Кощег

Глава 13

Вздрогнула Злата и проснулась.

Кощега нигде видно не было, и как же она обрадовалась этому! Уж больно не хотелось, чтобы видел он ее пробуждение. А еще меньше желала Злата рассказывать, что во сне видела. Можно было бы, конечно, отказаться разговаривать или понести околесицу про поле с цветами и коней белоснежных, да только, казалось, фальшь Кощег почувствует и… обидится.

С одной стороны, если подумать, какое дело Злате до мыслей слуги Кощея, а с другой, шли они слишком долго. Уж и она к Кощегу привыкла, и он наверняка — к ней. Если бы захотел освободиться от данного слова, то давно любые оковы клятвы с себя сбросил. В конце концов, это она на него напала и рану нанесла, сама же, выходит, перечеркнула их договор. И пусть потом она сделала все, чтобы помочь — ничего это не исправило бы. Захоти Кощег, убил бы Злату хоть днем, хоть ночью. Однако же он, наоборот, помогал. Оглянувшись назад, Злата признавала: не имелось у нее более верного друга. Даже Вольх им не являлся в полной мере. Волколак старательно учил Злату в лесу чувствовать себя увереннее, чем в палатах царских. Только не ради самой Златы он делал это, не по доброте душевной, а за плату, которую каждое лето приносил специальный царский поверенный. Зачем ему деньги? Так он рассчитывал все же выбраться за границу чащи, прийти на двор к зазнобе и остаться жить с ней. Что ж, если верить Кощегу, а не делать этого у Златы не имелось причин, Вольх своего добился.

Во сне, она зачем-то ухватила репейник и сжала. Вероятно, оттуда и боль возникла, проникнувшая в сновидение и все в нем перековеркавшая…

— Нет, — сама себе сказала Злата. — Не так. Это не мне привиделось из-за репья, а репей я схватила из-за увиденного. А врать себе — нет ничего гаже.

Не сомневалась она и в том, кто приходил к ней в сновидении. Кощей Бессмертный то был — тот самый, царь Нави. Дотянулся из царства Тридевятого Подсолнечного, решил лично пригрозить да рассказать, что обо всем ведает и слугу своего, навьего наместника, в обиду не даст.

«Или неправильно толкую? — подумала Злата. — Не угроза то, а предупреждение? Мне предупреждение, чтобы собственную душу не сгубила черной подлостью?»

Рассвет только коснулся земли. Небо казалось светло-серым, а все вокруг — будто лишившимся красок. Существовал только белый, черный и их многочисленные оттенки.

Внезапно какой-то странный звук привлек ее внимание. Злата поднялась. Скованные инеем травинки захрустели под ногами. А ведь стояло лето. С чего бы вдруг холодам наступить? Или так всегда здесь?..

Некому оказалось отвечать на ее вопросы, пришлось идти и самой выяснять, что стряслось-случилось.

Идти же не пришлось далеко. Под прикрытием редкого орешника Злата преодолела всего пятнадцать шагов, осторожно раздвинула ветви и… хорошо, что не вышла на открытое место сразу.

Перед ее взором предстало васильковое поле, почти совершенно круглой формы. По обе его стороны застыли, глядя друг на друга, два жеребца — сами темные, а гривы с хвостами золотом так и светили, аж зарябило в глазах. Никогда в жизни Злата не видела таких красивых коней: длинноногих и змеешеих, с хвостами и гривами, отросшими до самой земли. От их стати захватывало дух. А еще огнегривы наверняка крупнее обычных лошадей уродились, хотя судить об этом на расстоянии было сложно. Первый — словно весь отлит из благородной стали почерненной, а на задних ногах — белые подпалины. Второй сам вороной, а грива рыжая, словно огонь в костре.

Мгновение, и они понеслись друг на друга. Ударили грудью о грудь — в ясном небе прогромыхало. Встали на дыбы и замолотили в воздухе передними копытами — тотчас ледяной ветер поднялся. Несколько колких снежинок оцарапали Злате щеки.

«Так вот откуда холод лютый посреди лета, — догадалась она и подумала: — Холод пережить еще можно, зной изматывающий в безветрие — вот враг настоящий».

Стальной извернулся и хватанул зубами за холку вороного. Тот в свою очередь вгрызся ему в плечо, и светлая шкура окрасилась алым. Злата сидела в кустах ни жива ни мертва от жуткого и одновременно завораживающего зрелища. Вскоре стальной оказался весь вымазанный красным. На вороной шкуре кровь видна не была, но наверняка и он пострадал не меньше. Раз за разом сходились они в поединке, пока вороной резко не развернулся и не ударил стального в бок задними ногами. Тот отскочил, уходя от еще более страшной атаки, и пошатнулся. Даже Злата, которая впервые видела подобное сражение, поняла: все кончено.

В тот же миг еще один грохот раздался. И еще, и еще. Не сразу узнала в нем Злата неистовое ржание. Возникла, как из ниоткуда, кобылица редкостной красы: белоснежная с гривой червонного золота. Посмотрела она на одного, на другого, копытом оземь ударила, и пролегла борозда двух противников разделившая. Вороной мог бы, вероятно, беспрепятственно перескочить ее и добить противника, да и стального препятствие эдакое не остановило бы, но все дивные кони стояли, головы опустив.

Так продолжалось до тех пор, пока кобылица, тонко заржав, не подошла вначале к одному, а затем к другому жеребцу и не зализала их раны. На белоснежной шкуре, если посмотреть сощурившись, получилось бы разглядеть алые потеки. Затем вся троица выстроилась клином и унеслась… а куда Злата и не заметила. Слишком быстро скакали огнегривы — не уследить глазом человеческим.

Злата судорожно выдохнула и зажмурилась. Разумом она понимала, что находится в смертельной опасности. От таких лошадок не убежишь, а нюх у них может оказаться не хуже собачьего или волчьего, если не лучше. Но то разумом, чувства же гнали ее вперед, невероятно хотелось вновь увидеть чудо воплощенное.

В конце концов здравый рассудок победил. Она попятилась, выбираясь из кустов, и тотчас замерла, когда лопаток коснулось что-то острое.

Вообразив невесть какое чудо-юдо от ежа-переростка до ноздророга, она резко обернулась. Ветка! Всего лишь острая ветка орешника. Зато, когда она почти уже успокоилась и, переведя дух, выбралась из кустов, всего в десяти шагах от себя заметила гнедого огнегрива. Конь явно был молод и нервозен: ни мгновения не стоял на месте, перебирал ногами, смотрел искоса и лязгал отнюдь не лошадиными зубами. Злата потянулась было к поясу и с ужасом поняла: меча у нее нет. Колчан со стрелами и лук тоже остались на месте ночной стоянки.

— Спокойно. Стой смирно, — раздался, как показалось прямо у уха, знакомый голос.

Еще никому в жизни Злата так не радовалась как Кощегу сейчас. Тот шел со стороны стоянки, покровительственно возложив руку на шею еще одного жеребца. Этот златогрив был огромен и статен, а в каждом движении его виделось спокойствие горного утеса. Вороной с единственной серой отметиной на лбу. Злату он лишь оглядел мельком, а вот на гнедого фыркнул и топнул копытом. Тот тотчас опустил голову, прянул ушами и издал тихое шипящее фырканье.

Вожак — а в том теперь не возникало сомнений — тряхнул гривой. Кощег, отпустив его, подошел к Злате ухватил за плечо, притиснул к себе:

— Только не оглядывайся, — велел он и, не выпуская, повел через поле.

Злата оглянуться не сумела бы, уж слишком крепко держал Кощег. И хорошо, что держал. Посмотреть на дивных коней хотелось очень, но не выходило, остановиться, впрочем, тоже.

— Не обессудь, — прошептал Кощег, прикасаясь губами к ее виску. Злата попыталась отстраниться, да куда там. Она едва не зашипела от боли, когда он пальцы стиснул. — Прости за грубость, царевна, но мы должны выглядеть своими. Иначе не выпустят.

— Мы ведь не кони, — прошипела Злата, вырваться она больше не пыталась, но пнуть его под колено себе позволила.

— А это неважно. Огнегривам все равно кто и как выглядит. У них гон, значит… ну, ты видела. Надо ходить, притиснувшись друг к другу и временами взбрыкивать.

— Ах так…

Почему-то не вышло у Златы рассердиться. Наоборот, смеяться захотелось.

— Взбрыкивать — это вот так? — и она ущипнула Кощега за руку. Несильно, но тот охнул. — А может, ты и щекотки боишься? Как у огнегривов с таким⁈

— Не вздумай, иначе…

Что иначе, Злата узнать не успела. Справа промчалась пара. То Рыжий в яблоках жеребец первым скакал, то серая кобыла вперед вырывалась.

— А ну лови! — крикнул Кощег и побежал со всех ног.

Злата кинулась следом. То ли полевые цветы, наконец очнувшись от морозного дуновения, напоили воздух пьянящими ароматами, то ли так сказалось на людях возвращение тепла. Дух захватывало от восторга. Они смеялись и что-то выкрикивали, но не понимали ни слова. Голова чуть кружилась, а усталости не было вовсе. Вот так бежать и бежать. Вперед, к виднокраю! На перегонки с огнегривами!

— Это было забавно.

Злата сама не помнила откуда взялся венок на голове. Вряд ли она сплела. На это просто не хватило бы времени.

— Нам очень повезло пройти здесь нынче. Уже завтра так просто может и не быть. Огнегривы одиночки, либо живут парами, только в летние полнолуния собираются вместе, нрав свой усмиряя.

— И то не слишком, — сказала Злата. — А пройди мы здесь в другой день нас попросту бы съели?

Кощег усмехнулся:

— Вполне возможно.

Судя по всему, он тоже пребывал в хорошем настроении. Приходилось в гору подниматься, но усталости они пока не чувствовали, пусть и пробежали немало по полю. В теле поселилась легкость, голова слегка кружилась, весь мир казался ярче, запахи ощутимее, и были они приятными.

Кощег шел легко, слегка улыбался уголками губ, в волосах запутались цветы с полевыми травами, однако их не убирал. Время от времени он кидал по сторонам острый, словно у лучника взгляд, но не замечал опасности.

— А возвращаться той же дорогой придется? — Злата не успела себя остановить, вопрос вырвался сам собою.

Кощег помрачнел. Посмотрел на нее внимательно, чуть сощурившись, голову чуть к плечу склонив и тем неуловимо напомнив филина. Или ворона. Мысли о черной птице разбередили воспоминания о странном сне, и Злата слегка прикусила губу.

— Что? — спросила она. — Думаешь, возвращаться не придется? Убьет меня Кощей?

Он моргнул. Светлые глаза словно осветились изнутри.

— А вот на это мы еще посмотрим! — заявила она храбро. Вероятно, не столько для него, сколько себя.

— А ты уверена, что захочешь?.. — проронил он тихо и тотчас поднял руку, показав ладонь в беззвучной просьбе не перебивать. — Быть может, он не такой уж и злодей, как думают люди?

— Вот еще! Не был бы он злодеем…

— Что⁈ — перебил Кощег. — Позволил бы и дальше царю Горону похваляться и клеветать⁈

— Какое дело Кощею до россказней царей неумных? — процедила сквозь зубы Злата.

— Может, потому как именно царей? — Кощег вздохнул и отвел взгляд. — Не раздумывала еще почему Кощею все равно на сказки, проклятия, постоянные поминания как злодея лютого, в коем нет и не может быть ничего хорошего?

— Потому как таков и есть?

Кощег коротко рассмеялся, но вовсе не весело, а горько.

— Может и так. Мало кто из живущих в Яви стремится в Навь. Разумеется, все самое плохое Кощею приписывают. Это… само собой разумеется. Однако прямо связывая его со смертью, боясь, люди простые в собственных глазах силой его наделяют огромной, в сравнении с иными богами едва ли соизмеримой.

— А здесь какой-то царь немудрый, несмелый, с владениями, которые за день проехать можно… — Злата договаривать не стала ведь и без того ясно. — Так по-твоему, Кощег?

— Так, да не совсем. Будь царь только трусливым да глупым, никто б его не слушал. Однако не просто плащ его порфирового цвета.

— Ох, только ты не начинай об особенностях царской крови. Я ж только жабца забывать стала.

— Да при чем здесь кровь? — Кощег пнул камень, попавшийся под ногу. — Не в ней, а в договоре дело. Ведь неважно, кто царь. Сколько сказок по свету ходит, в которых невесть кто из деревеньки далекой, дураки всякие да лентяи, вдруг дивную силу обретшие, брали в жены царевен и сами на трон садились? Правда, до того побывав много где и кое-чего добыв, с кем только ни столкнувшись и ни побеседовав.

— Но то ж всего лишь сказки.

— Всего лишь⁈ — рассердился Кощег. — Да в них прямо говорится: неважно какого царь рода-племени, важно то, чего в голове у него заложено, способность на равных говорить, что с Солнцем и месяцем, что с лесовиком и зверями лесными, что… с богами и навцами. Это, а не родовитость Ивана-дурака царем делает.

— А у людей нынче не так.

— Глупость, алчность и трусость на троне не одного лишь царя губят. Если ничтожество такое еще и прочих подданных убедит в необходимости жить не по совести, а лишь бы жрать посытнее да закрома набивать, сочтены дни у такого царства.

Теперь уже Злата нахмурилась, а Кощег продолжал:

— Оттого и не народилось у Горона сыновей, чтобы не смог он своего преемника, похожего на отца и голосом и волосом, на трон посадить, позволить порушить царство окончательно. Так-то вся надежда на царевен. Авось, не все они с мужьями уедут.

— А коли нет?

— А коли нет, тебе, девица, Кощея благодарить, а не клясть следует.

— Это еще почему?

— Так именно он позволил тебе не стать коровой смирной, которой все равно кто и куда поведет: хоть к быку, хоть в забой. Разве не так? Скажешь, стала бы учить тебя ведьма лесная, оборотень да царский воевода, если бы не Кощей?

— Скажу, что сестры мои коровами так и не стали.

— И в том отнюдь не заслуга царя Горона и мамок-нянек, что прохода им не давали. Многое вы взяли не от отца, а от матери. Та же…

— Как договор исполнила, улетела из дворца серой лебедью, — Злата вздохнула. — Не пожелала по своей воле с батюшкой оставаться.

— О чем сказать и требовалось, — Кощег потер переносье, на мгновение глаза прикрыв. — Никто из сестер твоих не сумели бы не только дойти сюда, ночь в чаще провести и не быть съеденными или ядовитым цветком отравленными. А ты аж почти к замку пришла.

— С проводником.

Кощег качнул головой.

— Неважно это. И сама добралась бы, пусть и не столь быстро. А это означает, верно Кощей поступил. Значит, есть еще и сила, и решимость в людях русских, не угасла в них искра Рода. Значит, и Кощею можно дальше пост свой нести, — последнее произнес он одними губами, почти неслышно, но Злата и так поняла. — Что же касается пути обратного… Ты знаешь хоть одну сказку, в которой герою приходится по следам своим назад воротиться?

Злата покачала головой.

— Вот и ответ на твой вопрос.

— Я всегда думала, так происходит из-за того, что герой иным становится на пути этом. Он уже преодолел свои прошлые страхи, но сейчас-то мы не в сказке.

— Как знать…

— Кощег…

— Не скажу ничего более. Сама решишь, когда дотопаем.

Злата пожала плечами и приставать с дальнейшими расспросами не стала. Действительно сама решит.

Поле давно осталось позади, вот и подъем прекратился, они вступили в горное ущелье.

— Здесь нужно вести себя тихо, — предупредил Кощег едва слышно.

— Я умею вести себя в горах, — так же шепотом ответила Злата.

— Не сомневаюсь, только опасаюсь вовсе не обвалов.

Он кивнул вверх, и Злата вовремя прикусила ладонь, чтобы не ахнуть. Она полагала, солнце заслонила туча, но оказалось, то была стая каких-то крылатых существ.

— Птицы?..

— Угу, — фыркнул Кощег, — хороши птички. Голову оттяпают, опомниться не успеешь. Это зевоглоты, или розовобрюхие крыланы.

— Никогда о таких не слышала, — призналась Злата. — Только о змеях крылатых да Змее Горыныче, коркоделах, огняниках, смоках… Еще — о драконах заморских.

— Ну вот эти… — Кощег задумался, — почти что драконы и есть.

— Но как? Почему у нас…

— Прилетели, спасаясь от истребления, — Кощег зло хмыкнул и покачал головой. — В чужестранных королевствах убивать все и всех, кто странным кажется, уж давно доблестью мнится. Неважно при этом нападает ли чудо-юдо само, даже если сидит в болоте или пещере высоко в горах, все равно найдется какой-нибудь… душегуб и начнет разыскивать, а там уж или сам голову сложит, или отыщет и убьет, потом похваляться станет, всем, кого встретит, расскажет о своем… подвиге. Вот помяни мое слово, когда очистят иноземцы свои страны он чудесных зверей и птиц, то за людей примутся. Безжалостно уничтожат собственных знахарей и чудодеев, а потом колдунов и ведьм. Затем и за прочих примутся: тех, кто издали на их земли придет просто поселиться, без оружия. Еще позже провозгласят собственную… кхм… кровь — самым наиглавнейшим сокровищем, всех же остальных людей — оскверненными, нечистыми, способными лишь быть им рабами бессловесными или умереть, соберут армию и войной пойдут на соседей, а затем и на Русь.

Злата кулаки сжала.

— Не позволим, убьем захватчиков-проклятых всех до единого!

— Очень рассчитываю, что не ты одна так думаешь, — проронил Кощег. — И вот за тем, чтобы рождались на Руси люди, понимающие кого бить следует, а кого миловать и защищать, и сидят в замках зачарованных наместники Кощея, существует чаща и навцы в Яви живут.

— Но к людям не выходят, — напомнила Злата.

Кощег промолчал на эти слова.