Космофауна - 0. Зверь беглеца

Зима. Деньги не пахнут

Егоров сверился с картой, написал Вольдамару о том, что выходит. Тот ответил, что всё приготовлено и напомнил, что следует искать тридцатый дом.

Выходить в холод не очень хотелось, но Егоров решился и направился к выходу. Платили здесь, как и часто на общественном транспорте, на выходе, прикладывая карту сначала к глазам, потом к терминалу. Вместе с ним вышел хмурый высокий юноша с белыми, как снег, волосами. Варшавец, подумал Егоров — народность редкая что здесь, что в центральной полосе Союза. На перроне, как ему показалось, было немного теплее, чем на месте посадки. Такое чувство, что в микрорайоне, зажатом в ущелье, поддерживали искусственный климат. Но слякоть вперемешку с опавшими листьями всё ж не давали забыть о том, что зима близко. Егоров посмотрел планшет и местное время. Зацепил взглядом характеристики планеты. Сутки здесь длились тридцать шесть часов, а вот дней в году было всего двести восемь.

Автомобилей и леталок на улочках виднелось не так много. Жужжащие курьерские квадрики и толпы людей на велосипедах вокруг поднимали настроение. После суровой «Тавды» все прохожие, живущие в цивильных новостройках, воспринимались как культурные, воспитанные люди.

Тридцатый номер прятался за шеренгой разноцветных домов, стоящих близко к монорельсовой магистрали. Вместе со своим соседом, тридцать вторым домом, он выделялся среди скрывающих его высоток. Облупивший фасад, небогатые, а то и вовсе отсутствующие голографические наличники на балконах и деревянные двери парадных создавали общее ощущение запущенности. Никаких видеофонов на двери не оказалось. Егоров для проформы переспросил Вольдемара через планшет — правильно ли он идёт. Тот не ответил. Зашёл в подъезд — подъехавшая лифтовая кабинка открыла только одну дверцу из двух. Егоров протиснулся внутрь, набрал номер квартиры — сорок пять. Лифт, натужно скрежеща механизмами, закрыл работающую дверцу, развернулся на круге, подполз к шахте и полез наверх. Открылся в тамбуре перед квартирой, захлопнул дверцу и поехал обратно. Егоров оглянулся назад и отшатнулся — дверцы в лифтовой коридор не закрывались, и через метра три зияла пасть шахты.

Дверь в квартиру в тамбуре оказалась открытой. Доносился детский плач и голос из видеоновостей. «Курс ведра дефлюцината марки Урал по итогам торгов на бирже на этой неделе равен сто сорока шести кредитам. Погода…» В коридор выбежала девочка лет семи, испуганно посмотрела на поэта, и крикнула:

— Папа, папа! Пришли!

Егоров с лёгкой нерешительностью перешагнул через порог. Во внутренний коридор вышла растрёпанная девушка с плачущим грудным ребёнком на руках. Сказала сквозь зубы:

— Здрас-сьте, — и ушла обратно в комнату.

— Я сейчас! Привет! — послышался голос Вольдемара.

Приглашать в дом и поить с дороги чаем, как надеялся Егоров, не стали. Вокруг царил беспорядок, присущий древнему укладу — ободранные бумажные обои, разбросанные пелёнки, мешки из-под продуктов и мусора, старая обувь и стеклянная тара из-под алкоголя. Комнаток, судя по дверям, было всего две. Егоров хмыкнул — квартира гопников Скомороховых по сравнению с этим бардаком казалась элитной. С другой стороны, для обители безработного провинциального поэта такое казалось практически нормой.

Наконец, Вольдемар выскочил из комнаты, таща за спиной пухлый мешок с какими-то вещами. На плечах была лёгкая куртка примерно того же фасона, что и на Егорове.

— Поехали! Я уже вызвал такси. Давай пешком, побежали.

За лифтовым коридором оказался узкий проход, ведущий на тесную металлическую лестницу, которая шла снаружи, вдоль балконов.

— Скоро всё это снесут, — пояснил Вольдемар. — Семьдесят лет домикам. Одни из первых в регионе. Живёт здесь всякое отрепье, вроде меня. Но ничего, я скоро перееду отсюда.

— Ты мне лучше скажи, куда мы идём? — с нескрываемым раздражением спросил Егоров. — И как долго это продлится, а то я чувствую, что подписался на кота в мешке.

На разворотной площадке они чуть не столкнулись с ярко раскрашенной женщиной в облегающем халате. Увидев проходящих, халат моргнул, на миг став прозрачным.

— Не хотите развлечься, ребята?

— Уйди, женщина, мы идём вершить великие дела! — Вольдемар был весел. — Есть одна движуха. Выступить на свежем воздухе. С трансляцией в городскую сеть. Перформанс. Живое выступление. Импровизация. Что-то вроде театрализованного действа. А оплачивать будут добровольными взносами. Я так в прошлом месяце сорок тысяч поднял! Правда, всё уже пропили и проели.

— Я не сильно большой актёр. В чём моя роль?

— По правде сказать, вторая роль. Я буду говорить, просто соглашайся со всем. Я тебя буду инструктировать по ходу пьесы. Ты мне по возрасту подошёл просто. Тебе сколько, кстати, пятьдесят пять?

— Ничего себе ты меня сейчас обидел, — сказал Егоров. — Поменьше!

— Флотские быстрее стареют, говорят. Перегрузки и прочее.

Егоров промолчал. Они спрыгнули с пролёта последнего этажа, обежали дом. Там уже приземлилась четырёхместная электролеталка с живым шофёром.

— В промышленный микрорайон, за дом номер шесть, — скомандовал Вольдемар.

Такси взмыло вверх, перемахнуло через монорельсовую магистраль и полетело к «истоку» долины, туда, где смыкались два высоких хребта. По дороге Вольдемар начал рассказывать что-то мутное про свою супругу и про женщин в целом. Егоров, хоть и стал после развода слегка шовинистом, в конце концов прервал его, попросив выбирать выражения.

В небольшой ложбине притаился небольшой пруд пугающе-синего цвета и десяток промышленных корпусов, обнесённых энергозабором. Егоров тайком посмотрел на планшет. Подробностей было мало, территория отмечена была как «Товарищество Обувь-экспорт, заводская зона».

— Почему именно сюда? — спросил Егоров, когда Вольдемар полез расплачиваться.

— Отсюда вид неплохой. Всё увидишь.

Такси улетело, они прошагали ещё сотню метров вдоль забора по осенней грязи и замерзающим лужам на опушке лесополосы. Вид открывался действительно интересный, хоть и слегка угрюмый — слева серо-коричневые промышленные корпуса, с краю пруд, за ними убегающие до горизонта разноцветные домишки, окружённые рамкой пожелтевших гор.

Вольдемар принялся шаманить. Развесил в воздухе две статические камеры, положил на пол поэтизатор. Достал из мешков одежду и обувь. Сам нарядился в сине-жёлтый полосатый костюм, а Егорову протянул мешковатый, на пару размеров больше китель матроса Суздальской Империи.

— Предлагаешь надеть.

— Ага. По сценарию нужно.

Егоров хмыкнул, стянул куртку, накинул китель. Благо, он был термозащитный, и в нём было даже теплее, чем в куртке.

Армейские ботинки Вольдемар надел почему-то сам. Трансляция с камер то ли велась с самого начала, то ли включилась настолько незаметно, что Егоров не заметил момента, когда оказался в кадре.

— Небольшое предисловие, ребята! Ну, меня вы знаете, я Вольдемар Бушующий. Мы тут находимся напротив одного завода. Вот этого. С моим другом Леонидом. Леонид, расскажи немного о себе? Ты же странствующий поэт?

— Ну… Бывший гардемарин императорской гвардии. Вышел в отставку, стал поэтом. Пару лет назад сменил гражданство…

— На УСП? По политическим соображениям? — перебил его Вольдемар.

— Ну, скорее по семейным и финансовым. Стало очень тяжело работать, когда в гильдии вокруг рассчитывают на твою военную пенсию. Поэтому я отказался от…

— Так, ну ясно, по политическим, — кивнул Вольдемар, шагнул к камере и резко перешёл на стихи.

— Я достаю

Из широких штанин

Дубликатом бесценного груза!

Смотрите, завидуйте,

Я-

Гражданин

Уральского Союза!

Строки известного стихотворения вылетали из поэтизатора и ступеньками шли вниз одновременно со словами Вольдемара. Егоров на последних строках подключился — не то, чтобы по патриотическим соображениям, скорее поддавшись общему духу выступления.

Потом Вольдемар прочитал ещё пару строк из песен времён Новоуральской Конфедерации. К Конфедерации отношение у всех знающих историю людей было скорее негативное. Но одну из песенок Егоров вспомнил и подпел — она показалась достаточно безобидной. Он до сих пор не мог понять, какую функцию в выступлении выполняет, но явная политизированность начинала немного раздражать.

Потом пошли частушки времён Суздальско-новоуральской войны. Непристойные. Егоров даже вышел из кадра, чтобы не светиться. Потом Вольдемар схватил его за локоть, вернул под камеры и сказал в полголоса:

— Наклонись немного!

— Чего?

— А ну, склонись, имперец!

Егоров от неожиданности послушался. Вольдемар закинул ногу в ботинке на спину и продкламировал:

— Доколе

Имперский холёный сапог

Топтать будет вёрсты уральских дорог?

Не время ль

Начать очищения драку?

Посадим холуев имперских мы на кол!

В голограмме поэтизатора развивались флаги, возник заточенный осиновый кол, вонзающийся в грудь Егорову. Скинув Вольдемарову ногу со спины на последней строке, Егоров чувствовал, как свирепеет.

— Ты чего творишь? — сказал он и толкнул коллегу по поэтическому цеху в грудь. — Ты за кого меня, судрь, считаешь? Как там, слово… хайпануть решил?

Применение гопнических ругательств пришло на ум как-то само собой.

— Да! — Крикнул Вольдемар, и сделал включившимся в режим усиления имперским сапогом подсечку Егорову. Тот упал на пожухлую траву, схватившись за ушибленные ноги. Начал подниматься, вокруг возникли голографические декорации — расписанные стены туалета, гипертрофированные облака от вони. Вольдемар тем временем начал ещё одну строфу:

— Вот мёртвый имперец

В вонючем сортире.

А что же за люди туда посадили?

Очистим же…

Договорить ему Егоров не дал. Сил терпеть унижения на камеру больше не было. Поднялся и съездил в челюсть. Вполсилы.

— Ты… чего?… — опешил поэт, пошатнулся и сделал жест рукой.

Камеры с поэтизатором среагировали и отключились.

— Чтоб не повадно было. Ты что творишь? Кем меня выставляешь?

— Всё, всё, Лео, остынь… Мы сейчас заработаем кучу денег.

Вольдемар полез в карман и достал планшет с потрескавшимся стеклом. Егоров перехватил его руку.

— Сначала мне объясни, какого рожна ты наехал на Империю? Да ещё и на камеру. Это моё прошлое вообще-то. Родина. Я не полоумный борец с Суздалем и не политический беженец. Может, когда-то и вернусь ещё. Что происходит?

Вольдемар потёр ушибленную щёку, растерянно почесал затылок.

— Да, я как-то не подумал… Да я и сам не особо в оппозиции. Так, приятели есть. Понимаешь, вот это вот, — он махнул рукой, — это завод, производящий обувь для Императорской армии на заказ. И есть такие ребята — «Очищение», которые выступает против связей с Империей и за усиление связей с Бессарабией. Вроде партии в Южном кластере. Я в их цвета сейчас одет.

Егоров ещё сильнее стиснул руку Вольдемара.

— Сепаратисты?

— Ну… На меня напрямую никто не выходил. Но их поддерживает около десятой части тюменцев… Миллионов десять — точно! И я выставил трансляцию на канал, где собираются все эти любители. Вот, дай планшет достать. Смотри, уже пятнадцать тысяч просмотров. Вот, пока мы говорили, тысяча восемьсот накапало… О, вот две сотни кто-то скинул. Двушка! За десять минут!

— Хочешь сказать, деньги не пахнут? — Егоров скинул старый китель и надел свою куртку.

— Во, верно, сечёшь! Не пахнут! Давай, доставай карту, я тебе скину!

— Не, парень, я в этом участвовать не хочу. Ты хоть понимаешь, что это всё к войне и беспорядкам ведёт? Ты историю читал, мало тебе междуусобиц в Секторе? И давай пойдём отсюда. Не хватало ещё, чтобы нас поймали. И впаяли какое-нибудь хулиганство или нарушение порядка…

— Да нужно им это! Пока до заводских дойдёт! — махнул рукой Вольдемар, скидал вещи в пару пакетов и направился по тропинке.

Словно в опровержение его слов ворота завода в сотне метров от поляны распахнулись. И из них выскочило трое крепких парней в непонятной амуниции — не то наземных солдат УСП, не то частной охранной армии. Стали озираться по сторонам.

— Валим! — скомандовал Егоров, и они побежали.

Побежали без оглядки, что было сил. Тонкая ледяная корка на лужах ломалась, ноги проваливались. Сухие стебли трав били по ногам. Осенняя грязь брызгами вылетала из-под армейских ботинок Вольдемара. Он, обутый в ботинки, бежал быстрей, чем Егоров, чьи лодыжки ещё болели после подсечки.

— Ближе к забору беги, так не видно! — крикнул Вольдемар.

Спустя минут пять бега Егоров устал и, запыхавшись, остановился. Охранников и Вольдемара не было видно.

Он достал планшет, посмотрел на карту местности. До автодороги оставалось метров триста. Пришлось идти сквозь заросли сорняков — интродуцированная флора здесь не пыталась быть богатой. Крапива вперемешку с малиной и борщевиком выше человеческого роста. Благо, стебли были засохшие, а не свежие, которые могут оставлять ожоги на открытой коже — лечи потом пару дней в санчасти. Старая бетонка показалась из-за зарослей столь же внезапно, сколь всё произошедшее до того. Егоров посмотрел по сторонам — ни мобилей, ни леталок, лишь пыльный колёсный грузовик, уехавший на добрый километр вперёд.

В паре десятков от него послышалось шуршание сухих стеблей. Вольдемар выскочил на бетонку, запнулся и смешно свалился на корточки. Пакеты в руках были полпустыми.

— Иди сюда! — позвал молодой бунтарь. — Устал, не могу.

— Думаешь, я не устал? — поворчал Егоров и подошёл к нему. — Такси давай вызывай. Денег я с тебя не возьму, но раз ты это затеял, ты и плати. А мне надо на станцию возвращаться, через три с половиной часа парковка кончается. Не хочу продлевать.

— Ага, сейчас… — Вольдемар полез за планшетом и картой. — Смотри! Уже шесть с половиной накидали! Кто-то, вон, смотри, две тысячи за раз. Я могу скинуть половину, хочешь?

Егоров поймал себя на предательской мысли, что сумма выглядит соблазнительной. Ему хотелось поскорее убраться из этих краёв, а для этих целей все средства хороши. Двадцати пяти тысяч было предательски мало. Ещё недавно мысли о заработке и наживе казались важнее принципов. Но он вдруг почувствовал, что не врал, когда говорил про своё отношение к Империи и о мире в Секторе. Он промолчал пару секунд, потом ответил раздражённо:

— Нет, я же сказал, — и машинально хлопнул себя по карману с картой.

Карты не оказалось.

— Чёрт! Потерял!

Посмотрел вокруг, машинально побежал обратно в заросли. Потом пришло осознание, что потерять её он мог не только по пути до трассы. На поляне, где переодевал куртку, когда бежал по крутой лестнице в доме Вольдемара, когда платил в поезде.

И в этот момент из кустов беззвучно выскочило двое людей в камуфляже. Следом появился третий.

— Руки за голову. Не звонить. Повернуться спиной. Следуйте за нами.