Кощег

Глава 1

Вот уж и ауканья почти неслышно, впереди раскинуло сучья дерево без коры. На самой нижней ветке алая лента повязана. Словно дерево само по себе незаметное, будто таких огромное количество повсюду. А под ним — валун, мхом поросший. Лежит, греется в солнечных лучах, время от времени пробивавшихся сквозь листву. Сказывают, непростой он, а указующий. Только письмена не всякому являются, а лишь тому, кто сам на перепутье стоит.

Сказки…

Впрочем, Злата живет в такой чуть ли не с младенчества. Страшной, далеко не доброй. А куда деваться? Приходится соответствовать или погибнуть.

Девица присела на валун, стянула сапожки сафьяновые да в траву положила. Никто не возьмет. Не найдет просто. Валун ведь на самой границе находится, отделяет привычное и в чем-то родное светлолесье куда даже малые дети ходят по грибы да ягоды от жуткой чащи, в которой водится невесть что и кто. Чуда-юды всякие, звери хищные, нечисть и нежить. Некоторые умудряются перебираться на человеческую сторону, но нечасто.

Правда, поначалу чаща не особенно от светлолесья и отличается. Потому и стоит дерево — указывает прохожим, где граница пролегла невидимая, отсекающая мир человеческий от истинно лесного царства.

Встав, Злата достала из котомки каравай, разломила и половину водрузила на валун со словами:

— Приветствую тебя, хозяин лесной, не серчай, что в твой дом пришла, отведай моего угощения, не побрезгуй.

Мокрая трава приятно холодила подошвы. Это по снежку голыми ножками неприятно бегать, а летом — восторг да радость. Вот в обувке нельзя — хоть в лаптях, хоть в валенках, хоть в сапожках — лесные обитатели вмиг почуют и вряд ли отнесутся по-доброму. Даже к ней, в чащу бегать привычную с самого детского возраста. Стоило научиться палку брать и держать на вытянутой руке более сорока сигов, забрал Злату в ученицы воевода Путята, а до того жила она у знахарки Ягафьи в избе возле самого болота, позже, впрочем, тоже частенько наведывалась. Ну а теперь все больше во дворце царском жить приходится, там средь мамок-нянек к царевнам приставленным, бояр да всяких просителей не продохнуть. Одна надежда, что недолго ей терпеть такое проживание.

Злата чуть поморщилась, наступив на острый сук, но не вскрикнула, молча пошла дальше. Будь она обутая хрустнул бы сам сук, привлекая внимание, а ей такого точно не нужно.

Деревья перешептывались в вышине, шевелили листочками, травы колосились, но до пояса не доставали, лес — не поле, умеет обитателей в узде держать. Сверху камнем упала сорока, лишь у самой земли расправила крылья, взмахнула дважды и уселась на нижнюю ветку, голову набок повернула, посмотрела на незваную гостью и застрекотала. Теперь и надеяться на скрытность нельзя: всем растреплет.

— Передай и мое приветствие хозяину лесному, — не позволяя тяжкому вздоху сорваться с губ вместе со словами, произнесла Злата и пошла дальше.

Всякий раз она надеялась будто ее появление в чаще останется незамеченным, и каждый же раз ждало ее разочарование. Нелегко человеку свое присутствие от лесных обитателей скрыть. На виду он все время, стоит границу перейти. Да и может ли быть иначе? Разве не привлек бы внимание стражи гость незваный, заявившийся во дворец?

Едва угадывающаяся тропика, петляя меж стволов, убегала все дальше. Вначале на круглую поляну, на которой сон-трава растет. Там задерживаться нельзя и дышать через вздох стоит. Далее — через бурелом к болоту. Бурелом удавалось пройти уже трижды подряд, а вот через болото Злате ходу не было. Ждало на подходах к нему еще одно препятствие. Однако сегодня, если удастся задуманное, она собиралась устранить это досадное обстоятельство.

Полянка круглая, как блюдечко. Разве лишь яблочка наливного не хватало. Пройти за тридцать три шага можно, да только сложно это, если травы в силу вошли. Еще кусты не расступились, а до Златы уже донесся легкий чуть горьковатый аромат и тихий шепот, в котором при желании можно и песню услышать, и сказку чудесную, а может и тайну, хранимую тайным отцовским советником. Причем последнее окажется не мороком, голову задурившим, а самой что ни на есть правдой-истиной. Вот только сейчас ни про что вызнавать Злата не собиралась, ценой собственной жизни — особенно. Ведь тот, кто на поляне уснет, сам ни в жизнь не проснется.

Из котомки выудила Злата пучок трав душистых и восковые кругляшки. Их в уши вставила, вдохнула аромат мятный и полынный, да и пошла на поляну, напевая песенку, что Хват-неудачник на пруду орал во всю дурную голосину, рыбу ловить пытаясь. Неудачник он неудачник и есть — ни одной рыбешки не выловил, а песня у него веселая оказалась, Злата запомнила. Правда, если бы кто из мамок-нянек услышал, заголосили и завыли бы всей стайкой, пусть никогда не приставали к Златке с нравоучениями. Нельзя девицам такое петь. При людях, во всяком случае.

А вот кровожадная нечисть боится скабрезностей — это Злата давно уж узнала: когда Болибошка, прикинувшись старичком, ее помочь упросил, а потом едва не удушил. Злате тогда и двенадцати не исполнилось, но уроки воеводы и ратицы со стражами свое дело сделали — отходила словесно дрянь навскую так, что Болибошка сверзился на землю, уши затыкая, и пощады запросил. С тех пор словам бранным тайно училась Злата со всем старанием и прилежанием.

Как сдвинулись за спиной кусты, отсекая Злату от поляны, так смолкла песня на полуслове. Затычки Злата обратно в котомку сунула, а вот к пучку трав прибавила волчью.

Лес встал темный, притихший. Будто и не день на дворе летний, а хмарь осенняя туманная да сумеречная. Ни ветерок не пошевелит листочками, ни вскрикнет мелкая пичужка. И все больше казалось, не одна Злата больше, наблюдали за ней глаза хищные янтарные.

Злата пошла дальше, не подавая вида будто заметила. Взгляд жег ей спину, затем сместился к правому плечу. Злата запнулась о вылезший из земли корень, чуть не упала, неуклюже руками взмахнув. В этот же сиг из-под еловой лапищи прыгнуло нечто человеческому глазу неуловимое, кажущееся крупным серым облаком, но промахнулось. Злата прогнулась в пояснице, пропустив загнутые острые когти в неминуемой близости от горла, коснувшись земли, перекатилась через плечо и выставила руку с травой пахучей. Прямо под нос хищному зверю сунула.

Волколак дыхание затаить не успел, а иначе плохо Злате пришлось бы, резко отпрянул. Она же время упускать не стала, вывернулась из почти ухвативших ее лап и, ударив хищника в живот обеими ногами, кинулась в кусты лещины.

Заговор, должный охранить от острых веток, дочитала мысленно, в самую гущу провалившись. Пары царапин избежать не сумела, но они не шли ни в какое сравнение с ранами, полученными получеловеком-полуволком. Он уже продирался сквозь кусты, стремясь добраться до вожделенной добычи. Низкое рычание, должное, вселять ужас, заставлять сердце замирать и биться в пятках, Злату лишь подзадоривало. Выбравшись из кустов, она вскочила на змеев валун, потревожив гревшуюся на том гадюку.

— Прости, Марьяшка, — выкрикнула Злата и прыгнула так высоко, как могла.

Руками уцепилась за ветку дерева, а там уж и подтянулась. Еще и еще на одну. Поздоровалась с дрыхнувшим по дневной поре филином. Когда же волколак появился у валуна, Злата удобно сидела высоко на ветке, ногу на ногу накинув.

— Ох и медленный ты, — произнесла она и прикрыла рот рукой, изобразив зевок. — Не со мной тебе, Вольх, скоростью да ловкостью меряться.

— Спустись, дочь человечья, будем меряться с тобой силушкой! — прогавкал волколак.

Злата рассмеялась.

— Ты меня еще на слабо взять попробуй. Чай я тебе не дуреха деревенская.

— Девок деревенских иначе манить надобно. Им пряничек дай, красивое слово молви да веди в чащу соловьев слушать, — проговорил волколак, оскалившись.

Злата нахмурила брови. Веселость в раз ее покинула.

— И скольких же ты уже заманил в чащу, Вольх? — спросила она серьезно и холодно.

— Ни одной.

— Ой ли⁈

Волколак убеждать не стал, перекувыркнулся назад и стал добрым молодцем высоким да статным с косой саженью в плечах и тонким в поясе.

— Ну? Поверила? — спросил он. — Знаешь же: душегубу не принять облика человеческого.

— Ладно, — будто бы нехотя, растягивая каждый звук, проронила Злата. — Так и быть, не стану пытать тебя, кого в лесную чащу манил-заманивал.

— И для чего? — янтарные глаза Вольха сверкнули озорно и лукаво, с вызовом.

Злата покачала головой.

— Думаю, ты сам не дурак. Не пожелаешь прибавлять мороки страже царской и не будешь плодить отпрысков от девицы, о твоей природе не знающей.

— Плодить-то могу сколь угодно, кровожадность через любовь не передается, только укус рождает чудищ, — ответил он и снова оскалился. Зубы у Вольха даже в образе людском были белыми, ровными и заостренными. — Ну как? Отдышалась? Продолжим? Спускайся, Златка, силушкой померимся. Уж если суждено встретить тебе Кощея, он точно не станет с тобой лясы точить. Слезай, победи меня хотя бы в облике человеческом.

Он и договорить не успел, а Злата на него с ветки спрыгнула. По плечу и в основание шеи удары голых пяток пришлись. Окажись на месте волколака злыдень какой или упырь, лишился бы головы, да и разбойнику не жить бы. Вольх в последний миг отклонился, смягчая удары, перекувыркнулся и подмял Злату под себя, приняв звериное обличие.

— Нечестно, — прошипела она, ударив волколака в район того, что у всякого пса болтается. Ухватившись за валявшуюся здесь же корягу, подтянулась да так быстро, что отдышавшийся Вольх ухватить не успел. Когти лишь мазнули по лодыжке. Волколак прыгнул вслед за Златой и тотчас рухнул, растянулся на земле, заскреб по ней лапами, стремясь встать, однако навалившаяся на спину непомерная тяжесть держала крепко. Атласная лента с серебряной нитью, какой не разорвать, сколь ни тужься, сковала руки-лапы. Кадыка коснулось и тотчас отодвинулось посеребренное лезвие кинжала.

— Нечестно! — настало время Вольху взывать к ее совести.

— А ты думаешь, я с Кощеем, доведись с ним встретиться, стану биться честно? Ну-ну. Если бы люди настолько глупы были, ваша навья родня от нас в последнюю войну и косточек не оставила бы.

— Леший позволил ловушку смастерить? Признайся, чем умаслила.

— Чем умаслила — не про твою честь. Да и не готовила я ничего заранее, — призналась Злата. — Придумала, пока на ветке сидела, аки русалка какая, и с тобой беседы вела. — Сдаешься?

— Твоя взяла, — Вольх вздохнул. — Объяснишь?

В тот же миг лента обожгла, скользнув по лапам-рукам, и исчезла, со спины камень свалился. Злата, махнув золочеными волосами, начала вновь укладывать их в косу.

— Отчего бы и нет? Сам погляди, очень уж удачно эта коряга у камня легла, подвинуть чуть, да сюда надавить. А лента заговоренная, серебряной ниткой вышитая, всегда при мне.

Вольх беззлобно рыкнул.

— Ловко. Что ж, твоя взяла, красная-девица. Не стану более я тебя испытывать. Нынче дозволяю фривольно бродить тебе по моею территории, сам охранять тебя стану, — молвив таковы слова, волколак опустился перед ней на колено лапу-руку к груди прижав.

— Спасибо, братец, — поблагодарила Злата.

— Одно испытание тебе теперь осталось преодолеть, — сказал Вольх и кивнул в сторону разросшихся ив. За ними ничего рассмотреть не выходило, но Злата и так знала: болото там начиналось огромное да топкое. Из конца в конец дня два ходу, а гать хорошо если до половины пути проложена. Много всякого поджидает на пути: и колдовские огни, в самую трясину заманивающие, и туманы-мороки, и дурман-травы. Ни присесть, ни отдохнуть негде, а прислушаешься к шепоту, идущему из-под воды, или на болотника наткнешься, пропадешь как и не было.

— Не уверена, что готова к такому испытанию, — честно ответила Злата.

— У страха глаза велики.

— Не в том дело, Вольх, — она вздохнула. — Я не того страшусь, что болота не перейду, боязно время упустить. Сам посчитай: два дня туда, столько же обратно. Итого четыре.

— Чай и последние мужики-лапотники не столь бездарны, чтобы до пяти сосчитать не смогли. Я уж точно не хуже.

— А раз ты лучше, то должен понимать больше мной сейчас сказанного. Я ведь не сразу в обратный путь пущусь.

— Это уж само собой разумеется, Златка, — хмыкнул Волколак. — Человечек такое не сдюжит.

— Ай, кто бы говорил, — рассмеялась она. — Ты-то сам давно ль на том берегу болота бывал?

— Не бывал и не надо! — волколак аж шерсть вздыбил и встряхнулся по-собачьи. — Терпеть не могу воду. Вот не кот ни разу, а воду ненавижу. Даже стоячую и болотную, о бегущей речной и вспоминать не хочется.

Злата снова расхохоталась. Ей нравилось, как друг детства — такой большой и сильный — легко признается в собственных недостатках и слабостях. Это в лучшую сторону отличало его от людей, которые всегда хотели выглядеть в чужих и собственных глазах лучше, чем есть на самом деле.

— Вот именно, Вольх. Верно ты говоришь: не сумею я сразу такой путь по болоту гибельному преодолеть. А значит, некоторое время мне на берегу или дальше в лесу жить придется: отдыхать, ягодами да грибами питаться, силы восстанавливая.

— По ту сторону болота места дивные, для человечков опасные, — нараспев произнес Вольх. — Там не привычные ваши соседи, то есть мы, обитают, а невесть какие мары-кошмары, чудо-юда дикие беззаконные, покон не чтущие, а то его и вовсе не ведающие. Там начинается царство кощеево.

— Подсолнечное?

— Не Навь, но и не Явь, тебе привычная.

— Значит, колдун, в замке сидящий, все-таки не сам Кощей Бессмертный? — спросила Злата.

— Какой же он Бессмертный, если его лишь человечий муж победить бессилен? — спросил Вольх и фыркнул, но тотчас осекся, заозирался по сторонам и прислушался не было ли поблизости соглядатая какого.

— А точно ли это так? — не унималась Злата.

— Кто ж его знает, — сумрачно пробормотал волколак. — Но права ты. Даже в том случае, если тот берег встретит тебя по-доброму, и никто на тебя нападать не сподобится, займет переход туда-обратно через болото никак не меньше седмицы, а то и осьмицы, Златка.

— А в это время Кощей, тот самый аль просто именем тем же прозвавшийся, вполне может прибыть и забрать Василису, Гордею, Любаву или Забаву, — вздохнув, она кинула еще один взгляд на ивы и повернула обратно.

До поляны, поросшей сон-травой, они дошли молча, размышляя каждый о своем.

— Раз нужно оно тебе, спроси, — нарушил тишину Вольх. — Не сомлевайся, Златка, я вытащу. Раз уже вытащил и сейчас сумею.

— Я и не сомневаюсь в тебе, братец, — ответила Злата. — Осьмнадцать мне сочлось осенью, а о проклятом злодее ни слуху ни духу. Батюшка уж бояться перестал, снова на пирах насмехается над хозяином замка зачарованного, а дружинники и вовсе бахвалятся подвигами ратными, ими никогда не свершаемыми. Послушать, всякий вызывал на бой колдуна самого и приставлял меч к его шее, грозя снять с нее буйную голову. У меня всякий раз уши горят от баек этих. Накличут беду, ох, накличут.

— Люди… — Вольх тихо зарычал. — Ненавижу таких. Кто там у вас самый бойкий? Яшка-аршин да Еремка-оглобля?

Злата кивнула.

— На позапрошлой неделе пошли Феклу с Просковьей до деревеньки Изгоры провожать, да так о своих подвигах брехали, что Лихо пробудили, вылезло из ямы оно близ дороги, единственным глазом на них луп-луп.

— И?

— Лихо оно на то лихо и есть, ему покон не писан, но на саму дорогу никогда не сунется, это ж для нее что река. Так девки о том с младенчества ведали, как шли так и продолжили, а дружиннички ваши… — Вольх сощурив янтарные глазищи посмотрел на Злату.

— Ты чего? — удивилась та. — Говори.

— В общем, с первым медвежья болезнь случилась, а второй похрабрее оказался, просто портки обмочил. Развернулись и деру дали.

Злата расхохоталась.

— Защитнички! — и тут же посерьезнела. — Вот видишь, нельзя мне уходить выполнять последнее испытание, пропадут без меня, если беда случится. Может, конечно, и со мной пропадут, но я хотя бы винить себя не стану: буду знать, что все посильное сделала.

— Не кручинься, Златка.

— Видать, снова придется мне с вопросом прийти на поляну.

— Когда ждать тебя? — деловито спросил Вольх.

— Сегодня в полночь.

Волколак удивленно хмыкнул.

— А чего тянуть? — Злата недоумевающе приподняла брови. — Чем раньше узнаю, тем лучше.

На том и порешили.

Когда вышла Злата к дереву без коры, Купало зенит миновал и к виднокраю заспешил. На валуне хлеба уж не было, зато стояло лукошко, полное грибов да ягод.

Поблагодарила Злата лесного хозяина, поклонилась ему в пояс, обулась и побежала из леса. Дорога пусть и близка, а все равно время занимала. Девки, с которыми она в лес уходила, вряд ли воротились и рассказали, что царевну потеряли, но поспешить все равно стоило.