Меня уложили спиной на диван, руки за голову, на подлокотнике. Натэниел держал их, но не так, будто фиксирует меня к дивану — скорее так, будто меня подбросили в небо, а он протянул руки меня поймать, и я знала, что эти руки на месте. Руки, не дающие упасть. Руки, держащие тебя в воздухе. Джейсон нашел позу сверху, ударяя в меня изо всех сил, как только мог быстро. Поскольку он куда сильнее среднего человека, это было очень сильно и очень быстро.
Он приподнялся надо мной на руках, оторвав от дивана почти все тело, касаясь меня только нижней его частью, и я увидела, как он входит в меня и выходит. От одного только зрелища у меня запрокинулась голова и вырвался из горла крик наслаждения. Я пыталась вырваться из рук Натэниела, вырваться и коснуться тела Джейсона, впиться ногтями в гладкую кожу, но Натэниел держал крепче любой цепи.
Тело Джейсона выдало последний сильный толчок, и я открыла глаза. Видела, как он содрогается надо мной, видела, как он бьется с собой, чтобы удержать руки на диване, себя надо мной, удержался еще для одного, последнего содрогания, от которого я забилась под ним. А потом он свалился, будто кто-то ниточки перерезал, свалился на меня, дыша прерывисто, и сердце стучало так, что я через блузку его чувствовала.
— Моя очередь, — сказал Натэниел.
Джейсон, лежа на мне, засмеялся:
— Еще не могу шевельнуться.
— Шевельнись так, чтобы я шевельнул Аниту, — приказал Натэниел. Именно приказал, как не мог бы ни за что еще месяц назад.
Джейсон скатился с дивана на пол. Натэниел подхватил меня под мышки и переволок через подлокотник. Он не пытался поставить меня на ноги — знал, что не надо. Подхватив меня на руки, Натэниел отнес меня в спальню, швырнул на кровать, содрал с плеч пиджак и швырнул на пол.
Лицо у него было напряженное, нетерпеливое, выражающее едва контролируемый жар. Ему пришлось расстегнуть ремень, чтобы снять с меня и юбку, и наплечную кобуру. Я пыталась помочь, но он шлепком отбил мне руки в стороны. Я сегодня была на роли нижней, а это значит — пассивной или послушной. Послушной у меня вряд ли получится — не моя роль. Значит, пассивной.
Раздев меня, он положил руки мне на талию и сдвинул к изголовью, чуть меня приподняв. Голос у него был с придыханием, нетерпеливый и полный недавно обретенной силы.
— Хочу тебя в наручниках.
Он сейчас был доминантом, но все равно не приказал, а попросил. Почему? Потому что наручников я никогда не надевала. Недавно появились мягкие наручники, закрепленные на спинке кровати, но они из нейлона и застегиваются на липучки. От настоящих наручников — и от всего, чего не могла бы снять сама, — я отказалась наотрез. А такие вот манжеты — это самое то. Можно быть реально связанной и все же знать, что всегда можешь освободиться, если захочешь. Ага, я — и доверие другому. Ну-ну.
Натэниел не раз использовал эти наручники на нашей кровати. Даже Мика их надевал, хотя, мне кажется, чтобы доставить нам удовольствие, а не потому что сам хотел. А я — никогда.
Я посмотрела на него внимательно. Это желание, эта дерзость просьбы — все было написано у него на лице. Я бывала связана в сеансах с Ашером и Натэниелом и — надо себе сознаться — мне понравилось. Почему тогда не это вот? Только из-за каких-то моих тараканов?
Я посмотрела в лицо любимого мужчины и ответила:
— О'кей.
За одну только улыбку, озарившую его лицо, стоило это сказать.
Он застегнул липучки у меня на руках, мягко и плотно. Я потянула цепь на себя — не могла не потянуть. Всегда должна проверить границы своей свободы.
Натэниел наклонился, стоя у меня между ногами, но не касаясь телом. Волосы его рассыпались вокруг теплой живой завесой. Про другого я сказала бы, что это получилось удачно, но Натэниел использовал волосы в своих выступлениях как дополнительную часть тела, которой можно ласкать и дразнить. Он знал, как рассыпать их вокруг женщины, чтобы они обрамляли ее и развевались. Натэниел наклонился так, чтобы они обрамляли его лицо, наши тела, ласкали мне бока своим прикосновением. И поцеловал меня — ласково, нежно, бережно.
Не такого я ожидала поцелуя. Наверное, это было написано у меня на лице, потому что он улыбнулся и сказал:
— Я тебе задвину, но сперва хочу, чтобы ты знала, как я тебя люблю. А когда ты почувствуешь, я тебе вынесу мозг.
И он улыбнулся снова.
Я не могла не улыбнуться в ответ:
— Натэниел, я хочу, чтобы ты был во мне. Прошу тебя, пожалуйста.
Связанная, я знала, что ему это «пожалуйста» понравится куда сильнее обычного. Я усваивала правила нижнего не хуже, чем правила верхнего.
Он посмотрел на меня так, что у меня мурашки побежали по коже. Таким темным взглядом, полным такого потенциала, что я потянула на себя руки в наручниках — не смогла удержаться. Было в этом взгляде что-то… опасное. Один из тех волнующих моментов БДСМ, напоминающих о возможности катастрофы и боли. Не той боли, которой жаждешь — а боли, когда партнер заходит слишком далеко. У нас были свои стоп-слова, и я глубоко доверяла Натэниелу — иначе я бы вообще не позволила себя связать, но все-таки… это входит в игру: когда смотришь в глаза партнеру и даешь ему понять, что видишь в этих глазах темноту. Видишь возможность… зла, пожалуй, но веришь, что он этого не сделает. Веришь настолько, что позволяешь сделать себя беспомощной. Это колоссальное доверие — большее, чем бывало у меня к кому бы то ни было. Странное доверие.
Он перебросил волосы через плечо, как сбрасывают плащ. Обнажилась линия его тела, и он опустился на меня. Не надевая презерватива. Я принимаю таблетки, но все же заставляю почти всех своих мужчин надевать презерватив. Мика стерилизован, так что ему не надо. А вот с Натэниелом последнее время мы перестали их использовать. Годами у меня был секс только на таблетках, и без проблем, но все же…
Я чувствовала разницу между сексом в презервативе и без него. И Натэниел тоже.
Что-то было в этом проникновении без защиты в меня связанную такое, что усиливало иллюзию. БДСМ немного похоже на стриптиз. Там — иллюзия, что клиент может получить исполнителя для реального секса. БДСМ — иллюзия, что можно нанести партнеру реальный вред. Тот самый, который изображается в игре.
Натэниел вдвинулся как можно глубже — и остановился. Я уголком глаза уловила движение: в дверях стоял Джейсон. Уже без презерватива — ходил помыться.
Натэниел стал делать то, что обещал — меня иметь. И почти тут же у меня из горла стали вырываться стоны удовольствия, но я еще успела спросить:
— Ты ждал Джейсона?
— Да, — ответил он, мощно входя и выходя.
По нужной точке у меня внутри Натэниел умеет попадать почти из любой позиции, и сегодня тоже получалось. По точке у входа он попадал все время, но еще и по той точке, что в глубине, потому что знал, что я на обе реагирую.
Оргазм от точки «джи» нарастает медленно, мощно, а от шейки не нарастает, а возникает вдруг. Только что меня уносило ритмом его тела, а в следующий момент я натягиваю цепи, грохоча ими, пытаясь руками ухватить его, оставить след наслаждения ногтями на гладкой коже.
Когда я затихла, Натэниел отодвинулся, уже не доставая глубоко, а мелко и быстро касаясь у самого входа. В той позе, в которой был Джейсон, но дотрагиваясь до меня еще меньшей площадью тела, самым кончиком снова и снова проходясь по чувствительной точке.
Джейсон уже был возле кровати, опираясь на ее край. Он смотрел на нас, и я увидела, как Натэниел смотрит на него в ответ. Натэниел любит публику.
Но он снова обратил взгляд ко мне, борясь с собственным телом, чтобы сохранить неглубокий ритм. Я смотрела вдоль него, вдоль груди, живота, паха, бедер, сложившихся в эту атлетическую линию, в мускулистую собранность. И все это время нарастал оргазм, как давящая тяжесть, как накапливающийся между ног заряд. А потом между двумя движениями он выплеснулся наружу, и я взвизгнула от наслаждения, заорала в потолок, задрав голову, закрыв глаза, выгнув спину, вопила и вопила.
Натянула оковы, и они усилили наслаждение, заставили кричать громче. Не знаю почему, не могла бы объяснить, но мне нравилось, что я прикована. В сексе логика ничего не значит, главное — ощущения чтобы были правильные.
Натэниел подождал, пока мое тело перестало под ним биться, а потом вдвинулся в меня во всю свою мощь. Драл меня и драл, пока не вызвал еще одну волну оргазма, а тогда и только тогда отпустил еще и себя. Он дрожал надо мной и внутри меня, и я ощущала его разрядку, и снова кричала и не могла перестать.
Он нагнулся надо мной, покрытый росинками пота, и губы его раздвинулись в улыбке. И едва дыша, он сказал мне:
— Я люблю тебя, Анита.
— Натэниел, и я тебя люблю.
Джейсон стоял, опершись на спинку кровати, глядел на нас серьезными глазами. Он наслаждался представлением — это было написано у него на лице, читалось в положении тела, но что-то было потерянное в выражении его глаз. Мы его друзья, может быть, лучшие друзья, но это не то же самое. И даже с сексом — все равно не то.