Космофауна - 0. Зверь беглеца

Зима. Ишим (прод.)

Ещё Егоров почувствовал, что простуда после той прогулки всё же его поймала. Программируемые таблетки иммунитета с лейко-принтонами были не по карману, да и вряд ли где-то могли продаваться в этих краях, поэтому решил полечиться более дешёвым пойлом и посидеть пару дней на станции.

К тому же, ответ от Инспекции всё не шёл — ещё один повод остаться и подождать ответов от инстанций и знакомых. Снял за пару сотен комнатушку в припортовом общежитии. Адель уговаривала остановиться у нее в квартире и даже взяла на день отгул, чтобы сопровождать Леонида на мероприятиях. Он тактично отказался от первого и с радостью согласился на второе. Впереди маячили ещё два выходных, и оттого чувствовалось лёгкое смятение, смешанное с потерянным ощущением азарта. Егоров за пару дней настолько привык к ней, что всматривался в особенности фигуры уже почти не таясь, нагло, как в молодости, в бытность гардемарином разглядывал девушек.

Фигура Адель была странной, даже непривычной, оттого не менее интересной. Широкие низкие бёдра и не длинные, но красивые ноги делали её походку какой-то застенчивой и в то же время уютно-домашней. Только сейчас Егоров понял, как наскучили ему пафосные городские мамзели, богемные писательницы и прочий серпентарий. Что медсестра на «Тавде», что Адель настолько разительно отличались от предыдущих объектов его симпатии, что он сам удивлялся. Не то ближе к середине жизни начинаешь лучше понимать женщин, не то вдали от центральных регионов начинает тянуть на сельскую экзотику — понять он не мог. Да и не пытался, не оставляя, впрочем, лёгкую настороженность.

В обед, когда Егоров колдовал с поэтизатором и пытался разговорить кота, Адель снова заглянула к нему в комнатку.

— Вы в курсе, что на Ишиме-1 после моего репортажа открыли счёт, чтобы собрать средства на вашу дорогу обратно? Завтра к вам приедут и расскажут.

— Нет, не в курсе. И что, много собрали?

— Думаю, хватит! Соберут! Даже двоим хватит! — глаза девушки радостно блестели. Она почувствовала, что сболтнула что-то лишнее, и поправилась. — Ну, я не в том смысле… то есть, если вам вдруг надо в два раза дальше, чем до Перми.

— Не знаю, не знаю. А если я вдруг решу остаться здесь? На станции или на Ишиме-один?

Адель растерялась.

— Даже не знаю… Оставайтесь, конечно, мы вам всем будем рады. Я чуть не забыла, вас снова позвали выступить. В нашем клубе техников и матросов. На этот раз собираются сделать с билетами. Пойдёте? Если что, я могу сказать, что вам тяжело.

Леонид не стал халтурить и выступил ещё один раз. Решил не мелочиться и от собранных билетов отказался. Выступление в этот раз чуть не сорвалось — Берсерк, выполнявший роль поэтизатора, долго не хотел успокаиваться и чуть не убежал из помещения. Потом кто-то принёс куски строганины, кота накормили, он улёгся, и выступление продолжилось.

В конце выступления в комнату вошёл тучный мужчина, сопровождаемый худым парнем с импульсником.

— Здравствуйте, Сфен Леонтьевич, — немного испуганно поздоровалась Адель и отошла в сторону.

Все почтительно замолчали. Егоров вспомнил, что именно так звали местного правителя. Представляя вождя шаманистского племени, Егоров рисовал в воображении седого, но сурового старика в шкурах, сидящего на скамье в окружении похожих на него старейшин. Как часто бывает, ожидаемый образ и внешность далеко разошлись друг от друга. Только глаза, черты лица говорили о происхождении, а одет вождь был вполне прилично и современно — в кожаный костюм с голографическими вставками на воротнике.

Выглядел местный правитель слегка растеряно. Когда Егоров дочитал последние строчки, и народ стал расходиться, вождь подошёл, нагнулся, погладил кота. Берсерк фыркнул и спрятался за ногу Леонида. Сфен Леонтьевич поманил Леонида в сторонку, за ширму.

— Слышал о вашей судьбе и о ваших выступлениях. Завтра сюда приедут репортёры из Ишима и Тюмени и пара человек из департамента культуры. Мы вам очень благодарны за те мероприятия, которые проводите. Только, прощу прощения, в бюджете не предусмотрены траты на оплату ваших… услуг. Знаете, наверное, каково…

— Не продолжайте. Всё понимаю. Ни на что не претендую.

— У меня к вам небольшая, прощу прощения, просьба. Стыдно о таком просить. Не могли бы вы пару слов сказать о восстановлении станции? У нас второй блок законсервирован. Реконструировать начнут не раньше следующей осени. А людям негде жить, скоту негде питаться. Сейчас все уцелевшие табуны перегнаны в два других блока, где медленный рост травы. Весна откладывается, круговорот воды нарушен. Из-за нехватки травы начнут помирать мамонты. Вы не откажитесь?

— Не откажусь. Конечно же, не откажусь.

Егоров закрыл Берсерка в своей комнатке и пошёл ужинать в кафе — то самое, где у него брали интервью. Адель пришла и села сбоку, ковыряя вилкой кашу. Молчала, грустно глядела в окно.

— Скажите, о чём вы мечтаете? О чём мечтают местные девушки? — вопрос Леонида прозвучал как провокационный, и ответ на него предполагался такой же.

— Даже не знаю. В принца на белом коне я уже не верю. На Питер хочется. В Инспекцию. Я много про него читала и смотрела. Очень красивая архитектура.

Егоров вздохнул, мысленно прибавляя к счётчику желающих улететь на Питер знакомых девушек ещё одну единичку.

— А что мешает?

— Не знаю. Много всего. Родные, племя, работа. А вы о чём мечтаете? Ну, кроме того, чтобы найти яхту? Или это единственное?

Они посмеялись.

— Стыдно говорить, но последние пару лет всё мечтал прилично заработать. Сам виноват, сам так выбрал, ведь когда-то неплохо получал. Вот что-то плохо получается.

Он сам не знал, зачем ответил честно. Во взгляде девушки прочиталась разочарованность. Не то, чтобы сокрушительная, но образ меркантильного халтурщика никак не вязался с образом поэта.

— Но неужели деньги так важны? Дедушка говорит, что деньги — всего лишь молоток в руках того, кто забивает гвозди в свою цель. Коммунисты вон вообще скоро будут жить без денег, а в Орденах Инспекции уже живут.

— Наверное, важны. Наверное, всего лишь инструмент, это правда. Наверное, не о том мечтаю. Если мыслить шире, то за время путешествия мне другого захотелось.

— Чего? — глаза Адель вспыхнули, и без того румяные щёки загорелись ещё сильнее.

— Я насмотрелся на то, как одни люди не любят других. Просто ненавидят. Бывало, корабль в пару сотен человек — и всё равно все поделены на несколько враждующих лагерей. Техники не любят моряков, менеджеров не любят и те и другие, и так далее. Или взять с народностями. Челябинцы не любят Суздаль, УСП не любит Бессарабию, Новый Иерусалим…

— Не продолжайте, я поняла. То есть вы за единство и мир во всём мире?

— Это снова интервью? — улыбнулся Егоров. — Да, пусть так. Хотя бы в нашем Секторе. Против нас Альянс, Тайвань-Тайландское Сопряжение, Срединная Федерация пусть и далека и дружелюбна — тоже очень мощный возможный противник. Пираты, бандитские флота… Но бесполезно это всё! Не получится. Люди уже один раз взорвали Землю, взорвали свою колыбель, взорвут и ещё раз, только уже в масштабах галактики, только дай им новое оружие.

Егоров закашлялся. Адель коснулась спины, погладила, чтобы успокоить.

— Вы простыли?

— Местная зараза какая-то очень хитрая. В замкнутых станциях с полудикими животными вирусы быстро мутируют. Надо, наверное, принтонные таблетки.

— Хотите, я отведу вас к двоюродному дедушке. Он шаман. Он вас вылечит.

— Вы серьёзно в это верите?

Девушка отстранилась и нахмурилась.

— Не обижайте нас. Здесь все верят в духов предков и в духов звёзд. А когда сильно веришь, вера всегда работает, даже если ничего и нет. Если не хотите…

Адель поднялась и собралась уходить.

— Стойте, — Егоров взял её за руку. — Ведите к шаману. Не то, чтобы это действеннее. Но какая-никакая, а почва для поэтического творчества.

— Хорошо. Но оденьтесь теплее. Он живёт далеко, — она освободила руку и подняла палец вверх. — На той стороне станции.

И они пошли. Прошлись по улице, поднялись в глубины центрального отсека, пронизывавшего все четыре сомкнутые вместе восьмёрки. В широком полупустом зале с низкими потолками вошли в старинный, оформленный в суздальско-имперском стиле, гермолифт, один из десятка в строю. Долго ехали наверх. В крошечные просмотровые окна виднелись исполинские купола восьмёрок, поднимавшихся слева и справа. Далёкое тюменское солнце отсюда казалось намного ярче, оно отбрасывало зайчик на лицо Адель, и девушка смешно жмурилась.

Пол под ногами становился всё легче и легче.

— Пристегнитесь, — сказала Адель, подтолкнула Леонида к стене. — Мёртвая зона.

Тонкие пальчики скользнули по груди поэта, застёгивая карабины на ремнях. Затем она подплыла на соседнее место, неловко заворочала руками за спиной.

— Вы не поможете? А то сейчас начнёт трясти, и…

Егоров, извернувшись, приобнял её, нащупал ремень и щёлкнул застёжкой на груди. Секундой позднее по довольному выражению лица Адель он понял, что его помощи особо и не требовалось — просто так захотелось. Подобные женские хитрости уже начинали забываться.

Страховочные ремни натянулись. Лифт замедлил движение, и на минуту наступила невесомость. В самой середине между нижней и верхней сегментами была мёртвая зона, до которой востроскручи не могли дотянуться своим полем. Затем снаружи заскрипело и зашумело, и кабина начала медленно поворачиваться вдоль горизонтальной оси. Потом поехали вниз. Гравитация медленно прибывала и прибывала, пока, наконец, их тела не приобрели полноценный вес.

— Теперь расстёгивайте, — попросила Адель.

Егоров был не прочь расстегнуть. Они зашагали по похожим коридорам. Народа здесь, казалось, ещё меньше.

— Большинство семей из повреждённого сегмента переселились на соседний, нижний, — Адель снова приняла на себя роль экскурсовода. — Племя разделено на две фратрии, и вместе жить нельзя. Многие побоялись переселяться, хотя здесь больше места.

— Много погибло?

— Три семьи. Четыре, которые были дальше от попадания торпед, спаслись. Когда поднялась буря из-за разгерметизации, отцы повалили животных в снег и приказали держаться, и уволокло только хижины. Дежурные востроскручи быстро прилетели, заслонили дыру.

Они вышли в тундру. Здесь оказалось чуть теплее, чем внизу. На крутом берегу местного водоёма виднелись проталины, в низком кустарнике, разросшемся у выхода с улицы, слышалось щебетание птиц. Над кочевьем, раскинутым поодаль, возвышались рыжие могучие головы мамонтов, перемешанные с серыми спинами оленей и бурыми горбами овцебыков. Мамонтами мало кого можно было удивить, любой достаточно холодный город содержал их в зоопарках или заповедниках. Но сочетание всех этих зверей, уживавшихся на такой небольшой территории орбитального поселения, казалось странным. Над головами, наполовину закрытый зеркальным сегментом станции, виднелся спутник Ишим-1.

Адель поздоровалась с двумя женщинами, радушно приобнявшими дальнюю родственницу и сказавшими что-то непонятное. Они миновали десяток чумов и дошли до стоявшего поодаль. Строение отличалось от остальных — массивнее и шире, он выделялся белоснежными шкурами на верхушке. Чум окружали шесты с черепами, а перед входом дымилось костровище. Один из черепов оказался ржавым, украшенным рогами головным корпусом древнего боевого робота.

— Дедушка не разговаривает на московском, я буду переводить, — шепнула Адель перед входом.

— Прямо не знает язык?

— Знает, но говорит на своём. Выучил и весь род заставил. Постарайтесь молчать.

— Хорошо.

Дед сидел в чуме, читая что-то в обветшалой бумажной книге. На нём был вязаный свитер с народным орнаментом. Увидев вошедших, он сначала расплылся в добродушной улыбке, потом, перехватив взгляд Леонида, посмурнел. Адель что-то залепетала на языке, из которого выхватывались лишь отдельные знакомые фразы. Поэт, гелиображник, тысяч кредитов, Пермь, ещё что-то. Потом шаман указал на место около печки.

— Раздевайся, — перевела Адель. — Ой, то есть, раздевайтесь.

— Совсем?

— Нет, я думаю, по пояс будет достаточно, — сказала Адель и смущённо отвернулась.

Дед хрипло хихикнул, потянулся к старому ящику, нацепил бусы, слепленные из болтов, ракушек и косточек. Поставил ржавую металлическую кружку на печку-буржуйку. Достал банку с каким-то порошком и светящееся тусклым огоньком устройство с рукояткой и парой кнопок. Потянулся к Егорову.

Устройство Егоров узнал. Это была указка принтонщика, с помощью которой в бассейнах управляют ростом конструкций, синтезируемых из воды и подпространственного эфира. Одним взмахом такой штуки можно из ничего создать кубометры углеродно-бетонных стен, за час работы вырастить километр труб. А за пару месяцев бригада выращивала каркас и проводку для корабля восьмого класса размерности. Именно такой небольшой ручкой и ещё более крохотными четырёхмерными нано-роботами были выращены миллиарды кораблей, миллиарды зданий по все галактике. Егоров знал, что на воздухе указка работать не будет, что она скорее всего сломана, но вздрогнул и отстранился.

— Эй… Вы же не будете меня ею…

Шаман нахмурил брови и рявкнул какую-то фразу. Адель ойкнула и толкнула деда в бок.

— Что он говорит?

— Я… Я не могу перевести…

— Любишь её? — спросил шаман на обычном наречии.

— Ну… возможно, — от неожиданности сказал Егоров и закашлялся.

— Окей, — шаман убрал ручку в сундук, набрал порошка в ладонь и посыпал на грудь Егорову.

Губы шамана зашептали монотонный, усыпляющий речитатив. Бусы на шее бренчали, вводя Леонида в транс, дико захотелось спать.

— Идите сюда, — указала Адель за перегородку, делившую чум пополам, Там, за шторкой, виднелась лежанка, накрытая десятком одеял и шкур. — Я пойду спать к тёте Лилии.

Кое-как напялив бельё и нижнюю куртку, Егоров забрался внутрь и отключился.

Проснулся ночью от того, что кто-то кусал его за ухо и тёрся о небритую щёку. В тусклом свете он различил лицо Адель, почуял её запах.

— Мы…

— Нет, — ответила она. — Ещё нет. Ты сказал деду правду?

— Про что?

— Когда он спросил, ты сказал правду? Про меня. Про нас. Что ты меня…

Егоров не знал, как ответить. В таких случаях казалось страшным соврать и казалось страшным ответить правду одновременно. А врать красиво он не умел.

Ещё он заметил, что горло не болит.

— Солнце. Северное солнце. Ты мне очень понравилась, правда. Но тебе точно нужно всё это? Поэт, болтающийся по галактике. Мы знакомы всего два дня. Алиментщик с долгом в шесть сотен кредитов. Без дома, без денег. Ещё и яхту потерял.

— Дедушка сказал, что найдёт яхту, — Адель шептала, щекоча дыханием ухо. — Он может, он много потерянных кораблей находил. И мы улетим отсюда. На Московию. Или на Питер. Или куда-нибудь ещё, где тепло и есть работа. Ты покажешь мне Суздаль? Или хотя бы Пермь?

Губы коснулись колючей щеки Леонида. Тонкие руки начали расстёгивать куртку.

— Хорошая моя, — он попытался осторожно отстранить её. — Тебе нужен порядочный и честный мужчина. Возможно, местный. Возможно, какой-нибудь матрос с проходящего мимо судна. Я прилетел сюда с челябинцами. Там был отличный парень, например, зовут Гагарин. Боюсь, я слишком сильно впечатлил тебя своим интервью, на меня что-то нашло тогда, и ты подумала, что странствующий поэт — это…

— Я тебе не нравлюсь? — Адель снова потёрлась носом.

— Нравишься, конечно, но ты… совсем юная, а я уже нет. Боюсь не оправдать ожиданий.

— Сорок с небольшим! Многие только учёбу заканчивают. Ну и что, что выглядишь старше. Я тоже взрослая. Я сама лучше знаю, что мне нужно.

Она впилась в его пересохшие губы. И Егоров с лёгкой грустью понял, что единственный способ избавиться от соблазна — это поддаться ему.

Тонкий лучик света, пробивавшийся из-за занавески, разбудил во второй раз. Адель рядом не было. Егоров нашарил рукой одежду, вылез из-под одеял, растирая конечности. Нащупал брошенный планшет, включил переписку.

«Новый платёж. Плательщик — „Ишимский срочный фонд помощи артистам, оказавшимся в трудной жизненной ситуации“. Число участников — четыре тысячи пятьсот четыре. Сумма — пятьсот восемьдесят тысяч семьсот кредитов».

Сел на лежанку. Машинально тыкнул кнопку и принял платёж. На карте стало… Даже считать не хотелось.

Получается, цель выполнена. Получается, можно лететь в Пермь, отдать почти весь долго за алименты, а то и нанять адвоката с экспертизой, чтобы опровергнуть отцовство и вернуть угнанную яхту. И тут, словно обухом по голове ещё одна мысль — Адель… Чувство, что он в долгу перед прирученной провинциальной девушкой, оказалось сильным, и, к стыду своему, диссонирующим с накатившим ощущением свободы.

Посмотрел ещё письма. Ильнур в своём письме говорил, что готов прислать денег, Егоров, путаясь сослепу в буквах, ответил, что не стоит, потому что деньги нашлись. Следующее письмо было от бывшей жены. Снова короткое.

«Возвращайся. Им нужен отец. И никто тебе не изменял, я уже говорила. Я всё подстроила — объясню при встрече. Коллектором тебя искать бесполезно, я отозвала. Алименты можешь не платить».

Егоров схватился за голову, стал растирать уши, чтобы проснуться и успокоиться. Отозвала коллектора. Можешь не платить. Тогда кто? Кто угнал яхту? Кто охотился за ним? Зачем⁈

За перегородкой послышался шорох, Егоров убрал планшет. Через минуту дед Адели — имя его она так и не сказала — заглянул за шторку. Одетый в шубу, он коротко махнул головой в сторону выхода.

— Мне пора уходить? Сейчас, я соберусь.

— Нет.

— Что «нет»?

— Твоя яхта, — сказал шаман. Говорил он без акцента, но с каким-то пренебрежением, как будто обычный язык был ему неприятен. — Покажу, где яхта.

Егоров накинул куртку. Хлопнул по карманам, спросил шамана:

— Мы ещё вернёмся сюда?

Шаман неопределённо кивнул и вышел.

Они зашагали по насту и неглубоким сугробам через полупустой посёлок. Стадо согнали в одну кучу, животные мирно дремали, их охранял молодой парень в смешном пуховике, который рисовал что-то палкой на снегу. Никто не обращал на них внимания.

— А Адель? Адель ушла к себе?

Шаман не ответил, продолжая молча вести Леонида.

За пару шагов до озера дед пропустил поэта вперёд. По вырубленной лесенке они спустились в котлован, окружавший водоём. Там, за зарослями засохшей травы, покрытой инеем, виднелась прорубь, из которой парило, как из чана с кипятком. Сначала Егорову показалось, что у него что-то с глазами, но потом, проморгавшись, он понял, что не кажется — снизу, из проруби, шло слабое свечение.

Шаман скинул шубу, оставшись в свитере. Только сейчас в его руках Егоров заметил оружие — старинный револьвер в правой и большой охотничий нож в левой. Наклонившись к воде и раскинув руки, дед издал странный хриплый крик, переходящий в колдовское бормотание. Егоров посмотрел по сторонам. Только сейчас он понял, что оказался зажат на узком бережку между кромкой тонкого льда, отвесной стеной котлована, по которому не выкарабкаться наверх, и вооружённым полубезумным дедом, который продолжал бормотать не то заклинания, не то молитвы.

Наконец, дед закончил.

— Сымай куртки, — скомандовал он.

— Что?

— Сымай, — дед махнул револьвером в сторону проруби. — Там, внизу, духи воды дадут ответ про яхту твою.

Хмыкнув, Егоров подошёл ближе. Включились боевые рефлексы гардемарина. Заломить правую руку за спину. Подножку. Столкнуть в сторону проруби. И бежать, бежать что есть мочи до хижины. Схватить вещи, дойти до лифта, и…

Тут его взгляд упал на прорубь, и просчёт ситуации остановился. Внизу, под клубами пара виднелось студенистое, перламутровое нечто. Оно притягивало, звало Леонида своей таинственной инаковостью. Он вдруг вспомнил, что подобное же чувство испытывал на «Тавде», когда проезжал мимо леса. Сделал шаг вперёд.

— Иди, иди, вот так, — внезапно дружелюбным тоном подбодрил его шаман. — Не холодно там. Обувь сними, залезай внутрь. Духи воды всё расскажут тебе.

Егоров скинул верхнюю куртку на берег, разулся. Шаман толкнул его прикладом револьвера вперёд. Сущность, жившая в проруби, продолжала звать Леонида, и он, как зачарованный, продолжал повиноваться ей, но вдруг, в самый последний момент, словно что-то щёлкнуло внутри.

— А-а!! — закричал он, резко развернулся, выбивая выставленный вперёд нож.

Прогремел выстрел. Пуля, чиркнув по ноге, зарылась в снежную кашу на берегу. Егоров потерял равновесие и упал, ломая ледяные края проруби. Спина коснулась чего-то тёплого и уютного, и вдруг стало спокойно и хорошо. Словно что-то позвало Леонида, как зовут во сне младенца воспоминания о материнской утробе. Он извернулся, набрал воздуха в лёгкие и нырнул.

Последнее, что отложилось в памяти, был хохот шамана, стоявшего на берегу. Старик только что принёс очередную жертву неведомым ему самому божествам.