Кощег

Глава 11

Любому пути конец настает, если, конечно, по дороге не сгинуть. Уже в сумерках вышли они к берегу. Спешили, бежали даже. А все потому, что слышали покряхтывание болотника, его скрипучее бормотание и шлепки по воде. Видать добрался-таки он до своей вотчины и теперь спешил к гати, насколько уж мог: хотел захватить обидчиков. На последних шагах подхватил Кощег Злату на руки да кинул на сушу поперед себя. Как только мысы берега коснулись, та тотчас обернулась.

— Скорее!

Вздыбилась вода болотная, выросли из нее скрюченные коряги-руки, обрушились на гать, где только-только стоял Кощег, да только не успели, лишь дыру в бревнах пробили. Кощег в последний миг прыгнул, извернулся в воздухе, саблю выхватил и снес один из длинных пальцев болотника, другую руку-корягу как опору использовал и приземлился уже рядом со Златой.

— Не рассиживайся! — выкрикнул он и потянул ее за руку. — Эта гадость болотная ведь может снова попробовать на берег выползти. Не держит его пока трясина, недостаточно врос.

Злата уговаривать себя не заставила, вскочила и побежала вверх по склону высокому.

— Стой! Ну стой же! Вот я вас!.. — раздавалось позади, но оборачиваться она и не подумала.

Последние силы на подъем истратили. Злата под конец на четвереньках вверх ползла, да и Кощег дышал часто. Но вот достигли ровной поверхности, далее лес стоял, как казалось, обычный, светлый. Березки да дубки в полумраке угадывались.

— Надо бы отдохнуть, только спать под открытым небом небезопасно, — сказал Кощег.

— И как быть? — спросила Злата. Она и под открытым небом не отказалась, только бы никуда больше не бежать, не идти, не лезть, не ползти… хорошо бы вообще с места не сдвигаться.

— Сейчас.

Кощег снял черный кожаный шнурок с шеи. На том висела крохотная шкатулка, чем-то напомнившая Злате ту, из которой Ягафья выудила перстень. Вот только лалы на ней иссиня-черным горели, редко какой отливал кроваво-красным.

— Жаль, — проговорил Кощег. — Последний остался, да чего уж.

Он нажал на неприметную пружинку, и крышка откинулась. Выпорхнул из шкатулки мотылек. Вернее, так поначалу показалось. Приглядевшись, Злата с удивлением рассмотрела крошечного человечка с прозрачными крылышками за спиной. Шиликунами таких существ называли, обладали они силой немалой, несмотря на росточек крошечный.

— А ты думала, Кощей привечает только кровожадных тварей? — спросил Кощег, и не дожидаясь ответа, молвил: — Ошибаешься. В этом лесу много того, чего не встретить нигде более, — он щелкнул по листу с виду вполне обычного папоротника, и тот засветился, а потом в скоплении листьев расцвел крупный алый бутон с оранжевыми и золотыми тычинками.

— Это же… — Злата не поверила собственным глазам.

Кощег лишь повел плечом и произнес:

— Красиво.

— Папоротников цвет! — уж насколько Злата устала, а вмиг поднялась на ноги, разглядывая чудо, о котором лишь слышала.

Искала она, разумеется, папоротников цвет в купальскую ночь — многие искали — да без толку. Мужи ученые сказывали будто и не цветет папоротник никогда. Но вот же он — самый настоящий, волшебный!

— Ну цвет… ну папоротников, — устало проговорил Кощег. — Путь освещает и на том спасибо.

Цветы расцветали по обеим сторонам невидимой тропинки. Заблудиться было бы невозможно, вот только зачем им тогда шиликун?

От неожиданности Злата спросила вслух, а может вопрос у нее был написан на лице.

— Поможет безопасное место для ночлега найти, — ответил Кощег и ахнул, потому что шиликун ухватил его палец ручками и ножками и впился в него не такой уж и маленькой пастью. Кощег аж побледнел сильнее прежнего — даже в сумраке это увидеть удалось.

Некоторое время он молча терпел, затем встряхнул рукой, скидывая кровожадного пакостника.

— Ну хватит! — в голосе явственно прозвучали стальные ноты. — Веди туда, где сумеем в безопасности ночь провести, и никто дурного нам ничего не сделает: ни живой, ни мертвый.

Шиликун, кувыркаясь, отлетел на несколько шагов, затем затормозил, запищал, но голос его был тише и тоньше комариного писка, ничего разобрать не получалось. Тогда маленький пакостник — во всяком случае, называли шиликунов именно так — упер руку в бок, а другой погрозил Кощегу крохотным кулачком.

— Живо! — прорычал тот. — Смотри, доерепенишься, на свободу не отпущу.

Писк чуда-юда стал еще более высоким.

— Не хнычь, — Кощег поморщился. — Веди, а опосля можешь лететь на все четыре стороны. Коли не обманешь, то спокойно живи. Но посмеешь исполнить приказ в неточности…

Шиликун повернулся и споро полетел вглубь леса. Кощег и Злата отправились за ним.

Лес стоял притихший, дышал ночной свежестью и ароматом ночных цветов. Казалось, ничего не могло быть в нем опасного или просто пугающего. Вскоре долетел шиликун до одинокой скалы. Располагалась та внутри холма, травой и кустарником поросшего. Подумалось, упала каменюка с неба. А может, наоборот, из-под земли вылезла. Еще Злате почудилась раззявленная каменная пасть на месте пещеры, но она вовремя мысль об этом из головы выбросила. Она уже саму себя плохо помнила пока сюда добралась. Менее всего хотелось озвучивать страхи дурацкие.

— Туда?

Шиликун завис над входом, рукой указал в глубину, пропищал что-то.

— Да помню я, помню, — проворчал Кощег. — Одна ночь, не больше.

Он подошел и принялся развязывать хитрый узел, все еще скреплявший веревку у Златы на поясе. Пальцы столь споро двигались, что она и не заметила секрета узла, а Кощег отступил от нее, первым вошел в пещеру и рухнул у дальней стены. Злата за ним вошла и тоже у каменной стены присела. Ей были безразличны холод камня, отсутствие огня. К тому ж и не казалось здесь холодно, а может, она слишком устала, чтобы чувствовать. Веки закрылись сами собой.

Она долго не желала открывать глаз. Казалось, снова она в гостях у Ягафьи. В оконце теплый утренний свет пробивался, мурчал свернувшийся в ногах Баюн. Можно еще чуть подремать, пока бабушка не позовет к столу. Поход через болото и всяческие приключения, с ними случившиеся, Злате чудились чуть страшным и захватывающим сном. Ее временами посещали такие. Тепло и спокойно — разве могла она ощущать подобное, лежа на камне голом да в пещере?

Она потянулась и подумала, что утро еще не наступило раз по-прежнему темно. Приоткрыла веки. Все верно, темно, но оно и понятно: вряд ли в пещеру проникали солнечные лучи. А еще позже наконец сообразила, кто именно согревал ее ночью. Кощег и теперь лежал рядом, укрыв плащом и ее и себя.

По пещере блуждали тени, неярко светились капи: некоторые с потолка свисали, иные из пола вырастали. Первые распространяли прозрачно-малиновый, а другие — бирюзовый свет. Странно, вчера Злата ничего подобного не заметила. И звонкого журчания не слышала тоже. В углу прямо из камня бил родник, и только теперь Злата вспомнила, как сильно хочет пить. Причем именно эту водицу.

Осторожно, стараясь не разбудить Кощега и самой о капь не пораниться, Злата вылезла из-под плаща. Места в пещере оказалось меньше, чем вчера запомнила. Уж было протянула руку к воде и тотчас отдернула, даже раньше, чем чей-то ровный беспристрастный голос произнес:

— Не тронь.

Злата прищурилась. В стене, противоположной ко входу, имелся темный лаз. Небольшой и немалый, Злата, вероятно, могла бы пройти по нему, слегка согнувшись. Голос слышался оттуда и, если присмотреться, в глубине угадывалось шевеление.

Забыв о вожделенной влаге, Злата вглядывалась в темноту, судорожно вцепившись в рукоять меча, а оттуда медленно и неумолимо выползала женщина-змея, змеелюдка как таковых называли. Тело человеческое продолжалось до пояса, далее змеиная чешуя ноги скрывала, превращаясь в длинный змеиный хвост. Лицо чудища казалось безупречно-красивым. Волосы струились по плечам золотистым тяжелым облаком, очи в темноте горели фиолетовым огнем с перламутровой поволокой, яхонтовые губы улыбались.

— Плохая это вода, девица, — произнесла змеелюдка низким глубоким голосом, — в перстне, который на пальце носишь, всего капля ее хранится, а дел ты им натворить можешь… ой как много, коли отравишь, кого задумала.

Злата прямо поглядела на чудище.

— Что тебе известно об этом?

— А ничего, — змеелюдка тихо и шипяще рассмеялась.

«Смеется? — удивилась Злата. — Выходит, не нежить? А у нас сказывали будто умершие от змеиного укуса в такое перерождаются».

— Наши младшие братья и сестры всюду по травам шуршат, все запоминают, потом вести на хвостах приносят нам.

— И чего тебе надобно? — с подозрением спросила Злата.

— Да вот, уберечь тебя хотела.

— Благодарю. И только?

— И только. Мне даже неважно погубишь ты Кощея или нет. Я даже приближаться не собираюсь ни к себе, ни, тем более, к нему.

Злата кивнула, отступила от ручья и вскрикнула. Задела локтем капь, а та заискрила золочеными искрами.

— Да что происходит⁈ — воскликнула она. — Только вчера пещера другой виделась.

— Пещера? — змеелюдка покачала головой. — С чего ты решила будто это камень безмозглый? Вас ведь мошка привела?

Злата кивнула.

— В безопасное место.

Змеелюдка осклабилась и попробовала подползти ближе. Злата немедленно выхватила меч.

— А обращаться-то умеешь, не порежешься? — оскал стал шире. Вполне удалось рассмотреть длинные слегка загнутые клыки.

Змеелюдка снова приблизилась и немедленно отпрянула. Злата отсекла у нее клок волос, но чудище этого будто не заметила.

— Вижу, умеешь. Не как Кощей, с ним играть я не решилась бы, но все-таки неплохо. Видно, не дуреха безмозглая, всю жизнь прожившая у родичей за пазухой. Что ж… подожду.

— Чего?

В этот момент Кощег пошевелился и сел, тотчас ударился о капь головой, вызвав щипение и искры.

Змеелюдка вновь расхохоталась.

— Я думаю, кто мне спать мешает, а это всего лишь червячишко выполз, — заметил наконец ее Кощег, огляделся и немедленно встал рядом со Златой, а затем заслонил собственным телом.

— Что ж ты так неласково? — проговорила змеелюдка. — Я ж пока ничего плохого вам не делала.

— И не сделаешь, — ответил Кощег. — Ты же падаль жрешь, самой напасть — кишка тонка.

Змеелюдка зашипела. Кощегу же с виду до нее никакого дела не было. Он медленно обернулся, красноречиво поглядел на меч в руках Златы и рассыпавшиеся по полу пещеры золотые волосы. Цокнул языком.

— Убери меч, девица. — Кощег стоял, прикрывая Злату от змеелюдки. В таком положении меч действительно лишь мешал. — Ничего эта пиявка нам не сделает. Она лишь ждать горазда да зубы заговаривать, но нам уже пора.

Он начал медленно отступать к выходу, подталкивая к нему и Злату. Та поначалу хотела спросить, что за пещера такая, затем посмотрела на вострый, как кромка меча, порожек из пола поднимавшийся, на капь, сверху опускавшуюся, и тотчас расхотелось ей языком чесать. Кинулась она к выходу, с удивлением уставилась на стремительно удалявшуюся траву и немедленно прыгнула. Лишь оказавшись на земле задрала голову и, наконец, увидала где… вернее, в чем провела сегодняшнюю ночь.

Не одинокая скала с пещерой то была, а клюв громадного желвеца, которого люди в краях, где те обитают, черепахами кличут. Теперь чудище медленно… очень медленно и плавно поднималось на столбы-ноги. Холм, поросший травой и кустарником, оказался панцирем. Кажется, на самой вершине стояла изба ветхая, и кто жил в ней узнавать Злата не имела никакого желания.

Но где ее провожатый? Почему все еще в клюве жуткой чуды-юды?

— Кощег! — закричала Злата, нисколько не боясь привлечь внимание обитателей здешних краев. Все неважным показалось в сравнении с тем, что молодец не успеет вылезти, пока клюв желвеца не закрылся.

Желвец… ну надо же. Некоторые заморские чудаки утверждали будто мир — вовсе не яблоко, в море-окияне плавающее, а блин на блюде, стоящем на четырех элефандилах, те же в свою очередь — на огромном желвеце. Хотя… видя эдакое чудо-юдо неудивительны теперь были Злате эдакие байки.

Вдруг затрясся желвец, замотал каменной башкой… мордой… клювом… — Злата уж запуталась как звать следует — и выплюнул что-то. Вернее, кого-то.

Со всех ног Злата бросилась к лежащему ничком в траве Кощегу. Тот на зов не откликался и не шевелился. Ухватив за плечо, попробовала перевернуть и…

— Мне приснился плохой сон, — Кощег перекатился на спину и, скрестив руки за головой, сладко потянулся.

— Еще бы! Эта зверюга тебя чуть не съела!

— Не родилась еще та зверюга, — пробормотал Кощег и сел. — К слову, будь поосторожнее. В следующий раз тебе может не повезти.

— Не повезти дрыхнуть во рту у огромного желвеца?

— Да причем здесь черепаха, еще и не самая огромная? — спросил он и поморщился. На лбу наливалась синим шишка. Видать, когда сверзился на землю, о камушек приложился.

— Можно подумать, побольше есть, — она порылась в котомке и вскоре отыскала в ней монетку. — На вот, ко лбу приложи.

Кощег рассмеялся, но отказываться не стал.

— Разумеется, и побольше есть. Особенно здесь. Гляди!

Будто по его желанию пронесся над лесом свист-не свист, пение-не пение, и в синей выси проплыла…

— Это же…

— Чудо-юдо рыба-кит.

Когда наскоро поели и углубились в лес, солнечная колесница уже высоко мчала, белые кони неистово несли ее к виднокраю, вернее, за кроны дальних деревьев моря лесного.

«В котором чего только ни водится, кого только ни встретишь, с чем только ни столкнешься», — подумала Злата.

Кощег шел легко, тихо-тихо напевая. Злата прислушивалась, но слов почти не разбирала, лишь несколько из них отозвались в душе узнаванием и какой-то запредельной звенящей тоской: звездный ветер, закаты и рассветы, кровь алая, но отчего-то кажущаяся черной.

Так, шаг за шагом преодолевая, они миновали небольшую рябиновую рощу и вышли к оврагу. По обеим его сторонам высились сосны, но на противоположной, куда лежал их путь, росли и странные темные деревья, названий которых Злата не знала.

— Камнедревы, — Кощег указал рукой на листья и цветы, действительно выглядящие каменными: темно-серого цвета, с грубыми краями лепестков и какие-то неаккуратные.

— Не иначе их камнерезы сотворили, — заметила Злата.

— Да нет, сами выросли. В давние времена, еще до войны, вырастил их один колдун вместо забора, — сказал Кощег и добавил: — на свою голову. И да, с ними следует быть осторожнее.

— Почему?

Деревья пусть и выглядели уродливыми и даже устрашающими (если в сумерки на них смотреть), но ничего особенно опасного в них не было. К тому же стояли они не сплошной стеной, а едва-едва кронами друг друга касаясь.

— Живые камни не любят существ с горячей кровью, — он передернул плечами, будто вспомнил нечто неприятное.

— В чаще все таковы, — отмахнулась Злата. — Хотя… можно сказать и иначе: наоборот, очень даже любят хищники всякие лакомиться плотью и кровью живой.

— И вообще запомни: в лесу, если ты одинока, упаси вышние силы, то должна держаться светлых деревьев. Дуб, береза, рябина, клен никогда не причинят вреда. А вот вяз или ель погубят, если пожелают. А еще остерегайся болот, чащоб и низин.

— А то мне бабушка Ягафья не рассказывала, — фыркнула Злата.

— Не сомневался в вас обеих, но к камнедревам приближаться не смей, — проговорил Кощег и указал рукой на ту сторону оврага. — Приглядись, вон ящерка ползает. Аккурат под ближайшим каменным деревом.

Злата прищурилась и действительно уловила в траве некоторое шевеление. Стоило существу к дереву ближе подобраться, тотчас сверзился с ветки лист каменный и, судя по тому с какой скоростью падал, весил он изрядно. Раздался скрип-вскрик. Травинки принялись колыхаться сильнее. Чего бы там ни скрывалось, а очень спешило оно пробежать мимо кидающихся каменюками исполинов. Здесь и иные камнедревы в движения пришли, не только листья, но и цветы начали срываться с веток. От камнепада этого земля задрожала. Злата ощутимо чувствовала, как отдаются в пятках глухие удары.

— Да… — протянула она задумчиво, — вижу, хорошо колдун оградил свои владения.

— Только ему же первому по голове и прилетело, — заметил Кощег.

— А кто здесь, в лесу, камень-деревья высадил? — спросила Злата.

— Сами наросли. Ну? Убедилась, что не нужно в этом месте через овраг перебираться?

Она кивнула, поглядела вниз.

— Я, к слову, и не думала настаивать. Кручь какая, чур меня!

Кощег рассмеялся.

В этот момент травинки по ту сторону оврага раздвинулись, и оттуда показалась длинная лебединая шея с лысой лобастой головой. Как назвать эдакое чудо-юдо Злата не представляла. Имелся у него помимо всего прочего утиный клюв, петушиный гребень и глаза-плошки. Стояло оно на четырех ногах, передние — лапы как лапы, с острыми загнутыми когтями, а задние оканчивались копытами. Хвост голый, длинный, с кисточкой грубых изумрудных и лазоревого цвета волос.

— Смотри-ка! Выжил, — изумилась Злата. По ее мнению, от такого камнепада никто не ушел бы целым.

Существо, словно услышав и поняв ее мысли, обернулось в сторону каменных деревьев и издало трель, смутно напомнившую соловьиную. А затем принялось раздуваться. Скоро туловище, и раньше изящным не выглядевшее, приобрело форму колоды и выпростало два мелких прозрачных крылышка.

— Догадался. Ну надо же, — сказал Кощег.

— Хочешь сказать, сумеет в воздух подняться? — не поверила Злата.

— Смотри.

Крылья округлые, короткие выглядели смешно. Даже у куриц, какие и взлетали-то через раз, в основном по двору носились, изредка маша крылышками, и то казались больше.

Чудо-юдо присело, согнув ноги в коленях, повиляло задом, а затем прыгнуло вверх. Вмиг в вышине оказалось и уже там заметалось, описывая рваные круги в воздухе, но медленно и верно придерживаясь нужного ему направления.

— Кощег… а ты летать, случаем, не умеешь?

— Увы, — он развел руками. — Умел бы, не шел через болото, да и по лесу ног не топтал.

Вспомнила Злата, как летела над лесами-полями, людскими поселениями на Буяне. Конь Кощега, наверняка, тоже умел эдакое.

— Путь до замка лишь пеший одолеет, — ответил он на невысказанный вопрос, — только самостоятельно ноги передвигая. Слишком просто было бы, сумей мы на коней взгромоздиться или, скажем, сговориться со змеем Горынычем.

— С самим Горынычем? — не поверила Злата. — С ним можно побеседовать?

— Само собой разумеется.

— И даже договориться?

— Если захочет выслушать, не попробует сразу изжарить и сожрать, то вполне. Только было бы слишком просто явиться в замок с чужой помощью, не находишь?

Злата пожала плечами.

— Будь так легко, давно какой-нибудь ушлый витязь из тех дураков, какие славы в убийстве ищут, добрался бы до Кощея, — сказав, Кощег чуть в лице изменился, видать, припомнил что-то неприятное и предложил: — Идем. Перебраться на ту сторону до темноты хотелось бы, а вечер уж недалече.