Курс на СССР: Переписать жизнь заново!

Глава 18

Получается, рано обрадовался, что Гребенюк одумался? Видимо, всё не так просто, как кажется. Сердце упало и замерло где-то в желудке, ледяным комом. Второй день. Второй день его нет.

— Тетя Вера, заходите, пожалуйста, — я автоматически отступил, пропуская взволнованную женщину в прихожую. Мозг лихорадочно соображал, перебирая варианты. — Вы звонили кому-нибудь? Его друзьям?

— Звонила, Сашенька, всем, кого знаю! — голос ее дрожал. — Никто не видел. Говорят, после того как вы в кафе отмечали, он будто сквозь землю провалился. Я уж думала, может, к тебе…

Мысли неслись вихрем, одна страшнее другой. В тот вечер все пошло под откос. Лицо Наташи в окне автобуса. Триумфальная ухмылка Метели. И Серега… Серега, который тогда смотрел на меня с таким чувством вины, что аж тошно становилось.

— Я… я его после того дня не видел, тетя Вера, — выдохнул я, чувствуя, как по спине ползет холодный пот. — Он… он может куда-то поехал? Его же на поруки взяли, может, на картошку отправили…

— Узнавала уже — не отправляли.

В горле встал знакомый, горький комок.

«Неужели… он опять за свое? — пронеслось в голове. — Не выдержал? Запил? Или, того хуже, снова взялся за старое? Опять пластинки продает, или чего хуже…»

Устроил драку? Угодил в вытрезвитель? Или… или его уже забрали? Все-таки второй день его нету. Да, походу повязали. Вот ведь черт!

— Вы не волнуйтесь, тетя Вера. Я… я обязательно его найду. Он не мог просто так исчезнуть.

Она что-то еще говорила, благодарила, но я уже почти не слышал. Дверь закрылась, а я остался стоять посреди прихожей, глядя в одну точку.

А что, если я ничего не изменил? Что если судьбу не обманешь? Что если она, как река, все равно найдет себе русло, просто обогнув поставленную мной преграду? Не тюрьма, так запой. Не статья за спекуляцию, так что-то другое, похуже. Может, все мои попытки, это просто самообман? Я вытащил его из одной ямы, чтобы он рухнул в другую, еще глубже?

А может, своими действиями я только сильнее его окунул в то самое дерьмо, из которого он тогда так и не выбрался? Может быть статья за спекуляцию вовсе и не привела бы его на кривую дорожку? А я своими действиями только все сделал хуже…

Отчаяние и бессилие накатили такой волной, что я прислонился к стене, чтобы не упасть. Я возомнил, что смогу изменить все, судьбу друга, будущее страны. А в итоге, возможно, все, что я сделал, это подтолкнул его к краю пропасти.

Нет. Нет, я не могу в это поверить. Надо действовать. Сейчас.

Схватив куртку, я выскочил на улицу. Нужно найти если не Серегу, то хотя бы того, кто может подсказать где он может быть.

…Но весь день прошел в бестолковой беготне. Улицы, гаражи, подворотни — все места, где обычно околачивался Гребенюк. Его друзья лишь разводили руками: «Не видели, Сань. С того вечера в глаза не попадался». Даже в «Мелодии» косились на меня: нет, тот парень с пластинками тут не появлялся.

Каждая неудача вбивала в сознание все глубже ту самую, страшную мысль о «Снежных волках». Может, он уже не один? Может, где-то там, в подполье, уже собирается его будущая банда? Я чувствовал себя абсолютно беспомощным.

Пора было возвращаться домой.

Я медленно, будто на ватных ногах, поднялся на свой этаж и уже вставил ключ в замочную скважину, как вдруг услышал на лестничной клетке знакомые шаги. Тяжелые, немного шаркающие.

Обернулся. Из полумрака на площадку поднимался… Сергей. Шел спокойно, даже бодро, с беззаботным видом, словно вернулся с обычной прогулки. На его лице играла легкая, немного загадочная улыбка.

Идет, как ни в чем не бывало!

Облегчение, злость, недоумение, все это накатило на меня сразу.

— Серега! Где ты пропадал⁈ — мой голос прозвучал хрипло и громко, эхом разносясь по лестничной клетке. — Два дня! Мать с ума сходит! Я весь город оббегал!

Гребенюк лишь улыбнулся шире, преодолевая последние ступеньки.

— Сань, привет. Да я… делами был занят. Не переживай.

— Какими еще делами⁈ — я уже почти кричал, хватая его за рукав куртки. — Ты куда исчез? Ты же только избежал тюрьмы. Ты теперь под наблюдением, тебя на поруки взяли… С тобой вообще все в порядке?

В этот момент из-за моей спины, из квартиры, раздался настойчивый телефонный звонок. Резкий, требовательный.

— Чего ты молчишь? Где ты был? — продолжал допытывать я. — Опять делами темными занимался? Пластинки втюхивал? Серега, пойми, второй раз вытащить тебя уже не получится!

— Сань, у тебя телефон звонит, — Гребенюк мягко освободил руку и кивнул на дверь. — Иди, ответь. А я подожду. И все расскажу. Обещаю.

Я пристально посмотрел на Серегу, как бы говоря, только попробуй улизнуть! И снял трубку.

— Слушаю!

— Алло?

Я чуть не выронил трубку. Сердце заколотилось где-то в горле, перехватывая дыхание.

— Наташа? — выдавил я, не веря собственным ушам.

— Саш… здравствуй, — совсем тихо и немного виновато произнесла девушка. — Я… я звоню тебе… из колхоза. Из совхоза, точнее. Прости меня, пожалуйста. За то, что тогда… так глупо… убежала. Не дала ничего объяснить. На эмоциях была.

— Да я…

— Я теперь знаю, что ты не специально тогда себя так вел в тот вечер в кафе. Это все та девушка, Метель, кажется…

Я прислонился лбом к прохладной стенке в прихожей, пытаясь собраться с мыслями. В голове был полный хаос. Откуда? Почему? Что вообще происходит?

— Я… я не понимаю, — честно выдохнул я. — Ты откуда… обо всем узнала?

С того конца провода послышался смущенный вздох.

— Мне всё рассказал Сергей. Твой друг. Гребенюк.

Я обернулся и через приоткрытую дверь увидел его. Серега стоял на лестничной площадке, облокотившись на перила, и все так же улыбался своей спокойной улыбкой. Он поймал мой взгляд и подмигнул.

— Сергей? — повторил я, всё ещё не в силах соединить в голове все части пазла. — Но как? Он же… он тут пропадал два дня. Мы все его искали.

— Он нашёл меня, Саш, — тихо сказала Наташа, и в её голосе послышалась теплая, почти невесомая улыбка. — Представляешь! Сначала он раздобыл адрес моего общежития в Ленинграде. Потом, через дежурную выяснил, в какой именно совхоз нашу группу отправили на картошку. А потом… потом он сел на поезд и приехал сюда сам!

Я закрыл глаза, пытаясь представить эту картину. Вот так Гребенюк…

— Он тут появился вчера вечером, — продолжала Наташа. — Весь перепачканный, уставший, но такой решительный. Нашёл наш лагерь, вызвал меня… и всё рассказал. Всю историю. Про ту пластинку, про то, как ты пытался его вытащить, про эту… Метель. И про её три желания. И почему ты тогда танцевал с ней и дарил цветы.

Её голос дрогнул.

— Просил прощения. Сказал, что это он во всём виноват, а не ты. Он просил меня… умолял простить тебя. Говорил, что ты самый лучший друг, какой у него мог быть, и что я совершу огромную ошибку, если не прощу.

Я молчал, сжимая трубку так, что пальцы побелели. Смотрел на Серегу. На этого безумца, который прошагал половину области, чтобы исправить то, что, как ему казалось, он сломал.

— Я… я не знала, Саш, — голос Наташи стал совсем тихим, исповедальным. — Я думала… Мне показалось, что ты просто флиртуешь с ней на моих глазах. А оказалось, ты просто спасал друга. И я так глупо, по-детски, обиделась и убежала. Прости меня, пожалуйста.

Во мне всё перевернулось. Гнев, страх, отчаяние последних дней, всё это разом улеглось, сменилось каким-то невероятным, щемящим чувством благодарности и тепла.

— Это я должен просить прощения, — проговорил я наконец, и собственный голос показался мне сиплым от нахлынувших эмоций. — Я должен был всё рассказать тебе сразу. Не допустить, чтобы ты так подумала. Я просто… Я не хотел впутывать тебя в эту историю с долгами и обещаниями.

— Но это же и моя история тоже, — мягко возразила она. — Мы же вместе всё это начинали. Вместе вытаскивали его. И я должна была тебе доверять.

Мы помолчали несколько секунд. Я слышал её ровное дыхание в трубке и где-то на заднем плане — голоса других ребят, мычание коровы, звук проезжающего мимо трактора. Обычная жизнь, которая шла своим чередом, пока здесь разворачивались наши драмы.

— Так ты… прощаешь меня? — осторожно спросил я.

Она рассмеялась. Тот самый чистый, звонкий смех, по которому я скучал все эти дни.

— Да, дурачок ты мой, прощаю. И сама прощения прошу.

Я снова посмотрел на «упрямого» Сергея. Он теперь сидел на ступеньках, раскуривая сигарету, и выглядел совершенно довольным собой.

— Саш, мне идти пора, — сказала Наташа. — Тут начальник отделения уже кричит. Я скоро вернусь. После праздников. Встретишь меня?

— Встречу. Обязательно встречу.

Когда я, наконец, положил трубку, то почувствовал, будто с плеч гора свалилась, которую я тащил все эти долгие дни.

Я вышел на площадку. Сергей поднял на меня глаза, выпуская дымок.

— Ну что, помирились?

— Помирились, — кивнул я. — Спасибо, Серег. Я не знаю, что сказать. Это же надо было так…

— А что? — он пожал плечами, как будто сбегал в соседний двор, а не проехал с сотню километров, совершая настоящий подвиг дружбы. — Я же виноват был. Надо было исправлять. Не мог я смотреть, как вы из-за меня поссорились. Она же классная, твоя Наташа. Не чета какой-то там Метели.

— Да ну тебя!

Он рассмеялся. Потом встал, отряхнул штаны.

— Ладно, пойду к матери отчитаюсь, — он хитро улыбнулся. — А то она там, наверное, уже волосы на голове рвет. Я же два дня пропадал. Это, я ей тоже хорошую историю придумал. Про то, как мы с ребятами на рыбалку ездили и связи там не было. Ты уж не проговорись ей.

— Ох и влетит же тебе!

— Ничего, не привыкать!

Он похлопал меня по плечу и, насвистывая под нос как ни в чем не бывало, спустился на свой этаж.

Я стоял на лестничной площадке, слушая, как за спиной захлопывается дверь квартиры Гребенюка. В ушах еще звенел голос Наташи, такой родной, а перед глазами стояло довольное лицо Сергея. Не хмурое и озлобленное, каким я видел в своем времени, а светлое, доброе.

И тут меня осенило.

А ведь получилось же. Не до конца, не идеально, со срывами и нервотрепкой, но получилось! Я оттащил его от той самой развилки, с которой когда-то начался его путь к «Снежным волкам». Он не запил, не озлобился на весь мир. Вместо этого он сделал всё возможное и невозможное, чтобы спасти мои отношения. Он совершил не бандитский, а героический поступок.

И если раньше все было лишь догадкой и теорией, то теперь я получил подтверждение. Работает!

«Эксперимент удался, — пронеслось в голове с ликующим, почти пугающим треском. — Выходит, можно. Выходит, я могу. Могу изменить будущее!».

Мысль была одновременно потрясающей и ужасающей. Если я смог изменить судьбу одного человека, значит, теория малых дел работает!

Но это была лишь тренировка. Разминка.

Теперь передо мной вставала настоящая цель. Та, о которой я лишь смутно и с ужасом помышлял, боясь собственного бессилия.

Теперь бояться было некогда.

Я медленно зашел в квартиру, закрыл дверь и прислонился к ней, пытаясь унять дрожь в коленях. Это была не дрожь страха, а дрожь адреналина, внезапно хлынувшего в кровь от осознания собственной чудовищной ответственности.

Я зажмурился, прогоняя бытовые картинки сегодняшнего дня, и полез в самую глубь памяти, в тот запыленный архив, где хранились знания из другой жизни. Знания о том, что должно произойти.

И первое, что всплыло из черной бездны, было одно-единственное слово, от которого застывала кровь.

'Чернобыль.

26 апреля 1986 года. Взрыв на четвертом энергоблоке. Тихий, мирный город Припять. Первые героические и обреченные пожарные, не знающие, что тушат не обычный пожар, а самый страшный в мире реактор. Облако радиации, поползшее на Европу. Тысячи переселенных, брошенные дома, земли, отравленные на столетия вперед. Ложь и замалчивание властей, стоившее здоровья и доверия миллионов. И тихий, невидимый ужас, который придет потом — рак, лейкемия, мутации…'

Картина была настолько яркой и жуткой, что у меня перехватило дыхание. Это был не просто несчастный случай. Это был крах. Крах веры в безопасность, в могущество технологий, в слово «мирный атом». Одна из ран, из которых истек кровью Советский Союз. Сейчас октябрь 1983 года. До точки невозврата два с половиной года.

Но это лишь одно событие. А были и другие. Гибель «Адмирала Нахимова», землетрясение в Спитаке, затянувшаяся на десятилетие война в Афганистане…

Мозг лихорадочно работал, выуживая даты, названия, цифры. Я чувствовал себя предсказателем еще не случившихся катастроф. И понимал, что у меня мало шансов это предотвратить. От отчаяния даже руки затряслись. Сколько всего ужасного должно произойти. И только я об этом знаю. Господи, какая же это ответственность!

Так, спокойно! Не паниковать! Паникой тут делу не поможешь. Прежде всего нужно составить что-то вроде списка. К каждому пункту составить что-то вроде плана, как предотвратить.

И тут же задумался. А что я могу? Как избежать, скажем, того же Чернобыля?

«Так… Чернобыль… — я открыл глаза и уставился в стену, не видя ее. — Его можно было избежать. Тот злополучный эксперимент… Нарушение регламента… Конструктивные недостатки реактора… О них же знали!»

Как это остановить? Не дать им провести тот роковой эксперимент? Предупредить кого-то? Но кого? Написать анонимное письмо? Мне, простому провинциальному журналисту, не поверят. Поднимут на смех. Сошлются на государственную тайну.

Нужен другой подход. Нужны доказательства. Нужен… доступ.

Я думал обо всем этом почти до самого утра, и только в пять утра меня срубил сон.

Подъем был тяжелым. Свинцовая голова и ватные ноги. Ух, надо было лечь все-таки пораньше! Сейчас бы кофейку, да покрепче… но дома только ненавистный цикорий.

В редакцию я явился с таким видом, будто всю ночь разгружал вагоны. Николай Семенович, свежий и подтянутый, смерил меня оценивающим взглядом из-под густых бровей.

— Воронцов, вы на похоронах были? Или просто праздновали что-то, о чем редакция не в курсе?

— Творческие муки, Николай Семенович, — буркнул я, стараясь не зевнуть ему в лицо. — Статью ко Дню Конституции обдумывал.

— Муки творчества? — главред хмыкнул, но в голосе послышалась доля одобрения. — Ладно, смотри, чтоб к сроку было. И ещё… К статье неплохо бы сделать несколько качественных фотографий. Город, люди, стройки… Чтобы было видно, страна растет, живет, хорошеет. Не казёнщину, а жизнь, понимаешь?

Возможность побродить с фотоаппаратом по городу в поисках позитива, вместо того, чтобы сидеть в душной редакции, показалась идеальной. Лучшее средство от бессонной ночи и тяжких дум.

— Да я хоть сейчас готов! — оживился я, с надеждой глянув на перекочевавший в мой шкафчик старенький «Зенит». — Свет хороший, люди на улицах. Сделаю всё как надо.

Николай Семенович удивленно поднял брови, но кивнул:

— Инициатива, это похвально. Валяй. К обеду жду тебя с материалом.

Через десять минут я уже был на улице, с тяжелым фотоаппаратом на груди. Осеннее солнце ласково грело лицо, и свежий воздух понемногу прогонял дурман бессонницы. Я щелкал все подряд: улыбающихся прохожих, детей, гоняющих мяч, ветерана, чистящего медали у парадного подъезда, классический набор для советской газеты о «счастливой жизни».

Ноги сами несли меня вперед, и я почти не задумывался о маршруте, пока не уперся взглядом в знакомое здание из желтого кирпича с белыми колоннами. ЗАГС на улице Маяковского, рядом с тем самым домом номер 40.

Я замер. Подсознание привело меня прямо к логову шпиона.

Дом был и правда красив, сталинский ампир во всей его помпезной красе. Резные карнизы, высокие окна, ухоженные клумбы. Идеальный фон для репортажа о «растущей и хорошеющей стране». Я машинально поднял «Зенит», стал ловить ракурс.

«Вот так, чтобы в кадр попал и ЗАГС, и дом… Символично, черт возьми. Заключают браки, рождаются дети, живут советские люди…»

Я прищурился, наводя резкость на парадный подъезд, и в этот момент дверь открылась.

Из подъезда вышел Виктор Сергеевич. Отец Метели. Не в строгом пальто, как в парке, а в отлично сидящем на нем явно импортном костюме. Идущий в гору партийный функционер, пропагандирующий социалистические ценности, явно не отказывал себе в комфорте. Он что-то сказал через плечо вышедшему вслед за ним консьержу, кивнул и зашагал по улице.

Сердце ёкнуло. Вся усталость после бессонной ночи мгновенно улетучилась, сменившись ледяной концентрацией. Куда это он собрался? Еще и не на машине. Уж не на встречу ли с тем, кому он отдавал прошлый раз документы?

Инстинкт взял верх над разумом. Я поднял фотоаппарат, сделал вид, что снимаю вид улицы, и, повернувшись спиной, стал ждать, пока Виктор Сергеевич отойдет на приличное расстояние. Адреналин снова застучал в висках, пробуждая охотничий азарт.

«Куда он? Почему не на работе? Насколько я понимаю, строгий контроль рабочего времени обязателен для всех. Даже у меня сейчас в кармане лежит редакционное открепление, позволяющее находиться вне стен редакции для выполнения задания. Почему же он держится так уверенно?»

Виктор Сергеевич шел не спеша, как человек, который знает куда и зачем идет. Он свернул за угол, и я, стараясь особо не выделяться среди редких пешеходов, двинулся следом.

Минут через десять бессмысленного блуждания по улицам и переулкам мы оказались в тихом, почти пустынном сквере неподалеку от Драмтеатра. Это был не тот, ночной и жуткий, где была та встреча, а другой, дневной и безобидный, но я почувствовал опасность.

Виктор Сергеевич остановился у кабины телефона-автомата и со скучающим видом огляделся по сторонам. Я успел отвернуться к витрине магазина «Океан», делая вид, что разглядываю выставленные там банки с крабами.

В отражении витрины я видел, как он быстро вошел в кабинку, набрал номер и, опустив голову, приложил трубку к уху. Разговор продолжался не более минуты. Лица его я не видел, но по напряженной спине и резкому, отрывистому жесту было ясно, разговор был деловым и очень важным.

Он повесил трубку, снова окинул взглядом сквер и пошел прямо на меня. У меня не было времени уйти или спрятаться. Оставалось только сделать вид, что чрезвычайно занят съёмкой крабов в витрине магазина. Держа фотоаппарат у лица, я пятился как бы в поисках нужного ракурса, как привередливый турист.

Мы едва не столкнулись, он бросил на меня мимолётный взгляд, и прошел мимо. Но я был уверен, что этого хватило ему, чтобы оценить ситуацию. Я старался держаться нему спиной, делая вид, что занят настройкой фотоаппарата. Через какое-то время я оглянулся и увидел его сидящим за столиком на веранде кафе.

Виктор Сергеевич не спеша ковырял ложечкой в вазочке с мороженым, бросая по сторонам холодные цепкие взгляды. Минут через пять он быстро встал и направился вглубь сквера, где была узкая тропинка в зарослях почти оголившихся кленов. Там его уже ждал тот самый худощавый человек в темном плаще, с портфелем в руках. Они не стали садиться на скамейку. Быстро, по-деловому обменялись парой фраз, которые я не расслышал из-за проезжающих рядом со сквером машин, после чего Виктор Сергеевич достал из внутреннего кармана пиджака большой плотный конверт и передал его собеседнику.

Удача была на моей стороне. Мне удалось в подробностях снять не только сам момент передачи, но и их лица и даже оттиск на конверте. Сомнений не осталось. Еле слышные щелчки фотоаппарата в наступившей тишине сквера звучали как выстрел, но я не мог остановиться. Снова передвинул кадр. Еще щелчок. Третий.

Они быстро закончили. Человек в плаще сунул конверт в свой портфель, кивнул и быстрыми шагами зашагал в противоположную сторону. Виктор Сергеевич, проведя рукой по лицу, словно смывая с себя напряжение только что завершенной сделки, подняв лицо к небу остался стоять на тропинке.

Получилось! У меня есть неоспоримые доказательства. Кадры на плёнке, на которых запечатлен момент передачи агенту государственных документов высокопоставленным чиновником. Я поймал его с поличным.

Эйфория ударила в голову, горячей и опьяняющей волной. Получилось. Все получилось! Теперь у меня есть рычаг. Теперь я могу…

— Интересные кадры получаются? — раздался спокойный, почти ленивый голос прямо у меня за спиной и чья-то рука властно легла на плечо.