Космофауна - 0. Зверь беглеца

Зима. Ишим

Правда, на этот раз поймали Леонида не коллектор и не служба безопасности, а хрупкая девушка с круглым, шаманским лицом и добрыми узкими глазами. На груди красовался значок «Пресса».

— Мне сообщила про вас местная охрана, — смущаясь, сказала она. — Разрешите взять у вас интервью?

Егоров с радостью согласился, и пошёл с девушкой в местное кафе, расположенное на этой же улице и больше похожее на портовую забегаловку.

Корреспондентку звали Адель. Общались в режиме прямой трансляции. Интервью получилось длинным, около получаса — автобиография, история путешествия, потом пошли забавные истории — про посещение колонии в Качканаре, про цыганскую станцию. Армейские байки и история про оставленного кота. Егоров поначалу нервничал, потом расслабился и вошёл во вкус. Рассказывал, сыпал шутками, Адель искренне смеялась, гладила кота. Потом он начал читать стихи, неосознанно выбирая помягче и по-романтичнее.

…И с нами полетят другие птицы,

Похожие на нас своею страстью.

Пусть топливо горит, огонь струится,

Когда сольёмся в стаю, вверх стремясь.

Концовка получилась смазанной. Девушка разволновалась сильнее поэта, стала выдерживать слишком длинные паузы и путать слова, и Егорову даже стало немного стыдно за то, что он так смутил начинающего журналиста. Он не знал местный народ, а выглядела девушка простой селянкой, хоть и не глупой. Вовсе не хотелось на склоне лет становиться сердцеедом.

Вскоре историю Леонида знали шестьдесят тысяч местных жителей и ещё полмиллиона жителей соседнего Ишима-1 с соседними станциями, с которыми имелась прямая связь. Когда камеры выключились, и они уже прощались у выхода из кафе, Адель спросила, слегка краснея:

— Вам с Берсерком есть где заночевать?

— Думаю, да. Возможно, я куплю билет уже сегодня и полечу в Пермь. Чёрт с ней, с яхтой.

— Оставайтесь!

— Увы. Был рад встречи с вами.

— Оставайтесь! — настаивала Адель и как ребёнок потянула Леонида за рукав. — Я всё вам тут покажу. Я раньше работала экскурсоводом, очень хорошо знаю все места. Можем сегодня прогуляться.

Егорову стало неловко от мысли, что прекращать общение с такой милой юной особой не хочется. К тому же, чувствовалось, что от полученных в последние дни стрессов нужна разрядка — беседой, прогулкой или чем-то ещё. И он поддался.

— А, ладно. Пойдёмте гулять. Только что делать с этим безобразием? А?

Берсерк ответил на почёсывание затылка хищным взмахом лапы:

— Мау! Пусти! Мау! Хочу играть!

— Обойдёшься! Ну и куда мы идём?

— Мы сейчас на самом нижнем ярусе. Давайте пойдём в правый нижний блок. Левый разморожен, там минус шестьдесят. Но кислород есть. Пролом перекрыт завесой.

— Это поэтому у вас так холодно и темно?

— Нет, сейчас зима, — улыбнулась Адель. — Через пару недель обещают весну. Вам бы приодеться. Пойдёмте на рынок.

Они дошли до конца улицы, к той самой арке, у которой встретились. Впереди, за застеклённой перегородкой виднелась туманная дымка над обрывом, за которым проступали силуэты купола.

Адель повернула налево и повела его по широкой лестнице, спускавшейся вниз. Сквозь мутное стекло и туман проглядывала снежная равнина с разбросанными пятнами каких-то не то строений, не то скоплений людей.

Ветер приносил запахи — совсем незнакомые Егорову и оттого волнующие. Сырость, холод с запахами и звуками каких-то незнакомых животных. Егоров вспомнил, что видел на гербе и на экранах в порту силуэты каких-то зверей, но был настолько поглощён рассылкой писем и хождением по кабинетам, что не обратил внимания.

— Что за животные у вас живут? — спросил Егоров. — Олени?

— Оленей всего пара десятков. И недавно с Тюмени завезли семейную группу из двух мамонтов. Основной промысел у нас другой.

Внизу, у подножия широкой лестницы раскинулся небольшой посёлок. Сбитый из листов углеродобетона киоск, полсотни чумов, коптящих трубами небо. Кстати, о небе, вспомнил Егоров и задрал голову. Небо оказалось настоящим: хоть и разбитым в шестигранники ячеек, но без искусственной подсветки. Прямо в зените, загораживая половину небосвода, просматривалась верхняя восьмёрка. На миг могло показаться, что кто-то раскинул большое зеркало на высоте в пару километров. Её купол смыкался с нижней восьмёркой узким горлышком, подобным отверстию песочных часов. Часть поверхности заслоняли облака, скопившееся под куполом, но кое-что можно было разглядеть — мелкие домишки, табуны бурых животных на белом снегу. Десяток чёрных птиц кружил под куполом. Всё это было на фоне галактики, расчертившей небосвод, и фиолетовой исполинской полусферы гиганта Ишим, болтающегося в миллионе километров по правую сторону от станции.

— Нравится? — спросила Адель. — У нас красиво. Хоть и немного тяжело для неподготовленных.

— Нравится.

Архитектор, спроектировавший такую станцию, несомненно, был талантлив. Егоров присмотрелся, пытаясь разглядеть дальнюю сторону купола. Впереди виднелась голая, лишённая поверхности площадка диаметром три километра. Особо ровной она была вдоль краёв исполинской восьмёрки, напоминая широкие, в полкилометра шириной дорожки стадиона. В середине, в небольшой ложбине, виднелся замёрзший водоём, на берегу которого рос десяток низких кустарников. Левее, там, где дорожки-линии восьмёрки выходили на вторую петлю, а стены купола сходились друг к другу, виднелась искусственная горная гряда. Одна дорога шла поверху, вторая сужалась и заходила в узкий тоннель.

— Ма-ау! Холодно! — жалобно заорал кот на плече. — Мау! Домой! Рыбу!

— Заткнись, — привычно сказал Егоров, и ему стало немного стыдно, что он проявляет резкость в присутствие девушки. — Ну, потерпи немного, скоро будем в тепле.

Вдруг один из шалашей на окраине посёлка качнулся и медленно зашагал в сторону, За ним последовал десяток соседних. Егоров вздрогнул. Только сейчас он понял, что часть из того, что он принял за чумы, совсем ими не являлись.

— Кто это?

— Овцебыки, — пояснила Адель и снова улыбнулась. — Ишимская порода. В купольнике их тоже разводят, там поголовье больше. Из-за густой шерсти не видно ног, и издалека похоже на маленькие шалашики. А чумы сделаны из их шкур, поэтому многие… Мне нравится эта реакция гостей, кто-то пугается, кто-то уходит. Пойдёмте, вы с Берсерком скоро замёрзнете.

В ларьке был тесный магазинчик, больше предназначенный для кочевников. Вместе продавалась и одежда, и предметы быта, и медикаменты. Выбор верхней одежды оказался невелик, продавщица тут же бросилась подбирать подходящий размер. Наконец, остановились на немного нелепой куртке-пуховике с силуэтом мамонта на спине.

— Давайте я заплачу, — предложила Адель. — Вы же сказали, у вас с финансами.

— Бросьте, не до такой же степени, — Егоров достал карту.

Заботливость девушки, с одной стороны, могла растопить лёд, с другой — немного настораживала.

На карте осталось… чёрт знает тысяч кредитов с копейками. Не хотелось даже высчитывать.

Кота посадили за пазуху. Орать он перестал, высунул нос и уютно замурчал. Адель повела его вдоль посёлка, по вытоптанному снегу. Проходя в десятке метров от стада, Егоров сделал пару шагов в сторону к овцебыкам, видимо, матери с детёнышами. Звери фыркнули, вытянули из шерстяного горба голову, нюхая воздух, затем пугливо отбежали ближе к центру стада. На вид они были чем-то средним между гигантскими баранами и чёрными яками из Шамбалы, которых он видел в зоопарке в детстве. Шерсть свисала огромными прядями, похожими на косы, у самцов виднелись рога, лихо закрученные и разведённые в стороны, как антенны. У костра грелся погонщик, не обращавший на прохожих никакого внимания.

— Пойдёмте к озеру, — предложила Адель. — Там классно.

— Ну, я вам уже столько рассказал о себе. Расскажите и вы мне, Адель.

И она начала рассказывать — история, в общем-то, простая, но трогательная. О том, как родилась на Ишиме-1 в семье кочевника и учительницы. О том, что род из якутов, живущих в одном из районов планеты Сургут. О том, как потом семья переехала на станцию, как родился братик. Как отец полетел на заработки на дефлюцинатную ферму в семи погружениях от Тюменской звезды и не вернулся. Как поступила в Ишимский институт и как его закончила. Потом, вспыхнув, упомянула о первой, и, видимо, несчастной любви, и резко перевела разговор на тему поэзии. Спросила про устройство поэтизатора. Егоров объяснил, потом сказал, что показать не сможет, потому что поэтизатор остался в «Тавде».

— Без него я как без рук. Некомфортно. Стыдно, конечно, зависеть от техники, ведь раньше люди безо всяких приспособлений стихи читали.

Они дошли до озера. Сугробы на берегу лежали гораздо мощнее, чем на дорогах, и лёгкая обувь Леонида размокла.

— Знаете, я вспомнила! — сказала Адель. — У нас наверху, в корпусах, есть мастерская. Может, чего и завалялось?

— Не думаю, что там есть поэтизатор. Вещь редкая, производится на заказ.

— Идёмте! Я живу как раз недалеко, на противоположной стороне.

— Пожалуй, тепло не помешало бы.

Егоров согласился больше потому, что ноги промокли, и он почуял, что начал простывать. Конечно, запас модификанта-гардемарина препятствовал разного рода заразе. Но после частых перелётов в таком климате любой может начать сморкаться. Кот пару раз жалобно голосил по поводу холода, и тёплое место казалось как нельзя кстати.

Они повернули слегка направо и пересекли половинку восьмёрки поперёк, вышли на дорогу. Вдали, ближе к пригорку виднелся ещё один небольшой посёлок — пара фургончиков и десяток шалашей в окружении полусотни овцебыков. За ними в сумеречное пространство кочевий светили окна пятиэтажного корпуса, растянувшегося на пару сотен метров.

Поднялись по лестнице на пятый этаж, Адель пару раз здоровалась с прохожими. За скрипучей дверью мастерской сидел безобразный, худой китаец неопределённого возраста с кучей потёртых имплантатов на лице и конечностях. Кибер-моди — не то народность, не то движение за максимальное изменение тела и кибернетизацию сейчас практически вымирало, заменившись биомодификацией. Кое-где подобные эксперименты даже были под запретом. Парня окружали кучи полок с разной снедью: и стенные панели имперского челнока, и терминалы десятка сортов, размеров и разных возрастов, и куча деталей для домашних роботов китайского производства, непонятно откуда появившихся в такой дыре. Виднелось и кое-какое оружие вроде парализаторов и магнитных мини-гранат. Егоров догадался, что, скорее всего, это контрабандный товар, или парень работает с какой-то сетью не вполне легальных барахольщиков. Подобные пункты продажи часто делают в глубинке, там, куда реже всего суются Инспекция и похожие структуры.

Всё это Леонида интересовало меньше всего — главное, тут было тепло и сухо.

— Ким, подскажите, у вас есть поэтизатор?

— Поэти… Ты серьёзно, Адель? Вещь очень редкая. По сути, ничего сложного, но исполнение в одном комплексе, программное и аппаратное… Опять же, дизайн очень важен для выступлений. Сейчас, впрочем, погляжу чего-нибудь…

Мастер полез шариться по полкам, используя помимо двух родных рук третью, механическую, растущую из предплечья.

— Мау! Кушать! — подал голос кот и высунул морду.

— Ба, какое чудное животное! — китаец моргнул глазным имплантатом, подключаясь к коту и скачивая информацию. — Узнаю, узнаю сборку. Китайские кварталы Новоуральска. Туда привозили партию, буквально сотню таких штук, что на голове, и на спине. Так… Журнал… А ставили всё это вообще на Качканаре! Как там-то всё это оказалось? Но кота оно реально спасло. Молодцы. Ваше животное?

— Нет. Друзей, — пояснил Егоров. — Но сколько я буду с ним ещё путешествовать — не знаю.

— В общем, поэтизатора у меня нет. Зато могу прилепить этому товарищу сверху, под шерсть, вот такой крохотный проектор. И накатить на один из имплантатов прошивку, которая позволит воспроизводить образы из семантической библиотеки аналогий.

— То есть вы предлагаете превратить этого кота в поэтизатора?

— Именно! — кивнул мастер. — Ну, конечно, будут трудности с синхронизацией, подстрокой под речь, и…

— Это хотя бы безвредно для него? И обратимо?

— Конечно! Просто отсоедините проектор.

— А сколько будет стоить?

Китаец замялся, растерялся. Кот мяукнул:

— Маоу! Есть!

— В общем, если вы завтра утром бесплатно прочитаете с помощью него стихи для моей дочки перед классом, я сделаю вам всё бесплатно, только за сам проектор и пульт к нему отдайте двадцать кредитов.

— Легко! — обрадовался Егоров.

И обещание выполнил.

На следующее утро в тесном бревенчатом срубе сельского класса столпилось непривычно много людей — десяток учителей и родителей, полсотни детишек всех возрастов. Кот дремал на мягкой подстилке, принесённой Адель. Над головой животного, всего на полметра вверху крутилась мультяшная голограмма с островами, тёплыми планетами и зверями. До полноценного поэтизатора конструкция не дотягивала и образы к словам не подбирала, но выступление, между тем, всё равно получилось неплохим.

Сбежать на самый дальний,

забытый самый,

стороной обходимый всеми

кораблями всеми —

остров

и создать новую цивилизацию с нуля.

Махонькую, немноголюдную, чтоб кислорода

было побольше,

а точек зрения поменьше.

Я назову это место

Утопией для людей[3].

Леонида нельзя было назвать хорошим педагогом, хотя в школах и училищах выступать пару раз приходилось. Он подготовился, выбрал тексты попроще и постарше, проверенные — из докосмических классиков. Разумеется, в адаптации. Рассказал про кошек, про то, что такое литература. Ответил на десяток смешных, много раз повторявшихся вопросов и в итоге ощутил даже как-то удовольствие. Казалось, от этой сотни по-северному узких восторженных глаз можно было напитаться какой-то древней энергией, силой настоящих шаманов, как напитывается космический мотылёк излучением светила.

Не обошлось и без ложки дёгтя.

В обед пришли новости о новых незарегистрированных истребителях в системе. На этот раз на орбите Тюмени — пытались достать до одной из орбиталок, но эсминец охраны оказался проворнее. Одну из машин удалось сбить, но о подробностях не сообщалось.

В тот же день «Молотов», простоявший почти двое суток в порту в поисках заказа, улетел. Попрощаться мирно с Шоном не получилось — они увидели интервью Леонида и только оттуда узнали, что он с Рязани, и что служил гардемарином в императорской гвардии.

— Убирайтесь отсюда, господин, — сухо сказал Шон, скрипя желваками. — Думали, вы из Союза. Знали бы, что вы из имперских, не взяли бы на борт. Скрывали зачем?

— Не люблю межнациональных и политических конфликтов, знаете, — пожал плечами Егоров. — Спасибо вам. Я уважаю вашу работу и ваш путь, хоть он и не мой.

— И вам хорошего пути, — кивнул Шон и молча скрылся в недрах корабля.

Гагарин единственный из команды подошёл и пожал руку — на лице парня была видна растерянность и смятение. Арсен вовсе не вышел прощаться — то ли потому что занят, то ли из политических соображений.