Кощег

Глава 6

Ночь неспокойно прошла, никак Злате заснуть не удавалось. То ночная птица вскрикнет, то шепот послышится или зов. А как начала проваливаться в дрему, кошмары начались. Всякий раз казалось, тянутся к ней руки-палки кривые да костлявые, за горло ухватить хотят и придушить. Однажды проснулась Злата от ледяного проникновения. Села, огляделась. По другую сторону костра сидел Кощег. Он не спал, на нее смотрел.

— Не спится?

Злата вздохнула и легла на бок, глаза прикрыв.

— Спи спокойно, — напутствовал молодец. — Я отгоню и зверя лесного, и тварей кровожадных.

«А кто отгонит тебя?» — подумала Злата.

— Сама доверила до замка тебя вести, — прошептал Кощег. — А я слово дал.

«Сейчас дал, а там и обратно взял», — пришла на ум очередная мысль. Однако заснула в этот раз Злата легко, без сновидений: как в черный омут с головой ухнула.

На рассвете разбудил ее Кощег, наскоро позавтракав, отправились в путь. Солнце встало, пригрело, лучи падали сквозь кроны тонкими лучиками. Злате казалось — золотой дождь на траву проливается.

Тропинки под ногами не было, шел Кощег через лес то ли одному ему известным путем, то ли вообще по наитию. И нет-нет, а закрадывались в голову Златы сомнения. Ведь он однажды уже в трясине завяз, как бы и сейчас не завел невесть куда. Вспомнились и вчерашние опасения. Кощег известно чей слуга, а Кощею безразличны законы человеческие. Что ему честь или бесчестие, обманет — лишь порадуется.

Внезапно стих ветер, птицы в кронах умолкли будто по неслышимому приказу.

«Ну точно завел», — подумала Злата.

Кощег застыл на полушаге, руку поднял, чтобы остановилась и она, медленно и плавно развернулся на каблуках и потянул из ножен саблю: длинную, загнутую. Такими басурмане сражались. Владению этим оружием и Злату обучить собирались, но Путята не дал, сказал: «не для руки русской оно создано».

Злата вцепилась в рукоять своего меча. Показалось, Кощег хочет на нее броситься. Тот же приложил указательный палец к губам, требуя молчать. Злата просьбу исполнила, начала про себя вести счет времени. Вот сорок мигов миновало, еще и еще. Надоело стоять без движения. К тому же птицы снова запели, ветер, поднявшись, растрепал волосы.

— Не наскучило? — спросила Злата.

— Что именно?

— Изображать моего защитника? Ведь нет здесь никого опасного, — ответила она.

— Да? — Кощег хмыкнул. — А кто же тебя морочит, душа-девица? Я впереди иду, чувствую жар, каким ты опаляешь мне спину после каждого взгляда.

— И в мыслях не было. Сдался ты мне…

— А взгляд твой об ином говорит, — настаивал Кощег. — И чувствую, не ты сама вдруг возненавидеть меня решила.

— Ненавидеть? Вот уж делать мне нечего!

— Иное дело заподозрить в подлости, — сказал Кощег и пристально взглянул ей в глаза. — Ведь ты меня знать не знаешь. Приехал, всю жизнь порушил. Теперь вот веду незнамо куда, как заведу на погибель, порадуюсь. Так думаешь? Признавайся!

Злата меч все-таки вытащила. Вновь острие в сторону Кощега указало.

— Думаешь, я слово дал, я и обратно взял? — с неожиданно скользнувшей в голос горечью произнес он.

— А коли и так? — спросила Злата. — Можно подумать, не все равно тебе.

Ничего Кощег не ответил, лишь нахмурился.

— Ты — вестник Кощея, — сказала Злата. — Хозяину в рот заглядываешь. Принадлежишь ему телом и душой. А Кощей подлец известный.

— Неужели?.. Это когда ж он сподличал?

— Скажешь, сестер он по доброте душевной выкрасть грозился⁈ — Злата рассмеялась.

— Отмщение то царю Горону.

— А раз собрался мстить царю, так ему бы и мстил! — выкрикнула Злата то, что давно на душе копилось. — Поделом досталось бы клеветнику и пьянице! А сестрам моим за что⁈ Кому они зло причинили⁈

По лицу Кощега прошла тень, но вовсе не ярости, а… замешательства? Растерянности? Казалось, он сильно удивился.

— Они, может, и не делали зла… — начал он, осторожно подбирая слова.

— Тогда кто же Кощей таков как не подлец раз безвинных за чужое зло наказывает⁈ — победно вопросила Злата.

Кощег в лице переменился, сильнее сжал рукоять сабли половецкой и кинулся вперед — на Злату. Та отскочила в последний миг, мечом взмахнула, но попала или нет понять не смогла. Кощег мимо нее промчался, заставив назад обернуться. Лишь тогда увидала Злата, к кому молодец бросился.

Позади нее всего-то в пяти шагах вырастал из травы огромный сизый слизень. Мутно-прозрачное тело в шипах и пупырышках подергивалось, между огромных рогов пробегали розовые молнии. Глаз у него, казалось, не имелось, зато была пасть, полная острых зубов-игл.

Кощег подскочил, взмахнул саблей, прочертил ее концом зигзаг по телу чудища, и тотчас повалился в траву, сбитый с ног мгновенно отросшим щупальцем. Слизень стал раздуваться, а затем выплюнул комок отвратительной грязно-розовой жижи в зеленых и красноватых прожилках. Кощег едва успел откатиться в сторону. Плюхнувшись на землю, растекся ком масляной лужицей. Травинки вокруг вмиг зачахли, пожелтели и ссохлись.

— Берегись!

Злата не нуждалась в предупреждении. Видела, как поворачивается в ее сторону слизень, как набухает, раздувается его тело. Только вместо того, чтобы бежать под прикрытие ближайших деревьев или ждать, когда в нее ком полетит и увернуться, она наоборот, кинулась к чудищу, рубанула склизкое тело мечом и отскочила. Слизень мигом сдулся, на траву из раны выпало несколько желчно-розовых ошметков. Тотчас Кощег подскочил, ударил наотмашь, отсек отросшее щупальце. Злата ждать не стала, снова ранила чудище. Кощег, внезапно оказавшись рядом, ухватил ее за локоть, оттащил. И очень вовремя, к ногам Златы рухнуло никак не меньше бочки едкой слизи. От нее не только трава сохла, камни раскалывались и осыпались песком.

— Лучше стреляй! — крикнул Кощег, отталкивая ее подальше.

«Вот же… — обругала себя последними словами Злата. — Как могла я о луке забыть да о колчане со стрелами?»

Бросилась она к оброненным вещам, схватила любимое оружие и выпустила в чудище одну за другой пять стрел да необычных, а заговоренных. Легли они ровнехонько, утопли в теле слизня и засветились, задымились. Взревело чудище, принялось щупальца отращивать, себя ими бить и ранить, стараясь острия вынуть. Злата же не останавливалась, стреляла еще и еще. Кощег не отставал, подскакивал к слизню, нанося удары один за другим. Влез на ближайшее дерево, с ветки на ветку перемахивая ловчее любой белки, добрался до нужного сука, перегнулся да обрушил удар сабли на рога чудища.

Заверещало то, в цвете изменилось. Был слизень сизым, стал коричневым в крапинку лазоревую. Заметался он разросся ввысь, Кощег едва успел на землю спрыгнуть и к Злате отбежать, остановился между ней и чудищем. Только то не спешило нападать больше. Достигнув макушек ближайших деревьев, оно опало на землю и то ли пропало, то ли истаяло.

— Как и не было.

Кощег воткнул саблю в землю, сам оперся на нее, плечи устало опустив.

— Это как?.. — не поняла Злата.

— Дурман, — ответил Кощег, тяжело и с присвистом дыша. — Непростая здесь земля, душа-девица, старым злом с кровью и колдовством напоенная. Рождает она туманы и мороки, да не простые, а воплощенные. Умеют они мысли путать и страхи из разума вытаскивать. От таких легко не отмахнешься, они сами кого-хочешь заберут… ну, хотя бы попытаются.

Говорил он, не поворачиваясь полностью, только чуть в сторону Златы обернувшись.

— Ты прости меня, — повинилась Злата. — Запутал меня морок.

— Он лишь усилил то, о чем ты и без него думала. Злостью твоей напитывался и раззадоривал посильнее, как в силах себя почувствовал воплотился, — прошептал он и закашлялся, схватившись за бок.

Злата кинулась к нему, но ничего сделать не успела. Кощег попытался выпрямиться, но пошатнулся, а затем повалился наземь.

— Что с тобой?..

Тишина была Злате ответом. Она ухватила его за плечи перевернула и вскрикнула. На черной одежде крови незаметно, просто мокро, а как провела Злата по боку Кощега, глянула, вся ладонь алым окрасилась. А хуже всего было то, что вовсе не чудище ранило его, не острая ветка бок пропорола, а сама Злата, когда думала, будто Кощег на нее нападает.

— Очнись…

Злата прильнула ухом к его груди, но не услышала биения сердца, достала из колчана стрелу, поднесла острием к носу Кощега и выдохнула с облегчением, увидев на ровном отполированном металле испарину. Значит, он дышал, пусть и едва-едва. Но как же дальше быть?

Сбегала Злата за котомкой, достала флягу ключевой воды, травы, кровь затворяющие, растерла в кашицу и поверх раны — глубокой и узкой, порезом выглядящей — положила. Больно, должно быть, но Кощег не застонал и не пошевелился. Только то, что кровь все еще текла, говорило о биении в нем жизни. Надолго ли? Он дрался с открытой раной, да и сейчас натекла изрядная лужа алого.

— Ехал человек стар, конь под ним карь, по ристаням, по дорогам, по притонным местам, — зашептала Злата, продолжая прикладывать травы к ране. — Ты, мать-руда жильная, жильная телесная, остановись! Назад оборотись! Стар человек тебя запирает, на покой согревает. Как коню его воды не стало, так бы тебя, руда-мать, не бывало. Слово мое крепко.

Трижды повторила, гоня от себя воспоминания о хищной бабочке, едва не съевшей ее вчера. Вскоре поток кровяной иссякать стал. Однако Злата не успокаивалась, дальше заговоры читала:

— На море на окияне, на острове Буяне стоит дуб ни наг, ни одет. Под дубом сидят тридевять три девицы, колют камку иглами булатными. Вы, девицы-красные: гнется ли ваш булат? Нет! Наш булат не гнется. Ты, руда, уймись, остановись, прекратись. Слово мое крепко!

Очнулась как ото сна, когда солнце красное зенит миновало и на закат понеслось. Конь ночной-вороной уж через прясла глядел, а ни костер развести, ни удобнее раненого устроить, ни охранять его от чудищ да зверей лесных, которые наверняка кровь почуют и сползутся-сбегутся, Злата сил в себе не чувствовала. Кощег смирно лежал, Злата затянула рану тряпицей, кровь больше не текла, но в себя не приходил и судя по нездоровому румянцу и испарине, скоро примется его жар колотить да изматывать. И ведь никакого ручья поблизости не слышалось, да и не решилась бы Злата его искать. Места незнакомые, земля злая, лес чужой, лесного хозяина не дозваться, а может тот попросту откликаться не хочет, ненавидит всех людей все равно добрых или злых. Вот как уйдет Злата ручей искать да заблудится? И Кощега погубит, и сама пропадет. Однако ведь и сидеть так всю ночь невозможно — погибнут оба.

Издали донесся гром, почудившийся конским ржанием, и тотчас вспомнила Злата про Буяна. Чего это она в самом деле? Вот друг, который всегда на зов откликнется.

Встала она, засвистела, закричала, жеребца подзывая. Тот мигом, как и обещал, явился. Ударила с ясного неба рыжая молния и вот он — тут как тут.

— Буян, помоги! — бросилась к нему Злата. — Отвези нас к названной бабушке моей Ягафье. Она лучшая знахарка, чем я, сумеет излечить молодца.

Буян всхрапнул и молвил человеческим голосом:

— Хорошо подумай, девица. Стоит ли? Чай не знаешь ты, кто перед тобой?

— Он спас меня от чудища. В долгу я перед ним, а долг платежом красен.

Батюшка и его дружинники наверняка посмеялись бы над словами таковыми. Да и многие прочие — тоже. Однако потому некоторых людей и не любят. Буян же встряхнул гривой, подошел к Кощегу и ноги приклонил, чтобы удобнее того было на холке устроить. Прибыл на зов конь без седла и узды, как и положено: вольным словно ветер в поле.

— А моего клячи не дозваться, — прошептал Кощег, на миг приходя в себя, обнял конские бока ногами, зарылся пальцами и лицом в гриву да умолк.

— И ты садись, девица, — велел Буян, — обоих вывезу.

Уговаривать не пришлось. Села Злата на широкую конскую спину, устроилась поудобнее и сама не заметила, как оказалась у знакомого частокола с конскими черепами. Бабушка Ягафья табун коней держала, а кони ведь настоящие друзья верные, не предадут и помогут и в жизни, и в посмертии. Нынче черепа ночью двор освещали, а случись нужда, отгоняли нечисть.

Ягафья из избы выскочила, заохала, помогла раненного с Буяна снять и в дом оттащить. Конь заржал на прощание, да и исчез, как его и не было.

— О-хо-хох, — причитала Ягафья все время, что Кощега на лавке укладывала, голову его на додушку водружала, а мокрую тряпицу — на лоб. — Я как узнала, что ты к Кощею побежала, испереживалася аж спать плохо стала. Хотела же явиться посмотреть, чего сестры твои выдумали, тебя предупредить да передать кое-что заветное.

— Ну видишь, как сложилось, бабушка, — отвечала Злата. — Сами к тебе явились.

— Да уж вижу, — проворчала Ягафья. — Ладно, оставляй его и топай. Так и быть, присмотрю.

Злата покачала головой.

— Да ты хоть знаешь, кто у меня на лавке лежит и едва дышит⁈

— Знаю, бабушка, — сказала Злата уверенно. — Он к зачарованному озеру провести меня обещался. А без него… — она отвела взгляд, — боюсь, сгину по дороге. Встречается по пути вовсе не то, к чему вы меня с Вольхом готовили.

Ягафья поворчала, губами пожевала.

— Чудны дела на свете творятся, — пробормотала она. — А чего через болото по гати не пошла? Там тропка хожая. Нечасто, но…

— Не вышло бы. Частью гать под воду ушла, частью сгнила. Я о том точно знаю.

— Вот же болотник-паскудник, — Ягафья ударила ладонями себя по коленям. Аж скрип раздался. — Обещал же держать путь в целости. Да ты не кручинься, внученька. Выходим мы этого непутевого. Чай какая-нибудь ырга когтем полоснула.

— Хуже, — Злата тяжело вздохнула. — Я сама. Думала, он на меня напасть хочет… а он. Сам же защищал меня до последнего. Упал, только чудище одолев.

Глаза защипали. Злата зажмурилась, но слезы покатились все равно, расчерчивая дорожками щеки.

— Я так виновата перед ним…

— Ничего-ничего, — Ягафья обняла ее за плечи. — Эх ты, дите неразумное. Ну ничего-ничего, чай молод и силен, а ты ему не голову с плеч снесла — выздоровеет.

Злата всхлипнула и начала рассказывать, ничего не утаивая.

— Ты вот сейчас умойся, успокойся, — велела Ягафья, — а я пока молодца твоего раздену и в баню отволоку. Тебе на такое смотреть не к лицу, мы же с домовым и банником сами управимся, не впервой чай.

— Хорошо, бабушка.

— Иди-иди. Чай не забыла, где светлица твоя расположена.

— На чердаке.

— На чердаке, — передразнила Ягафья, — беги ужо.

Злата полезла на чердак. Здесь все осталось по-старому. Вот сундук, постель, лоскутным одеялом укрытая, додуха на лебяжьем пуху. Поначалу она хотела просто тихо посидеть некоторое время, дождаться, когда позовут или самой выйти. Однако слишком умаялась от ночи бессонной, похода тревожного, встречи с чудищем и всего, что опосля случилось. Решила она прилечь на минуточку, а глаза сами собой закрылись.

Проспала Злата до самой ночи, очнувшись в единый миг, словно кто за плечо тронул, нашла на сундуке молока крынку да пирожки, утолила голод, а опосля решила поглядеть что да как.

Кощег лежал на той же лавке, одеялами укрытый, перевязанный. Пусть и бледный, но выглядел гораздо лучше. А что особенно радовало, находился в сознании. Напала в этот момент на Злату робость, думала уж вернуться к себе. Утро вечера ведь мудренее. Вот только Кощег первым ее увидел и заговорил:

— Доброй ночи, душа-девица.

Злата вмиг с лестницы сбежала, остановилась, молодца разглядывая. За окнами темно было, только лучина ее отгоняла да уголья в печи.

— И тебе.

В неверном свете и из-за болезни черты его лица еще сильнее заострились, тени под глазами стояли, а сами глаза словно светились. Седые пряди черными казались, лоб облепили завившись.

В глазах снова защипало, Злата отогнала непрошенные слезы, но он все равно заметил, качнул головой.

— Все верно, девица. Я действительно слуга Кощея, злые вести и беду приношу. Верить мне… лучше уж аспиду поверить.

— Не говори так, — прошептала Злата. — Клянусь, не усомнюсь в тебе больше.

Он выпростал из-под одеяла руку, и она ухватилась за нее, легонько сжав пальцы.

— Быть по-твоему, — проронил он. — Не забудь только.

— Я не из тех, кто слова не держит.

— Дальше нам через болото переходить. Многое там встретиться может. Друг дружке нужно как самому себе верить и даже сильнее. Болотные огни да гнилушки заморочить способны, мысли спутать так, что саму себя забудешь. Только товарищ и выручит. А дальше…

Он сглотнул, посмотрел на кувшин с травяным настоем, и Злата немедленно плеснула в чарку ароматного напитка.

— Благодарю, — ответствовал Кощег, напившись. — А дальше, как перейдем через болото, совсем глухие места начнутся. Бродят там древние заклятия, колдунами погибшими наложенные. Порой и не понять призрака видишь аль нечто воплощенное. И коли верно последнее, ничего хорошего ждать не приходится. Всякие создания и по берегам озера зачарованного живут, но…

— Это еще что такое⁈ — проскрипела Ягафья с печи. — Тебе кто разговоры разговаривать позволил, молодец? И часу не прошло как без сил валялся, а туда же. Вот я тебя на одну ладонь положу, а второю прихлопну. А лучше в печь засуну, зажарю и съем.

Кощег улыбнулся, Злата тоже.

— И что ж мне с тобой, болезный, делать… — слезла Ягафья с печи, подошла, покачала головой, кинула на Злату смеющийся взгляд и сказала: — Это вот на Златке пахать можно, хоть все время, что бел и черн кони на перегонки скачут. Никакого ж сладу. А тебе, молодец, сил набираться надо. Не можешь ты в избе у меня бока отлеживать.

— Я завтра же встану, бабушка.

— Завтра-не завтра, а сейчас спать должен. Аль не спится?

Кощег снова улыбнулся и в этот раз как-то совсем беззащитно и по-доброму.

— Ложусь спать на Божьих горах, — нараспев заговорила Ягафья, — сам Сварог в головах, Лада-Мати в ногах. Деды над головой говорят со мной. Перун осеняет, врагов отгоняет. Идите, враги, от окон, от дверей, от постели моей.

На последних словах сомкнул Кощег веки и более не открывал, Ягафья же поманила Злату в сени.