Кощег

Глава 8

Вышли они рано утром, только-только затеплилась утренняя заря, предвещая тот миг, когда вырвется из-за виднокрая огненная колесница двумя белоснежными конями запряженная да покатится по небу.

— Гать эта не чета вашей, крепкая да прочная, сама проверяла, — говорила Ягафья. — Я хоть и не люблю ходить на ту сторону, а таких корешков волшебных, как там произрастают, здесь днем с огнем не сыщешь. Не иначе правы слухи: лежит где-то в тамашних оврагах камень-алатырь и питает землю.

— Алатырь? — Злата обернулась к Кощегу. — А ты говорил, земля та кровью и злым колдовством напоена.

Отвечать он и не подумал, только губы скривил.

— Одно другому не помеха, — вступилась за него Ягафья. — Многое земля помнит, а топь, пожалуй, еще больше: и дурного, и пустого, и хорошего. Здесь две одинаковых травинки сорвешь, так первая смертельным ядом наполнена, а вторая способна от любой хвори излечить.

— Как же ты различаешь их, бабушка: травинки эти? — спросила Злата.

— Сердце для того в груди бьется, чтобы чуять, — Ягафья хитро посмотрела. И не только на Злату, но и на Кощега. — Иной раз видишь чернокорень шипастый да весь скрюченный, в руки не дается, колется и жжется, а как с добрым словом к нему обратишься да с лаской побелеет, прорастет яблонькой благоуханной розовым цветом и с наливными яблочками молодильными. То-то, — она улыбнулась, но тотчас посерьезнела. — Но битва самая лютая именно здесь случилась, это потом стоячая вода пришла, похоронила павших. Хоть так похоронила. Однако не советую вглядываться вглубь болота, не будите лиха. Ночами бродят над водой души неупокоенные, а уж что у дна водится… у… И с лягушками поаккуратнее. Дрянь дрянская, брр, — Ягафья поморщилась.

— Спасибо за совет, — несколько глухо проронил Кощег. Непривычно хмур и задумчив он был тем утром, на Ягафью поглядывал исподволь, когда та сама не видела, на Злату и вовсе предпочитал не смотреть. — И за столь скорое излечение, и за приют, и за доброту.

— Да чего уж, — Ягафья рукой махнула.

— Насколько мне известно, — проронил Кощег, — Кощей позволил тебе раз в девять лет к людям выходить и жить среди них по три года?

Ягафья кивнула и произнесла:

— Счастливо совпало, что года эти на младенчество и отрочество Златы и средних сестер пришлись. Сумела я хоть немного о них позаботиться и премудрости выучить.

— Я, конечно, не Кощей, многое изменить не в силах, но в отношении тебя снимаю все запреты. Ходи через границу столько, сколько вздумаешь, живи с кем хочешь, нет больше власти над тобой чащи и замка белокаменного, — как договорил Кощег, прогремел где-то в синей выси гром, слова его подтверждая.

Ягафья поглядела на ясное, без единой тучки небо, головой покачала.

— Спасибо, конечно, только я ж не за ради себя одной извести колдуна хочу, — сказала она.

Злата насторожилась. Подумалось, не спустит слов таких слуга Кощея. Вот только Кощег лишь голову склонил и впервые за утро посмотрел на старую знахарку, колдунью и ворожею прямо.

— Чего же тебе надобно? — спросил он.

Ягафья тоже на него пристально уставилась.

— Ты себя чай в детстве-отрочестве и не помнишь, а я давно на свете белом живу. Покуда не огородил Кощей чащу, порождения Нави ходили промеж людей. Да, много зла они несли, не спорю, — Ягафья подняла руку, призывая Кощега умолкнуть, так и не возразив. Тот неожиданно послушался. — Вот только и богатыри средь людей рождались такие, что не чета нынешним. Не просиживали портки за столами, не пировали с утра до ночи, не похвалялись перед сотрапезниками тем, чего не сделали, а по свету на конях своих ездили, добро и справедливость чинили. Были они не дружинниками какого-нибудь князька али царька, а проводниками воли Сварога. Да и люди простые справедливости не чурались, закон гостеприимства блюли, пороками не гордились и не хвастали, видели высшим благом помощь ближнему, старших слушали, малых защищали и учили. Потому что знали: смелое сердце и воля крепкая — будто меч-кладенец острый и щит не пробиваемый — защитят от любого зла, а трусость да подлость, наоборот, лихо привлечет и конец неминуемый.

Кощег отвел взор, на замостивший топь настил уставился.

— А нынче? — продолжала говорить Ягафья. — Кто алчен до золота мертвого, хитер и подл, тот и царь. Как он золото то добыл, сколько вобрало оно крови и злого обмана — неважно. Бояре не лучше, только и горазды мощной да родовитостью хвастать, а сами бороды отрастили и на лавках лежат, пузо чешут. Крестьяне в своих домах сидят, им до соседских бед нет никакого дела, а голь перекатная все чаще в разбойники-душегубы подается. Скажешь, не так? Ты сам по дорогам много ездил, сколько раз нападали на тебя, молодец?

— Часто, — ответил Кощег тихо. — Я уж со счета сбился.

— И не всегда те, у кого семеро по лавкам, а есть нечего.

— Не то, что не всегда, а почти никогда, — признал Кощег. — Забавы да наживы ради, злобу потешить и из желания покуражиться, боль другому доставив.

— А знали бы, что из лесу выйдет медведь да заломает, за всех погубленных отомстив, волколак задерет и в этом случае не будет для него кары, мавки да русалки заморочат и себе служить заставят, сорок и еще тридцать три раза подумали бы прежде чем ступать на дорожку извилистую-скользкую к Вию ведущую, — досказала Ягафья и посмотрела совсем уж свысока.

— Хорошо. Я тебя услышал, — проронил Кощег. До того с каким выражением и кто на него глядит, не было у него никакого интереса.

— Хорошо коли так, — сказала Ягафья и на гать указала. — Идите. Если нигде не задержитесь, перейдете болото уж к вечеру второго дня. Упаси вас боги куда-нибудь свернуть или назад воротиться. Места отсюда непростые-заповедные начинаются, а дороги очень уж не любят нерешительных. Захотите назад повернуть, а они совсем в иные края выведут, в которых вам точно не понравится.

— Спасибо, бабушка, — Злата обняла Ягафью на прощание.

Кощег же, достав веревку крепкую, обвязал за пояс Злату, а затем и себя.

— Теперь куда я, туда и ты, чай не потеряемся.

И отправились они в путь-дорогу. Гать прямехонько вела, никуда не сворачивала. И тридцати трех шагов не миновали, кинула Злата взгляд через плечо, но ни Ягафьи, ни берега не увидела. Стоял позади туман стеной непроницаемой и чудилось за ним всякое. Теперь не вернуться, лишь вперед идти следует.

Еще через тридцать три шага уже совсем посветлевшее небо укрыло белесое марево. Над водой синеватый туман поплыл, но пока ничего страшного или опасного не виделось. Болото как болото, гать как гать: прямохожая да удобная. Принялась Злата тихо напевать себе под нос, а то скучно в тишине идти стало. Кощег, щурясь, болото оглядывал, плечами закаменев, врагов и чудищ выискивал.

— Ляг, оберег, на мой порог, на мой след ото всяких бед, — слова самочинно в мотив вплелись, Злата сама не поняла, как произнесла заговор на удачный путь. В тот же миг Кощег за соединяющую их веревку дернул, почти вплотную притянув Злату к себе.

— Ты забыла, о чем я сказывал⁈ — проговорил он гневно. — Нет здесь места заговорам!

— А ведь я тебя именно заговорами спасла раненного, — ответила Злата, губу прикусив.

— И я благодарен за это. Очень! Сильно благодарен, но не нужно их здесь, — зашептал Кощег ей на ухо. — Лишь хуже сделаешь, привлечешь к нам внимание чудищ болотных.

Словно в подтверждение его слов выбралась на гать крупная серая жаба величиной с мелкую шавку. Зенки вылупила и проквакала:

— Возьми меня замуж.

Рот ее оказался пастью, полной острых треугольных зубов, зенки кровью наливаться принялись. Вот-вот прыгнет и в ногу вцепится.

Кощег возможности такой не дал, подскочил да пнул жабу так, что та с визгом в болото шлепнулась. Уже оттуда погрозила им кулачишком.

— Ну! Что я говорил? — повернулся он к Злате. Та же стояла молча, только рукой куда-то в бок указывала.

«И верно, — подумала она. — Нельзя привлекать внимание. Болотник ведь корягой или кочкой обернется — не отличишь. Заснет. И спать может долго. Мимо целые обозы пройти по гати способны, не говоря об одиноких путниках. Песни и сказания складные его сон лишь крепче сделают, но ежели услышит речь человеческую, проснется тотчас».

— Ах, это ты… — проронил Кощег, к коряге обращаясь.

«Якобы к коряге», — напомнила Злата самой себе.

— Кхе-кхе, кхе-кхе, — заперхал болотник, пока с места не сдвигаясь. Весь поросший ряской, тиной да мхом более всего напоминал он корявый древний пень. Если бы не глаза, алчно поблескивающие. С виду не такой уж и страшный. Только отправить вслед за лягушкой не выйдет. Слышала Злата, что, если встанет болотник во весь рост, небо макушкой заденет.

Кощег тяжело вздохнул. Вряд ли рассчитывал на то, что уже пробудившееся и заприметившее добычу чудище вновь веки сомкнет и корягой прикинется. Скорее, пока не решил, чего предпринять, лишь рукоять сабли сжал.

— Не ожидал встретить тебя столь скоро, — заговорил болотник, к Кощегу обращаясь.

— Да и я, признаться, тоже, — отвечал тот. — Можно мне пересекать болото твое беспрепятственно, ужели запамятовал?

— Так то сто лет в обед было, когда дал я свое дозволение.

— Не юли, а то вмиг ужом на сковрадке окажешься.

— Ой ли…

— Ой, — передразнил Кощег. — И проводить с собой кого только пожелаю могу тоже, — не обращая внимание на последние слова, договорил он. — Али забыл, как я у тебя выиграл?

— Нечестно! — взвыл болотник. — Нечестно выиграл! Отыграться жажду.

— А не будет этого! — Кощег потянул саблю из ножен.

— Нечестно!!! — заверещал болотник.

— Ах нечестно⁈ А кто квакуш своих на меня натравил⁈ — разъярился Кощег.

— Я ж доченькам своим не повелитель, — сказал болотник и принялся круги по воде пускать. — Да и тебе они ничего плохого не сделали, — приторно-ласковым голоском проговорил он. — Брось. Погостил бы у меня недельку, ничего б не сделалось. Ты ведь в огне не горишь, в воде не тонешь, а в трясине не топнешь, — последние слова болотника особенно развеселили, он аж забулькал.

— Не действуют на меня речи льстивые.

— А и бобр с тобой, — махнул кряжистой рукой болотник, круги по темной воде пошли пуще прежнего.

— Бобр? — Кощег приподнял бровь и криво усмехнулся.

— Да хоть карп Поликарпыч и налим Никодим! — болотник огрызнулся. — Так более по нраву?

— Ты откель имена такие выискал?

— Так ежели бы я с одним тобой в тавлеи играл, давно б со скуки зачах и ссохся. С водяником в последний раз силами мерялись. А по его рекам целые караваны идут купеческие. И не одни только наши, а и чужеземные-чужестранные. Каких только словечек и имен ни наслушается, а потом вставляет куды ни попадя. Вон, рыбу обзывает, а иной раз как заговорит, ухи вянут. Только ему все равно не помогает. Он за против моих трех ратников зевнул ратоборца. Ух, я…

— Мы пойдем, пожалуй, — решил Кощег и взял Злату за руку.

— Ну куды, куды торопишься? — всплеснул по воде темной стоячей уже обеими кряжистыми руками-корягами болотник.

Гать подскочила, как конь ретивый, а потом опала на прежнее место. На силу удалось устоять на ней.

Злата сама поближе к Кощегу придвинулась.

«Ох, не к добру, — подумала она. — Сейчас как выпрыгнет, как выскачет, и либо гать перевернет-порушит, либо в воду столкнет, а затем утопит».

Мелькнула при думах безрадостных смутная мысль. Вроде как слышала она сказку одну, с севера пришедшую, об охотнике, который местного болотника уболтал. Авось удастся обмануть и этого.

В отличие от множества иной нечисти, не любил болотник с места сходить. Врастал в трясину. Много времени ему требовалось по болоту передвигаться. Главное сбежать раньше, чем руки-коряги загребут.

— К замку тороплюсь, — сказал Кощег.

— А и иди себе, — вдруг согласился болотник. — Только знай, защита моя на тебя более не распространяется.

— Удивил, — бросил Кощег. — Давно известно, не хозяин ты своему болоту.

— Кто⁈ — рассвирепело чудище. — Я⁈

— А был бы хозяин, не являлись на нем призраки, мары, моры да кошмары.

Болотник сразу усох, меньше в два раза сделался.

— Мары ясно чьи порождения, — сказал он нехотя. — А с ней и царь Нави не всякий раз управится.

— И тем не менее, — Кощег сильнее сжал пальцы и повел Злату дальше.

— Стоять! — коряга плетью в гать прямо перед ним ударила, едва ту не изломав. — Сам иди куды хошь, а девицу мне отдай.

Злата вздрогнула.

— Не можно это, — сказал Кощег.

— Обидеть хочешь? Жаль пленницы?

— А я не пленница, — возразила Злата.

— Да неужто, — глаза у болотника что плошки сделались. — А че ж как бессловесная корова, не мычишь даже?

— Была бы радость слова на тебя тратить, — Злата дерзко взглянула на него, не допуская сомнения, что именно так с болотником говорить и следует.

Водилась в Яви нечисть, злящаяся на дерзость и недостаточную вежливость, она, если к ней по-доброму обращаться, не только не пакостила, а помогала. Могла от смерти спасти или дела вела подобно домовым, в порядке дом держащим. Однако болотник к таковой не относился. С ним чем грубее и резче, тем лучше. Добрых слов он не воспринимал, считая выказыванием слабости.

— Ащ… огонь-девка, — болотник облизнулся. — Кто ж такая будешь?

— Невеста, — Злата кивнула на Кощега. — Вот он ведет меня в замок белокаменный по велению хозяина здешних земель.

— Ух ты! — восхитился болотник. — Хозяина, значит. А известно ли тебе, девица…

Кощег молча упер острие сабли в его направлении.

— Разругаться хочешь⁈ — заверещал болотник. — Смотри! Пути перекрою, никогда через болото не пройдешь!

— Ты ж его обитателям не хозяин, — напомнил Кощег.

— Одно дело от них уйти, а совсем другое в туманах сгинуть. Напущу на тебя, никогда правильного направления не сыщешь. Посмотрим!

— Не ссорьтесь, — приказала Злата. — Знаю я как спор разрешить.

Пальцы сильнее сжались, предупреждая. Злата ответила тем же, мол, знаю, что делаю, не вмешивайся.

— И…и-и… — протянул болотник.

— Слухами земля полнится. Сказывают, если встанешь ты во весь свой рост, макушкой в небо упрешься, — произнесла Злата.

— Неверно, — подыграл ей Кощег. — Он лишь прыгать горазд. Как прыгнет, потянется за ним жижа, она же обратно к болоту притянет. Со стороны может показаться, будто встал, да кривда это.

— А вот и нет! — заспорил болотник. — Я велик и могуч!

— Всегда мечтала найти муженька великого да могучего себе под стать, — произнесла Злата и усмехнулась.

— Так это ж я! Я! — закричал болотник рукой-корягой о руку-корягку ударяя, подражая людям в ладоши хлопающим. — Видишь, как все складывается?

— Докажи, — потребовала она.

— Слово ж мое верное, неужто не веришь?

— Да что же ты как уж живой на раскаленной сковраде?.. — прошипел Кощег.

— Ах так, ах вот вы как! Ну смотрите. Покажу насколько я велик! — с этими словами начал болотник погружаться, вокруг него темные и ржавые круги пошли, а затем выстрелило ввысь тело тщедушное, только след из жижи болотной за ним потянулся.

Не теряя зря времени, ударил Кощег саблей по жиже этой, путами ноги болотника связавшей и должной обратно в болото возвратить. Распалась она отдельными каплями, те в болото рухнули, а Кощег кинулся бежать, увлекая Злату за собой.

Визг и крик их сопровождали. Гать под ногами то вздыбливалась, то опадала, но держала крепко. Остановились, тяжело дыша, только когда гать едва по лбам не ударила обоих, а и сама земля, видать, пошатнулась. Стонал далекий лес, кряхтел сучьями, видать куда-то в него рухнул болотник. Злата надеялась, нескоро он до своего болота доберется. По крайней мере, успеют они миновать его, а потом… может, не придется возвращаться этой дорогой.

— Отомщу! Ох, отомщу! — донеслось издали.

— Видать, хорошо приложился в этот раз, силы на обратный путь не бережет, в крике обиду выплескивает, — рассмеялся Кощег.

— Что значит: в этот раз? — спросила Злата. — Ты такое уже с ним проделывал?

— Кто ж сказания об охотнике из лесного моря не ведает, который кочечного обманул и спас брата, в беду попавшего? — спросил Кощег.

Злата уязвленно вздохнула. Успела возомнить себя хитрой да умной, загордилась даже.

— Вот только на мои предложения встать он бы уже не поддался, — договорил Кощег. — Вовремя ты вспомнила и держалась безупречно.

— Грубила ты хотел сказать? — добрые слова пришлись по сердцу, но Злата решила вида не подавать.

— Острый ум отличается знанием как и с кем себя вести следует.

— Скоро он до болота доберется? — поинтересовалась Злата, а-то уж больно щеки запылали.

— Не тревожься, душа-девица, мы к тому времени уже на сушу выйдем.

— А преследовать нас не будет?

— Поглядел бы я на это… но не удастся. Болотник долго не может без своего болота, потому спешит он в него сейчас со всей возможной скоростью. Иссушит его земля, солнце испепелит даже сквозь тучи, любое чудище загрызет, если отыщет.

— Тогда давай и мы поспешим.