Темно-бордовая «Волга» затаилась во дворе, словно охотник в засаде на хищного зверя. И этим зверем был я! Это меня они выслеживали…
— Молчишь? — в трубке вдруг послышался смех. — И правильно делаешь! Я и не собиралась по телефону… Встретимся завтра в шесть, в парке. Ты знаешь, в каком. Обсудим.
Сказала, как приказала и, не дожидаясь ответа, бросила трубку. Знала, что приду.
А «Волга» все стояла… и от этого было как-то противно. Если это КГБ, то кто инициатор слежки? Серебренников? Очень может быть! Или… Виктор Сергеевич, отец Марины и, вероятно, шпион, заметил меня во время съемки? Ну-у, тогда вряд и б он подключал КГБ! Значит, все же Серебренников… Тогда чего бояться? Поговорили же с ним очень даже хорошо. Мог бы сразу сказать, чтобы я не совался куда не следует. Однако же не сказал.
Странно. Все очень странно.
И все же, все же, эта гадская «Волга» сильно действовал на нервы. Казалось, сидевшие в машине люди видят каждый мой шаг, читают все мои мысли. Да-а, так и до паранойи недалеко!
Кто-то стучал по батарее. Хм… Кто-то? Да снизу же, Серега Гребенюк! Звал в гости, видать, достал новенький диск… или записи.
Ну, что же? Почему бы нет? Все равно тошно.
— Мам, я к Серёге, — крикнул я из коридора.
— Мёдом там, что-ли намазано, — недовольно укорила мама, выходя из кухни и вытирая руки о фартук.
— Я недолго, — я чмокнул её в щёку. — Поговорить надо.
— Скоро отец придёт, ужинать будем, — мама улыбнулась, махнула рукой и пошла снова колдовать над ужином.
Надев тапочки, я спустился вниз…
— Заходи! — Серега сам открыл дверь. — Мать сегодня в ночную… А у меня новый диск! Элис Купер? Слышал?
— Так, немного… — усмехнулся я. — Надеюсь, не криминальный?
— Да завязал я с криминалом! Надоело, вот так! — Гребенюк провел ладонью по горлу. — Не хочу я в тюрьму. Ладно, весной в армию… А деньги я честно заработал! С парнями халтурили, оградку на кладбище сварили.
— Что ж, молодцы…
Тоже, конечно, «левак», но, все ж не кидалово и не фарцовка. Многие так вот халтурили, у кого возможность была.
— Ну, ты проходи, не стой.
Новый диск оказался старым, еще семьдесят пятого года, альбомом Элиса Купера «Welcome To My Nightmare», «Добро пожаловать в мой кошмар».
Меня от одного названия передернуло, сразу вспомнил про «Волгу».
Сунув мне конверт, Серега поставил диск на вертак и обернулся:
— Наливочка есть! Выпьешь?
— Выпью, — с любопытством разглядывая обложку, кивнул я.
Из колонок грянули первые аккорды, послышался речитатив… В центре конверта, на голубоватом, с белыми стрекозами, фоне был изображен сам маэстро Элис, вылезающий из желтого треугольника с черной шляпой… с цилиндром… в руке. Или это котелок? Не, все же, пожалуй, цилиндр…
— Welcome To My Nightmare… а-а-а… а-а…
— Ну, как? — вернулся с кухни Гребенюк.
— Клево!
Я выпил немного, пару стопочек. Ещё домой идти, ужинать, и родителей огорчать не хотелось. Серега не настаивал, понимал. Особенно мы с ним не болтали, слушали, да и попробуй, перекричи колонки! Даже небольшие «С-30». Ну, это для зала они небольшие, а для комнаты, так очень даже ничего.
Альбом мне понравился. Речитатив, монологи, симфонический оркестр наряду со всем прочим…
— Стиивен-ен! — поднимаясь к себе, я напевал запомнившуюся мелодию… — Стиве-е-ен!
На вешалке висел серый отцовский плащ. А вот и сам родитель выглянул из комнаты и, заговорщически подмигнув, поманил меня пальцем:
— Сань, чего покажу!
С самым таинственным видом он вытащил из портфеля небольшой, размером примерно полкнижки, аппарат, обычную телефонную трубку с присобаченным прямо к ней диском.
— Глянь, чего на работе сотворили, — отец аж светился от счастья. — Специально принес показать. Портативный телефон, модель номер два. Номер один не сработала. А этот… Выходит на городские телефоны! Ну, кого наберем? Давай дядюшку?
Я пожал плечам:
— Давай…
Вытащив из аппарата антенну, отец покрутил диск… В трубке раздались гудки… Кто-то ответил…
— Здорово, Витюша! Это Матвей… Вот, думаю, дай, позвоню, как жив-здоров, справлюсь! Ага… ага… Тут с тобой Саня поговорить хочет…
Я взял приложи трубку к уху:
— Дядя Витя, привет! Как на рыбалку, ездил?
Насколько я помнил из будущей жизни, дядя Витя был заядлый рыболов и вообще человек неплохой. Жаль, умер рано.
— Три щуки? По два кило каждая! Да ну… Да верю, верю… Еще и налимы? И окушки?
Поговорили…
— Ну, как? — отец посмотрел мне в глаза. — Что скажешь?
— Звук хороший, чистый… Только мне кажется, у милиции уже такие есть.
— Вот! — азартно дернулся родитель. — Ожидал, что так скажешь. Наш аппарат Саня, совсем не такой! Милиция с квартирными номерами как связывается? Через коммутатор! А у нас напрямую выход, усек?
— Ну-у… другое дело!
— Конечно, будем размеры уменьшать…
— Тогда не диск, тогда кнопки надо.
— О! И я тоже самое говорил. Ты прям как в будущее заглядываешь! Ведь из-за тебя все! — отец погладил меня по голове. — На такую мысль той статьей навел! Загорелся я! И вот… Ничего, это только начало!
В комнату заглянула мама:
— Зову их, зову, а они не слышат! Вы ужинать-то собираетесь, изобретатели?
Уже ложась спать, я вспомнил про «Волгу» и осторожно выглянул в окно. Машины под окнами не было. Уехали, значит… ага…
Утром мы с коллегой Сергеем Плотниковым отправились в Дом Культуры Металлургического комбината, где проходил школьный комсомольский слет, посвященный летней трудовой четверти. Старшеклассники отчитывались о своей работе и жизни в лагерях труда и отдыха. Ставили какие-то композиции, пели песни, показывали слайды и даже целые «световые газеты» с магнитофонным голосовым и музыкальным сопровождением…
'Вот на грядке Вася спит,
Но на танцах — весь горит!'
На слайде появился нарисованный патлатый хиппарь, в динамиках зазвучал «Хабл-бабл» со старой пластинки «Грег Бонэм и вокальный дуэт „Липс“ в Москве». Пластиночка уже много лет кряду пылилась в каждом сельпо, записана была дурно, и кроме задорной «Хабл-бабл» слушать там было нечего.
«О, Хабл-баббл…»
В зале смеялись, хлопали. Вообще, было неожиданно интересно и весело, видать, организаторы слета отнеслись к этой затее не формально. Сидя на первом ряду, я записывал все на редакционный магнитофончик «Легенда 404», Серега же неутомимо щелкал «Зенитом» и слепил всех вспышкой.
В редакцию мы пришли уже ближе к обеду. Серега сразу свалил домой, а я развернул мамины котлетки.
На стене задребезжал телефон. Вот ведь, и поесть не дадут!
Я снял трубку:
— Але!
— Здравствуйте, Александр. Это Зверев, Константин Сергеевич, следователь… Вы, наверное, меня еще помните…
Та-ак… Ну, все один к одному! Вчера «Волга», сегодня следователь…
— Да, помню, — сухо ответил я…
— Понимает, я бы с вами хотел поговорить по делу об аварии в селе «Золотая нива». Ну, где колхоз…
Ах, вон оно что! Я облегченно перевел дух. Ну, молодец Лена, не дала материал проверки замылить.
— У меня вчера была Лютикова, Елена Сергеевна, библиотекарь из Нивы, — приятным баритом продолжал следователь. — Сказала, что вы много чего знаете.
— А! Так вы хотите меня допросить?
— Не сразу. Сначала предварительно поговорить. Вы где обычно обедаете?
Я задумался, но Зверев, не дожидаясь ответа, предложил встретиться через полчасика в пышечной на Комсомола.
— Это от вашей редакции недалеко, знаете?
Да уж знаю…
Пышечная на улице Комсомола была большая, просторная, вот только пышки там бывали редко. В основном кормили рыбным пельменями и молочными сосисками с пюре. Еще в ассортименте имелся ужасный кофе, с молоком и пенками, раздатчица разливала его черпаком из большого чана. Зато народу там почти никогда не было, одни командировочные.
Ровно через полчаса я вошел в пышечную, прихватив с собой мамины колеты. Сидевший за угловым столом следователь, привстал и помахал рукой. Серый не модный пиджак, такие же брюки, неброская рубашка с темно-синим галстуком. В этот раз Зверев не выглядел франтом.
— Еще раз здравствуйте, Александр, — Константин Сергеевич протянул руку.
Я пожал и вздрогнул, словно от удара током! Это рукопожатие, быстрое, крепкое… В будущей моей жизни, в девяностые, зампрокурора области Зверев, человек хваткий, жесткий и не боящийся никого, так здоровался. Именно он как-то «приземлил» бандита Гребенюка. Нет! Подлостей такой человек делать не будет!
— Пообедаем, Александр…
— Можно просто Саша.
— Заодно поговорим…
Я прошел на раздачу, взяв пюре с минтаем, кусочек ржаного хлеба и компот. Заплатив, вернулся с подносом за стол. Улыбнулся, вытащил из сумки мамины котлеты, развернул:
— Угощайтесь, товарищ капитан!
— Ну-у, что ж так официально? Можно проще, Константин Сергеевич!
Улыбнувшись, следователь начал разговор…
Да, Лена добилась своего! По факту аварии, в отношении неустановленного лица, возбудили-таки уголовное дело, пока по признакам состава преступления, предусмотренного статьей 109-й УК РСФСР «причинение умышленного менее тяжкого телесного повреждения, которое не является опасным для жизни, но привело к длительному расстройству здоровья», или попросту — «менее тяжкие». «Тяжкие» указывались в предыдущей статье — 108-й. Как пояснил Зверев, возбуждать сразу покушение на убийство (статья 102-я через 30-ю) не стали — это подследственность прокуратуры, а там копаться в поисках улик не любили. Зато очень любили брать уже почти полностью расследованные и переквалифицированные дела.
— Мы пока расследуем сто девятую, — облизав ложку, еще раз объяснил следователь. — Но, если будет установлена сто вторая и лицо, передаем в прокуратуру. Без лица они не возьмут. Глухарь никому не нужен. Ну, в общем, тут свои хитрости… Давай ближе к делу! Значит, говоришь, Гога? Давай подробненько…
Я рассказал все, как можно более подробно, и даже припомнил мой разговор с Алексеем о председателе, теперь уже бывшем.
— Так, так… ага… — внимательно слушая, Зверев время от времени делал пометки в блокноте. — Значит, ты предполагаешь, что Квашниным руководил Евшаков?
— Кем руководил? — не понял я.
— Квашнин, Игорь… Ну, Гога!
— А-а-а… Да, именно так и предполагаю! Я даже видел, как…
Пока беседовали, забыли про еду. Пюре, и котлеты остыли, но мы их всё-таки съели.
— Вкусные! — оценил Константин Сергеевич. — Домашние, поди?
— Мама готовила.
— Очень вкусно!
Мы расстались здесь же, на Комсомола, на углу. Зверев пошел к автобусной остановке, а я отправился в редакцию. Мимо пронёсся серо-голубой «Москвич» с заляпанными грязью номерами. Кто сидел за рулем, я не успел рассмотреть, просто вовремя не обратил внимания. Гога? А черт его… Машина похожа, но, мало ли в городе таких «Москвичей»?
В шесть часов вечера я пришел в заброшенный парк на Пролетарской. Было прохладно пасмурно, но без дождя. Шуршали под ногами опавшие листья. За кустами горел костерок. Вокруг сидела компания, все те же лица. Гуляла по рукам початая бутылка дешевого крепленого вина, кажется, «Яблочное», Леннон-Виталик лениво перебирал струны гитары и пытался петь «Роллингов»:
— Гу-уд дэй, ру-уби тьюздей…
Выходило не очень.
Я подошел, поздоровался, присел на брошенный у костра рубероид.
— Гу-уд дэй… — не переставая петь, Леннон тряхнул хайром.
Маринки видно не было. Опаздывала. Или, точнее сказать, задерживалась, все-таки девушка, хоть и та еще змея!
— Хорошая песня! — протягивая бутылку, доверительно шепнула мне девчонка в красном свитере и голубой болоньевой курточке, какие бесплатно выдавали всем учащимся ПТУ. Вообще, им много чего бесплатно выдавали… Правда, мало кто все это ценил!
Кто-то закурил.
Леннон затянул «Леди Джейн».
— Крутая песня! — снова похвалила девчоночка.
Похвасталась:
— У меня пластинка такая есть! Маленькая.
Пластиночка такая была у многих. Маленькая, миньон, с записями далеких шестидесятых. Так и подписана «Роллинг стоунз», по-русски. Всего четыре древние песни… Зато какие! «Леди Джейн», «Рубиновый вторник», «А слезы капали»… И моя любимая — «Окрась это черным», «Point it black»!
— Ты Метель не видела?
— Нет, не приходила еще, — и, увидев её добавила. — А! Вон!
Я и сам уже заметил мелькнувшую за кустами куртку и знакомый растянутый свитер. Метель!
Подойдя, девчонка помахала рукой. Уселась, не перебивая песни. Искоса взглянула на меня и нехорошо улыбнулась. Та самая улыбочка, хитрая, кошачья…
Когда Леннон закончил терзать гитару, я встал, подошел:
— Виталий, тебе тут Колька Шмыгин кое-что передал, — я протянул фотографию.
— А, братан, спасибо…
Положив гитару в траву, парень поспешно спрятал фотку в карман.
— Леннон! «АББу» сбацай! — попросил кто-то. — Ты же «Мани-Мани» знаешь. А мы потом за бухлом. А, народ? Скинемся?
Метель поднялась на ноги, усмехнулась, и подошла ко мне:
— Прогуляемся…
Я молча кивнул.
Мы прошли мимо заросшего ряской пруда, мимо старого клена, еще пылавшего багровой листвой. Дальше уже и идти-то было некуда, показалась ограда, за которой виднелась Пролетарская улица, люди, машины.
И среди них темно-бордовая «Волга». Та самая! Нет, номера уже были другие, но я узнал. Черт!
Метель перехватила мой взгляд и хищно сжала губы! Прошептала про себя, этак, с ненавистью:
— Ну, папаша, ну, сволочь. Теперь все я-асно.
— Кто сволочь? Я?
— Так! — сузила глаза девчонка. — Ты мне, кажется, еще одно желание должен, не забыл?
— Да нет, не забыл.
Я напрягся, интересно, какую пакость она придумала на этот раз? Что попросит?
— Хорошо, что не забыл. Пошли!
Мы пролезли сквозь дыру в ограде и оказались на улице почти напротив той самой «Волги»!
— Возьми меня под руку! — оглянувшись, властно приказала Метель. — Теперь поцелуй в щечку. Просто чмокни, ага!
Ну, что же, пришлось.
— Проводи меня. Хотя, нет. Уже не надо!
Девчонка махнула рукой бледно-желтой, с шашечками «Волге»-такси, как раз проезжавшей мимо. Водитель остановился, и Метель, запрыгнув внутрь, помахала мне рукой.
Рыкнув двигателем, такси быстро набрало скорость и скрылось за углом. Следом за ней тот час рванула темно-бордовая «Волга».
Я стоял посреди тротуара и ошарашено хлопал глазами. Сразу вспомнился один хороший фильм и голос Ефима Копеляна за кадром: «Информация к размышлению»!
— Ой, хлеба нет! — мама всполошилась перед самым ужином. — Саш, в хлебный не сбегаешь? Он до семи, кажется…
— Конечно сбегаю, мам!
Накинув куртку, я сунул в карман авоську и, перепрыгивая через ступеньки, спустился вниз, во двор.
Темно-бордовой «Волги» нигде видно не было! Ну, так…
Уже начинало смеркаться. Зажглись фонари. Неподалеку, за бельевым веревками, ребятня покидывала мячик:
— Штандер, штандер, Лена!
— «Любимый мой дворик, ты очень мне дорог, я без тебя буду скучать,» — из чьего-то окна пел Тынис Мяги.
Сокращая путь, я нырнул между гаражами. Впереди, на дороге, вдруг взвизгнули тормоза. Я узнал машину, серо-голубой «Москвич — 412».
Из салона выпрыгнули трое: Гога и двое крепких парней, в одном из которых я узнал Костю. Того самого, что чуть было не порезал меня за якобы наводку ментам. Он! Темная челка, шрам не щеке, недобрая ухмылка…
— Ну, вот и свиделись, — Костя вытащил нож.
Второй, здоровяк с непроницаемым круглым лицом, поигрывал кастетом. Ещё нож сверкнул в руках у Гоги, но это, так, фуфел. И, мое спасение!
— Привет, Константин, — лениво протянул я. — И что вы с этим базланом связались? Он же вас сдаст! Как многих…
— Валите его, парни! Валите!
Подпрыгнув, словно ужаленный, Гога истошно заверещал, но на меня не бросился. Что и понятно, трус. Верно, наделся на дружков, а те были парни серьезные! Как он с ним договорился? Какие-то общие дела? Или просто заплатил. Впрочем, какая сейчас разница?
Я улыбнулся:
— Вижу, что-то хотите спросить? Так предъявите, отвечу.
Парни переглянулись… Гога, бочком-бочком, подался назад, к машине… И вдруг дернулся и громко закричал:
— Атас, пацаны! Атас! Валим!
Костя и его напарничек долго не размышляли, видно, была договоренность, и мне даже не пригрозили. Просто живенько прыгнули в машину и тут же укатили. Картинно так, с прокруткой! Видать, Гога со страху врубил вторую или даже третью…
И кто их так напугал? Милиция?
Послышался шум мотора, и на месте поспешно уехавшего «Москвича» мягко остановилась темно-бордовая «Волга».
Я похолодел: от этих не убежишь, нечего и пытаться! Это вам не гопники с кастетами, а солидная контора, достанут везде.
Из салона вышли двое, в плащах и шляпах. Сверкнули красным книжечками.
— Александр Воронцов? Пройдемте!
Так вот, буднично. Наверное, так вот в тридцатые и арестовывали врагов народа.
Мы подошли к «Волге». Один из сопровождающих распахнул заднюю дверцу:
— Прошу!
В салоне горел свет. Я забрался. На заднем диване сидел мужчина в расстегнутом импортном плаще с модными декоративными погончиками. Дорогой галстук, широкое холеное лиц, недобрая ухмылка. Виктор Сергеевич, отец Метели и самый натуральный шпион! Вот это я влип. Выходит…
— Здравствуйте, Александр, — прищурился Виктор Сергеевич. — Располагайтесь поудобнее. Поговорим…