Курс на СССР: Переписать жизнь заново!

Глава 14

Желтый «уазик» медленно выехал со двора, и, свернув на шоссе, рванул с места, выбросив в ночь клуб сизого выхлопа. Не в силах пошевелиться, я стоял, вжавшись спиной в шершавую стену подъезда, пока он скрылся за углом

Холодная волна отчаяния и беспомощности подкатила к горлу. Серегу арестовали на моих глазах. Я ведь предупредил его! Говорил же, что Гога — подстава, что не надо с ним связываться.

И вдруг, словно разряд молнии ударил в голову: а что, если это и есть та самая точка невозврата, пройдя которую он уже не вернётся на правильный путь? А грозящая ему судимость и есть та самая первая ступенька скользкой лестницы, взойдя на которую он станет авторитетом в криминальном мире и откроет дорогу к появлению одной из мощнейших группировок «Северные волки».

Я вздрогнул. Нет. Этого нельзя допустить. Даже не ради него, (черт с ним, с Гребенюком!), а ради будущего, и тех событий из-за которых я сюда попал. «Северные волки» сделали много плохого и много кого отправили на тот свет. Я почувствовал, что это мой шанс что-то изменить. Слабый, призрачный, но шанс.

Медлить нельзя. Надо действовать!

Перепрыгивая через несколько ступеней, я взлетел по лестнице и остановился перед соседской дверью. Она была приоткрыта, но я всё равно постучал и, не дождавшись ответа, осторожно вошел в прихожую.

Из кухни доносились сдавленные всхлипы. Тетя Вера сидела на кухонном табурете, прислонившись к стене. Её руки безвольно свисали, плечи судорожно вздрагивали, а на лице, казалось, замерла маска непонимания, горя и отчаяния. На её щеках были видны мокрые дорожки, глаза были красными, но сухими. Казалось, она выплакала все слёзы.

Возле нее суетилась заботливая и любопытная соседка, пытаясь напоить её какой-то остро-пахнущей жидкостью из стакана. Увидев меня, она поставила стакан на стол и замахала на меня руками, как бы говоря «уйди, не до тебя сейчас».

— Тетя Вера? — тихо окликнул я. — Я видел Сережу. Что случилось?

Она повернула ко мне лицо и… растерянно улыбнулась.

— Сашенька… — ее голос дрожал. — Забрали Сережу… милиция… Забрали моего мальчика…

— За что? — сжалось все внутри.

Неужели он всё-таки пошел к этому Гоге в подельники? Соблазнился двумя червонцами, и теперь…

— За спекуляцию… — она с презрением выдохнула это слово. — Говорят, какие-то пластинки заграничные перепродавал! Вот его и поймали, подставной покупатель был… Ой, Сашенька, что же теперь будет-то? Судимость ведь… жизнь загублена!

Я замер, переваривая услышанное. Не кража. Не разгрузка машины с ворованным добром. Спекуляция. Продажа пластинок. С одной стороны, фарцовка — почти что невинная шалость по меркам грядущих лихих девяностых. Но сейчас это статья. Реальная, со сроком или, как минимум, с исправительными работами. И несмываемым клеймом. А если ещё всплывёт история с подменой пластинок, то это уже более чем серьёзно.

Впрочем, это все же лучше, чем воровство. Спекуляция в таких небольших масштабах, пара-тройка пластинок, это скорее всего меньше того, что было в машине Гоги. Но обвинение в мошенничестве — это уже серьёзнее.

— Был обыск? — спросил я.

— Да, искали что-то, — ответила соседка. — Нас понятыми позвали.

— Нашли что-то?

— Нет, — покачала головой тётя Вера и с надеждой спросила. — Может они ошиблись? Может это не мой Серёжа?

«Серёжа-Серёжа» — сжав губы мысленно произнёс я. Если бы здесь не было любопытной соседки, я бы честно рассказал матери всё что знаю о её сыне. И вместе мы бы подумали, как действовать дальше. Тут, главное, не навредить. Не усугубить ситуацию необдуманным поступком или словом.

Временное облегчение, сменилось яростной досадой: «Вот же идиот!»

Незаметно, я кивнул на соседку, потом на дверь, намекая тёте Вере, чтобы она её отпустила. Лишние уши сейчас не к чему. И она поняла без слов.

— Спасибо, Раечка, — тихим голосом произнесла убитая горем мать арестанта. — Ты мне очень помогла. Спасибо тебе. Иди домой, тебе завтра на работу рано вставать. Со мной Саша посидит.

— Саше тоже на работу, — буркнула соседка.

— Ничего, тётя Рая, — улыбнулся я. — Я молодой, мне проще.

Вытеснив из квартиры упирающуюся соседку, не желающую покидать разговор на самом интересном месте, я тщательно запер дверь, вернулся на кухню.

— Тетя Вера, — начал я, садясь напротив нее. — Где он сейчас? В райотделе?

— Д-да… — снова всхлипнула она. — Увезли туда… Надо, наверное, деньги искать… что-то делать…

— Деньги найдем, — автоматически сказал я, уже выстраивая в голове план спасения. — Слушайте меня внимательно. Нужно идти к участковому. Сейчас же. Узнать, в чем именно его обвиняют, кто свидетели. Имя следователя хотя бы узнать, кто этим делом занимается. И найти адвоката.

— Адвоката? — она посмотрела на меня с тупой надеждой. — Сашенька, да где ж мы адвоката найдем? Это же дорого. И кто за нас заступится?

— Я помогу, — сказал я твердо, ловя себя на том, что голос звучит не по-юношески уверенно. — Вытащим Серегу!

Следующий день выдался очень напряженным. Все мои мысли были заняты поиском вариантов освобождения Серёги. Я понял, что в одиночку с этим будет справиться очень сложно. Нужна помощь. Я постарался как можно скорее закончить с доставкой газет по точкам и тихо ушел домой. Николая Семеновича опять вызвали на совещание, так что мое отсутствие, надеюсь, никто не заметил. Из ближайшего автомата я позвонил Наташе домой, чтобы узнать у её деда, как можно с ней связаться. Шансов было мало, всё-таки сейчас все первокурсники в колхозах на уборке картошки, а учитывая условия, в которых они проживали, маловероятно, что это мне удастся.

— Алло? — раздался в трубке голос Наташи.

— Наташа? — удивился я, всё ещё не веря такой удаче. — Привет, как хорошо, что ты дома.

— Саша? — обрадовалась Наташа. — Что-то случилось?

— Да, — я не стал долго раздумывать и сразу разоткровенничался. — Тут беда. Моего соседа, Сергея… помнишь его?

— Сергея? — Наташа не сразу поняла, о ком я говорю, но потом вспомнила. — Это того, который помог нам, когда мы вечером на каких-то отморозков нарвались? Конечно помню! А что случилось с ним?

— Его вчера в милицию забрали.

— В милицию? — ее голос стал серьезным, деловым. — За что?

— За фарцовку. Продавал на рынке пластинки.

— Понятно, мелкая спекуляция, — она тут же выдала юридическую справку. — Статья 154 УК РСФСР. Это если в небольших размерах. А если крупный ущерб или группа лиц…

— Нет, нет! — поспешно перебил я. — Один. И пластинка при нём была одна. Взяли с поличным на подставного покупателя.

— Хм… — на том конце провода повисла пауза. — Неприятно, но не проблематично. Можно попробовать сказать, что он просто решил вернуть свои деньги за ранее купленную здесь же пластинку.

— Но тогда надо сказать, у кого покупал…

— Да, не вариант, — снова задумалась Наташа. — Мне сложно что-то предложить, ведь я всего студентка. Моих знаний здесь недостаточно.

— Я тоже не знаю, что делать, — честно признался я. — Но ты же можешь дать совет, в каком направлении двигаться. Как ему помочь? Можно ли как-то избежать суда? Или хотя бы смягчить наказание?

— Саша, скажи честно, — насторожилась Наташа. — Ты каким-то образом замешан во всём этом?

— Нет, — честно ответил я. — Просто не хочется, чтобы он сломал себе жизнь в столь раннем возрасте. Он оступился, поддался искушению легкой наживы. Но это может стать началом конца, и он уже не выберется. А пока у него есть шанс стать честным человеком. Ему нужно помочь. Понимаешь?

— Понимаю, — ответила девушка и замолчала, обдумывая как быть. — Слушай, есть варианты. Не гарантирую что это поможет, но шансы все же есть. Во-первых, нужно, чтобы он полностью признал вину и раскаялся. Написал объяснение, что, мол, был глупый, хотел заработать на мороженное и дискотеку, злого умысла не имел, было все только один раз. Во-вторых, найти обманутых покупателей и возместить ущерб. Всем, кто известен в милиции по его делу. И пусть расписки напишут, что убытки возмещены и претензий к нему не имеют. В-третьих, характеристики. С места учебы, с работы, от комсомола. Если он хорошо характеризуется, это будет большим плюсом. Он же не рецидивист? Первый раз попадается?

— Насколько я знаю, да.

— Тогда есть надежда. Саша, ты где сейчас?

— В городе. Возле райотдела.

— Подожди меня там. Я сейчас приеду. Через полчаса буду. Мы пойдём к следователю вместе. Как студентка юрфака, я смогу задать правильные вопросы. И… вообще, моральная поддержка.

— Ты знаешь фамилию следователя?

— Да, Серёгина мать вчера узнала.

Через тридцать минут подъехал трамвай, и из него выпорхнула Наташа. В строгом темно-синем платье, с портфельчиком, она выглядела очень по-деловому.

Мы прошли в здание райотдела. Наташа уверенно подошла к дежурному, назвала фамилию следователя, ведущего дело Гребенюка, и мы поднялись на второй этаж.

Следователь с усталым лицом выслушал нас не перебивая. Наташа четко изложила просьбу: предоставить свидание, передать передачу, огласить точную статью обвинения и список потерпевших для возмещения ущерба. Повезло, следователь не стал особо препираться. То ли действительно, у него было много дел, и заниматься каким-то мелким фарцовщиком ему не очень хотелось, а может так на него подействовали красивые Наташины глазки?

Он сам вызвался передать от нас собранный тётей Верой пакет для Сергея с парой яблок, сменой белья и средствами гигиены, но свидание не предоставил.

— Характеристики принесите, — сухо сказал следователь. — С места работы, от соседей. И чтобы возместил пострадавшим ущерб в полном объеме. Тогда будем говорить о смягчении. А так… — он многозначительно хлопнул рукой по столу, — статья не самая легкая.

Когда мы вышли на улицу, я почувствовал себя более уверенным, так как появилась ясность куда теперь двигаться.

— Спасибо, Наташ, — я искренне посмотрел на нее. — Я бы без тебя пропал.

— Пустяки, — она улыбнулась. И вдруг поцеловала меня в щеку. — Теперь действуй. Иди на его работу, в комсомол, к соседям. Собирай характеристики. А я позвоню в деканат, поговорят с нашим криминалистом, он бывший следователь, может, подскажет еще что-то.

Мы договорились встретиться вечером, чтобы обменяться достигнутыми результатами и обсудить дальнейшие шаги.

Весь оставшийся и следующий дни превратились в бесконечный марафон. Ходил на работу, а после неё метался между механическим заводом, где Гребенюк числился практикантом, райкомом комсомола и нашим ЖЭКом, собирая характеристики. Уговаривал, объяснял, умолял, едва не слезу пускал. Было очень сложно, но я не сдавался. Мастер на заводе, услышав о «спекуляции», хотел вырвать из печатной машинки уже почти готовую характеристику, но я сумел его уговорить, намекнув, что хорошая характеристика нужна не только Сергею, но и поможет избежать громкого скандала, который ляжет тенью на весь коллектив. В райкоме комсомола долго качали головой, гоняли меня по кабинетам, но в итоге выдали какую-то безликую бумажку, где не хвалили, но и не ругали. Соседи, напуганные милицией, подписывались под ходатайством неохотно, но тетя Вера обошла всех с пирогом с капустой, и сбор подписей был завершен.

Сложнее всего было получить список потерпевших. Пришлось пойти на хитрость и даже обман. Давать адреса потерпевших следователь не имел права. Я попросил воды, мол, плохо себя чувствую, а сам, пока он отвернулся к стоящему на подоконнике графину, подглядел нужную запись.

Снова повезло. Заявлений от потерпевших оказалось всего два. От студента-первокурсника из музучилища и некоего гражданина Петрова. Со студентом всё оказалось просто. Получив назад свои деньги тут же написал расписку об отсутствии претензий.

С гражданином Петровым, проживающим в старом центре в одном из дореволюционных домов с высокими потолками и запутанными дворами-колодцами, сразу договориться не удалось.

Мужчина лет тридцати с лишним, в очках с толстыми линзами, в потертом домашнем халате поверх тельняшки, узнав о причине моего появления на пороге его квартиры, довольно осклабился и принял нахальный вид.

— А-а-а! — его лицо исказилось гримасой крайнего раздражения. — Защищаешь жулика! Вместо «The Final Cut» он мне всучил какой-то цыганский хор! Я ему тридцать рублей отдал! Тридцать!

— Я понимаю ваше возмущение, — начал я осторожно. — Мы готовы полностью компенсировать вам ущерб. Вот, тридцать рублей.

Я протянул ему деньги. Он взял купюры, повертел в руках, но не убрал. Его взгляд стал алчным и хитрым.

— И это всё? — спросил он, развернув купюры веером. — А моральный ущерб? Я ждал этот альбом несколько месяцев! Мне знакомый из Прибалтики должен был привезти, но не сложилось. А тут шанс… и такое разочарование! Я не только деньги потерял, я веру в людей потерял!

Я почувствовал, что дело пахнет керосином.

— Что вы предлагаете? — спросил я, стараясь сохранять спокойствие.

Петров огляделся по сторонам, словно опасаясь, что нас услышат, и отступил вглубь квартиры, жестом приглашая меня войти. В комнате одуряюще воняло горячим паяльником и старой бумагой, царил бардак из книг, радиодеталей и стопок пластинок у патефона.

— Ущерб тридцать рублей, это раз, — начал он, загибая пальцы. — Моральная компенсация… пусть будет двадцать. Итого, пятьдесят рублей.

У меня перехватило дыхание. Пятьдесят рублей — огромные деньги. Половина средней месячной зарплаты.

— И самое главное, — он многозначительно поднял палец. — Я хочу ту самую пластинку. Настоящую. «The Final Cut» Pink Floyd. Чтобы у меня было доказательство, что справедливость восторжествовала.

— Но ведь это же…

— Или ты согласен на мои условия, или — разговор окончен!

— Подождите! Но как же…

— Уходи!

— Постойте… Я… я не знаю, где ее взять, — честно признался я. — Денежную компенсацию я вам готов отдать сразу. А пластинка…

— Без пластинки не будет никакого отказа от претензий, — упрямо сказал Петров. — Просто деньгами не откупитесь. Или все, или ничего. И учтите, у меня есть знакомый в партии. Очень не хотелось бы устраивать публичный скандал о том, как молодые спекулянты обманывают честных советских меломанов.

Мысленно я уже попрощался с надеждой на освобождение Серёги.

— Хорошо, — выдохнул я, чувствуя себя так, будто подписываю себе какой-то приговор. — Я постараюсь найти эту пластинку. Но дайте мне время.

— Два дня, — безжалостно произнёс Петров. — Послезавтра пятница. Вот в пятницу я и хочу слушать этот альбом у себя на проигрывателе. Не принесете, пишите другу письма мелким подчерком.

Я молча кивнул, развернулся и вышел.

На улице я остановился, прислонившись лбом к прохладному кирпичу старого дома. Пятьдесят рублей и пластинка Pink Floyd за два дня. Это было безумием.

Но где-то в глубине души, под грузом отчаяния, шевельнулся знакомый азарт. Тот самый, что гнал меня на встречи с информаторами в темные промзоны. Это была новая задача. Сверхсложная. Но я уже ненавидел мысль о том, что этот самодовольный Петров меня победил.

Я выпрямился и быстрым, решительным шагом пошел прочь от этого дома.

Первым делом нужно где-то срочно найти деньги. Пятьдесят рублей. Затем — пластинка. Вот с этим сложнее. Гораздо сложнее.

Хотя, постой…

«The Final Cut» Pink Floyd? Я уже где-то недавно слышал это название. Ну конечно же! Я видел её у Метели. Она хвасталась тогда новинкой, добытой через отца-дипломата. Что, если попробовать купить ее у нее? Или выменять на что-то? Надо попробовать.

К дому на Маяковского, рядом с ЗАГСом я практически бежал. Вот он, престижный дом с высокими потолками, лепниной и бдительным консьержем. Я влетел в подъезд и остановился, пытаясь перевести дух.

— Молодой человек? Вам кого?

— Иван Михайлович… Мне бы Марину… — выпалил я. — Она дома?

Консьерж нахмурился, надел очки. Вид у меня был, что говорится, непрезентабельный: потрёпанная ветровка, взъерошенные волосы, лихорадочный блеск в глазах не внушали доверия, но, кажется, он меня узнал.

— Нет её. Никого нет дома. Мариночка ушла. Где-то часа два назад.

Ушла…

Отчаяние начинало подступать к горлу. Где ещё её искать?

И тут меня осенило. Заброшенный парк на окраине Пролетарской улицы. То самое место, где собирались все городские неформалы, хиппи, меломаны.

Я почти бежал через весь город. Вечерело.

Заброшенный парк на Пролетарской жил своей, отдельной от всего советского города, жизнью. В воздухе отчетливо пахло дымом костра и сладковатым ароматом дешёвого портвейна.

У самого костра, на разбитой скамейке и просто на брошенных на землю кусках рубероида, сидело человек десять. Парень с длинными волосами и в очках, похожий на Джона Леннона, негромко перебирая аккорды на старой гитаре «Урал», пытался петь что-то на ломаном английском, подражая голосу Клэптона:

— I shot the sheriff… But I did not shoot the deputy…

Ему подпевали еще двое, ритмично похлопывая по коленям. Девушка в цветастой юбке тихо наигрывала на губной гармошке. Вся эта картина была бы идиллической, если бы не обшарпанные куртки, стоптанные бабуши и вечная настороженность в глазах людей, готовых в любой момент сорваться с места при виде милицейской формы.

Именно в этот островок тихого, диссидентствующего бунта я и ворвался, как ураган, с перекошенным от усталости и стресса лицом.

Мое появление не осталось незамеченным. Первым меня увидел тот самый «Леннон». Его пальцы замерли на ладах, и на его лице расплылась удивленная, а потом радостная ухмылка.

— Опа! Гляньте-ка, кто к нам пожаловал! — крикнул он, перекрывая гитару. — Сам Александр! Виртуоз гитарный! Привет, братан! Давно не виделись!

Все взгляды устремились на меня. Я почувствовал себя как на сцене.

— Здаров, — буркнул я, стараясь отыскать глазами только одного человека.

— Сашка, выручай! — поднялся с корточек другой парень, в клетчатой ковбойке. — Помнишь, ты песню играл? Сыграй? Я аккорды хочу записать. Или еще чего-нибудь новенького! «Бони М» там, или «Квин»! Знаешь их?

— Знаю, но давай потом? Мне бы найти…

— Меня ищешь? — раздался знакомый голос.

Из толпы поднялась Метель. Взглянув на меня, она замерла, а потом на её лице появилась та самая хитрая, кошачья улыбка.

Но прежде чем она успела что-то сказать, на меня обрушились просьбы.

— Да-да, «Бони М»! Сашка, сыграй!

— А можешь «Битлов»? «All You Need Is Love»!

— Давайте лучше что-то наше, «Машину» или «Воскресение»!

— Ребят, спасибо конечно, — я поднял руки, пытаясь успокоить этот шквал. Улыбка давалась с трудом. — Я очень тронут. Но не сегодня, ладно? Голос сорвал, да и дело срочное. Как-нибудь в другой раз, честное пионерское.

В толпе пронеслось разочарованное «оооох», но меня уже не слушали. Взоры переключились на Марину, которая медленно, как хищница, пробиралась ко мне сквозь толпу.

— Дело? — переспросил «Леннон», подмигивая. — К Метели дело? Ну, тогда понятно! Не мешаем, не мешаем!

Он снова заиграл, на этот раз что-то меланхоличное из репертуара «Аквариума». Общее внимание от меня переключилось обратно на костер, на вино, на музыку.

Я же стоял, глядя на приближающуюся ко мне Метель.

— Марина, — хрипло выдохнул я. — Мне нужно поговорить с тобой. Срочно. Отойдем?

Я кивнул в сторону аллеи, подальше от любопытных ушей.

Она улыбнулась и молча пошла за мной.

— Ну, говори, что такого экстренного?

— Понимаешь, тут такое дело… Моего друга, Серегу… в общем, попался он…

Я принялся рассказывать ей суть дела. Метель слушала лениво, постоянно на что-то отвлекаясь, то на голубей, то на сигарету.

— И что от меня надо? — спросила девушка, когда я закончил свой сбивчивый рассказ.

— Пластинка, — ответил я её, глядя прямо в её синие, немного безумные глаза. — Мне нужна твоя пластинка. Pink Floyd. «The Final Cut». Продай?

Улыбка медленно сползла с её лица, сменилась настороженным, хищным интересом.

— Продать?

— Я могу заплатить. Я найду деньги.

— Деньги? — она презрительно фыркнула и отошла к старому дубу, прислонилась к нему спиной. — У меня и так есть деньги, Саш. А вот этой пластинки в городе больше ни у кого нет. Это не товар. Это трофей.

Я понял, что переговоры заходят не в ту сторону.

— Марина, пожалуйста. Выручи. Я очень прошу.

Она помолчала, внимательно изучая моё лицо, будто прицениваясь. Потом медленно подошла ко мне вплотную. От неё пахло дымом и духами «Красная Москва».

— Хорошо, — тихо сказала она. — Я дам тебе её. Даром. Бесплатно.

Сердце ёкнуло от неожиданности и предчувствия, что так не бывает.

— Но? — спросил я. — Здесь напрашивается каверзное «но».

Она улыбнулась своей хитрой, кошачьей улыбкой и положила руку мне на плечо.

— Да, будет одно условие. Совсем пустяковое.

— Какое?

— Ты должен меня поцеловать. По-настоящему, не в щечку или лобик. В губы. Как полагается. По-взрослому. Прямо сейчас. Здесь. Чтобы все видели.

Я отшатнулся, будто меня ударили током. Кровь бросилась в лицо.

— Ты что, с ума сошла?

— Нет, — её голос стал твёрдым и холодным. — И я совершенно трезва. Хочешь спасти своего друга, поцелуй меня. Или ищи свою пластинку где-то ещё. Но учти, я могу и передумать. Времени у тебя… — она сделала паузу, наслаждаясь эффектом, — ой, совсем немного. Ну?

Вот ведь… какая! Целоваться с Метелью… Наверное, об этом сейчас мечтал каждый из здесь сидящих. Но не я. У меня была Наташа. Этот поцелуй стал бы клеймом, публичным заявлением, которое мигом разнеслось бы по всему городу. И дошло бы до Наташи. Но это была цена спасения Гребенюка. Готов ли я заплатить такую цену?

Я не знал.

Метель смотрела на меня, и в её взгляде читалось всё: и желание, и жажда власти надо мной, и обида, что я выбрал не её, и жестокое удовольствие от предчувствия, что сейчас она эту власть получит.

— Ну же? Что ты ответишь? — спросила Метель.

Я сделал шаг вперёд.