Кощег

Глава 10

Вдруг белая тень мелькнула на краю зрения. Послышался громкий детский смех, и на крышку сундука, туго набитого золотыми монетами, взгромоздилась девчушка годков пяти. Сама низенькая и светленькая, приятное живое личико с глазами синими обрамляли задорные кудряшки. Одета она была в белую рубаху явно с чужого плеча. Из-под подола выглядывали острые коленки.

— Это кто? — шепнула Злата.

— Хозяйка сокровищ, — так же тихо ответил Кощег.

— Она и есть! — девчушка далеко стояла, но услышала, уперла кулаки в бока и встала, покачиваясь на крышке сундука. — А вам диковины мои неужто не нравятся?

При этих словах засверкали сокровища ярче прежнего, аж глазам больно стало.

— Нравятся. Еще как нравятся, — сказала Злата, — знатно путь в ночи освещают, спасибо тебе.

Она точно знала, как звали маленькую хозяйку сокровищ, но именно сейчас слово выскользнуло из головы и никак на язык не давалось. Однако о том, что обижать малышку нельзя, помнила Злата железно.

— И все? — удивилась девчушка. — Разве не хочется тебе взять хотя бы колечко на память или ожерелье? — ее лицо вдруг искривилось, капризным сделалось. — А лучше украсть, стащить что-нибудь поценнее? Вот, смотри! — она свесилась с сундука, зачерпнула ладошкой-лодочкой болотную воду и показала Злате. Вместо жижи с ряской и тиной россыпь жемчужин лежала розовых и темных.

— Зачем же такую красу портить? Сокровища все вместе хороши, ни к чему их растаскивать. — ответила Злата и пожала плечами. — К тому ж у тебя всяко сохраннее будут.

Точно. Сказывали ей сказку про хозяйку несметных богатств. Алчных да жадных та губила, храбрых да смелых одаривала, вот только ничем хорошим подарочки не оборачивались. Это детям малым в радость слушать про то как добыл Иван-дурак сокровища, а затем на царевне женился и жил опосля долго и счастливо. На том сказка оканчивалась, слушатели спать расходились, и никто не спрашивал про то, как Иван-дурак дальше жил.

Детей ведь лишь «долго» и «счастливо» интересовали. А и то, и другое — правда: Иван на трон садился, был дурак, стал — царь. Богат и знатен. Жил долго, это само собой разумеется, вот только не волновала его более ни жена-красавица, ни вокруг происходящее. Счастье его в одном заключалось: в сокровищницу спуститься и чахнуть словно Кощей-проклятый над принесенным некогда богатством.

Хороша ли такая жизнь? Злата себе подобной не желала.

А сколько Иванов-дураков не добирались до царского двора с подаренным сокровищем? И не сосчитать их. Кто в пути сам пропадал, в овраг упав или угодив на зуб зверю хищному, прельстившись речами мавки аль русалки, а кого убивали душегубы-разбойники. Если последнее происходило, проклятое сокровище по рукам ходить начинало, неминуемо сживая со свету каждого очередного хозяина. И продолжалось это до той поры, пока не попадало оно к душе чистой, зависти и алчности не знающей, которая выкидывала его в реку или снова в болото.

— Вот же! — девчушка всплеснула руками, ножкой топнула и принялась вышагивать по крышке сундука, опасно покачиваясь на мысках. — Сколько лет здесь сижу, а таких бродяг еще не видывала. — Она снова состроила капризную гримаску. — Девица-красавица лебедушкой плывет, а за ней коршун черный вьется. Ай!..

Она все же поскользнулась и упала. Кощег закаменел плечами, приготовился Злату удерживать, но та помогать малышке и не дернулась, даже с шага не сбилась: как шла себе по гати, так и продолжила. Девчушка же, как ни в чем не бывало, взгромоздилась на следующий сундук, зачерпнула пятерней золотые монеты и кинула их в воду.

Окажись на ее месте кто побережливей, непременно окликнул девчушку и принялся выговаривать. Мол нельзя так с богатством поступать, на выкинутые монеты много чего купить можно. Вот только Злата не собиралась этого делать. Сокровище принадлежало малышке, а потом пусть делает с ним, чего пожелает. Не Златы дело, как другие жить хотят, и другие эти точно не должны жить так, как ей думается или хочется. У каждого своя голова на плечах имеется, вот пусть и кумекают.

Девчушка, пошарив в сундуке, выудила золотую корону, на себя напялила. Та ожидаемо оказалась велика, лишь на ушах и держалась, однако девчушку подобное не волновало. Подбоченилась она в ладоши захлопала. Заиграли в зубцах короны искусно вделанные камни.

— Это венец одного из земных королей: правителя некогда величайшей страны, — сказала она. — Древняя и сильная вещица… ух! Еще до войны Нави и Яви сделал ее один сильный колдун. Не с добром создавал, отомстить хотел за подлость другу бывшему, обманом невесту колдуна сманившему, королевой сделавшему да собственноручно и убившему. Как преподнес колдун в подарок венец этот, так и влюбился король в камни и золото, никто и ничто иное мило ему не сделалось. В конце концов с ума сошел и его прибил собственный же отпрыск с придворными. А венец дальше пошел передаваться от отца к сыну. Последний своего лучшего мастера убил за одну тонюсенькую трещинку на ободе. С внутренней стороны. Да ее и не увидел бы никто и никогда, представляешь⁈ А мастер, как понимаешь, непростым был, ну и… в общем, не стало ни страны, ни рода королевского, — девчушка рассмеялась.

Злата промолчала и бровью не повела.

— Хочешь подарю? — поинтересовалась девчушка.

— Оставь, — сказала Злата, — тебе венец этот больше к лицу.

— Ага, — девчушка широко заулыбалась. — Чисто королевишна! И меня, замечу, проклятие не касается, так… щекочет чуть, — добавила она и рассмеялась весело чистым звонким голоском.

— Позволь, Двулика, нам дальше по своим делам топать, — сказал Кощег.

— Позволь-позволь, — передразнила девчушка. — Вот вечно ты влезаешь, когда не просят.

— Разве? — спросил он и посмотрел на девчушку долгим взглядом.

— А… — протянула она и рукой махнула. — Идите. Уж больно вы скучные.

И с гиканьем побежала по болотной глади, только голые пятки засверкали в лунном свете.

Лунном?

Злата поглядела вверх. Месяц мчал по небосводу на конях серых в яблоках. Гривы и хвосты полнеба закрыли, сделав сияние звезд совсем бледным. Разве могла краса такая сравниться с какими-то сокровищами мертвыми?

— Двулика более тебя не побеспокоит, — сказал Кощег. — Так… тешилась просто. Хотела бы погубить, пришла в старушечьем обличье, а девчонкой малолетней она лишь дразниться горазда.

— То-то ты испугался.

Он хмыкнул.

— Не за себя испугаться совсем не стыдно, девица.

Злата губу прикусила. Раньше Кощег обращаясь к ней звал душой-девицей, никак не просто, но вот же… перестал после ее слов будто нет у него ни души, ни совести.

— А та призрак? — спросила она, гоня прочь мысли о том, что зря его обидела. — Я признаться, думала, будто именно она…

— Нет, — Кощег покачал головой. — И личин она не имеет. Во времена войны, той давней, не одни ведь навцы воевали на стороне Кощея Бессмертного, сильнейшие колдуны и ведьмы отнюдь не людей держались. С тех пор друг друга и недолюбливают, разве лишь знахари вне войны остались.

— Вот как…

— Правила та, кого мы видели, в жарких и засушливых краях восходных. Умела пустыни в благоухающие сады превращать. Ну а когда война началась, земли свои бросила и к нам на север перебралась. Сады ее долго держались, два столетия, но позже уступили надвигавшейся пустыне. Нынче ничто о великолепии прошлого не напоминает. Разве лишь осталась жить горстка ее подданных. Скитаются по пескам на велеблудах двугорбых, позабыли и язык свой, и песни, все больше на некоем наречии кваргают, не помнят кем когда-то были.

— Грустно. Она прибыла сюда и погибла? — спросила Злата.

— Да.

— Неужто не осталось того, кто вынес бы ее с поля брани? Или не выжил никто из боевых товарищей? На Руси с давних времен заведено не бросать ни своих, ни даже ворогов.

— Ее никто и не бросал, — сказал Кощег. — Здесь она среди своих.

— Как это? — не поняла Злата. — На чужбине?

— Поскольку воевала она на стороне Кощея Бессмертного, то приняла и его земли как новую родину.

Злата рот ладонью прикрыла в замешательстве. Никак не могла взять в толк как волшебница, умевшая пустыню в сад обратить, мертвое жизнью напитать, а значит, точно злой и до крови охочей не являвшаяся, согласилась избрать сторону Кощея Бессмертного. Ну разве лишь влюбилась?

— По любви чего только ни вытворишь, — задумчиво проговорила Злата. — Недаром говорят, бабий ум короток.

Кощег аж остановился. Постоял некоторое время, посмотрел на нее, а потом громко расхохотался.

— Королевишна восточная? Влюбилась? В Кощея⁈ Ой, умора!

Злата скрестила на груди руки, голову к плечу склонив, сощурилась. Временами провожатый был просто невыносим.

— А зачем она тогда приняла сторону всякой нежити?

— И нечисти.

— И нежити, и нечисти, и чудо-юд каковым нет числа, — сказала она.

— Кощей хотел людям открыть книгу Рода, в коей написано все прошлое, настоящее и будущее. В ней весь замысел Творца понятно изложен, а эти скоты трусливые… — Кощег в ярости ударил кулаком по собственной ладони. — В общем, посчитали люди, а особливо их цари с королями, что от знания пойдет зло великое, а опосля и правяне решили также. За власть свою, мрази, перепугались. Ну ясно же: кто станет спину гнуть перед глупцом трусливым и подлым, хоть корону напяль тот, хоть дружину собери, если известно, что жизнь не одна и за гранью ее ожидает отнюдь не забвение. Нынче так лишь волхвы поступают: не боятся ни живых, ни мертвых, ни полона, ни пыток, ни гибели. А если бы не некоторые так поступали, а вообще все? Трусость, подлость, алчность, низость всякая, злоба да зависть давно издохли бы.

После слов этих пошел Кощег вперед, не оглядываясь.

— И что? Зло добро победило бы? — спросила Злата, к шагу его примериваясь и стараясь если и отставать, то не слишком сильно.

— Да, — бросил он коротко.

— Значит, прекратилась бы и жизнь сама.

— С чего бы?

— А с того, что колесо Рода от поступков людских крутится.

— Нет… не только.

— Род лишь крутанул его в первый раз, — заспорила Злата. — По идее, давно бы оно остановилось, если бы никто не подталкивал, а подталкивают его все живущие. Зло и добро вечно борются. Не всегда и поймешь, кто в белом плаще, а кто в черном. Часто случается, тот, кто прикрывался высокими словами о справедливости, и сам кровью захлебывался, и тех, кто шел по его стопам, топил нещадно, не говоря уж о врагах. Бывало, те, кто зло чинить желали, наоборот, мир и сытость приносили в дома люда простого, о котором не собирались даже задумываться. Ну? Скажешь не так?

Кощег промолчал. Ответил лишь когда Злата окликнула:

— Да… так.

— Открой Кощей книгу людям, незачем стало бы тем жить, понимаешь? Все изначально ясно, не к чему стремиться. Застыл бы мир триединый будто мушка в смоле.

Кощег нахмурился. До самой зари шли быстрым шагом и молча. Хотелось Злате думать, что непросто так. Она поочередно поглядывала то на небо светлеющее, то по сторонам, однако ничего больше не привлекало ее внимания. Исчезли проклятые сокровища, болото казалось обыкновенным: серым да скучным. Колдовские огни умаялись в салки играть, поблекли, таять начали. Не всплывали больше чуда-юда поглядеть кто смелый такой вторгся в их владения. Даже лягушек видно не было.

— Может, и верно, — проговорил наконец Кощег. — Я о том еще подумаю.

Длинное и толстое змеиное тело лежало поперек гати. Чуть поодаль из воды высовывалась крупная треугольная голова. Злате казалось, если чудище пасть откроет, то в один присест заглотнет и ее, и Кощега.

— Ну чего вылупилась глазюками своими? — выкрикнул тот, к змеюке обращаясь. — Башкой своей крутишь уродливой! А ну уползай пока цела!

— Она, как те лягушки, замуж за тебя хочет? — спросила Злата.

Кощег глянул на нее удивленно, коротко хохотнул и потянул из ножен саблю.

— Ой, вряд ли, — сказал он. — Кровь да русский дух учуяла, питаться хочет. Разум твари такие обретают только к сотому годку, а этой дряни болотной хорошо если семьдесят стукнуло.

Гадюка — а присмотревшись внимательно, Злата поняла, что это она, только очень уж большая — раскрыла пасть и издала протяжное шипение, от которого заныло в животе и лоб сковал невидимый раскаленный обруч.

— Держись, — Кощег подхватил ее под руку, не дав упасть.

— Она ж еще и ядовитая, — предупредила Злата, головой тряся. От движения стало легче.

— Не совсем она, но… Короче, смотри за хвостом, как из воды высунется и жало покажется, стреляй или беги, коли жизнь дорога.

«Куда здесь бежать-то? Ты ополоумел что ли», — могла бы сказать Злата, но Кощег уже выпустил ее локоть и пробежал несколько шагов, что отделяли их от змеи.

Взвизгнула о воздух сабля, опустилась на гадюжье тело, синие искры из чешуи высекла, но до мяса не дорубилась. Лишь несколько чешуек отвалились и в воду с громким бульканьем упали. Голова чудища отклонилась назад, а затем выстрелила, намереваясь то ли съесть, то ли сбить Кощега в воду. Тварь целилась в ноги. Кощег же подскочил на месте, пропуская змеиное тело под собой, снова рубанул по нему в этот раз удачнее.

Злата заставила себя взгляд отвести. Чай не на увеселительном ристалище.

«Кощег зря предупреждать не станет», — подумала она, прилаживая тетиву на лук.

Вовремя управилась: вода бурлить начала и из нее вскорости поднялся чешуйчатый хвост с погремухой на конце. У гадюк подобных сроду не бывало. А чего не могло быть тем паче так это дополнительной пары глаз треугольных с белыми щелками зрачков, на хвост помещенных.

Увидав такое, Злата тотчас за стрелой потянулась. Не хватало еще, чтобы хвост змеючий еще и пасть отрастил. Вжикнули стрелы одна за другой. Метко в глаза попали, но змеюка не зашипела, не задергалась даже. Прошла по ее телу судорога и попадали стрелы в болотную жижу, а на другом месте уже две пары треугольных глаз открылись.

«Да это же просто узор на чешуе, — поняла Злата, — внимание отвлекает. От чего только?..»

Посмотрела она на кончик хвоста и ахнула. Едва жало не проворонила! То — чем-то напоминающее осиное, но с двуручный меч длинной, поблескивающее изжелта-зеленым ядом, вылезло почти полностью. Но главное, при этих движениях чешуя чуть слезла вниз, обнажив сизое мясо.

Упускать столь удачный момент Злата не стала. Сразу три стрелы ударили в незащищенное место. От даже не шипения, а визга заложило уши. Тотчас нечто сшибло Злату с ног, но барахтаться в попытках вырваться она не спешила.

— Замри, — приказал Кощег, и она послушалась.

Над ними, обдавая смрадом гнили, пронеслось огромное тело. Громкий плюх и бултых возвестили о том, что упало оно в воду. Гать ударила Злату по животу поднимая ввысь, а затем опала обратно. Долго еще на волнах раскачивалась. В вышине закаркало, захохотало, трижды сверкнуло — Злата и через сомкнутые веки увидела — а затем так грохнуло, что уж было отошедшие от визга уши снова заложило.

Сколько времени так лежали неясно. Тихо стало вокруг, болотная гладь больше не колыхалась, мерно квакали лягушки.

Кощег первым пошевелился, затем сел, освободив Злату от почти уж не чувствовавшейся тяжести.

— Ох, отыщу я того, кто последним испытанием хотел заставить тебя болото от берега до берега перейти, — хрипло проговорил он. — Найду и прибью до смерти.

— Не нужно, — Злата тоже села. — То боярин Милей был. С востока прибыл, где у греков обучался. Там и некоего нового бога принял. Все хотел храм этому своему богу возвести, просил царя посодействовать, затем с ворогами сговорился, да не успел дел наворотить, раскрыли его и казнили.

— А условие так и оставили?

Злата пожала плечами.

— Батюшка тогда «быть посему» молвил, а царю не к лицу слово свое царское обратно брать. Свидетелей ведь тому много было.

— Лучше бы батюшка твой, — прошипел Кощег, — головой думал, а не так, как в глазах подданных и всякой швали выглядит.

Злата спорить не стала. Сама она считала похоже, но… чего уж теперь? Незачем чужие кости перемывать, а уж родственные — особливо.

— Ладно, пошли. Хватит уже рассиживаться, — сказал Кощег и поднялся одним слитным движением. — Хорошо стреляешь, — бросил резко, однако руку подал и помог подняться. Прикосновения в отличие от голоса бережными показались.

— Лучшие учили.

Он усмехнулся на эти слова, мол, неоткуда у вас в царстве таковым взяться, но ничего не ответил, только повернулся и зашагал дальше.

— Ну идем, — молвила Злата в его спину. — Солнышко уж к закату мчится.

Показалось или намного дольше, чем мог бы, задержал Кощег взгляд на перстне Ягафьей подаренном? Впрочем, Злата так и не нашла ответа на этот вопрос, поправила выбившиеся из косы волосы и поспешила вслед за Кощегом.