Курс на СССР: Переписать жизнь заново!

Глава 7

Бежать было бесполезно. Жаждущие мести неформалы взяли нас в кольцо, не прорваться. Их главарь нехорошо ухмыляясь, поигрывал ножичком у самого моего носа. Я невольно отстранился, попятился и уперся спиной в ствол росшего на обочине тополя. Серега встал рядом, сжал кулаки.

— Напрасно вы так, — тихо, но уверенно произнёс я.

Нельзя показать слабость. Это как со зверями, которые чувствуют страх. Я посмотрел Косте прямо в глаза, тем самым взглядом, который когда-то там, в будущем, останавливал бандитов и покруче, а не просто какую-то там подзаборную гопоту. А то, что это именно гопота, я не сомневался. Всемером на одного (ну, на двоих) да еще с ножичком.

— Чего? — удивился Костя.

Он несколько стушевался, опустил нож, но всё ещё пытался сохранить грозный вид. Он понял, что я не так-то прост и, если понадобится, буду грызть глотки. Однако, перед своими ему нужно было держать марку:

— Че ты там пролепетал?

Я пожал плечами, выдержал небольшую паузу и спокойным тоном продолжил «воспитательное внушение»:

— Константин, ты же парень умный, все знают. Вот и подумай, какой мне смысл вас сдавать?

— А такой, что менты тебя ссучили, — он усмехнулся, но на этот раз более доброжелательно. Видно, фраза про «умного парня» попала прямо в цель. — Ну, давай, давай, баклань дальше!

— Говоришь, меня ссучили менты, — едва сдерживая проступающий сарказм спросил я. — И поэтому я решил спалить ваш квартирник?

Я говорил спокойно, не показывая лишних эмоций. Любое проявление насмешки могло быть оценено ими как угроза. А мне необходимо было достучаться до возможно сохранившихся в них ещё остатков человеческого, перебив этот животный тупой инстинкт агрессии.

— И что же, я туда напрашивался? — обратился я к Сергею.

— Вообще-то, я его еле-еле уговорил… — подтвердил Серега. — Ну, за компанию. Одному было влом полгорода переться. И, когда бы он с ментами связаться успел? Ну, подумайте сами-то!

— Значит, говоришь, не он? А кто тогда?

— Ну а откуда мы знаем? Народу-то было — куча!

Теперь нужно было придумать еще какую-то фразу, отмазку, которая бы дала возможность Косте отступить, сохранив лицо. К примеру…

Я уже открыл было рот, как вдруг…

— О! Чуваки, здорово!

Все разом обернулись.

— Весна! — Костя поспешно убрал нож. — Здорово! А мы как раз о тебе… Что, уже выпустили?

— Ну, как сказать…

Музыкант был слегка пьян, джинсы грязные, клетчатая рубаха изрядно помята. Зато взгляд задорный, длинные волосы обвязаны лентой, за спиной гитара, а в руках — бутылка дешевого крепленого вина за девяносто восемь копеек, называемого в народе «плодово-выгодное». Ну настоящий хиппи!

— В ОБХСС дело завели, — Весна изобразил пальцами решетку и каким-то неестественно радостным голосом продолжил хвастаться. — Статья сто пятьдесят три! Частное предпринимательство шьют! Докажут, до пяти лет с конфискацией. Но, учитывая малый размер дохода, штраф. Хотя, и ссылку могут… Вот и полечу я на сто первый километр белым лебедем! А пока я свободен… Да там всех уже по домам отпустили, вчера еще… Вайн будете?

— За тебя, тезка? С удовольствием! — рассмеялся Константин.

Его компания с удовольствием поддержала предложение лидера. И куда делась вся эта звериная стая? Вроде бы, такие милые симпатичные парни…

— Только стакана нет, — музыкант развел руками. — Дринкайте прямо из батла!

Бутылка пошла по кругу. Каждый делал глоток… досталось и мне с Серегой.

— А мы вот тут решаем, — возвращая вино хозяину, прищурился Костя. — Кто ментов навел?

— Так выпасали, — делая ещё глоток беззаботно произнёс музыкант. — Тут и думать нечего. У них сейчас рейды по борьбе с нетрудовыми доходами! Соседи вполне могли стукануть. Такую тусовку не спрячешь!

— Раньше же не стучали!

— Ха! Раньше… — хрипловато рассмеялся Весна. — Раньше и земля стояла на трех слонах. Или на четырех? У меня и песенка на эту тему есть. Сбацать?

— А то! — обрадовались парни.

— Ну, пошли тогда, — он оглянулся по сторонам и кивнул в сторону детского сада. — Хоть туда, что ли…

Мы с Гребенюком свалили красиво, по-честному. Просто сказали, что пора. Никто нас и не думал удерживать.

Попрощались со всеми за руку, и уж, конечно, с Костей-Весной! Хороший он парень все-таки! Хотя песни, откровенно-то говоря… Слыхали мы и получше!

— Зайдем ко мне? Родоков вроде не еще должно быть, — нагнувшись, Гребенюк вытащил из-под коврика ключ. — О! Точно, нету…

Обитая коричневым дерматином дверь, узенькая прихожая, вешалка, трюмо, медная чеканка на стене в виде обнаженной нимфы.

— Батя увлекается! — перехватив мой взгляд, пояснил Серега. — Он у меня в трамвайном депо, ремонтником. Проходи, располагайся…

Быстро сняв обувь, я прошел в комнату. Гребенюк возился на кухне.

Серегина комната, честно говоря, меня поразила. На стене, прямо над узкой тахтой, застеленной светло-зеленым пледом, висел большой постер группы «Kiss» в знаменитом на весь мир гриме. Рядом располагались фото, явно переснятые с зарубежных музыкальных журналов. Я узнал Элиса Купера, «Смоки» и «AC/DC». На самодельной тумбочке, у тахты, стоял проигрыватель, точнее сказать — электрофон «Радитехника-301».Колонки разместились прямо на полу. «Радиотехника»… Не Бог весть, что, но для этого времени вещь классная. И, главное, доступная по цене. Стоила она сто пятьдесят рублей, примерно столько же, как самый дешевый переносной магнитофончик, какой-нибудь «Спутник-404», только качество было несопоставимым. В тумбочке стояли пластинки, не так уж и много. Парочка фирменных: «Deep Purple» — «Burn» и самый первый «Rainbow» с замком в виде гитары на обложке. Еще — ГДР-овский «Karat», что-то «Супрафона», остальные наши. Группа «Москва», лицензионная «ABBA»…

— Любуешься? — Гребенюк принес с кухни графинчик самодельной наливки, стопочки и плавленый сырок «Дружба».

— По рюмочке выпьем. Напряжение снять… — наливая, улыбнулся Серега. — Не, не, не отказывайся! Мы ж уже не школьники…

— Да мать не любит…

— Понимаю. У нас лимонный куст есть. Листок пожуешь, и запах отбивает напрочь! Помню, как-то в пятом классе… А, в общем, давай! — Гребенюк поднял стопку. — За то, что все хорошо кончилось. И вчера… и сегодня…

Выпили.

А вкусная наливка! Похоже, сливянка.

— Это терен! У бабки в деревне растет.

Ну да, та же слива.

— Еще по одной… И больше — все! А то мать обидится. Да и батя… Хотя он-то наливку редко. В основном — водку. Знаешь, такая, за четыре семьдесят, с зеленой этикеткой.

— Андроповка!

— Во-во, она самая и есть… Эх, вовремя мы вчера…

— Так я же говорю, сирена!

Метель я все же не выдал. Некрасиво бы как-то было. Она меня предупредила, а я… Да. Да, судя по всему она навела — Метель!

— Слушай, а Метель… она кто вообще?

— Ага-а! — Гребенюк засмеялся. — Глаз положил? Напрасно! У нее знаешь, кто родоки? У-у-у! Ты и она — не две пары в сапоге! Батя дипломат, говорят, дома практически не бывает, постоянно в командировках за границей.

— Так что же она тогда… В таком обществе… обитает…

— С жиру бесится. А, может, просто по-кайфу.

— И все же хорошо, что мы вовремя свалили!

— Ну да… — покивал Серега. — Ну, а даже если бы замели? Чтобы мне было то? Из путяги не выгонят!

— А я вообще, грузчик!

— Вот-вот… Замели бы, и черт-то с ним! Сообщайте, куда хотите.

— Ага… А родители?

— Ну… это — да… — Гребенюк вскочил на ноги. — Слушай, а что мы в тишине-то сидим? Сейчас «Пэрпл» поставим!

— Да я пойду уже. Мать там… Спасибо, Серый…

«Радиотехника», магнитофон, пласты фирменные, за полтинник точно, — поднимаясь по лестнице, думал я. — Откуда у Сереги такие деньги? Ну, стипендия рублей сорок. Где-то халтурит? Скорей, фарцует… Отсюда и знакомства такие! М-да-а'.

Посылая меня в колхоз на «Праздник полей», главред Николай Семенович решил, что кроме последующего очерка — или репортажа — было бы неплохо, если б я заодно что-то там поснимал. Так сказать, для оживления текста. За фотоаппаратом — и за наставлениями — я и был направлен к Сергею…

— Значит, так! — открывая дверь кабинета, Плотников искоса взглянул на меня. — Ты когда-нибудь фотографировал? Ну, там, хотя бы на «Смену»?

— Раньше на «мыльницу» снимал, а сейчас, как все, на смартфон… Ой! — забывшись проговорился я и тут же исправился. — С фотоаппаратами, увы…

— Поня-атно… — Сергей распахнул шкаф и задумался. — Значит, «Зоркий» тебе не дадим. Для новичка сложновато. Там дальномер. «Зоркий» — сложновато, а «Смена» — странновато! О, почти стихи! Скажут, что это за корреспондент такой, со «Сменой».

Вытащив из шкафа фотоаппарат «Смена 8М» в черном блестящем футляре, Плотников взял его в руки, и посмотрел с какой-то трагической задумчивостью.

«Как принц Гамлет на череп бедного Йорика», — усмехнулся я.

— С другой стороны, для новичка фотик, конечно, хороший, простой. Выдержка и диафрагма по символам. Да и выставлять ничего не надо. Диафрагму на шестнадцать — и вперед, к репортажной съемке!

— Сереж… А репортажная съемка, это…

— Это когда ты снимаешь быстро и все подряд! — расхохотался Плотников. — С другой стороны, помни: в пленке всего тридцать шесть кадров! Так что экономь… А в «Смене» счетчик кадров отвратительный! Фиг узнаешь, сколько ты уже наснимал. А хуже того, что затвор и перемотка не взаимосвязаны.

— То есть?

— То есть, затвор взвести забыл, кнопку нажал, перемотал машинально… Вот тебе и пустой кадр! Или наоборот, перемотать забыл, два снимка на один кадр влепил! Поди, потом, разберись, что там наснято? У меня таких снимков целая коллекция! Черт! — Сергей вдруг хлопну себя по лбу. — Во я дурак-то! У нас же где-то «Вилия» была! Обычная, не «авто»… Где же она, черт? Что-то не вижу… А-а! Людмиле Ивановне давал, субботник снимать! Так, верно, с тех пор у нее и валяется! Ты, Сань, посиди, я сбегаю…

Сказал, умчался. Сергей Плотников. Двадцать три года, женат. Детей пока нету… Не знаю, какой он журналист, но, человек, похоже, хороший…

Усевшись за стол, я с любопытством рассматривал убранство кабинета. Вернее сказать — кабинетика, размерами примерно три на четыре метра, зато с большим окном. Два стола, один с телефоном, шкаф с папками, печатная машинка «Янтарь». Еще одна машинка, старинный «Ундервудъ», стояла на шкафу. И как ее только туда взгромоздили? Печатать на машинке я наловчился, еще будучи опером, пусть неправильно, двумя-четырьмя пальцами, зато очень даже быстро. А что? Пишущая машинка основной инструмент оперативника, используется куда чаще, чем пистолет, а, бывает, и чаще, чем мозги!

Еще в кабинете имелись две настольные лампы, большой потрет «В. И. Ленин» в черной раме, (как без него?), настольный календарь и репродукция картины Шишкина «Утро в сосновом лесу». Да! Между репродукцией и шкафом еще поместился иностранный календарь за позапрошлый год с глянцевой красоткой в бикини.

Чего-то здесь явно не хватало! Что-то казалось странным…

Ну, да! Ни компьютера, ни ноутбуков, ни принтера! Как, спрашивается, работали?

Посылая меня в колхоз на «Праздник полей», главред Николай Семенович решил, что кроме последующего очерка — или репортажа — было бы неплохо, если б я заодно что-то там поснимал. Так сказать, для оживления текста. За фотоаппаратом — и за наставлениями — я и был направлен к Сергею…

— Ну, вот… Нашел!

Плотников вернулся очень быстро и положил на стол фотоаппарат, такого же размера, как и пресловутая «Смена», только чуть посимпатичней.

— Выдержка-диафрагма, как и в «Смене»… Но! — объясняя, Сергей поднял вверх указательный палец. — Оптический видоискатель со светящееся рамкой! Удобно строить кадр… Впрочем, не это главное. Видишь, курок? Перемотка кадра и взвод затвора одним пальцем! Уж тут точно не ошибешься, при всем желании…

— Диктофон, увы, у нас пока что в ремонте, — вручив мне «Вилию», продолжал инструктировать Плотников. — Берешь блокнот, пару авторучек и карандаш… Знаешь, такой, цанговый… Да вот он, в стакане, бери! Мали что там? Паста кончится или от жары потечет… Всяко бывает… И успевай записывать! Мой тебе совет — записывай все. Анализировать что важно, а что нет потом будешь. Ты когда едешь-то?

— Завтра, с утра… Билет уже купил на семь тридцать, — похвалился я.

— Это правильно! — Сергей одобрительно кивнул. — Завтра суббота, у многих выходной. Вот и ринутся по деревням да по дачам… у кого есть… Ну, что? Раз, говоришь, готов… Удачи, коллега!

Несмотря на ранний час, народу в старенький «круглоугольный» ПАЗик набилось множество. На каждой остановке втискивались, будто автобус резиновый. Несмотря на купленный заранее билет с местом, пришлось уступить место пожилой женщине…

— Вот спасибо, сынок!

В автобусе стало душно, и я открыл люк.

— Молодой человек! Закройте — сквозняк! — немедленно заголосила какая-то тетка в шиньоне.

— Не, не, не закрывай! Жарища-то, умереть можно, — возразила другая.

— А я говорю, сквозняк! Сейчас простужусь и умру! — не унималась обладательница внушительного шиньона.

Они принялись спорить о том, закрыть или открыть люк, каждая угрожая немедленной скорой кончиной то ли от жары, то ли от холода.

— Парень, — негромко, но отчетливо сказал какой-то дедок. — Ты люк открой, а потом закрой. Пусть обе сдохнут.

Это несколько примирило спорщиц, они дружно набросились на дедка, который сидел тихонько у окна и весело похохатывал. Чем закончилась эта история я не знаю, потому что автобус остановился как раз на моей остановке.

Я вышел из душного салона, с наслаждением вдохнул свежий сельский воздух и огляделся. Кирпичный павильон с большой буквой «А» оповестил, что я прибыл в местечко под названием «Золотая… ива». Ну да, буковка «Н» отвалилась… или ее специально сбили местные остряки…

— Товарищи, товарищи! — обратился я вслед уходящим пассажирам.— А где здесь праздник? Ну, этот… День Полей.

— Да вон туда, по лестнице вверх, — махнула рукой какая-то девчонка, с любопытством разглядывая висящую у меня на плече сумку с надписью «Олимпиада-80».

От автостанции по пологому холму к металлической, выкрашенной серебрянкою, арке с красными буквами «Стадион» вела бетонная лестница с широченными, в полтора шага, ступеньками. Слева от арки монументальным символом эпохи серебрился серп и молот с красным плакатом «Слава КПСС», справа — ларек «Овощи и фрукты». К ларьку уже змеилась очередь — одни мужики.

— Пиво привезли! «Жигулевское»! — обернувшись, доверительно сообщил селянин в яркой приталенной рубахе с большим отложным воротником и серых болгарских джинсах «Рила», почему-то с отглаженными стрелками. — Давно привезли-то… А Верка, зараза, придерживает! Для своих, верно…

Кто-то впереди нетерпеливо постучал в закрытое окошко.

— Я щас кому-то постучу! — из ларька высунулась продавщица, обладательница зычного голоса. — Сказано, в девять открою! Уж и пяти минут не подождать!

— Вера! Трубы горят, милая!

— Ждите! — не терпящим возражения голосом ответила неумолимая Вера и со стуком закрыла окошко.

Будь у меня больше кадров, я бы сделал пару весьма колоритных снимков, но главный редактор предупредил, что репортаж должен быть праздничным, без всякой там остроты и злободневности. Так что я только вздохнул. Первое задание надо выполнить строго по регламенту. Это потом, когда стану маститым журналистом, смогу… а пока просто запомню этот первый праздничный эпизод.

Я шагнул за арку, где, собственно, и располагался стадион — пустое вытоптанное пространство с посыпанной серым шлаком беговой дорожкой и двумя старыми футбольными воротами. По склону холма вкопаны скамейки, на некоторых уже сидели люди, скучившиеся поближе к импровизированной сцене с пристроенной будочкой-гримуборной. На эстраде уже стояли колонки, ГДР-вский синтезатор «Вермона» и ударная установка — басовая «бочка», хэт, тарелки, и два барабана-альта. Установка сверкала, словно летающая тарелка, привлекая внимание всех мелких местных пацанов, так называемой «скелочи». Кто-то старался ударить кулаком по альтам, кто-то треснуть ладонью по тарелочкам, а кое-кто — попасть шишками в «бочку». Да, на большом барабане было написано — «ВИА 'Веселые сердца».

Хорошо хоть не «колхоз 'Светлый путь»!

Откуда-то ностальгически навеяло:

'В каморке, что за актовым залом,

Репетировал школьный ансамбль!'

Что-то скрипнуло… Дюже парни вынесли из пристройки деревянную трибуну с серпом и молотом, школьную парту — стол и три стула. Стол тут же накрыли кумачовой скатертью, а на сцену поднялось начальство в черных, несмотря на жару, пиджаках. Они то как раз мне и нужны.

— Товарищи, а где мне найти председателя или парторга?

Двое в пиджаках обернулись. Один — вислоусый толстяк лет сорока, в светлой летней кепке, второй — сухопарый, с унылым желтым лицом и большими залысинами.

— Ну, я председатель! — глухо буркнул толстяк.

— А я — парторг! — сухопарый подозрительно прищурился. — Тебе что надо-то, парень?

— Мне бы командировку отметить, — я протянул листок. — Вот, и ручка…

— А! Пресса! Так бы сразу и сказал… — промокнув пот носовым платком, улыбнулся председатель. — Давай, распишусь, а печать в сельсовете поставишь.

Примерно до обеда с трибуны лились речи, а зрители на трибунах терпеливо ожидали чествования передовиков и раздачи грамот и ценных подарков.

— Американские империалисты… В преддверье пленума ЦэКа… Мы все, как один… Повысить надои… — раздавались стандартные тезисы, но я особо не вслушивался в эти слова, даже едва не задремал, но тут зрители оживились. — Почетной грамотой награждается Иванцов, Федор Евгеньевич, тракторист… Пименова Юлия Федоровна, доярка… Иванова Клавдия…

Я успел взять несколько интервью, поснимать общие планы и выстроившихся в ряд на сцене передовиков с грамотами. Но, признаться, я откровенно заскучал. Ничего интересного не происходило, однако же я терпел, ждал чего-то особенного. Все-таки первое задание, пусть и не в официальной должности, но его нужно выполнить на «отлично», чтобы главный редактор в меня поверил.

А потом послышалась музыка и начался, собственно, праздник. Участники игр перетягивали канаты, бегали в мешках наперегонки, отгадывали загадки. С лотков продавали блины, пирожки, калитки и даже разливное пиво! Я с удовольствием выпил кружечку — по жаре-то самое то! Выпил бы и еще, но, увы, кончилось. Несознательные граждане набежали с бидончиками и раскупили вмиг!

Я сделал несколько снимков с праздничных мероприятий, тщательно следя за тем, чтобы плёнка не закончилась. А из концертных номеров мне больше всех понравилось выступление балалаечников. Очень виртуозное исполнение, закончившееся импровизацией классического «Дым над водой». Вот это было по-настоящему здорово! Знающие люди поняли, заулыбались. Парторг и председатель так и продолжали пыжиться, изнывая в костюмах от жары, практически ни на что не обращая внимания.

Не подкачал и народный хор! Красивые молодые девчонки в народных костюмах задорно пели, а зрители охотно подпевали.

— Ой ты, Порушка-Параня,

Ты за что любишь Ивана,

— Я за то люблю Ивана,

Что головушка кудрява!

А потом на сцену вышли участники местного ВИА и, слегка побренчав гитарами настраиваясь, после задорного вступления барабанщика дружно грянули в микрофоны хит этого времени:

— Не надо печа-алиться, вся жизнь впереди…

Ближе к вечеру начались танцы. Играл все тоже ВИА «Веселые сердца», но уже, как мне почему-то показалось, гораздо душевнее.

— Синий-синий иней лег на провода-а-а…

Ну, классный же диско-шлягер! Ноги сами собой в пляс пустились.

Синий-синий иней,

Синий-синий иней,

Синий-синий…

И девчонки так старательно отплясывали, с особым сельским шиком сохраняя полнейшую без эмоциональность. Стройная блондиночка в белой короткой юбке нарушив правила несколько раз стрельнула в меня глазами. Она показалась мне знакомой. Точно! Это же та самая девчонка, которая показала мне, куда идти на праздник. Я улыбнулся ей, и её карие глаза заблестели. Красотка!

Солист объявил белый танец, центр танцплощадки освободился, а парни выстроились по кругу, давая возможность девушкам сделать свой выбор.

Вновь о том, что день уходит с земли

Ты негромко спой мне…

— Извините… Можно вас? — робко произнесла та самая блондинка, приглашая меня на танец.

— Конечно, — обрадовался я. — И можно на «ты»…

— Меня Лена зовут…

— Очень приятно! Саша.

Все пройдет, и печаль и радость,.

Все пройдет, так устроен свет…

Я осторожно сжимал хрупкий девичий стан, ощущая под этой хрупкостью силу, которая присуща только деревенским девчонкам. Жаль, что песня так быстро кончилась! Лена вернулась к своим подружкам, а ВИА «Веселые сердца» неожиданно грянули «Мифов»:

Дед мой был амбалом, хоть куда,

Спортом занимался иногда!

Плясать мне, впрочем, не дали. Какой-то угрюмый амбал с приклеившейся к губе дымящейся сигареткой, выразительно толкнул меня плечом и, чтоб не осталось сомнений, просипел:

— Э, ты! Разговор есть. Отойдем?

Мама дорогая, а перегар-то — на гектар! У людей праздник, а он нахрюкался уже, да… Это не предвещало ничего хорошего. Лучше всего было бы его послать, куда подальше… Так ведь не отстанет же, гад! Я огляделся по сторонам. Похоже, он один.

— Ну, пошли…

Мы свернули за сцену, прошло в лесочек, к какому-то затянутому тиной водоему — наверное, пожарному пруду. А, может, это было и самое настоящее болото — ноги по мху пружинили.

— Н-ну? — пошатываясь, парняга выплюнул окурок.

Нет, он правда — один! Лет двадцать пять, лицо… не сказать, чтоб такое уж противное. Молодежная прическа, шатен… И прикинут неплохо: белая рубашка, черные вельветовые брюки… уже испачканные в грязи…

— Что — «ну»? — сжав кулаки, переспросил я.

— Ты че, тля, к чужим девчонкам липнешь?

— Я — липну?

Не слушая ответа, парняга набычился и бросился на меня, словно носорог. Я отпрыгнул в сторону, и мой дуэлянт, не рассчитав, с разбегу рухнул в пруд!

Вот это было зрелище!

Вынырнул, весь в тине… И погрузился обратно… кажется, начал тонуть! Нет, вот голова показалась…

Я подбежал к пруду и упал на колени.

— Руку! Руку давай!

Парень протянул руки.

Однако, тяжел…

— А вот вы где! — раздался разгневанный девичий голосок!

Лена!

— Лен, помогай… Тяжелый, не вытащить…

— Ага!

— И-и… раз-два…

Перемазавшись с ног до головы, общими усилиями вытащили этого громилу. Парняга уселся наземь, стыдливо опустив голову. Никакой агрессии он больше не проявлял, похоже, протрезвел. Холодная вода охладила ревнивца.

— Эх, Леша! — пытаясь хоть немного привести платье в нормальное состояние, укоризненно промолвила Лена. — И чего ты так напился-то? А? Не стыдно? На ответственного человека напал! А он журналист, на праздник к нам приехал, статью о нас писать. Что он теперь будет о нас думать? А? Колхоз наш позоришь… и бригаду свою, передовую… Эх, Алексей, Алексей… а я-то думала…

— Ле-ен… — Леша покачал головой. — Мне плохо, Лен…

— Я вижу!

— Нее-е… Я про председателя нашего такое узнал… Такое…

На следующий день главред Николай Семенович отпустил меня с обеда, а у Наташи как раз закончилась практика, и мы решили пойти в кино на дневной сеанс. По пути к кинотеатру я красочно описал впечатления от моей первой творческой командировки, особо остановившись на происшествии на танцплощадке и последующих событиях.

— Красивая девушка? — спросила Наташа, слегка напрягшись, и я удивился, что это единственный вопрос, который она задала.

— Красивая, — честно ответил я. — Но она чужая.

Наташу этот ответ удовлетворил, и она снова улыбнулась.

Мы купили в кассе билеты на «Укол зонтиком». Народу в зале было немного, десятка полтора. Мы выбрали удобные места. Свет погас и на экране появились первые кадры с титрами. Я приготовился наслаждаться игрой французского комика Пьера Ришара. Но тут экран погас и в зале снова вспыхнул яркий свет.

На авансцену поднялся мужчина в сером костюме и с непроницаемо-бесстрастным лицом вытащил красную книжечку:

— Товарищи, без паники! Мы — представители органов. Прошу предъявить документы. У кого их нет, пройдут с нами для установления личности. Всем рекомендую продумать внятное объяснение, что вы делаете в кинотеатре в рабочее время?

Я оглянулся по сторонам. Половина зрителей были готовы броситься на выход, но там тоже стояли такие же люди в серых костюмах.