Курс на СССР: Переписать жизнь заново!

Глава 2

Только когда смотришь на себя молодого, осознаешь, как быстро летит время. А еще как сильно постарел, как много не успел в своей жизни…

Вот и сейчас я смотрел в зеркало и думал обо всем, но только не о том, почему я отражаюсь молодым. Видимо шок был настолько сильным, что последние капли рационального мышления растворились в голове.

— Александр… — мягко сказала Наташа. — Все в порядке? Вы просто замерли…

— Я… все в… порядке… — выдохнул я, с трудом отрываясь от зеркала.

Это прикол какой-то что ли? Программа «Розыгрыш»? Тогда как они с зеркалом так ловко придумали?

Я вновь взглянул на себя. Моргнул. Скривился. Повернул голову — влево, вправо. Отражение сделало то же самое.

— Александр…

— Я… я лучше пойду…

И не дожидаясь ответа, направился прочь. И сделал это весьма вовремя, потому что готов был прямо сейчас заорать во все горло — настолько велико было мое состояние растерянности и шока.

Шел, не разбирая дороги. Просто уходил — подальше от людей, от гудков, от голосов, от «Жигулей».

Что, черт возьми, произошло? Я же умер. Меня подстрелили. Я видел белый свет, чувствовал, как кровь заполняет легкие. А потом — этот город, пыльный асфальт, советские вывески, пятиэтажки, газировка в граненом стакане…

Я шел быстро, почти бежал, будто надеясь, что можно будет просто сбежать из этого сна. Или из бреда. Или из комы. Может, я лежу в больнице, где-нибудь в Склифе, и это всё — предсмертный бред мозга, отчаянно пытающегося уцепиться за образы детства, за последний островок сознания перед тем, как всё уйдёт в небытие? Такая версия хоть что-то объясняет.

Я не оглядывался. Наташа, дедушка, толпа — всё осталось позади. Только вперед. В голове шумело. Мысли сбивались в кашу.

И вдруг…

Я узнал улицу.

Словно кто-то щелкнул тумблер в темной комнате — и память озарилась светом. Не резким, не ярким — тёплым, мягким. Почти забытым. Запах хлеба, гулкий топот по асфальту, шум листвы во дворе, эти пятиэтажки…

Я знал это место. Я вырос здесь. В этом самом Зареченске. Это Зареченск! Мой город детства, где я родился!

Но… как? Я же был в Москве. Совсем недавно. Разговаривал с информатором, флешка, выстрелы…

Это невозможно.

Я остановился, глубоко вдохнул. И вдруг понял — это не просто Зареченск. Не сегодняшний. Это Зареченск моего детства. Я не был здесь больше тридцати лет. А теперь всё вокруг — будто вырезано из воспоминаний. И даже лучше. Чище. Ярче.

Я замер. Это было… безумие.

Что же это получается? Если предположить, что это никакой не розыгрыш, если на минутку поверить в то, что все это не фантазия умирающего мозга и если допустить — хотя бы на одно коротко мгновение, — что такое бывает, то…

— Я умер и переместился в собственное тело на… на сколько лет назад?

Мне стало смешно.

Вот оказывается как человек сходит с ума!

Или… Не сошел?

В голову пришла безумная идея — а что если, сходить в родительский дом? Туда, где прошло мое детство. Дом, в котором я вырос. Там на все вопросы и получу ответ. Уверен, этому всему есть вполне рациональное и логичное объяснение.

Ноги понесли меня сами.

Мимо улиц, знакомых до боли. Мимо качелей, на которых я когда-то раскачивался до неба. Мимо лавочки у дома, на которой сидели старушки и обсуждали, кто с кем и когда. Я всё это помнил. А может, даже больше — чувствовал.

Мать.

Я вдруг понял, что думаю о ней. Она умерла десять лет назад, в холодном октябре. Я держал её за руку, когда она сделала последний вдох. Седая, с тонкой, почти прозрачной кожей, с глазами, в которых уже не было страха. Она сказала: «Сашенька, не плачь», — и всё.

С тех пор я её часто вспоминал. Не с болью, нет — с тоской. Тихой, липкой тоской по прошлому, которого уже не вернуть.

Я подошёл к дому.

Пятиэтажка с выбеленным фасадом прямо по облупившейся штукатурке. Всё как было. Входная дверь тяжело скрипнула. Подъезд — тёмный, с запахом краски, с обшарпанными ступенями.

Третий этаж. Четыре пролёта. Правая дверь.

Сердце заколотилось. Я не знал, что ожидает меня за этой дверью. Ничего уже не казалось невозможным. Если я попал в прошлое — почему бы и нет?..

Вот и она — дверь. Наша. Коричневая, с облезлой краской, с вмятиной внизу — я помнил, как пнул по ней коньком от злости, когда меня загнали домой, не дав доиграть в хоккей, когда был очень важный матч — между нашим двором и соседским. И вот теперь снова стою перед дверью. В шоке. Не веря.

Я нажал на слегка залипающую кнопку звонка.

Звук слабый, будто надтреснутый. Тот самый, как в детстве. Я замер, затаив дыхание. Наверное, всё это зря, никого за этой дверью нет… Может, всё это наваждение сейчас разрушится, и я проснусь…

Щёлкнул замок. Дверь приоткрылась.

И я увидел её.

Мама.

Она выглядела… молодой. Совсем молодой. Как в альбомах, что я пересматривал после её смерти. Те же волосы, убранные в аккуратный пучок. Те же глаза — карие, тёплые. Та же улыбка, усталая, но добрая. Она была живой. Нереально живой.

— Саша?.. — произнесла она. — Ты чего это так рано? Вроде погулять собирался. Обедать будешь?

У меня подогнулись колени.

Я стоял, глядя на неё, не в силах вымолвить ни слова. В горле ком, в груди — что-то тяжёлое, пульсирующее, будто зажатое в тиски.

— Сашка, ты чего? — её голос дрогнул. — С тобой всё в порядке?

Я не смог ответить. Только кивнул. Слёзы сами подступили к глазам — не от боли, не от страха… от того, что я снова видел её. Живую. Мою маму.

Я вернулся. Не знаю как. Не знаю зачем. Но я стоял у порога, как мальчишка, который сбежал погулять, а теперь пришёл домой…

Она распахнула дверь шире.

— Проходи… Ну чего ты, разулся хоть бы. А то грязи натащишь, как всегда. Да я ж только полы помыла…

Я вошёл в квартиру. Её запах. Всё её. Суп на плите. Радио бубнит на кухне. В коридоре валяются мои старые ботинки, школьный портфель.

Я снова был дома.

И только один вопрос гудел в голове, на грани паники и восторга: какого чёрта происходит?

А потом как ужас — лишь бы не проснуться…

Я прошёл прихожую. Мама уже скрылась на кухне — щёлкнуло радио, зашипела вода в чайнике. Всё как раньше. Не просто в деталях, в ощущениях, в воздухе, в звуках. Казалось, если закрыть глаза, я услышу, как во дворе друзья зовут играть в футбол, как воет соседская собака, как из открытого окна кто-то крутит «Землян» и разносится:

А мы летим орбитами,

Путями неизбитыми…

Из коридора, сразу налево,моя комната. Рука на автомате нащупала круглую ручку. Я толкнул дверь.

И сердце заколотилось.

Всё было… как тогда.

Стены, обклеенные вырезками из журналов: космонавты, машины, актеры — Янковский, Абдулов, Михайлов, Гурченко и конечно же Челентано. На полке, у окна — мои книжки: «Путь к звёздам», «Три мушкетёра», весь Жюль Верн и Джек Лондон. Тут же подписка «Юного техника» и «Вокруг света».

На письменном столе лежит мой старый значок «Юный техник». А рядом оловянный солдатик с надломленной винтовкой, стоящий в позе атаки. Я сам его когда-то отливал, руки обжигал.

Я подошёл ближе, медленно, будто боясь спугнуть реальность. На спинке стула висит моя джинсовка. Та самая, с пришитым белым черепом. В детстве это казалось страшно круто. А сейчас… Сейчас я чувствовал, как по спине бегут мурашки.

Я обернулся, посмотрел на кровать. Клетчатое покрывало, подушка с вдавленным углом, старый ковёр на стене, на котором я когда-то наблюдал целые миры перед тем, как заснуть.

Я подошёл к висящему на дверце шкафа зеркалу и внимательно рассмотрел отражение.

Парень лет семнадцати-восемнадцати. Высокий лоб, тёмные волосы, немного торчащие на затылке. Яркие, внимательные глаза. Чёткая линия подбородка.

Я смотрел на себя молодого, живого. Без очков. Без морщин. Без боли в спине, с которой просыпался каждое утро вот уже много лет.

Меня зашатало от переполняющих эмоций. Я сделал шаг назад, сел на кровать, знакомо скрипнувшую пружинами. Пощупал руками матрас, чуть продавленный, жёсткий. Тот самый. Вдохнул запах старого одеяла. Всё как раньше, и всё настоящее.

Голова кружилась. Я лег, закрыл глаза. Сердце билось так громко, что я слышал его. Всё тело словно вибрировало от избытка эмоций, чувств, запахов, мыслей.

И мир поплыл.

Я провалился в темноту. Не в сон — в что-то вроде небытия, как после сотрясения.

Тело отказывалось слушаться, сознание плавало. А потом — вспышка. Резкий вдох. Я открыл глаза. Ага, все-таки приснилось? Вот так сон, чудной какой…

Свет солнца пробивался сквозь окно, ложился пятнами на пол. Всё тот же потолок. Всё та же комната. Нет, не приснилось. И в самом деле переместился в прошлое.

Как ни странно, но этот эмоциональный обморок помог привести мысли в порядок. Смятение ушло. Вместо него появилось странное чувство эйфории.

Я снова молод! Я здоров! Впереди целая жизнь. Чёрт побери… И за что мне всё это?

Я облокотился головой на спинку кровати и засмеялся. Я могу всё начать заново, исправить ошибки, изменить прошлое и будущее.

Но я всё ещё не понимал, как это случилось. Ни логики, ни объяснения этому не было. Но какая, к черту, разница?

Я снова молод. И я вернулся.

И на этот раз… я сделаю всё иначе. Так, как должно быть.

— Саша! — раздался требовательный голос матери. — Иди есть! Остынет всё!

Я пошёл на кухню.

Мать стояла у плиты и мешала деревянной лопаткой картошку в чугунной сковороде. Запах!..

— Голодный? — спросила мама, обернувшись.

— Еще как!

— Давай, садись. Уже готово!

На плите исходил паром эмалированный чайник. Мама быстро подхватила его полотенцем за ручку и плеснула кипятка в небольшой заварочный чайник, бросила туда же горсть ароматного травяного чая, накрыла крышкой и сверху салфеткой. Потом быстро поставила на стол так знакомые с детства фаянсовые тарелки с голубыми цветочками по краю, водрузила посреди стола сковородку с картошкой и взяла в руки столовые приборы.

— Ты как будешь есть? — спросила она. — Ложкой, или вилкой?

Я сел, стараясь не пялиться на неё слишком открыто. Мне хотелось встать, подбежать, обнять её, зарыться лицом в плечо и зарыдать, как ребёнок. Но я сдержался. Не хватало ещё напугать мать.

— Чего такой? — она посмотрела на меня внимательнее и нахмурилась. — Бледный какой-то. Ты где пропадал вчера вечером?

— Просто… — Я сглотнул. — Гулял.

— Гулял он! — рассердилась мать. — Пришел поздно, отец ругался, мне высказывал что отпустила тебя. А к поступлению кто готовиться будет? Сегодня чтобы в восемь дома был как штык! Книжки давай читай, а не вот это все!

— Хорошо, мам!

Она положила мне в тарелку щедрую порцию картошки — крупной, золотистой, с поджаристой корочкой. Пододвинула миску с солёными огурцами, и сделала бутерброд с «Докторской».

— Держи, — улыбнулась она. — Всё как ты любишь.

Я ел, как не ел, кажется, никогда. Никакие супер дорогие рестораны, высокие авторские кухни и прочие заведения не могли сравниться с этой картошкой! Каждый кусочек — настоящий гастрономический оргазм.

— Господи, ты что голодный то такой? — мама смотрела, как я наворачиваю картошку, закусывая хрустящим огурцом и бутербродом. — Давай я тебе ещё пирог с капустой достану. Только что испекла. Думала на вечер, а ты вон как трескаешь, за обе щеки!

— Давай, — кивнул я. — Готов съесть хоть слона!

— Странный ты сегодня, — усмехнулась она. — Как будто сто лет не ел.

«Ну, сто, не сто, а лет сорок пять точно» — подумал я и впился зубами в хрустящую корочку пирога.

Мама налила мне в большую кружку свежезаваренного крепкого чая и добавила туда три ложки сахара. Я уже лет десять не пил чая с сахаром, здоровье не позволяло, и вот теперь просто застонал от восторга, ощутив во рту эту божественную амброзию.

Съел всё подчистую, и только облокотился на спинку стула, как раздался телефонный звонок из прихожей. Того самого, кремового цвета, с диском.

Мать вытерла руки о фартук:

— Сходи, послушай кто там звонит. Если тетя Люда, то обязательно позови меня.

Я поднялся, подошёл к телефону, снял трубку.

— Алло?

— Саша?

Голос. Девчачий. Нерешительный. Чуть дрожащий. И знакомый.

— Да. Это я.

— Это Наташа… Наташа Ермакова. Мы… недавно сбили тебя на машине с дедушкой. Узнал?

— Узнал, — улыбнулся я. — Привет, Наташа. Рад тебя слышать.

— Я… прости, что так. Просто… я переживала за тебя. Ты так странно себя вел. Ничего, что я на «ты»? Потом убежал. Я нашла твой номер по справочнику — по фамилии. Надеюсь, не отвлекаю тебя от чего-то важного?

— Нет, всё в порядке, — я улыбнулся, вспомнив эту девушку. — Спасибо, что нашла. Правда. Очень приятно.

Повисла неловкая пауза. Девушка явно стеснялась, и я подумал: а чего я молчу? Чего теряюсь? Нужно брать инициативу в свои руки!

— Слушай, — предложил я. — А давай встретимся? Ну, может, в кино сходим сегодня?

Снова пауза.

— В кино? — я услышал, как она тихо выдохнула. — Да. Почему бы и нет.

— Отлично, — сказал я. — Тогда… скажем, в шесть? У «Экрана» на Кировской.

— Договорились. Я буду.

— Ну и отлично! До встречи.

— До встречи, Саша.

Я медленно повесил трубку. Мать выглянула из кухни:

— Девушка?

Я кивнул, не сдержав улыбки.

— Да. Зовут Наташа. Мы… с ней случайно познакомились.

— М-м… — она улыбнулась и уже из кухни крикнула: — Смотри у меня. Только чтобы приличная была. И вообще, об институте больше думай, а не о девочках! Экзамены скоро!

Верно. В этом году я поступлю в технический институт, и буду мучиться пять лет, осваивая тонкости ненавистной профессии, а потом всю жизнь ходить на работу, как на каторгу. Ну не лежит у меня душа к технике! Я всегда хотел стать журналистом.

«Так ведь я могу всё изменить! — подумал я. — Такой шанс! Мне дана еще одна жизнь. Я могу начать всё сначала!»

В прихожей я внимательно посмотрел на своё отражение в зеркале. Светлая рубашка с коротким рукавом, тёмные брюки, волосы приглажены мокрой расчёской.

Красавец!

Я надел сандалии и открыл дверь.

— Ты куда это? — удивилась мать. — Только пришел и опять убегает.

— Я гулять!

— Сашка, смотри у меня, — она покачала головой и погрозила пальцем. — Отец опять ругаться будет. Про институт помни.

— Я помню. Только… — я прикусил язык, едва не проговорившись о принятом решении изменить выбор профессии.

Портить настроение ни себе, ни ей мне сейчас не хотелось.

Потом скажу насчет института, что в него поступать я не собираюсь. Отец конечно разозлится. Даже кричать будет. Но я принял решение. Так будет правильнее.

В подъезде было прохладно и пахло известью, пылью и чем-то металлическим.

Дверь квартиры напротив была распахнута настежь, и на лестничной площадке суетились люди, перетаскивая какие-то коробки, сумки, свернутую дорожку ковра, обёрнутую шпагатом.

— Осторожно! — кричал кто-то внизу. — Держи! Держи за край!

Я спускался по ступенькам и едва не столкнулся с парнем, примерно моего возраста, который тащил под мышкой магнитофон «Весна». Он остановился, выдохнул, посмотрел на меня и хитро прищурился.

— Эй, привет! — сказал он весело. — Мы тут, похоже, соседями будем. Переезжаем в тридцать пятую, прямо напротив вас.

Да, верно. Там раньше баба Зоя жила, потом умерла. Квартира пустовала. Теперь, видимо, родственники переехать решили. Или получил кто-то.

Я автоматически протянул руку:

— Саша.

— Будем знакомы! — кивнул парень. — А меня зовут Серега! Серега Гребенюк!