Курс на СССР: Переписать жизнь заново!

Глава 8

Был момент в истории СССР, когда просто так пойти в кино среди бела дня стало проблематичным. Под лозунгом «Рабочее время — работе!» велась жесткая борьба с прогулами. Каждый добропорядочный гражданин должен был работать. Это закон. И не закон совести, а именно что ни на есть настоящий закон, прописанный в соответствующих документах, со всеми вытекающими последствиями. Каждый гражданин должен был неукоснительно выполнять важнейшую конституционную обязанность — честно трудиться согласно своим способностям. Не желает — значит это уже уклонение от общественно полезного труда, подрывание дисциплины, совершение антиобщественного поступка, позволяющего таким «нехорошим» людям вести паразитический образ жизни. А значит светит статья 209 УК РСФСР. А это уже не шутки.

Так что не удивительно, что народ в зале кинотеатра «Экран» тревожно зашептался. Очередная облава грозила некоторым серьёзными неприятностями. Люди в серых костюмах, с непроницаемыми взглядами, перекрывшие все входы-выходы из учреждения культуры вызвали настоящий переполох. Кто-то вскрикнул, кто-то попытался изобразить сердечный приступ, кто-то судорожно принялся копаться в сумках и карманах в поисках оправдательной справки о сменной работе или нахождении в отпуске, кто-то просто выразительно кашлянул, кто-то выругался вполголоса… Улыбки, недавно появившиеся у зрителей при появлении на экране Пьера Ришара, испарились в одно мгновение. Всем стало не до комедии.

— Саша? — Наташа тревожно посмотрела на меня, вцепившись в руку.

— Спокойно, — ответил я. — У нас все в порядке. Мы не прогульщики. Твоя практика ещё вчера закончилась, а я работаю на полставки, значит полдня, к тому же нас отпустили. Все официально.

— А если не поверят? — она не сводила глаз с мужчин в серых костюмах, которые шли по рядам, проверяя документы.

— Поверят — проверят — подмигнул я.

Моя уверенность в голосе успокоила девушку, и она перестала нервно теребить ручку своей сумочки. Люди в сером вели себя корректно, проверяя документы, время от времени делали какие-то записи в блокнотах.

Зрителей было немного, человек пятнадцать, в основном подростки и пенсионеры. Мы с Наташей явно выбивались из этой компании.

— Документы, товарищи, — без всяких эмоций произнес представитель органов приблизившись к нам.

Мы протянули свои паспорта, и он принялся медленно перелистывать странички, будто выискивая повод придраться.

— Воронцов Александр Матвеевич, — прочитал он вслух. — Вы, гражданин, почему в рабочее время в кино? Где работаете?

— В редакции газеты «Заря», — ответил я, стараясь держаться спокойно. — Экспедитор, на полставки. На сегодня моё рабочее время официально закончилось, к тому же я выполнил все задания, доложил непосредственному начальнику и меня отпустили. Можете проверить, лично Николай Семенович, главный редактор, может это подтвердить.

— А почему вам потребовалось отпрашиваться? — задал он провокационный вопрос, явно желая подловить меня на лжи.

— Специфика работы, — сказал я, пожав плечами. — Иногда приходится задерживаться сверх установленного графика.

— Почему? — напрягся серый человек, явно почувствовав возможность к чему-то придраться, и, возможно, не только ко мне.

— Чтобы советские граждане вовремя получили свежую прессу, — воскликнул я, едва сдерживая нахлынувший порыв энтузиазма.

— Проверим, — буркнул он, открывая Наташин паспорт. — А вы, Ермакова Наталья? Что делаете здесь?

— Я студентка, — тихо, но твердо сказала Наташа. — Практика закончилась вчера. У меня выходной.

Милиционер ухмыльнулся, сделал пометку в блокноте и вернул нам паспорта. Перед тем, как и пройти к следующему ряду, он подозвал напарника и показал запись в блокноте. Тот молча кивнул и направился к выходу. Значит, всё-таки будут проверять. Я выдохнул, но напряжение не отпускало.

В зале стояла тишина. Слышно было только как шуршали страницы паспортов, поскрипывали кресла, да кто-то в последнем ряду никак не мог унять нервный кашель.

— Это что ж такое? — возмутилась пенсионерка с седыми волосами, закрученными в тугой пучок. — Честным людям в кино уже нельзя сходить? Я на пенсии, имею право! Меня то зачем проверять? Я свое отработала уже!

— Спокойно, гражданка, — прервал поток возмущения старший по званию. — Проверяем всех. Таков закон.

Наконец вернулся выходивший из зала напарник. Его лицо не предвещало ничего хорошего, но и не грозило немедленным арестом.

— Воронцов, Ермакова, Прохоров, Иноземцев, следуйте за мной, — сказал он, показывая на выход в сторону фойе.

Мы встали, ловя на себе взгляды остальных зрителей. Кто-то смотрел с любопытством, кто-то с сочувствием, а вновь возникшая в проеме двери билетерша, толстая тетка в синем халате, пять минут назад приветливо встречающая нас на входе в зрительный зал, пробормотала: «Вот молодежь, шляются по кинотеатрам, вместо того чтобы работать».

Под чутким надзором собравшихся представителей органов нас выстроили в ряд у стены. По спине невольно пробежал холодок «как на расстрел».

— Сейчас будет производиться проверка, — строгим голосом произнёс проверяющий. — Просьба соблюдать тишину и не выкрикивать.

Он подошел к телефону-автомату у входа, снял трубку и набрал номер.

— Редакция? — произнес он, глядя мне прямо в глаза. — Соедините с главным редактором… Да, срочно.

Даже на расстоянии я услышал хрипловатый густой бас Николая Семеновича.

— Добрый день, кому это так не терпится? — несколько раздраженно спросил он.

— Старший лейтенант Протапенко, служба контроля, — представился человек в сером. — Воронцов Александр Матвеевич ваш сотрудник?.. В рабочее время находится в кинотеатре… Так точно… Да… Понятно… Спасибо.

По его выражению лица я понял, что редактор всё подтвердил. Протапенко снова набрал номер:

— Центральная библиотека? — произнёс он в трубку и перевел взгляд на Наташу.

Заведующую библиотекой искали достаточно долго, и Наташа основательно перенервничала. Я почувствовал это по её дрожащей руке, которой она время от времени прикасалась ко мне. Наконец она не выдержала пронзительного взгляда и весьма эмоционально обратилась к Протапенко:

— Студенческая практика нашего курса закончилась ещё вчера. У меня есть справка об окончании практики и отчет с отзывом руководителя. Могу показать.

Не вешая трубку, тот протянул руку и, после того, как Наташа вынула из сумочки несколько листиков с машинописным текстом, подписями и печатями, внимательно их изучил. После этого, так и не дождавшись ответа из библиотеки повесил трубку, вернул Наташе бумаги и, сделав пометку в блокноте, снова кивнул и перевел взгляд на Прохорова. Тот тоже прошел проверку, а вот Иноземцеву не повезло. Никто не смог подтвердить, что у него сегодня выходной, хотя тот долго доказывал, что просто поменялся с напарником, а в график работы изменения не успели внести.

— Воронцов, Ермакова, Прохоров. — сказал он, внимательно глядя каждому в глаза, и после паузы добавил. — Свободны. Но учтите, товарищи, в рабочее время по кинотеатрам шляться — все же не дело. Иноземцев, следуйте за нами.

Они так же стремительно и тихо покинули фойе, не оставив после себя даже запаха. Только Иноземцев бросил на нас испуганно-прощальный взгляд. Прохоров тоже как-то быстро ретировался, а я улыбнулся, и, взяв Наташку за руку. Потащил её в сторону зрительного зала:

— Пошли хоть кино досмотрим.

Билетёрша пропустила нас без лишних слов, мы сели на ближайшие свободные места и досмотрели фильм.

— Эх, самое интересное пропустили, — сказал я, когда в зале зажегся свет.

— Чуть сердце не выпрыгнуло, — призналась Наташа, когда мы вышли на улицу. — Думала, в отделение заберут.

— Все нормально, — успокоил её я. — Пойдем, прогуляемся? Мороженое в «Молодежке» возьмем.

Конечно можно было сразу кино вернуться домой и начать писать статью о поездке на «Праздник Полей», оттачивая каждую строчку, чтобы строгий и требовательный Николай Семенович остался доволен и точно взял меня в редакцию журналистом… но, после пережитого, хотелось раствориться в августовском теплом (не жарком, а именно теплом) вечере!

Мы долго гуляли по улицам городка, ели мороженое, пили газировку из автоматов, ходили по тенистым аллеям и солнечной набережной. Наташа спохватилась только когда солнце коснулось линии горизонта.

— Ой, мне же уже давно домой пора! — сказала она с ноткой сожаления. — Дома, наверное, уже волнуются.

Я проводил Наташу до подъезда. Хотел попытаться поцеловать, но ее дедушка, тот самый Иван Михайлович, который сбил меня на своих «Жигулях», так не вовремя выглянул из окна.

— Наташ, ты где ходишь так долго? Давай домой! Живо!

— Иду! — ответила она. — Ну все, мне пора! Еще увидимся?

— Конечно!

Наташа, увидев, что дедушка скрылся в окне, робко клюнула меня носом в щеку и упорхнула. С глупой улыбкой на лице я потер щеку и медленно побрел к себе домой. Было так хорошо на душе и, казалось, что я не шел, а летел!

— О, Весенний фанат! — окликнул меня чей-то женский голос.

Я обернулся.

— Метель?

Девушка сидела на лавочке, курила. Ох, выдержка у нее конечно невероятная! Выдержка, смелость или дурость? Потому что вот так запросто сидеть на лавочке и открыто курить молодой девушке в далеком 1983 году равносильно вызову обществу. Прохожие, бабушки, дедушки, рабочие с какого-нибудь ближайшего завода, увидев такое, отчитают так, что мало не покажется. Ещё и подзатыльника дадут «ты будущая мать, ишь чего удумала!» А могут и вообще участкового позвать, чтобы провел разъяснительную беседу о вреде курения для женского организма. Впрочем, не только беседой могло все закончиться. Сообщат в институт, а оттуда потом и отчислить могут за аморальное поведение.

А она не боится. Вот так смело, открыто, не стесняясь… Еще и с дерзким вызовом в глазах, мол, чего ты мне сделаешь? Странная.

— Сейчас вроде бы лето, — сказал я, не совсем улавливая смысл фразы про фаната.

— Знаю, — кивнула та как ни в чем не бывало. — Я про другое.

— Про Весну? — догадался я. — Ну не сказал бы, что я его фанат. Слабоватые тексты у него, да и игру на гитаре немного подтянуть не мешало бы…

— Не фанат, но на квартирник все же пришел.

— Ты тоже там была, — напомнил я и, чуть подумав, осторожно добавил. — И после этого вдруг всех участников квартирника загребли…

— Не всех, а почти всех, — улыбнулась Метель. — Ты вроде отделался легким испугом?

— Насчет испуга ошибаешься. Его не было. А вот осадок неприятный остался. Но что легко для меня все обошлось — это верно. Спасибо, что предупредила, — я сделал паузу, пытаясь понять реакцию девушки, спросил: — Это ведь ты сдала всех?

— Я, — просто и буднично ответила девушка, даже пытаясь отпираться.

От такого неожиданного признания я даже слегка опешил. И в самом деле дерзкая.

— Так просто говоришь это?

— А я и не скрываю. Просто никто не спрашивал, кроме тебя.

— И зачем? — я внимательно смотрел в её глаза. — Зачем ты это сделала?

— Были причины. — не отводя взгляда ответила она и, сделав глубокую затяжку, швырнула бычок в урну.

— Ты вообще, что тут делаешь? — спросил я, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

— Сижу.

Разговор явно не клеился, и я решил, что пора прощаться. Дома ждала еще не написанная статья, которую необходимо показать главному редактору уже завтра. Так что стоять тут без толку смысла нет.

— Ну бывай, — сказал я и попытался уйти.

— Постой, — окликнула меня Метель. — Насчет Весны я согласна с тобой. Песни у него и в самом деле полная лажа. Пошли, я покажу тебе настоящих легенд.

— Куда пошли? — не понял я. — Мне некогда. У меня статья…

Но Метель не ответила, схватила меня за руку и потащила через дворы.

— Куда ты? Да постой же! Я никуда не собирался…

— Почти пришли!

Мы оказались в заброшенном парке на окраине Пролетарской. В прошлой юности я слышал об этом месте много легенд, вплоть до того, что там какой-то маньяк живет, но никогда не бывал там. И вот именно сюда меня привела Метель. Конечно же, же маньяк там не обнаружился, зато в старой беседке с проржавевшими столбами и крышей, уютно расположились неформалы. Я поёжился. Ещё не ясно, кто опаснее, маньяк или эти парни с необычными прическами, в дранных джинсах, и большими булавками на одежде.

— Привет, веселые ребята! — поприветствовала их девушка.

Те дружно закричали:

— Буря мглою небо кроет — это к нам Метель приходит!

Весело загалдели.

— Это кто? — шепнул я, разглядывая собравшихся.

— Мои друзья, — ответила Метель и подтолкнула меня ближе.

Никто не пытался выяснить, кто я такой. Раз пришел со своим, значит свой. Мы присели на свободные места, и я принялся разглядывать весёлую компанию. Их было человек десять. Все парни, как один, в потрепанных джинсах и рубашках с закатанными рукавами, а девушки в длинных юбках и с бусами, как у хиппи с квартирника. Кто-то курил, и все пили что-то из стеклянной банки, передавая ее по кругу. В центре сидел парень с гитарой, бренчал что-то тоскливое, сбиваясь с ритма.

— Рыжий, ну давай чего-нибудь из своего, — попросила Метель. — Давай «Стеклянный Город»… Нет, лучше «Сердце на Проволоке»!

Парень, которого она назвала Рыжим и в самом деле был рыжий, с волосами, отливающими расправленным металлом в лучах заходящего солнца, бросил взгляд на Метель.

— «Сердце на Проволоке» говоришь? Это можно!

Он ударил по струнам. Мелодия простая, стандартные аккорды путались, а тонкий, срывающийся голос больше напоминал жалобу, чем песню. Не сказать, что уровень его игры впечатлил меня.

— И это, по-твоему, лучше Весны? — шепнул я девушке и скривился, но так, чтобы остальные этого не заметили.

— Что, не нравится?

— Да как-то… — я пожал плечами. — Не то. Скучно. Будто они сами не верят в то, что играют.

Она хихикнула, но не успела ответить. Гитарист, услышав наше перешептывание остановился, положил руку на струны, заглушив звук, и уставился на меня. Его глаза сузились.

— Чего сказал? — спросил он, в его голосе сквозила обида. — Скучно, говоришь? А ты сам-то можешь лучше?

Все притихли и напряглись в предчувствии разборок. Кто-то хмыкнул, кто-то подтолкнул соседа локтем, смотри, мол, вон сейчас Рыжий новенького уделает. И вдруг, внутри меня что-то щёлкнуло. Появился некий азарт. А почему бы и нет? На гитаре играть я умел — не профессионально, но инструмент освоил довольно хорошо.

И, черт возьми, я чувствовал, что смогу сыграть лучше этого нытика.

— Попробую, — ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Рыжий фыркнул. Среди музыкантов было не принято давать свой инструмент в чужие руки, но под настойчивыми взглядами остальных нехотя протянул мне гитару. Инструмент был старый, с потертой декой и струнами, которые, кажется, не меняли с прошлого десятилетия. Не «Кремона» и даже не «Урал». А деревянное чудо, изготовленное Шиховской фабрикой культурно-бытовых товаров.

«Такими только печку топить», — подумал я, приняв инструмент.

— Ну-ка, смельчак, покажи на что способен! — подзадорила Метель.

Все принялись тут же улюлюкать, еще больше разжигая во мне азарт. Я взял аккорд, другой, пробежался по струнам. Что ж, вполне неплохо настроена.

Взял «соль-мажор» и решил пройтись сразу же по классике.

«Yesterday» Битлз. Первые аккорды — мягкие, меланхоличные — поплыли над парком. Я пел тихо, но уверенно, позволяя словам литься, как воде:

— «Yesterday, all my troubles seemed so far away…»

Голос мой, молодой, 1983-го, звучал чище, чем в 2025-м, и я сам удивился, как легко он ложился на мелодию. Раньше бы я вряд ли бы взял эти ноты — был зажат. А сейчас, имея за плечами опыт целой жизни, уже ничего не боялся и никакой зажатости не было, что позволяло голосу раскрыться в полный диапазон.

Толпа молчала, только костер потрескивал. Метель смотрела на меня, чуть приоткрыв рот, будто видела впервые.

Я закончил, и тишина повисла плотным куполом. Я не дал опомниться слушателям. Пальцы уже перестраивались, и я ударил по струнам жестче, врываясь в «Crazy Train» Оззи Осборна. Пора растрясти всех.

Яростный ритм, почти агрессивный, гремящие-ка цепи аккорды. Старина Оззи знает свое дело!

Я не пел — просто дал гитаре говорить, выбивая рифф. Не помнил — была ли уже придумана эта песня? Да какая к черту разница? Струны звенели, и я чувствовал, как адреналин бьет в виски, как в тот момент на пустыре, когда я бежал от пуль. Но здесь не было снайпера — только взгляды, которые из скептических становились удивленными.

А потом, для финала, я сбавил темп и перешел к «Come As You Are» Нирваны. Это уже из разряда шалости. Мелодия — простая, гипнотическая, с этим характерным гитарным риффом, который в 1991-м взорвет мир, а здесь, в Зареченске 1983-го, звучала как послание из космоса. Я пел низко, почти шепотом, позволяя словам цепляться за воздух:

— «Come as you are, as you were, as I want you to be…»

Гитара отзывалась, как живая, и я чувствовал, как парк вокруг исчезает — остались только я, струны и Метель, чьи глаза горели в отблесках костра.

Когда последняя нота растворилась в ночи, наступила гробовая тишина. Я поднял глаза. Неформалы смотрели на меня, как на пришельца. Гитарист, тот самый, что сунул мне инструмент, стоял с открытым ртом. Девушка в бусах, замерла с бутылкой «Байкала» в руке. Даже костер, кажется, притих.

А потом кто-то хлопнул. Один раз, неуверенно. За ним — другой, третий. И вдруг весь парк взорвался аплодисментами, свистом, криками.

— Вот это да! — выкрикнул кто-то.

— Где ты такое взял? — спросил другой.

— Александр, это было… невероятно! — воскликнула Метель. — Откуда ты знаешь такие песни?

Я только усмехнулся, возвращая гитару гитаристу. Тот взял ее, все еще ошарашенный, глядя на инструмент, словно не веря, что он на такое способен. Пробормотал:

— Ну, брат, ты дал… Это что, сам сочинил?

— Не совсем, — ответил я уклончиво. — Слышал где-то.

Толпа загудела, кто-то потянулся за гитарой, чтобы попробовать повторить. Несколько парней начали обсуждать какие именно аккорды я ставил. Не сразу внимание с меня перешло на другие темы для обсуждения.

— Выпьешь? — предложила мне Метель, когда двухлитровая банка с чем-то красноватым перешла в ее руки. — На, выпей.

Я взял банку, понюхал. Какое-то дешевое вино. Пригубил только чтобы уважить. Передал обратно Метели. Та посмотрела на меня с хитрой улыбкой, тоже сделала глоток.

— Метель, ты слышала, новый альбом Pink Floyd вышел, — сказал Рыжий, закуривая. — Ты бы сказала своему папаше, чтобы он из-за границы привез пластинку? Что ему стоит?

— Вот сам и скажи! — огрызнулась та, возвращая банку.

— Ну чего ты? Твой же отец может привести, часто за границу мотается. Там, говорят, на этом альбоме они про Брежнева поют!

— Да хоть про Сталина! Ничего я просить не буду! — рявкнула Метель.

Я задумался. Ага, отец у Метели какой-то не простой. Простых часто за границу не отправляют. С учетом поведения девушки, ее показательной наглости и отсутствия страха выходило, что отец работает где-то по партийной линии. Может, дипломат?

— Ну Метель… — продолжал упрашивать гитарист. — Ну попроси! Все-таки не кто-то, а Pink Floyd!

— Рыжий, да тебе такое даже слушать нельзя! — произнес кто-то из толпы.

— Это еще почему?

— Ты из простой семьи, тебя тут под ручки возьмут! Такие альбомы только избранные могут слушать! Навроде нашей Метели!

Раздался дружеский смех. И только Рыжий надулся от обиды.

Я хотел было откланяться и уйти домой, уже было поздно, а я чертовски устал, но Метель, словно почувствовал мои намерения, прильнула ко мне.

— Ты что-то рано собрался, — шепнула она таинственно, словно гипнотизируя.

И, поймав мой взгляд, прильнула губами и крепко поцеловала.