Курс на СССР: Переписать жизнь заново!

Глава 5

Честно говоря, я растерялся и тут же обрадовался. Наверное, все же оформят. Пусть на первых порах даже и грузчиком. Главное, зацепиться. И с Сергеем этим неплохо бы задружиться, все же журналист.

— Меня Сашей зовут…

— Сергей, Плотников, — парень улыбнулся. — Ладно, иди. Потом поболтаем. Мне еще статью писать… Ох!

— Сложно? — я все же не выдержал, проявил сочувствие, слишком уж озабоченным выглядел новый знакомец, словно загнанная лошадь.

— Сложно? — удивился Плотников моему вопросу. — Да смотря что… Я ведь репортер, очерками мало занимался. Репортажи — мое! А вот все прочее…

Очерки, репортаж — это все для меня звучало пока, как что-то инопланетное. Журналистика двадцать первого века все-таки разительно отличалась и стилем, и подачей информации, и видом.

— Ну, ты иди, иди — Сергей поторопил меня, передернув плечами. — Горгона ждать не любит!

— Горгона?

— Вообще-то она Ронькина Надежда Абрамовна. Документовед и ответственная за кадры, — он загадочно улыбнулся и подмигнул. — А почему Горгоной прозвали, сам скоро поймешь. Ладно, ни пуха!

— К черту…

Идти недалеко, первый этаж, но я едва передвигал ватные от усталости ноги.

Осторожно постучав, я просунул голову в приоткрытую дверь:

— Можно?

Горгона подняла голову, и её «Бабетта» угрожающе качнулась. Я думал, что, такие начесы с тугими валиками на затылке вышли из моды лет этак пятнадцать назад… а то и все двадцать. А вот ведь сидит — Брижит Бардо, блин…

— А! Явились!

Надежда Абрамовна окинула меня каким-то совиным взглядом. Сразу показалось, не на меня она смотрела, не в глаза, а сквозь меня. Словно бы и не человек я был, а какая-то бесплотная тень, привидение. Выражение ещё какое-то подходящее было… А! «Смотрит, как солдат на вошь»!

Ну да, именно так Ронькина на меня и смотрела. Я невольно хмыкнул, не в силах сдержать нахлынувшие эмоции.

— Зря вы, молодой человек, радуетесь! — зло щурясь, процедила Горгона. — Очень и очень зря! Нарушать социалистическую законность мы ни вам, ни кому-то еще не дозволено!

— И что же я нарушил?

Угрозы выглядели какими-то нелепыми, и я изо всех сил старался сдержать эмоции.

— Кодекс законов о труде! — с каким-то благоговением произнесла Ронькина. — Вы, надеюсь, комсомолец?

— Вообще-то, да.

— Вот! — торжественно произнесла она, и голосом прокурора, зачитывающего смертный приговор резюмировала. — И не сомневайтесь, в райкоме комсомола узнают о вашем недостойном поведении! И примут соответствующие меры воздействия.

— Да что я такого сделал-то? — искренне удивился я.

— Да! Действительно, что? — раздался за моей спиной уже знакомый густой бархатный бас.

Я быстро обернулся, и увидел входящего в кабинет Николая Семеновича. Главреда, который держал весь редакционный коллектив в твердых руках, которого здесь и боялись, и уважали.

— Ваша Людмила Николаевна взяла этого, — она небрежно ткнула в меня пальцем. — без оформления! А если б он, не дай Бог, получил травму? Кто бы за все отвечал?

— А-а! — Николай Семенович вынул изо рта давно погасшую трубку и перевел взгляд на меня. — Так это вы, молодой человек, так весело таскали батареи? Слышал, слышал, А без оформления… это, конечно, не дело! Мы же не капиталисты какие-нибудь, — он загадочно подмигнул и снова обратился к Горгоне. — Надежда Абрамовна, вот, оформляйте товарища на должность грузчика-экспедитора! Если, кончено, он не против…

— Нет, нет, я не против, — радостно воскликнул я, всё ещё не веря, что моя авантюра увенчалась успехом.

— Пока на полставки с испытательным сроком, — сказал главред. — Петрович давно на полдня перевести просится, говорит, трудно ему…

— Пить зато не трудно, — злобно сверкнув глазами, змеей прошипела Ронькина.

— Вас как зовут?

— Александр.

— Очень приятно. Николай Семенович.

Протянув руку для пожатия, он поинтересовался моим возрастом.

— Гм… восемнадцать… Так вам осенью в армию! Месяц-два поработаете — и адьё. Стоит ли начинать?

— Вот-вот! — Горгона обрадовано закивала.

— Стоит! — уверенно отозвался я. — Призыв только в октябре начнется. Пока медкомиссия, то, се. И что, бездельничать что ли? Да и трудовую книжку получить, думаю, чем раньше, тем лучше!

— А вот это правильно, — Николай Семенович одобрительно кивнул. — Я всегда говорил, молодежь у нас умная! Так что, Надежа Абрамовна, оформляйте.

— Оформим! Паспорт с собой? Еще медицинская справка…

Имелись у меня и паспорт, и справка, и даже комсомольская характеристика, все-таки готовился к поступлению в институт. Такая моя готовность вызвала неудовольствие у Горгоны. Похоже, она собиралась гонять меня за недостающими документами, придираясь к мелочам, но в присутствии Николая Семеновича приняла всё без возражений.

Так что, с завтрашнего дня я полноценный сотрудник редакции газеты «Заря». Правда, на полставки и не журналист, но первый шаг сделан. В перечень моих обязанностей входило погрузка-разгрузка и развозка тиража по почтовым отделениям и киоскам «Союзпечати». Работа физически тяжелая и довольно пыльная. Пришлось притащить из дома старую одежду и переодеваться в подсобке, чтобы не раскрыть свой обман. Родителям-то я сказал, что меня взяли в «Зарю» репортером! Мать обрадовалась, да и отец тоже, хотя, виду не показал, а лишь буркнул — «ну-ну».

Как-то очень быстро началась моя трудовая жизнь, даже с Наташей некогда было увидеться. Впрочем, мы с ней в конце концов встретились.

Был четверг, сотрудники редакции нервно верстали очередной номер, а я вместе с водителем старого «ГАЗона» Федей развозил остатки предыдущего тиража.

Хорошо было в почтовых отделениях — там грузчики подставляли лоток, и я просто швырял на него тяжелые пачки. Красота! Разве что лоток приходилось частенько смазывать воском, чтобы пачки лучше скользили. Ну, это уже была не моя забота.

А вот в киосках приходилось потаскать-попотеть. И еще не к каждому можно было поближе подъехать! Даже Феденька жаловался:

— Эх, нам бы «каблучок», а не это колхозное старье!

Вот и киоску на проспекте Маяковского близко подъехать не удалось. Что оказалось и хорошо. Я заметил знакомую фигурку в светлом летнем платьице. Наташа!

И что было делать? Показаться в таком вот затрапезном виде? Ну-у, пожалуй, нет… Поставив газетную пачку на газон, я укрылся за старым тополем. Чуть постояв, осторожно выглянул, не обознался ли? Да нет, она.

— Скажите, пожалуйста, журнал «Юность», июльский номер, есть? — с надеждой спросила она. — Ну, такой, с каравеллой на обложке… Разобрали? Жаль… Там Фазиль Искандер, Быков… А за август? Еще не поступил… А когда поступит? На следующей неделе… ага… Ну, что же…

Уфф! Ушла, слава Богу! Ничего, вечером встретимся, когда я буду в приличном виде. Может быть, в кафе сходим. Хотя, в кафе лучше потом, с аванса. Я ж теперь рабочий человек, тем более, Николай Семенович сказал, что, скорее всего, работать придется на ставку, пока Петрович в запое. И обещал оплатить переработку. Это получится где-то семьдесят рублей. А что вы хотите, неквалифицированный труд.

Хмыкнув, я подхватил газеты, и подошел к ларьку:

— «Зарю» заказывали? Принимайте!

Продавщица, симпатичная блондинка лет тридцати, распахнула дверь и расплылась в кокетливой улыбке.

— Ой, какие у нас нынче грузчики! Симпатичные! Вон туда клади, в угол… Ведомость давай…

— Извините, я у вас тут «Кругозор» видела…

Черт! Наташа! Я быстро присел, стараясь растворится в тесном пространстве.

— «Кругозо-ор»? — озадаченно произнесла продавщица, заглядывая под прилавок.

— Ну, вот он, вверху, — уточнила Наташа, показывая пальцем на верхнюю полку стеллажа с журналами. — Со стогом сена и молодежью…

— А, вижу, — продавщица пнула меня, чтобы я не путался под ногами и достала журнал. — Рубль пятьдесят. Но это старый, июньский.

Пока Наташа рассчитывалась, я попытался выползти из киоска, но не тут-то было…

— Саша? Ты? — сунув журнал в авоську, удивленно воскликнула Наташа. — А я поначалу тебя и не узнала… Хотела «Юность» купить — нету. Смотрю, «Кругозор». Тут Антонов, «Крыша дома твоего», Джанни Моранди… А ты? Ты как здесь? И…

— А я работаю!

Чего уж теперь, признался!

— В газету, в «Зарю» взяли.

Девчонка ахнула:

— Так это же здорово!

— Пока, правда, экспедитором…

— И ничего! Надо же с чего-то начинать, — синие глаза восхищенно вспыхнули. — Так ты что же? Все же решился? Отказался поступать? И журналистику выбрал?

Я пожал плечами:

— Выходит, так…

— Молодец! Вот это да! Сам свою судьбу строишь. Смелый.

Какая она все-таки славная девушка.

— Наташа, а давай сегодня вечером в кафе посидим? Ну, в «молодежке», знаешь?

— На Кустодиева?

— Ну, да.

— Заметано! Давай, часиков в шесть. Там, в сквере, и встретимся…

Вечером мы с Наташей сидели в молодежном кафе. Ели мороженное, пили молочный коктейль, разговаривали. Из динамиков под потолком пел Юрий Антонов:

Жизнь играет с нами в прятки,

Да и нет — слова-загадки,

Этот мир, этот мир, дивный мир.

Я делился с Наташей дальнейшими планами, потому что с кем же еще, как не с ней? Друзья все разъехались поступать, теперь не скоро встретимся. Сосед Серега Гребенюк укатил со своими пэтэушниками на рыбалку. Гребенюк… н-да-а…

Наташка слушала меня раскрыв рот от восхищения, и я, что называется, распушил хвост.

— И вот, я напишу статью вместе того растяпы — начал я хвастливо и осекся.

Как-то некрасиво получается. «Я вместо растяпы Плотникова». Выходит, я его подставляю? Да так и есть! Он, профессионал, не смог, а я, только-только из-за школьной парты, смог… Нет. Начинать карьеру с ходьбы по чужим головам мне как-то не очень хотелось. И что тогда делать? Как быть? Этой мыслью я поделился с девушкой.

— Нехорошо как-то. А сразу и не подумал даже.

— А ты с ним вместе попробуй, — неожиданно предложила Наташа. — Раз уж он мучается, скажи, мол, в школе сочинения на «отлично» писал и вообще. Предложи помощь!

Я отмахнулся:

— Да ну, неудобно. Он подумает, что я к нему набиваюсь, за счет него хочу самоутвердиться. Вот, если бы у меня что-то уже было, какой-то свой материал… Точно! Материал! Свой. Правда, времени практически нет. Но мне не привыкать работать в режиме цейтнота.

— А тема какая?

— Юбилей. Сорок лет освобождения Зареченска…

— Ну, так напиши о каком-нибудь ветеране! — предложила моя очаровательная спутница. — Еще лучше, обработай его воспоминания. Ну, так, творчески…

А что? Неплохая идея наклевывалась. Тем более, впереди целых два выходных.

Ветеран Катков Владимир Савельевич, 1920 года рождения, уроженец деревни Зарное. Это от Зареченска километров семьдесят. Я выбрал его случайно, по фотографии, висевшей в Зале боевой славы моей школы. А идею подсказала Наташа: пойди, мол, в школу, спроси, может, кого и присоветуют. Повезло, заведующая школьным музеем Ираида Петровна уже вышла из отпуска и охотно подержала мою инициативу.

— Для газеты? Очерк? Какие молодцы! Вот, Владимира Савельича пробуйте. Он у нас один неохваченный.

Катков жил недалеко от меня, в собственном доме, с огородом и палисадником, и, получая венную пенсию, еще и подрабатывал сторожем в магазине «Продукты». Среди соседей Владимир Савельевич слыл нелюдимом. Может быть, потому что не очень любил вспоминать войну? Такое тоже случалось.

А если откажет? И что тогда делать? Разве что искать другого. Но, сначала попробую встретиться с ним. Кто знает? Может мне удастся найти с ним контакт.

В субботу с утра я и отправился. Нужный дом с глухим забором отыскал быстро, постучал в ворота. За забором грозно залаял, загремел цепью пес.

— Хозяева, есть кто дома? — громко закричал я. — Федор Савельич!

— Да кому это с утра не спится? — послышался недовольный женский голос.

— Из школьного музея, — как можно увереннее прокричал я.

Говорить о своей причастности к газете я пока не стал. Ещё неизвестно, смогу ли написать достойный публикации очерк. Зачем заранее людей обнадеживать.

— Цыть, Тарзан, цыть! В будку пошел, кому сказала!

Калитку отворила миловидная женщина лет тридцати пяти, с крашеными всклокоченными волосами, в застиранном коротком халатике.

Вот вам и нелюдим!

— Откуда, говорите? — усмехнулась она, окидывая меня взглядом с головы до ног.

— Из школьного музея прислали, — изобразив на лице наивную дружелюбную улыбку произнёс я.

В принципе, я ни капельки не соврал!

— А, к Володеньке… А он на работе! Скоро должен бы быть. Да вы заходьте, не бойтесь. Собачка не укусит. Цыть, Тарзан! Проходьте, проходьте…

Она суетливо подтолкнула меня через небольшой тамбур в просторную комнату, выполняющую функции гостиной и кухни, с большой русской печкой и застланным домоткаными половиками полом. В смежной комнате, за раскрытой дверью виднелся цветной телевизор «Радуга». Очень даже неплохо.

— Вы не курите? — поинтересовалась хозяйка.

— Нет, — уверенно ответил я, несколько удивившись такому вопросу.

— Жаль. — грустно вздохнула женщина, теребя руками поясок халата. — А то у меня закончились, а Володенька свои не разрешает… Ничего, мы осторожно возьмем.

Она заговорщически подмигнула, быстро скрылась в комнате и уже оттуда крикнула:

— Спички там, в залавке, поищите…

Залавок? Ага, наверное, вот этот буфет. Я выдвинул ящик.

Спичечные коробки, табачные крошки, какие-то старые таблетки… и, среди всего этого вот просто так валялись Орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Однако, странно. Ветераны к своим наградам относятся как-то более уважительно… Мне неловко было копаться в чужом имуществе, но я не удержался, и за какими-то свертками нашел ещё юбилейную медаль «Тридцать лет Победы». И все же это о-очень странно!

— Ну, что, нашли?

Женщина вернулась из комнаты, с пачкой «Мальборо», уселась на стул, бесстыдно заложив ногу на ногу, закурила.

— А как вас зовут, молодой человек? — легкомысленно спросила она.

— Саша, — осторожно произнёс я.

— А я Маша, — с ухмылкой произнесла она, пытаясь выпустить колечко дыма мне в лицо.

— Мария, значит, — сказал я, стараясь не закашляться.

— Саша… а хотите выпить? — её глаза заблестели.

— Нет, спасибо, — я понял, что она не совсем здоровый человек, и мне стало немного не по себе.

Мария, не обращая внимания на мой хмурый взгляд, вскочила со стула не обращая внимания на распахнувшийся халат, вытащила из буфета, початую бутыль коньяка и две рюмки.

— Точно, не будете? Ну, как хотите…

Проходя мимо, она, как бы невзначай, прижалась ко мне всем своим горячим телом, провела рукою по волосам.

— Жаль, что ты, Саша, не пьешь! А, может, немного расслабимся?

Халатик сполз с ее плеча, обнажив грудь.

На улице послышался шум двигателя. Радостно залаял пес.

— Володенька! — радостно воскликнула женщина, быстро запахнула халат и приложила палец к губам. — Тсс! Мы с тобой здесь не шалили!

«Да она пьяная! — вдруг сообразил я. — Или с хорошего бодуна…»

В коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась резко, словно бы от пинка.

— Ты кого это привела, паскуда?

Так сказать, и вам здравствуйте!

Здоровый, крепкий, с седоватою бородой и усами, Катков не шибко-то походил на скромного пенсионера. Ну, тем не менее…

— Здравствуйте, Владимир Савельевич! Я из школьного музея. К вам. Хочу взять интервью.

— Никому ничего давать не намерен! — резко рыкнул Катков. — Говорил уже триста раз. Так что, юноша, до свидания.

Да уж, вот и поговорили!

Придется другого ветерана искать. Этот уж больно странный.

— Проходи, проходи, — ветеран едва не вытолкал меня в спину. — Не хочу никого тут видеть. Некогда мне с тобой валандаться. Надо кое-с кем серьёзно поговорить.

С этими словами он снял со стены вожжи, и я невольно съёжился. Захотелось поскорее покинуть этот «гостеприимный дом», но я вспомнил о грозном Тарзане.

— А собака? — обернулся я, ухватившись за ручку двери.

— На цепи, не тронет! Пошел!

Из двух зол я выбрал меньшее, и рванул во двор, где, держась подальше от рвущейся с цепи собаки, поскорее проскользнул к калитке. Оказавшись за забором я выдохнул с облегчением и осмотрелся по сторонам.

У ворот стоял светло-голубой «Москвич» четыреста двенадцать с квадратными фарами… Из дому донеслись крики и визг… Он что там, бьет её, что ли?

А похоже!

Мария выскочила из дому распахнутом халатике, на ходу впихивая ноги в растоптанные туфельки. Утерев слезу, плюнула в сторону дома и грязно выругалась:

— Сволочь! Ничего, Володенька, попомнишь меня еще… Саня! Ты про этого гада спрашивал… Так вот что я скажу! Не меня слушай, к бабе Глаше сходи, гадалке. На Пролетарской, крайний дом.

Ну, вот еще, к гадалкам ходить! Однако, любопытство оказалось сильнее. Да и идти не так далеко.

Крайний дом, аккуратный заборчик, цветы. Седенькая юркая бабушка в цветастом платке деловито возилась в саду.

— Здравствуйте!

— Ась? Погадать, милай, пришел? Обожди… А то и помоги смороду собрать.

— Не, не погадать — спросить… А смородину собрать помогу. Миску давайте.

— От, спасибо-то!

Тут же за сбором ягод и поговорили.

— Знаю я Мишку Каткова с детства. Неподалеку жили.

Похоже, старушка ошиблась! Ну, старенькая уже…

Я все же напомнил:

— Он же не Михаил — Владимир!

— Не-е! Володя-то его старшой брат был… Царствие ему небесное.

Рассказанная бабой Глашей история оказалась простой и циничной. И, кстати, не такой уж и редкой.

На дальнем хуторе, вдали от людских глаз, жили-были два брата, старший Владимир, и младшенький Михаил. В войну Владимира призвали на фронт, и воевал он геройски. Младшенький же, в силу возраста, остался в тылу и, как сказала баба Глаша — «бегал ко всем девкам и даже к солдаткам». За что его мужики, вернувшись с войны, сильно побили.

Вернулся и старший, Владимир. Стали себе жить все там же, на хуторе. С семьей вот, правда, у братьев не складывалось — Володя сильно болел, а за Михаила ни одна деревенская девка не шла, уж больно у него репутация гуляки была.

Время шло, умерли родители, за ними упокоился и Владимир. Оформлять смерть надобно было ехать в район. И вот тут Михаил и сообразил, какие перспективы перед ним открываются! В плане льгот и прочих денежных выплат.

Паспортов в те времена в деревнях практически не было, обходились свидетельством о рождении да справками из колхозов. Так что, был Михаил Савельевич, стал Владимир Савельевич, уважаемый всеми ветеран, имеющий право и на военную пенсию, и на льготы. Правда, пришлось переехать. Но, постепенно забывалось все, старики уходили…

— Баба Глаша! — выслушав, ахнул я. — Так это ж надо… Все рассказать! В милиции в КГБ!

— Не-е, милай! Никуда я не пойду, и ничего говорить не буду. Дело давнее. А я по сто пятьдесят восьмой двадцать лет отсидела…

Я шел домой потрясенный. Кругом расстилался частный сектор — избы, заборы, огороды. Почти деревенские улицы утопали в пыли. Срезая путь, я свернул на одну из таки улочек, спокойную и тихую…

Показалось — позади заурчала машина.

Я оглянулся. Светло-голубой «Москвич» с квадратными фарами, набирая скорость, летел прямо на меня!