…

— В смысле, прощайте? — удивилась Эльза. — Мы же увидимся?

— Увидимся! — твёрдо ответил Пётр. И ехидно добавил: — Уж это я тебе обещаю! Только прошу тебя, когда ты станешь взрослой и у тебя будет племянник, не отравляй ему выходные!

Несколько минут спустя он решительно зашагал в сторону железнодорожной станции.