Курс на СССР: Переписать жизнь заново!

Глава 15

Я чувствовал на себе заинтригованные взгляды парней и девчонок, всей компании. Эти взгляды жгли, буравили спину и, казалось, я ощущал это физически. Метель стояла передо мной и нагло улыбалась:

— Ну? — выжидательно требовала Метель. — Один поцелуй, и пластинка твоя.

С одной стороны, о таком предложении со стороны Метели, думаю, мечтала вся мужская половина, сидевшая тут. Но… Поцеловать ее сейчас, при всех, и «как следует, по-настоящему» означало бы предать Наташу… с которой я… в которую я…

— Давай, давай, Саня! — подбодрил «Леннон», в глазах читалась плохо скрываемая зависть и азарт. — Покажи класс!

— Марин, а давай не поцелуй… — неожиданно для всех предложил я. — Не поцелуй, а желание! Ну, в любое время я выполню любое твое желание. С условием, что это будет не горячий поцелуй и… ничего такого…

Девчонка задумалась. Хорошо, ненадолго:

— Согласна! — качнулись темные локоны, вспыхнули синью глаза, и на губах заиграла та самая «кошачья» улыбка. — Только не одно желание, а три!

— А почему три? — искренне удивился я.

— Так в сказках же всегда три! — Метель задорно рассмеялась. — Ну, что? Согласен?

Я молча кивнул. Ну, куда было деваться? Серегу-то надо спасать… Отводить от опасной развилки. Пусть будет три.

— Вот и хорошо, вот и славненько, — хлопнув в ладоши, покивала Марина. — Ну, пошли, золотая рыбка!

Позади тренькнула гитара:

— У меня есть три желания! — фальшиво затянул «Леннон». — Нету рыбки золотой!

— У них нету! — выходя из сквера, хохотнула Метель. — А у меня теперь есть!

«Пинк Флойд» я вручил вымогателю в тот же вечер. Поднялся по вычурной лестнице, позвонил… Все тот же халат поверх тельняшки, очки, запах паяльника и паленой бумаги.

— Ты? — глаза его за толстыми стеклами очков удивленно округлись. — Неужели, принес?

— Вот! — я протянул пластинку.

Очкарик хмыкнул:

— Извини, проверю… Тут пока подожди.

Даже в комнату не пригласил, змеюка очкастая! Что-то щелкнуло… из раскрытой двери донеслась песня:

Brezhnev took Afghanistan

Begin took Beirut

Galtieri took the Union Jack…

— Ну, что, убедились? — спроси я, когда очкарик вышел из комнаты.

Тот сухо кивнул и протянул мне расписку:

«Претензий не имею… Число, подпись…»

— И помните мою доброту! — издевательски бросил он на прощанье.

Вот ведь крыса! Да и черт с ним, главное-то было сделано! Теперь нужно было пойти в ПТУ, где Гребенюк учился. Вернее, не пойти, а поехать. Училище располагалось на южной окраине города, на проспекте Металлургов, между новостройками и частным сектором с зелеными уютными палисадниками и заборами.

Туда я отправился уже на следующий день во время обеденного перерыва, ибо от работы меня никто не освобождал. Мы с коллегой, Серегой Плотниковым, должны были сделать репортаж об открытии нового детского сада. Про залеты Гребенюка Серега знал, и меня прикрыл. В детский сад поехал один, за что я ему был искренне благодарен.

Сойдя с трамвая, я сразу же направился к окруженному невысокой оградой типовому зданию, в котором располагалось ПТУ. Цветочные клумбы, асфальтовые дорожки, аккуратно подстриженные кусты, чувствовалось, что администрация за порядком следила.

У ворот стоял дежурный, патлатый парнишка в синем пэтэушном пиджаке и джинсах, с красной повязкой на рукаве. Судя по юному виду — первокурсник или, по пэтэушному — «первак».

Черт… Я ведь забыл, на кого Гребенюк учился! То ли фрезеровщик, или просто ремонтник… или… Ну, как теперь группу-то найти?

А, впрочем… Гребенюк ведь, наверняка, здесь личность известная.

— Привет!

Подойдя, я поздоровался с дежурным и просто спросил:

— Ты Серегу Гребенюка знаешь? С третьего курса.

— Знаю, — кивнул пацан. — Только они сейчас на практике все.

— А мастера их мне как найти?

— Так и мастак на практике… Хотя… У них, вроде, сегодня совещание какое-то. Вон мастаки, в курилке… — дежурный показал рукой. — Там и спроси.

Курилка. Навес, скамейки, урна. Ящик с песком. На скамейках сидели четверо, трое еще довольно молодых мужчин лет по тридцать и один седенький, в берете и рабочей спецовке.

— Гребеню-юк? — переспросил седенький. — Ну, я у него мастером… В канцелярии сказали, бумага на него пришла, из милиции. Видать, натворил что-то…

— Ну, не удивительно, — хохотнул один из молодых, бросая окурок в урну. — От такого всего можно ждать.

— Ну, не скажи, Жень! — качнул головой другой, с модной прической и холеными усиками. — Гребенюк парень нормальный. Ну, с закидонами, так кто сейчас без них? А металлолом кто как-то на выходных грузил, вспомните?

Слышно было, как в вестибюле прозвенел звонок. Мастера поднялись… Седенький же, оглянувшись, уселся обратно:

— А ты вообще Гребенюку кто?

— Я? Друг… В газете работаю…

— В газе-ете?

— Вот! — я показал удостоверение. — Воронцов Александр. Можно просто — Саша.

— Иванцов, Федор Алексеевич, — мастере протянул руку. — Все Алексеичем кличут. Так, говоришь, друг?

— Ну да, — уверенно подтвердил я. — Хочу ему помочь как-то… Неужели, он все время тут безобразил?

— Да нет, — Алексеич вытащил пачку «Беломора» и снова закурил. — На первом курсе вообще золотой парень был! А к третьему, вот… Ну, так со многим бывает. Армия выправит!

— Вот именно, армия, — согласился я. — Армия, а не тюрьма.

Мастер поднял глаза:

— Вот, значит, как? Дело тюрьмой пахнет? Интере-есно, что же он такое натворил? Избил кого? Ограбил? Ножом пырнул? Не-е, это на Гребенюка не похоже…

— Да диски продавал… Ну, пластинки… — кратко пояснил я. — Так, помелочи… Но статья серьезная.

— Жаль, жаль… — Федор Алексеевич выпустил дым. — Парень-то не худой… И отец его покойный был из рабочих. Наша, рабочая косточка.

— А знаете, ведь можно его от тюрьмы уберечь, — я осторожно перешел к основной теме.

— Уберечь? — удивленно моргнул мастер. — Как? Откупить что ли?

— Ну, что вы — откупить! Просто взять на поруки… Понимаете, ущерб там возмещен, потерпевшие никаких претензий не имеют… Чего зря парня губить?

— Да, да, так… А что от меня-то надо?

— Ну, ходатайство написать, характеристику… — торопливо пояснил я. — Это все суд учтет… А, может, и до суда не дойдет! Коли уж на поруки…

— Да я знаю! — докурив, Федор Алексеевич выбросил окурок и вдруг улыбнулся. — Помнится, лет тридцать назад брали мы одного на поруки… Я тогда на заводе работал. И ничего, исправился парень. Семью завел, уважаемым человеком стал. Как-то даже виделись, руку мне жал, благодарил. Так что все, что надо сделаем. Только вот… не мастак я с бумагами…

— Так я помогу! Я ж журналист, газетчик!

Мастер поднялся на ноги и поправил берет:

— Ну, пошли тогда в мою кандейку…

Ходатайство мы написали. Отнесли в канцелярию на подпись директору училища.

— После обеда будет! — приняв ходатайство и характеристику, пояснила секретарша, худощавая женщина с усталым лицом.

— Как вы думаете, подпишет? — уже на выходе, спросил я у мастера.

Тот пожал плечами:

— Не знаю. Должен бы. А вообще, Алексей Юрьевич человек своеобразный. Недавно у нас. Да, вон он, кстати…

У крыльца остановилась машина. Нет, не черная служебная «Волга», а, по всей видимости личная. Самая крутая по тем временам тачка «Жигули» ВАЗ-2106, «шестерка», модного цвета кофе с молоком. В салоне играла музыка, Юрий Антонов и группа «Аракс»:

Летящей походкой

Ты вышла из мая

И скрылась из глаз

В пелене-е-е января!

Музыка оборвалась, распахнулась дверца, и из машины выбрался еще достаточно молодой, лет сорока, уверенный в себе мужчина в безукоризненном сером английском костюме с импортным шелковым галстуком. Круглое холеное лицо, очки в модной оправе, залысины…

— Здравствуйте, Алексей Юрьевич!

— Алексей Юрьевич, здравствуйте!

Наперебой здоровались мастера и преподаватели. И откуда только взялись? Ведь буквально только что никого не было!

— Алексей Юрьевич, а совещание будет?

— Да-да! Товарищи, прошу не опаздывать!

Вот это хлыщ! И впрямь, подпишет ли такой?

— Он раньше в горкоме работал, — пояснил Федор Алексеевич. — Говорят, прессу курировал. Ну, все, Саня, я побежал…

Прессу… Ага-а…

После обеда повезло. Главный редактор оказался на своем месте. Осторожно постучав, я заглянул в дверь:

— Николай Семенович, можно?

— А, Саша, заходи! Репортаж по детскому саду готов?

— Пишем…

— Поспешите, чтоб к вечеру был!

— Да, сделаем… — время было дорого, и я сразу пошел ва-банк. — Николай Семенович, а вы такого Алексея Юрьевича знаете? Директора двести восьмого ПТУ номер. Говорят, он раньше в горкоме прессу…

— А-а! Хромаков, что ли? Ну, знаю, конечно. А что?

— А что он за человек? Понимаете, у нас тут ходатайство…

— Что за ходатайство? — главред понял глаза. — Давай, давай, Саша, рассказывай! Все без утайки.

Ну, рассказал. Кратко, правда, но…

Внимательно выслушав, редактор покачал головой:

— Та-к та-ак… Выходи, спекулянт твой приятель?

— Ну-у… — я развел руками. — Оступился человек… Но, ущерб возместил, раскаивается… Потерпевшие претензий не имеют. В училище его на поруки хотят…

— Возместил? Из каких средств, интересно? Хм… на поруки… Хотя, откровенно-то говоря, потерпевших нисколько не жаль! За такие деньги пластинки покупать… Уму непостижимо! Так! Иди, репортаж доделывай…

Что ж, хотя бы попытался…

Кивнув, я подошел к двери.

— Стой! — окликнул Николай Семенович.

В руке он держал телефонную трубку:

— Как, говоришь, фамилия того юного спекулянта?

— Гребенюк! Сергей Гребенюк… Николай Се…

— Ладно! Работай.

И снова знакомый кабинет с табличкой «Следователи СО. Никифоров И. П., Зверев К. С.»

Мы снова пришли с Наташей. Но она скоро уезжает на учебу. Верней, «на картошку».

— Наш-то какой? — я растерянно моргнул. — Почему звания на табличке не пишут — капитан там, майор…

— Потому что обычным гражданским людям звания ни к чему, — пояснила Наташа. — Главное должность. А должность тут написана. Наш, кстати, Зверев. Константин Сергеевич… Ну, что, пошли?

Постучав, Наташа заглянула в дверь:

— Константин Сергеевич, можно?

— А-а! — улыбнулся он. — Коллегия общественников адвокатов! Ну, заходите, коли уж пришли.

На этот раз следователь был в штатском. Модная бордовая рубашка, серые брюки. Такого же цвета пиджак висел на спинке стула.

— Присаживайтесь, — капитан кивнул на стулья. Усталым он нынче не выглядел, скорей, наоборот, был каким-то радостно-возбуждённым. — О приятеле вашем хотите узнать? Так расстреляли уже! Два раза.

— Что-о⁈

— Да шучу же! А вообще, ходатайство тут на него пришло, — серьезно промолвил Зверев. — Хотят на поруки. Сам он вину признал полностью, характеристики хорошие. А вот ущерб…

— Ущерб возмещен! — выкрикнули мы хором.

Я положил на стол слегка измятые листки бумаги.

— Ага, ага…— следователь внимательно изучил принесенные нами расписки. — Лихо вы! Хорошо. Значит, претензий никто не имеет. Ну, что же. На поруки, так на поруки. Завтра с утра его и выпущу! И пусть себе летит белым лебедем.

— Завтра? — Наташа жалобно заморгала. — А можно, сегодня? Ну, пожалуйста, товарищ следователь…

— Эх, — неожиданно улыбнулся Константин Сергеевич. — Говорите, на юрфаке учитесь? Кто у вас там гражданское право читает, Лесников?

— Нет. Колокольцев.

— У-у, не повезло! На зачетах только так валит!

Наташа тоже заулыбалась:

— Ничего! Как-нибудь справимся. Так, Константин Сергеевич, как?

— Ну-у, сегодня, так сегодня, пока начальство на месте… Так! Молодые люди, вы пока в коридорчике посидите. А лучше на улице, там скамеечка удобная есть… кругом деревья… Листья жгут, листья жгут, как последний салют… Там, кстати, и пирожковая рядом… Эх, мне бы таких друзей!

Мы еще не успели выйти, как следователь уже звонил кому-то по телефону:

— Леночка, душа моя… я задержусь на полчасика… Дела, дела, сама понимаешь… Что-что? А мы потом на такси поедем, ага…

Во дворе ветер кружил опавшие листья. Мы с Наташей переглянулись и пошли в пирожковую. Взяли пирожки с яйцом и зеленым луком, и по стакану горячего бульона.

— Вкусно! — улыбалась Наташа. — Ах, Сашка! Какие же мы с тобой молодцы!

Я тоже улыбнулся:

— Ты более молодец, чем я. Со следователем же ты говорила. И уговорила же!

— Потому что я женщина! А женщины кого хочешь, уговорят.

Это точно.

Чуть помрачнев, я невольно вспомнил Метель и ее три желания…

— Ты что напрягся-то? — случайно глянув на улицу, Наташа округлила глаза. — А вон парень с сумкой…

— Черт возьми! Гребенюк!

Схватив Наташу за руку, я выскочил из пирожковой:

— Эгей! Серега-а!

— Сань…

Мы обнялись. Наташе же Гребенюк церемонно поцеловал ручку. Тюремный, блин, джентльмен.

— Ребята… Ребята… даже не знаю, что и сказать! Если бы не вы… Да я по гроб жизни… Вот, следователь бумагу выдал…

— Постановление о прекращении уголовного дела в связи с передачей на поруки… — вслух прочитал я. — … вину признал полностью в содеянном раскаялся… характеризуется положительно… потерпевшие претензий не имеют… на основании статьи пятьдесят второй УК РСФСР… статьи девятой УПК РСФСР… уголовное дело дальнейшим производством прекратить в связи с передачей обвиняемого на поруки!

— Ну, Серега!

— Ребята! Это дело надо отметить. Но, сперва домой, — Гребенюк развел руками. — Мать, сами понимаете…

— Да уж, представляю, как тетя Вера обрадуется!

Сердце пело. Мы, я и Наташа сделали это! Изменили ход времени, злую развилку судьбы! Это мы, мы сделали! Никакие не супергерои, вообще, считай, что никто. Но, ведь удалось. Удалось же! Так, может, удастся и что-то еще? Что-то куда более глобальное…

Вечером мы пошли в ресторан. Вернее, в молодежное кафе, считавшееся самым крутым в городе. Все как полагается, очередь на вход, непреклонный швейцар в дверях…

— Ну? — Наташа повел плечом. — И как мы туда попадем? Говорила же, надо что-то более демократичное.

— Ну, не в пирожковой же! — хохотнул Гребенюк. — Спокуха! Сейчас все устрою.

Хохотнув, он убежал за угол и почти сразу высунулся, махнул рукой:

— Идемте!

Мы с Наташей переглянулись. Пошли.

Это бы черный ход. Какие-то ящики, продукты. Темновато как-то. Впереди шел какой-то парень в потертой джинсе с прической а-ля Риккардо Фольи.

— Это Гоша, — обернувшись, шепнул Серега. — Музыкант. Тут и сам Весна петь не брезгует!

Теперь понятно, почему Гребенюка сюда пустили. Он просто всех знал. Вернее, не всех, а кого надо.

— Анатолий… — не доходя до зала, Гоша позвал молодого официанта. — Посади гостей.

— Ага, — кивнул тот. — Идемте.

Все втроем мы уселись за крайний угловой столик. Играла музыка, кажется «Старз он 45», у меня была пластинка, как и у многих. по потолку метались разноцветные зайчики, блики стробоскопа били глаза. На стене танцевали полураздетые девушки с гибкими телами, началась программа варьете.

— Хорошо танцуют! — оценила Наташа. — Здесь вообще стильно… И музыка… и все…

— Ну, музыку вы еще здесь услышите! — Серега с ходу заказал коктейли и что-то из еды. — Такая музыка будет… Вам понравится, точно!

Официант принес коктейли.

— Ну, ребята, за вас! — поднял бокал Гребенюк. — Если б не вы, сгнил бы в застенках! Ну, что вы смеетесь-то?

Выглядел он хорошо. Причесанный, в новой джинсе «Рэнглер», разве что чуток спал с лица. Но, шутил, смеялся от души!

— Хочу заметить, Наташа, ты очень красивая! Э, Отелло, не смотри на меня так! Не кряхти так, Ихалайнен! Наташа, скажи ему!

— А теперь мы представляем вам музыкальную программу нашего ансамбля, который называется «Апрель», — громко объявили со сцены.

Все дружно захлопали. Вышли патлатые парни с гитарами. Как в песне, «ударник, ритм, соло и бас». И, конечно же, синтезатор, японские клавиши «Ямаха». Ну, понятно все. Ресторан, это вам не колхоз «Золотая нива» с их ГДР-овской «Вермоной».

— Мы приветствуем вас, уважаемые гости! — подошел к микрофону солист. — И первый наш номер, песня из репертуара московской группы «Альфа»!

Барабанщик пустил отсчет, грянула музыка…

Што-о-орм! Волна за волно-ой…

Зал быстро заполнился танцующими…

— Ну, а мы что сидим? — встрепенулась Наташа.

Но мы, мы должны, победить, иначе…

А потом начался медляк. Красивый такой блюз из репертуара группы «Рок-сентябрь»…

Спит мой город

В поздний час…

Фонари плывут в дожде…

Мы танцевали с Наташей. Я обнимал ее за талию и был так счастлив, как, наверное, еще никогда не был.

— А это дурачок Серега прав. Ты очень красивая!

Прошептав, я поцеловал Наташу в губы. Она не отстранилась.

— Дурень! Всю помаду съел!

Потом пошла ритмичная песня.

Абра. Абра… кадабра…

А мы все танцевали медляк, пока Гребенюк, вот же ж гад, не похлопал меня по плечу:

— Там горячее принесли… Покушаем!

Кажется, это был цыпленок табака, я не разбирался. Просто смотрел на Наташу. Потом ее, с моего разрешения, уволок танцевать Гребенюк.

Я знаю, что расстаться… придется нам с тобо-ой…

Что нам не сладить с этою бедой…

Ресторанные лабухи-музыканты перепевали «Динамик». И очень даже неплохо перепевали. А играли, вообще выше всяких похвал. Вот вам и лабухи! Кстати, если понадобятся деньги, наверное, можно будет…

— Ну, здравствуй, золотая рыбка!

Я резко обернулся.

Передо мною стояла Метель! Не в привычных рваных джинсах и растянутом свитере на голое тело, а в коротком красном платье с дорогой янтарной брошью, черных колготках и туфлях на высоком каблуке.

— Привет! Потрясно выглядишь, — я ничуть не покривил душой.

— Рада тебя видеть, — она хищно улыбнулась. — Имею желание! Потанцуй со мной. Просто потанцуй.

Ну, что ж.

Она обняла меня, прижалась всем телом так, что я даже почувствовал себя неловко. Особенно, когда поймал на себе удивленный взгляд Наташи!

Мам-а-а… Мама-а-а…

Песня продолжалась!

Я попал в беду, я попал в беду, что мне делать с не-ей?